Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 3."
Автор книги: Гавриил Троепольский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
Увеличение расходов воды в степном крае – это иссушение края, это увеличение разрыва между поступлением и расходом волы, это – будем опять называть вещи своими именами – постепенное умерщвление природы края. Такой подход к мелиорации степных рек с благословения некоторых «ученых» нельзя назвать иначе как недомыслием, санкционированным руководством области.
В. В. Докучаев неопровержимо доказал, что степи наши неумолимо иссушаются. Это ведь в Воронежской области он основал опытную станцию близ Таловой. Именно здесь он провел целый ряд оригинальных исследований в целях разработки мер борьбы с иссушением степей. Может быть, данные В. В. Докучаева и его заключения устарели? Ничуть! Землечерпатели просто не принимают их по внимание, у них есть установки и инструкции, они, наоборот, способствуют иссушению степей, увеличивая расход воды в два раза, уничтожая при этом рыбу начисто, катастрофически сокращая количество дичи, жестоко обедняя всю фауну края.
Вопрос этот – проблема из проблем. От того, как мы сумеем сохранить и увеличить водное зеркало водоемов степи, какое влияние будем оказывать на малый кругооборот воды, зависит будущее края, будущее сельского хозяйства. В этом смысле резкое понижение уровня воды в реках ради осушения небольшого количества болотных почв – операция дикая и жестокая по отношению к потомкам. Не понижать уровень рек, а строить плотины на малых реках – вот единственно правильное мероприятие, если думать о будущем, о благополучии населения в настоящем и о высоком урожае всегда. Всю степь мы никогда не сможем полить путем орошения, но сохранить влажность воздуха в пределах теперешних колебаний отчасти в наших силах.
Еще и еще раз: нельзя понижать уровень воды в наших реках степей, как это делается. Для трав, например, нормы осушения вполне достаточны в сорок – пятьдесят сантиметров в среднем за вегетационный период. Это рекомендуется и мелиоративной наукой. Следовательно, для осушения наших пойм достаточно только прочистить реки малыми земснарядами без каких-либо прокопов. Исполком облсовета должен прекратить безрассудство.
На основании всего сказанного вношу следующее предложение:
1. Созвать в самое ближайшее время в Воронеже совещание специалистов и ученых-гидрогеологов, гидрологов, мелиораторов, агрономов, председателей колхозов и председателей сельских Советов из прибрежных колхозов и сел, где закончены мелиоративные работы, и поставить на обсуждение один вопрос: «Результаты работ по регулированию русел и мелиорации пойм на реках области, экономический эффект от этого и состояние этих рек».
2. Просить Главсельводстрой СССР включить в план исследования (по методике Всесоюзного научно-исследовательского института гидротехники и мелиорации) проверку результатов всех мелиоративных работ на реках Воронежской и Белгородской областей.
3. На Тихой Сосне, в соответствии с решением совета по осушению от 6 февраля 1964 года, прочистить русло без каких-либо прокопов и сохранить на реке все плесы, затоны и озера в пойме, имея в виду, что Тихая Сосна является одним из лучших мест для икромета и размножения рыбы во всем донском бассейне.
4. Признать, что Облводхоз за последние годы занимается не обводнением степей, а уменьшением воды в крае, катастрофически увеличивая расходы воды.
5. Просить ВНИИГиМ разработать вопрос о восстановлении рек области с расчетом сохранения естественных профилей равновесия, устройства плотин и ликвидации прокопов там, где они особо вредны.
6. Запретить распашку пойм Дона и его притоков, залужив эти поймы многолетними травами.
7. Впредь не допускать снижения уровня воды в реках более того, какое получится после прочистки русла той или другой реки.
Уважаемые члены исполкома! Уважаемые товарищи приглашенные на это важное обсуждение! Я сказал здесь почти все, что хотел сказать, но… не все, что хотел сказать. В частности, опустил вопрос о приписках площадей, которые не подлежат осушению, о тех приписках, которые вольно или невольно закрывают факт заброшенности и одичания многих лугов наших пойм. Кроме того, мы ведь распахиваем под пропашные не только поймы, но и эрозионные склоны. И все это делаем, окруженные богатейшим черноземом, еще не научившись как следует получать от него все, что он может дать. Так мы уподобляемся человеку, который из вороха золота выбирает только медяки.
Полагаю, что если даже часть пунктов моего предложения будет обсуждена здесь членами исполкома и присутствующими, то ответ на невысказанные вопросы придет сам собой, а я в данном случае смогу ограничиться представлением вот этой таблицы на ваше рассмотрение.
ВЕРЮ!
Читатель уже знает, что эта речь не произнесена и ничего этого сказать не было позволено: обсуждать – это значит не полемизировать. Такая установка. Оказалось, что формула Водославского «Важно – как поставить вопрос» даже не полностью соответствует «надлежащему» стилю руководства. Лучше другое: «Важно не то, как поставить вопрос, а важно то, чтобы не допустить постановки вопроса».
Так, несмотря ни на что, практика не стала критерием оценки выполненных губительных проектов. Знаю, такой результат обиден и для настоящих ученых-мелиораторов. Среди них есть люди научного подвига, и этот подвиг свершается в преодолении мучительных раздумий и сомнений, а многие из них знают и то, что мелиоративные работы ведутся по единому шаблону в различных климатических условиях и без конкретного подхода к каждой отдельной реке. Есть такие люди! Они есть в Воронеже, в Ленинграде, в Москве. Везде! Но почему они молчат, почему не протестуют против профанации науки, против недомыслия, ремесленничества и той нечистоплотности, когда количество вынутых кубометров земли становится важнее самой реки, важнее интересов народа? Почему вы молчите, дорогие мои товарищи?!
И вдруг мне становится вновь больно… Я вспомнил, что Тихая Сосна умирает… Хотел спасти ее, но не сумел. Чувство какой-то тяжести, чувство вины не покидает меня… С этой тяжелой ношей в душе я несколько дней стоял на берегу этой реки. Трудно!
Да, негде уже искупаться жителям города Острогожска, а проектировщик, тот же Мухинин, «ставит вопрос» так: «Дайте еще сто тысяч рублей – выкопаю вам котлован для… купанья». Какое издевательство! Это на такой прелестной реке рыть теперь котлован!.. Да, главная приемная труба водопровода станции Острогожск уже на поверхности воды… Да, мы поднимали челноки на высоту в два метра из реки и ехали по Кладовской канаве в озера Дальнего… Впрочем, все мои предположения оправдались. Горько от этого.
В иные минуты мне кажется, что все это сон, что это невероятно, что ничего этого не было: не было ни заседания исполкома, не было ни Мухинина, ни Дедина, ни Водославского… Но бедная моя, израненная Тихая Сосна, с обезображенными, оголенными берегами, с ужасной черной наготой корневищ, пробуждает от сна… Она зовет. Все это было. Все это свершилось. И свершилось уже после… второй комиссии, после которой нанесен смертельный удар – прокоп у Байдака.
Нет, товарищи! Слишком серьезны и жутки следы на воде, чтобы их могли загладить только одни ведомственные комиссии. Сначала надо было спросить народ! С безответственностью перед ним надо покончить решительно. Еще иной раз находятся горе-руководители, считающие, что только они якобы знают, что людям хорошо, а что плохо, и что сами люди того не знают. От таких надо избавляться. Именно такого пошиба люди прибегают к термину «заинтересованные организации» и боятся как огня собрания колхозников, сельских и городских сходов. Так единственно правомочные коллективы часто остаются в стороне при решении важнейших вопросов их жизни, даже таких, как судьба рек, на берегах которых они живут. А ведь было бы совсем не то, если бы вдруг да и произошел бы такой казус: представьте себе, что товарищи, написавшие «бумагу» В. В. Иванову (о которой мы упоминали), отчитались бы перед жителями сел Второе Никольское, Раздольное и Хренище о результатах «мелиорации»; представьте, что товарищ Дедин перед жителями Острогожска, села Мутник или перед собранием рабочих механического завода в Острогожске (куда он писал ответ на «жалобы», что река «будет полноводной») выступил бы с отчетом о проделанной «работе». Что бы тогда вышло? Вне всякого сомнения, можно ручаться за усиленную бледность лица того, другого и третьего.
Но… такие случаи, оказывается, исключены (по крайней мере были исключены). Ведь можно послать ведомственную или какую-либо другую комиссию, включить в нее областных товарищей, и та комиссия решит, что для народа хорошо и что плохо.
Была комиссия! Была. Это вторая комиссия, после которой и Тихая Сосна может быть зачислена в разряд умирающих рек. Так туман, напущенный некоторыми, надолго повис над реками степи, а под его прикрытием экскаваторы продолжают свою работу.
И все-таки…
Нет, дорогой читатель! Ни на каплю не потеряна вера в торжество правды. Если бы это было не так, не было бы этих строк.
Все сильнее растет жажда поисков милых сердцу людей – они на каждом шагу, а все хочется знать их больше. Но что поделаешь, если сейчас приходится писать не роман и не повесть о них, а статью… о реках. Так надо. Срочно надо.
Пришла пора, когда пересматриваются многие непродуманные, субъективные решения. Верю, что будут пересмотрены и губительные для степных рек прожекты, а исполнение их будет немедленно приостановлено.
Май – ноябрь 1964 года.
ПОСТОЯЛЬЦЫ
Пьеса в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Иванов Леонид Петрович, председатель колхоза, 35 лет.
Кузин Антон Кузьмич, кладовщик колхоза, 52 года.
Свищ Алексей Свиридович, бывший председатель колхоза, 50 лег.
Силков Тарас Павлович, колхозник, 60 лет.
Кострова Глафира Васильевна, заведующая домом приезжих, 45 лет.
Анюта, ее дочь, студентка сельскохозяйственного института.
Махоткин Иван, колхозник, 20 лет.
Миша, тракторист, 22 года.
Поля, подруга и ровесница Анюты.
Чекмарь Илья Данилыч, председатель комиссии, 55 лег.
Кислов Петр Андреевич, член комиссии, 30 лет.
Бояров Аким Карпович, член комиссии, 50 лет.
Лапкин Михей Харитонович, секретарь Боярова, 50 лет.
Милиционер.
Дед. Колхозники и колхозницы.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Лето. Вечереет. Колхозный дом для приезжих. Две комнаты, разделенные большой прихожей: направо – две койки, круглый стол, зеркало и пр., налево – отдельный небольшой номер, там кровать, стол, шифоньер, диванчик и пр. В прихожей телефон, стул, бачок с водой и кружка. В больших окнах предвечерняя панорама села.
Кострова (заканчивая уборку в прихожей, заглядывает в окно). Приехали! Опять комиссия! Вот уж греха-то! И откуда они только и берутся, эти комиссии, прости господи?
Входят Бояров, Чекмарь и Кислов.
Бояров (важно). Приветствую вас.
Чекмарь. Здрас-с…
Кислов. Привет сему дому – не пойду к другому. Добрый вечер!
Кострова. Здравствуйте, здравствуйте. (Смотрит документы приезжих, приглашает Боярова в одинарный номер.) Вам – сюда… А вам двоим – сюда. (Ведет их в общий номер.)
Бояров. Для одного вполне удовлетворительно. (Располагается в номере, переодевается в пижаму.) А им – на двоих. Значит, авторитет не тот.
Чекмарь. Тесновато.
Кострова. Чем богаты… (Меняет наволочку, смахивает со стола – задерживается, внимательно присматриваясь к приезжим.)
Кислов. Нам не плясать. Дедушка, бывало, говаривал: лучший отдых мне – такой: хоть на соломе, но – покой. (Открывает окно.) А тут – тишина какая! И уж, конечно, покой.
Чекмарь.(располагаясь). Тут и будет наш штаб комиссии… Ну и председатель колхоза – вот бюрократ! По телефону объяснился: «Не могу-у! Хлопочите пока без меня! Зайду вечерко-ом». Ладно. Не можешь – научим, не хочешь – заставим, противишься – накажем, протестуешь – фьюить! (Жест удаления.)
Кислов. Вот это – формула! Но важно – факты: не подтвердятся, то и время тратить не надо.
Чекмарь. У вас еще опыта нет, дорогой, вы молоды. Важно, иной раз, не сами факты. Важно – как поставить вопрос. А я на этом двух собак съел…
Кислов. Вкусные?
Чекмарь. Люблю юмористов. Но придется и вам «собаку есть». Прислушивайтесь, присматривайтесь к жизни, изучайте ее. (По-отечески.) Если товарищ Скирда против председателя колхоза, Иванова, – одна постановка вопроса, если же «за» – другая постановка. Учли? Хе-хе!
Кислов. Здорово у вас выходит: в гнезде хоть бы пес, лишь бы яйца нес, но не кусался.
Чекмарь. Остро… остро. Но песенка Иванова спета. И нам останется только выполнить поручение… Да, да. Не удивляйтесь.
Кострова уходит.
Кислов. Ну-с! (Поправляет галстук перед зеркалом.) Кто – как, а я пошел людей посмотреть и себя показать. (Уходит.)
Чекмарь(вслед). Молод, горяч – не сидится. Этого еще воспитывать да воспитывать. Эх-хе-хе-хе! (Ложится отдыхать.)
В прихожую входят Кострова и Лапкин с чемоданчиком.
Кострова(категорично). Говорю вам, местов нету.
Лапкин. Глубокоуважаемая… Как – вас?
Кострова. Глафира Васильевна.
Лапкин. Глафира Васильевна! Я привез в колхоз, на испытание, новую машину. И мой начальник здесь – Бояров Аким Карпович. Куда я денусь? Ведь – машина!
Кострова. Что ж я вашего начальника выгоню?.. Машина… Их и так, машин-то, – всех курей передавили на улице. Остались самые умные. Не только у курей, а и у людей идет отбор по соображению. Греха-то! Кочет у меня старый совсем дрессированный стал: мотор заведут, аж на той улице, а он бежит и как оглашенный – ко-о-о! И петухи-то теперь с нервами… А чего ваша машина будет делать?
Лапкин. Уничтожать вредителей колхозных полей.
Кострова (настороженно). А может, и вы тоже приехали снимать председателя?
Лапкин. Ах, что вы, что вы! (Заискивающе.) Глафира Васильевна! Ну, как же? А?
Кострова. Человек-то вы обходительный. И для колхоза, похоже, не вредный. Так уж и быть, принесу свою раскладушку из дома.
Лапкин(пожимая руку). Глафира Васильевна!
Кострова. Для хорошего человека… и не знаю, что бы я сделала.
Лапкин приосанился.
…Никак вы чего-то подумали? Ну-ну! Я – женщина строгая. (Сердито и громко.) И не стыдно вам? Такие мысли!
Лапкин. Я – что? Я – ничего. Не может быть у меня таких мыслей.
Кострова. То-то! (Уходит.)
Бояров(встал, и в двери). Что тут за шум?
Чекмарь(выходя со свертком). А драки нету…
Лапкин. Аки-им Ка-арпович! И тут вы без отдыха. В колхозе только и отоспаться. Нельзя так относиться к своему здоровью. Обедали?
Бояров. Не успели. Столовая уже закрыта.
Чекмарь. Вот, колбасы две коляски купили и буханец хлебушка – не помрем.
Бояров(входя в свой номер). Мой секретарь и друг, Михей Харитоныч – изобретатель и рационализатор.
Лапкин. Дружба навеки! (Представляется Чекмарю.) Техник по образованию, секретарь – по судьбе, Лапкин. Прибыл на грузовой, для производственного испытания своей уникальной машины.
Чекмарь. Специалист по осушению. Председатель комиссии – Чекмарь. (Боярову.) А ваш филиал и техникой занимается?
Бояров. Машина – его хобби, но теперь она – гвоздь филиала. Идет по теме «Борьба с вредителями».
Лапкин(Чекмарю). Скромничает Аким Карпович. Получим здесь акт испытания – сразу же оформим соавторство.
Чекмарь. За него и держитесь. Сами понимаете… между нами говоря… вышестоящая рука дороже нижестоящей головы. Да, да! Что поделаешь? Жизнь. (Режет колбасу на куски.)
Лапкин(глядя на колбасу). Жизнь – штука сло-ожная…
Все едят.
Бояров(Чекмарю). Вообще-то, вышло неважно: мы – сюда машину на испытание, а меня вызывают и дают установку: «Попутно – материал на Иванова», совместно с вами, под ваше, так сказать, начало.
Лапкин(Чекмарю). Вот видите? С одной стороны, председатель нам нужен – вот как!..
Бояров. С другой стороны, я обязан оправдать доверие. И начнем мы именно «с другой стороны».
Лапкин. Конечно, конечно. По должности-то и в небо плюнешь. Там уж доплюнешь или нет, а плевать будешь. Но только… не вышло бы чего, Аким Карпыч.
Бояров(поучительно). Только человек малого ума всегда труслив, всего опасается и – ничего не видит. Но вы-то человек – не малого ума!
Лапкин. И все-то вы видите, Аким Карпыч, и обо всем знаете, и все-то предвидите. Спасибо вам – что вы есть.
Бояров. А вы – вон что.
Лапкин. Молчу и не вмешиваюсь. И не спрашиваю – как это вы сделаете, чтобы и председателя… (Жест удаления.)… и нашей машине – путевку в жизнь!
Бояров. А это уж позвольте мне знать, лично… Баланс поведения!
Лапкин. О, мудрость, мудрость! Как редко она достается людям.
Чекмарь. Но «баланс поведения» – не очень ясно. Потом уточните.
Лапкин(Чекмарю). У Акима Карпыча всегда есть в запасе какой-нибудь ход.
Входят Кострова и Свищ в новом костюме, в шляпе, при галстуке.
Кострова. Куда ты ломишься? Люди – только с дороги, а ты… Вот позвоню председателю: каждого командировочного подкарауливаешь.
Свищ. Не твово ума. Не стращай – не из пужливых. (Приоткрывает дверь к Боярову.) Разрешите?
Кострова уходит.
Бояров. Приветствую вас. Присаживайтесь.
Свищ (садится). Зашел на пользу дела.
Бояров. С кем мы имеем честь?..
Свищ. Алексей Свиридыч Свищ. Работал председателем четыре года. Сняли меня тогда случайно, по ошибке районных организаций. Теперь затирают. А в данный момент идет сплошной обман вышестоящих организаций по линии председателя колхоза, Иванова. Приходится с ним бороться. Что та-ам! Такая моя краткая биография жизни. (Встает и пожимает руку Лапкину.) Болтун… (Пожимает руку Боярову.)… головотяп… (Пожимает руку Чекмарю.)… и самодур – вот кто такой Иванов, председатель.
Чекмарь. Интересная биография… жизни.
Лапкин(садится в уголок, и скромненько). Тут мне надо молчать. (С интересом наблюдает за Свищом.)
Чекмарь(Боярову). Слышите, каков гусь – Иванов?
Бояров(Свищу). Очень интересно. Мы слушаем.
Свищ. Всю борьбу с председателем приходится выносить одному… хотя и совместно с народом. (Достает из карманов пачки бумаг и кладет перед Бояровым.) Вот эта – последняя докладная, а эти – ответы инстанций на прочие мои предупреждения и сигналы горя. Вот – семь тыщ убытку от кукурузы! (Кладет жалобу.)
Бояров(смотря на лист, Свищу). Эта ваша жалоба…
Свищ. …Докладная об угроблении кукурузы…
Бояров. …здесь. (Пристукнул по портфелю.) Нам поручено разобраться и по вашему сигналу.
Чекмарь. Ваша бумага – бомба!
Свищ. Не впервой. Из газет вырезки собираю для примера. А как же!
Чекмарь. А по вопросу осушения Красавки вы не могли бы – положительное… странички на две?
Свищ. Смотря в каком разрезе и – какая личность.
Чекмарь. Иванов, через голову области, написал: речку якобы загубили. Вы в курсе?
Свищ. По политическим, идеологическим, а также сельскохозяйственным моментам – всегда в курсе.
Чекмарь(пишет пальцем). Противник мероприятий и тому подобное, речка стала лучше и… все такое. А?
Свищ. Могу. Об чем речь! Выходит, не зря пришел?
Чекмарь. Даже отличненько! И о жизни потолкуем.
Свищ. Тоже польза – поговорить за жизнь.
Лапкин. Люблю умные беседы. (Всем.) Вот вы о жизни собираетесь думать. (Со вздохом Боярову.) Не надо бы. Делали бы свое дело – добились бы акта испытания машины, а от комиссии этой отказались бы. А?
Чекмарь. Позвольте, позвольте! Извините, но это – вне вашей компетенции.
Лапкин. Совершенно точно. О ней, о жизни, если все время думать, рассудка можно лишиться. (Свищу.) Перенапряжение мозгов и… Вот у меня сосед, пенсионер: писал, писал жалобы во все концы да умом тронулся…
Бояров(строго). Михей Харитоныч! (Указывая на Свища.) Человек борется с недостатками, человек помогает нам выполнить поручение, а вы – что говорите?
Чекмарь. Да. Что вы говорите? Что за философия такая?
Лапкин. Я – что? Я – ничего. Никакой философии у меня быть не может. (Свищу.) И вы на меня обиделись?
Свищ. Об чем речь! Я свое дело делаю. И я иду по путю – не свернуть меня философией. А кто же тут будет – за правду, акромя меня? Никто.
В прихожую входят Анюта с раскладушкой и Махоткин. Он сильно стукнул, закрывая дверь. В номере Боярова насторожились, прислушиваются. Бояров прячет жалобу в портфель. Анюта ставит раскладушку к стене.
Анюта. Иван, ну чего сейчас-то пристал? Не за тем пришли.
Махоткин. Анюта, до каких пор?! Третий год душу выматываешь: первый год – «я тебя люблю», второй год – «считай, твоя буду», третий год – «подожди, повремени, сомненье берет», а теперь и вовсе отшиваешь… Что? Председатель заигрывает? Зна-аю! Тогда уж руби сразу. За что мучаешь?
Анюта(отступая от Махоткина). А умеешь ты мучиться?
Махоткин (пытаясь обнять). Эх, Анюта!..
Чекмарь тихо открывает дверь, выходит в прихожую.
Анюта(увильнув от Махоткина, сталкивается с Чекмарем). Извиняюсь. (Смущенно.) Я – по делу, а он… (Махоткину, деланно.) У, зараза!
Чекмарь. Что тебе тут надо, девушка? Может, зайдешь к нам… поболтать о том, о сем?
Махоткин. Полегче, товарищ дорогой… Мы – не из таких…
Чекмарь(Махоткину). Шпионишь? Подслушиваешь?
Махоткин. За такие слова к девушке… и ко мне… (Наступает на Чекмаря.)…я, Иван Махоткин, могу набить тебе… лицо! Культурненько откомандирую на перевязочку.
Чекмарь, пятясь, идет к Боярову.
Анюта. Тебе сказано что? Легонько попугать – создать у них напряжение в труде. А ты – с кулаками. Ступай, ступай, Иван. (Выпроваживает его, взяв за плечи.)
Чекмарь(раздраженно). Какой-то Махоткин… Идиот.
Свищ. Знаю – баламошный. Вот и жди ее, смену. И нас затирают, и смены нету.
Чекмарь(Боярову). За нами следят – посмотрим-ка вокруг, осторожненько.
Бояров(Свищу и Лапкину). Будьте хозяевами. Мы – скоро.
Чекмарь и Бояров уходят.
Лапкин(переходя в общий номер), Как вы думаете: ваш Махоткин наших – не того?
Свищ. Этот – может. Огонь! Стукнет по кумполу – и вся тебе ситуация.
Лапкин. Зря наши пошли. Ой, зря. Темь-то какая…
Свищ. Наши мнения совпадают. И акромя всего: разве ж это председатель – девку отбивает у парня? Он должон дух поднимать на щит, а у самого – разложение. И во всех делах он такой. Вот и борюсь: я – на пользу, а он – во вред.
Лапкин. Э, не-ет. Это меня не касается. Да, да. Вы, хоть чуть, представляете, как надо относиться к начальству?
Свищ. А как?
Лапкин. Тогда слушайте. (Садится против Свища.) К начальству надо подходить, как к огню: не слишком близко, чтобы не обжечься, и не слишком далеко, чтобы не озябнуть. А вы лезете вплотную. Сгорите, как мотылек у костра: фук! – и нету. Понятно?
Свищ. Непонятно. А если он действует против установок?
Лапкин. Тоже молчать. Соль жизни подчиненного – молчать.
Свищ. Да-а… Вот и попробуй тут, смозгуй.
Входят Кострова и Кислов, мрачный и недовольный.
Кострова (внося раскладушку из прихожей, Лапкину.) Это вам – дочка моя принесла.
Лапкин. Спаси-ибо вам! Глафира Васильевна!
Кострова(стелет простыню на раскладушку, Свищу). Людям покой нужен. (Строго.) Ну-у!
Свищ. Возьми ее, такую… воспитай в моральном духе. Сил моих нету! (Уходит.)
В прихожую входят Чекмарь и Бояров.
Бояров(опасливо). Только вышли, а он – за нами как тень.
Чекмарь. Да. Махоткина надо опасаться. Пришибить может. Учли? Спокойной ночи…
Бояров. Спокойной ночи. (Идет в свой номер, раздевается, выключает свет, ложится спать.)
Чекмарь(входя, Кислову). Ну, как: отдохнул на свежем воздухе?
Кислов. Наоборот, устал и расстроился. Побыл на речке, послушал и колхозников. Красавку спустили всю: ров остался и тина.
Чекмарь(строго). Что это значит: «спустили»? Речка стала лучше, о чем завтра будет письмо трудящихся. Учли? Я возглавляю комиссию, я и буду руководить. Работать только по плану, а не собирать по селу сплетни. (Укладывается спать.) Вы хотите, чтобы я плохо думал о вас?
Кислов. Думайте, как вам угодно. (Ложится на койку.)
Лапкин(Кислову). Председателю колхоза – крест. Это уж я точно знаю. (Выключает свет, ложится.) Ха! Крест. Мало ли их, крестов, на белом свете – каждому не накланяешься.
Кислов(зло). Заячья «философия» о крестах? Странно вы думаете.
Лапкин. Я – что? Я – ничего. За меня Аким Карпыч думает: смелый человек! Этот каждому кресту плакать не будет. (Сладко зевает.)
Бояров(встает, включает свет, надежно запирает дверь на ключ, пробует на прочность окна). А почему именно мне дали одинарный номер? Уж не подвох ли какой?.. (Ставит перед дверью два стула друг на друга.)
Затемнение.
Ощущение времени.
Картина вторая
Поздний вечер. Оба номера в полумраке. В прихожей свет. Бояров храпит. Подъехал автомобиль.
Входят Иванов и Кострова.
Кострова. С вечера все поснули. Идите и вы, Леонид Петрович, отдыхайте, ну их к лешему.
Иванов. Что ж, оставим след. (Пишет в блокнот, повторяя вслух.) Был, как и обещал по телефону. Прошу извинить, но и завтра весь день у меня занят. С добрым утром. Председатель колхоза Иванов. (Засовывает листок в щель двери Чекмаря.)
Кострова. По вашу душу приехали. Плохо. Ой, плохо.
Иванов. Да. Не очень здорово. Даже совсем не очень… Глафира Васильевна, что-то я сегодня не вижу Анюту? Не заболела ли?
Кострова. Вроде бы нет… Она и сюда приходила.
Иванов. Приходила?
Кострова. Была. Не пойму, что с девкой творится: какая-то она не такая стала. А тут еще Ванятка Махоткин никак не отлипнет – не знаю, что и думать.
Иванов. Махоткин? Все еще волочится?.. Смешно. (Идет к двери.) Да! Вы и ночь будете здесь?
Кострова. А как же? Постояльцы новые – мало ли чего…
Иванов(соображая). Кто тут рядом?.. (Костровой.)Вот что: заскочу к Тарасу Палычу – пришлю, пусть подежурит, посторожит. А вы – спать. Спать.
Кострова. Спасибо, Леонид Петрович. Что же передать?
Иванов. Кому?
Кострова. Как это – «кому»? Анюте.
Иванов. Что ж… привет… и спокойной ночи. (Уходит.)
Кострова. Опять «привет». А девке двадцать один – институт скоро кончает… Да что же это делается? Человеку за тридцать, и все не женится. Надо же! Не дай бог, выскочит Анютка за Махоткина… С ума сойти. Греха-то! Тут еще эти – снимать приехали. (Грозит в дверь постояльцев). У-у-у!
Входит Кузин с базарной корзиной.
Кузин. Никак расстроилась?
Кострова. Ох, Кузьмич, все не ладно.
Кузин. А ты охолони, охолони.
Кострова. Чего это у тебя в корзинке-то?
Кузин(передавая корзину). Медку тут пара килограммчиков…
Кострова. Греха-то! Эдак ты и кладовую растранжиришь.
Кузин. Ну уж… Чем же мне тебя и порадовать?
Кострова. Давно мы с тобой, Кузьмич, не встречались… вот так-то.
Кузин. Живем как воры.
Кострова. И чем мы виноваты? Чем хуже других? А вот видишь…
Кузин. Выход искать надо. Решать надо, Глафира.
Кострова(раздражаясь). Чего решать-то? Чего решать? Он вот ушел и – привет Анюте. Что я, спятила? Дочь на выданье, а мать нового папу привела. Пока она не выйдет замуж – разговора никакого.
Кузин. Ну уж… и никакого?
Кострова. Иди, иди, чтоб глаза мои не видали.
Кузин. Опять не в срок. Ну, что с тобой делать, Глафира? (Уходит.)
Кострова(одна). Прогнала Кузьмича… (Чуть не плачет.)…А за что? Вот уж грех-то…
Входит Анюта.
…Ты чего?
Анюта. Побуду за вас. (Гладит голову.) Вы устали. А я тут и подумаю. Есть идея!
Кострова. Ох, Анюта, когда у тебя никаких идеев, ты золотая девушка, а как только…
Анюта (перебивая). Ничего страшного, пока только проблески мысли.
Кострова. Ох, уж эти мне проблески… Пойдем. Сейчас Тарас Палыч придет.
Анюта. Тарас Палыч?.. (Чуть подумав.) Вы идите спать, а я с ним посижу, ума наберусь.
Кострова. Ну, ты недолго. Поздно ведь. Ох-хо-хо! Малые дети – малые заботы, большие дети – большие заботы. (Уходит.)
Входит Силков.
Силков. Сторонних попрошу!
Анюта. Тарас Палыч, сам бог вас послал!
Силков. Не бог, а председатель. Топай, топай, ночь на дворе. Меня приставили сюда, я за все и отвечаю.
Анюта. Тарас Палыч, давайте вместе отвечать. И какая же я – «сторонняя», если я – дочь своей матери?
Силков. Ишь ты!.. За что это мне с тобой отвечать?
Анюта. За все на свете мы в ответе. Снимают ведь Леонида Петровича – спасать надо.
Силков. И снимут. Точно знаю. Проголосуем помаленьку. Было же? Было. Я, девка, за двенадцать председателей голосовал: двенадцать раз «за», а двенадцать – «против». Чем поможешь? Ничем.
Анюта. От вас же слышала: и комар корову свалит, если волк поможет.
Силков. А где ты его возьмешь, волка? Вот она какая, дела. Любая корова языком слижет тебя, комарика… А чего ты хотела-то?
Анюта. Подумать с вами, посоветоваться.
Силков. В старину-то как делали? Видит народ – хорошего человека спасать надо, и подсунут на допрос его друзей заместо врагов…
Анюта. Тарас Палыч, вы – мудрец!
Силков. Ну, пойдешь, бывало, к следователю, ну, скажешь ненароком: мол, так и так – такие-то такому-то – неприятели, а назовешь друзей. И пошла писать! Бьется, бьется следователь, да и уедет.
Анюта. А не вспомнить ли былое?
Силков. То есть как?.. Не-ет, меня уволь – не те года.
Анюта. А если я сама?
Силков. У тебя не получится. Дело – не женское. Такое делалось, говорю, ненароком, вроде бы случайно. И людей называть – с умом… чтобы не влипнуть.
Анюта. Тряхну-ка и я стариной!.. Устроим так: я посижу за вас, а вы на крыльце побудьте. Вы – в стороне.
Силков. Ишь ты!.. Надумала?.. Коли так, посижу там. За Леонида Петровича можно. (Уходит.)
Анюта (что-то быстро пишет на бумажке у телефона, тихо открывает дверь в общий номер, возвращается, берет трубку и громко). Да-да, записала!.. Товарищ Скирда!.. Да… Да… Да… Так… Так…
Чекмарь и Лапкин вскочили, Кислов проснулся. Чекмарь включает свет, прислушивается. Бояров у себя волнуется в постели.
…Товарищ Скирда! А может, сейчас разбудить? Или передать утром?
Чекмарь(выскакивает в прихожую). Дай трубку! Анюта. Он уже положил. (Кладет трубку.)
Чекмарь. Почему не разбудила?
Анюта. Не велел. Сказал: забота о людях. Чекмарь. Что он передал?
Анюта. Вот… (Передает листок.)
Чекмарь(читает). Телефонограмма. Рекомендую при опросах побеседовать со следующими товарищами: Кузин Антон Кузьмич – кладовщик и Силков Тарас Палыч – колхозник-трудовик, весной был прицепщиком на сеялке. Положите их показания в основу материала. Скирда. Приняла Анна Кострова. (Анюте.) А ну, зайди. (Входят в общий номер.) Ты – кто?
Анюта. Как – «кто»? Анна Кострова. За мать дежурю. Жду охрану. Это я и прогнала Махоткина.
Чекмарь. А-а… А я-то думал… Ну-ка, расскажи все по порядку.
Анюта. Ну, спросил он: что они там делают? Говорю: все спят, устали. Ну, он, слышно, стукнул кулаком по столу: черт знает, что такое! Если они устали, черт возьми, то что же подумать обо мне? Я им что – железный?!
Лапкин. Так и сказал?!
Кислов. Стиль его.
Чекмарь. Эх, ты! Не могла сказать: «работают». И тут же толкнула бы меня…
Анюта. Как же это я, девушка, «толкнула бы» вас, сонного? Окосеть можно!
Лапкин. Конечно, конечно.
Кислов. А ты ему – чего?
Анюта. Спрашиваю: разбудить? Он отвечает: не такой я человек, чтобы подчиненный руксостав среднего звена поднимать ночью в подштанниках. Запиши-ка лучше телефонограммочку… Я и записала.
Чекмарь. Так-с… Все ясно.
Кислов. А как он сказал напоследок? Как попрощался?
Анюта. Дайте вспомнить… Ага! Говорит, толковая девка. Отмечу, отмечу.
