Текст книги "В понедельник рабби сбежал"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава XXIII

Перед обедом в клубе художников они встретились, как обычно, в холле гостиницы, и первыми словами Роя были: «У меня завтра экзамен, так что я должен сразу уйти». Он всегда сообщал что-нибудь подобное – что он устал и собирался лечь пораньше, что завтра рано начинаются занятия или на этот вечер назначено еще одно свидание – всегда был какой-нибудь повод уйти сразу после обеда. Всякий раз Дэн был разочарован и даже немного обижен, но тщательно следил за тем, чтобы никак не проявить свои чувства. Он понимал, как важно, чтобы Рой считал себя полностью свободным, и ни за что не хотел оказаться в роли деспотичного отца. «Чтобы мы стали друзьями, – говорил он себе, – он должен хотеть видеть меня так же, как я хочу видеть его».

Он пробовал расспросить Роя о занятиях, но практически безуспешно.

– Такие же лекции, как в Штатах. Если найдется один интересный профессор, считай, что тебе повезло. Время, правда, проходит немного быстрее. Большинство из них просто излагают основы.

Он попробовал рассказать ему о своей работе, о записанных на пленку интервью, о профессиональных приемах. Большого интереса это не вызвало.

Пробовал спрашивать о друзьях Роя и даже предложил пригласить кого-нибудь пообедать с ними.

– Понимаешь, все очень заняты.

– Я не прошу специально готовиться. Просто позвони мне.

– Ладно, я учту.

Решив, что Рой, возможно, расценивает этот интерес как вмешательство в его дела, излишнее любопытство, он решил сегодня вечером говорить на нейтральные темы и отдать инициативу в разговоре сыну. По дороге они молчали, и только уже в ресторане Рой, наконец, сказал:

– А знаешь, тут неплохо.

Дэн согласился, что и место, и обслуживание, и качество еды здесь очень хороши для Иерусалима.

После обсуждения меню они ели в основном молча. Только когда принесли десерт и кофе, Рой решился.

– Я звонил тебе вчера вечером, мне сказали, что ты уехал в Тель-Авив.

«Уж не обижается ли он на меня за эту поездку?» – подумал Дэн.

– Да, я уезжал на пару дней. Боб Чисхолм устраивал небольшую вечеринку. Он там руководит представительством агентства АП. – Рой не проявил никакого интереса, но Дэн продолжал, чтобы заполнить паузу. – Я сел в маршрутку и, как только приехал, позвонил в «Шератон» узнать, не найдется ли номер на ночь. Мест, конечно, не было – как всегда, но я поймал Фила Бэйлена, администратора, и он пообещал что-нибудь устроить. Так что мне удалось остаться.

– М-гм.

– Тот еще город, – продолжал Дэн. – Никогда не знаешь, с кем вдруг встретишься. Ночью после вечеринки я добрался до гостиницы, и кого вижу? Альфреда Норткота. Он из Би-Би-Си, пару лет назад в Лондоне я жил в его берлоге, пока он был в Испании.

– Ага.

– Я даже не удивился. Представляешь, за время, что прошло между регистрацией и лифтом, я встретил трех знакомых. Только кончил регистрироваться, как меня заметил полковник Жиранд, с которым я познакомился в Париже лет шесть-семь лет назад, мы несколько минут поболтали. Пока мы говорили, к нам присоединился Боб Чисхолм – тот, что устраивал вечеринку. Тут слышу, кто-то меня зовет: «Ми-и-истер Стедман». Поворачиваюсь, а это Ольга Рипеску. Я вспомнил ее, как только увидел, и вспомнил, как зовут. Несколько лет назад я делал передачу о румынском балете. В основном, конечно, о прима-балерине, балетмейстере и менеджере, но кое с кем из молодых артистов, только что принятых в труппу, тоже разговаривал – эта девочка была среди них. Она осталась в труппе, и теперь уже сама прима-балерина. Узнала меня, хотя прошло столько времени.

– Фантастика!

Дэн не знал, как отнестись к этому комментарию, поэтому притворился, что не заметил.

– В американском посольстве на следующей неделе будет вечеринка, – продолжал он. – Я туда приглашен. Я мог бы добыть приглашение для тебя, если хочешь. Там обычно бывает полно хорошеньких девочек из всяких дипломатических и правительственных учреждений.

– Еврейских девочек?

– В основном.

– Ясно, – сказал Рой. – Ты хочешь, чтобы я познакомился с какими-нибудь еврейскими девочками.

– Судя по тому, что ты мне рассказывал, это было бы неплохо. Да, я хотел бы, чтобы ты познакомился с какими-нибудь еврейскими девочками и еврейскими мальчиками.

– Так я и думал. То есть, ты все еще пытаешься руководить моей жизнью, – с горечью сказал Рой.

– Не для этого ли существуют отцы? – сказал Дэн, пытаясь перевести все в шутку.

– Никто не имеет право вмешиваться в чужую жизнь. Я – личность, и я имею право жить, как я хочу. Я намерен сам выбирать себе друзей и жить по-своему. – В голосе Роя звучал гнев.

– Послушай, Рой, неужели мы должны ссориться при каждой встрече?

– Ты только не пытайся давить на меня, и все будет просто чудесно. Дело только в этом – не пытайся на меня давить. – Он встал из-за стола. – Слушай, уже поздно, а у меня завтра экзамен.

Вернувшись в номер, Дэн Стедман перебрал в уме прошедший вечер. Что происходит с этими молодыми людьми? Что им ни скажи, они все понимают по-своему. Как говорить с ними, чтобы они слушали и отвечали разумно, по-взрослому?

Он вспомнил строки из письма сестры из Барнардс-Кроссинга, которое получил только этим утром: «…хотя он провел здесь более шести лет, никогда не был особо популярен и не имеет никакой реальной поддержки в конгрегации, за исключением молодежи, в основном, подростков, которые, похоже, любят его – но права голоса в храме у них нет».

Он поискал в ящике стола предыдущее письмо, в котором она дала ему адрес рабби Смолла.

Глава XXIV

– Это книга о взглядах, о точке зрения израильтян – не правительственных чиновников или важных шишек, а людей с улицы – евреев и арабов, мужчин и женщин, молодых и старых. – Стедман оживился. – Понимаете, рабби, в разговоре с чиновником вы можете услышать только официальную точку зрения, уже изложенную в правительственных сообщениях для печати. Но если вам удастся разговорить обычных людей, вы получаете представление о политической ситуации, на которой основаны официальные новости.

– А как вам это удается? – спросила Мириам. – Вы останавливаете людей на улице?

– Иногда я так и делаю, миссис Смолл, но я не говорю, что хочу взять у них интервью, потому что тогда они или замыкаются, или говорят то, чего – по их представлениям – вы от них ждете. Я стараюсь вести себя немного хитрее. Вот идет по улице человек. Я спрашиваю его, как добраться в какое-то место, которое находится в той стороне, куда он направляется. Обычно он говорит, что нам по пути, и я присоединяюсь к нему. По дороге мы беседуем, и если похоже, что это будет интересно, я включаю свой диктофон – выключатель у меня в кармане, – так что они не знают, что наш разговор записывается на пленку. А вернувшись к себе, я подписываю все пленки, чтобы в свободное время можно было их расшифровать, сравнить и отредактировать.

– Вы берете интервью по-английски, на иврите или еще на каком-то языке? – спросил рабби.

– У меня есть интервью на иврите, на идиш, на английском и даже на французском. Я прекрасно владею идиш, у меня не слишком плохой французский. И разговорный иврит тоже нормальный. Я был здесь раз двенадцать, в последний раз прожил больше года. Я бы сказал, что мне его хватает. Иногда бывают трудные случаи, как вот на днях. Мне попался интеллектуал, он употреблял слова, которых я раньше никогда не слышал. Но это еще одно преимущество записи на пленку. Я могу прослушать ее много раз и найти в словаре незнакомые слова.

– А как же вы продолжали беседу, не поняв, что он сказал?

– О, суть я улавливал хорошо. Я чувствовал, что упускаю только тонкие оттенки. Не хотите как-нибудь прослушать некоторые мои записи?

– Очень хочу, хотя не думаю, что моего школьного французского будет достаточно, чтобы понять, о чем речь.

– На французском у меня не так много, только несколько разговоров в ресторане, где бывает много сефардов из Северной Африки. Может, заглянете ко мне? Если вы не заняты завтра утром…

– Ничего срочного.

– И вы, миссис Смолл?

– Я очень хочу, но утром я должна быть в «Хадассе».

Когда они встретились следующим утром, Стедман сказал:

– Может, это даже хорошо, что миссис Смолл не смогла прийти. Втроем иногда тяжелее разговаривать.

– Пожалуй, вы правы. Между прочим, Мириам просила узнать, не хотите ли вы пообедать с нами завтра вечером. Мы будем рады, если ваш сын тоже придет. Когда вы упомянули по телефону, что он учится здесь в университете, мы рассчитывали увидеть его еще вчера.

– Он вечно занят. Я вижу его примерно раз в неделю, мы обедаем вместе. Я стараюсь не слишком вмешиваться в его жизнь. Не уверен, что он сможет прийти завтра вечером, но я спрошу.

– Завтра шабат, я думал, он свободен. Он получит удовольствие от шабатней трапезы, а я хотел бы познакомиться с ним.

– И я хотел бы, чтобы вы познакомились с ним, рабби. – Он поколебался и принял решение. – Честно говоря, я немного растерян и не понимаю, как с ним вести себя. После развода с его матерью – ему тогда было десять лет – у меня, конечно, было право на встречи, но из-за моей работы я подолгу не бывал в Штатах. Жена не позволила компенсировать потерянное время, когда я бывал дома, я не осуждаю ее, это нарушило бы нормальный ход его жизни. И в итоге мы виделись по одному дню от случая к случаю. Я старался сохранить с ним связь, писал, звонил – но это все не то. Я надеялся, что здесь, наедине, мы получше узнаем друг друга. Но он холоден и сдержан. Я не могу пробиться к нему. Иногда мне кажется, что он обижается на меня. Если я пробую интересоваться его учебой, его проблемами, пытаюсь что-то посоветовать, он ведет себя так, будто я вторгаюсь в его личную жизнь.

– Так оно и есть, по всей вероятности.

– Но я его отец.

– Биологически. Ваш сын обращается с вами, как с посторонним, потому что вы для него – посторонний.

Они остановились на краю тротуара перед светофором. Перейдя улицу, Стедман продолжал.

– А что прикажете делать? Я вижу, что он делает всякие глупости. Неужели я должен смотреть, как он делает ошибки, и не вмешиваться? Насколько я сумел выяснить, все его друзья в университете – арабы. Когда я предлагаю ему подружиться с кем-нибудь из еврейских студентов и говорю, что его нынешние знакомства неразумны или даже опасны, он только сердится на меня.

– Точно так же, как сердились бы вы, если бы он отважился покритиковать ваших друзей.

– Есть разница.

– На самом деле, не такая уж и большая, а в его глазах – и вообще никакой. – Рабби пожал плечами.

– И каков ответ?

– Никакого, по крайней мере, того, на который вы надеетесь. Если вы будете относиться к нему, как к чужому, как к молодому человеку, которого вы встретили случайно, но на которого у вас нет никаких прав, через некоторое время вы смогли бы стать друзьями.

Стедман протянул к рабби руки, как бы умоляя понять.

– Но я хочу помочь ему. Я хочу помочь ему устроить жизнь, повлиять на него, направить на верный путь.

– Вот как друг вы и смогли бы.

Рабби видел, что Стедман разочарован, что его совет вряд ли пришелся. Они шли по тихому кварталу, и вдруг Стедман схватил его за руку.

– Вот где можно найти ответ.

Рабби поглядел вокруг, но не увидел ничего необычного.

– Вон вывеска: МИМАВЕТ, БРОКЕРСКАЯ КОНТОРА. Когда я только приехал, я сказал Рою, что собираюсь купить машину для поездок по стране, и предложил ему пойти со мной, чтобы выбрать какую-нибудь. Он страшно заинтересовался.

– Вы думаете, что автомобиль поможет?

– Рабби, если вы не знаете, как дети относятся к машинам, вы не знает детей. Вы не против, если мы остановимся на минутку? Я видел их рекламу в газетах, хочу взглянуть, что они предлагают.

Это была мастерская по ремонту, несколько выпотрошенных автомобилей ждали своей очереди. В одном углу, возле окна, стоял матово окрашенный стол, заваленный грязными газетами, в деревянном держателе стояла картонка: МИМАВЕТ, БРОКЕРСКАЯ КОНТОРА. Подошел пожилой бородатый механик.

– Мистер Мимавет?

Механик ткнул пальцем в стол.

– Вам нужна контора Мимавета? Вот она. – Он ткнул еще раз. – Мимавета нет. Он немного приболел.

– А, это его место? Я могу поговорить с кем-нибудь еще?

– Нет. У нас нет дел с Мимаветом, он только арендует стол.

– Вот как. – Стедман был разочарован.

– Вы по поводу машины, наверное? Покупка или продажа?

– Меня интересует покупка, но…

– Так идите к нему домой. Это нормально. Он и здоровый иногда по нескольку дней сидит дома. Его бизнесом дома можно заниматься с таким же успехом, как и здесь.

– Я-то хотел посмотреть, что он предлагает, и…

Механик рассмеялся.

– Он ничего не предлагает. Он работает не так. Вы говорите ему, что вы хотите, и он находит это для вас. Он – сумасшедший старик, но должен сказать, что в машинах он разбирается, и он устроит вам выгодную сделку.

– Он сумасшедший в каком смысле? – спросил рабби. – В том, что устраивает выгодные сделки?

– Ваш молодой друг – шутник, – сказал механик и продолжал. – Он сумасшедший потому, что так устроена его голова. Он много пережил и будет рассказывать вам об этом как заведенный. А кто не пережил, особенно в этой стране? Возьмите хотя бы его имя – Мимавет. «От смерти» – разве нормальный человек выберет такое имя? – Он пожал плечами. – Но он разбирается в машинах, и он честен. Если он продает вам машину, он точно скажет, в каком она состоянии, и можете ему поверить.

– Хорошо, возможно я позвоню ему, – сказал Стедман. – У вас есть его домашний телефон?

– Пока нет. Он переехал в новое место. Есть общественный телефон в подъезде, но я не знаю номера. Но не обязательно звонить заранее. Просто зайдите. Он наверняка будет дома.

– Но он же болен…

– Обыкновенная простуда. Поверьте мне, он не будет против.

– Хорошо…

– Вот, – сказал механик, – записывайте: Мазл Тов-стрит, 1. Это новая улица, идет от Шалом-авеню. Знаете, где Шалом-авеню?

– Да, я знаю Шалом-авеню.

– Короче – новая улица, идущая от авеню. Многоквартирный дом. Можете зайти к нему в любое время – сегодня, завтра, послезавтра…

– Послезавтра шабат, – сказал рабби с улыбкой.

– Ну и что? Шабат для него ничего не значит.

– Вы пойдете? – спросил рабби, когда они вышли. – Пешком туда можно добраться?

– В Иерусалиме куда угодно можно добраться пешком. Пока не знаю. Надо подумать.

Глава XXV

День начался, как обычно, за исключением того, что появившееся по утрам недомогание было немного сильнее, в результате чего обычные утренние звуки, к которым, казалось, она уже привыкла, раздражали больше, чем всегда. Раздражал шум легковых машин и грузовиков, с ревом поднимающихся в гору, – их дом стоял на небольшом холме. Прислуга в доме через дорогу выколачивала развешанные на перилах веранды ковры большой бамбуковой выбивалкой – по-видимому, единственный способ чистки ковров в Израиле. Прислуга в квартире над ними выплеснула ведро воды на каменный пол и сгоняла ее резиновой шваброй в булькающий водосток – по-видимому, единственный способ мытья полов. Ее хозяйка уже готовила еду к обеду, главной трапезе дня, и рубила что-то в деревянной миске, причем каждый удар через миску передавался столу, оттуда на пол, оттуда на потолок над самой головой Мириам – по-видимому, единственный способ приготовления еды.

А муж именно сегодня решил пойти на утреннюю молитву в синагогу вместо того, чтобы помолиться дома, – пожаловаться было некому и, хуже того, некому было помочь собрать Джонатана в школу.

Джонатан капризничал. Обычно он ходил в школу с Шаули, мальчиком из верхней квартиры, своим закадычным другом, но у Шаули был насморк и небольшая температура, мать вчера вечером предупредила, что он останется дома. Поэтому Джонатан просил проводить его. Она отказалась: школа в квартале от дома, улицу переходить не надо – в конце концов он отправился один, но не без слез, – настроение это не улучшило.

Все это отнимало время, драгоценные минуты, а ей нужно было успеть на автобус, идущий в больницу, чтобы вовремя попасть на прием к гинекологу.

И тут из Тель-Авива позвонила Гитель.

Гитель звонила часто, обычно по конкретному поводу – сообщить, что получила письмо от матери Мириам, продиктовать рецепт, который она опробовала и осталась довольна результатом, сказать, что в связи с работой проведет пару часов в Иерусалиме, и объяснить, где они могут встретиться на пару минут. Но сегодня она позвонила просто поболтать с племянницей перед работой. И, видя, как летят минуты, Мириам в отчаянии объяснила, что ей надо на прием к врачу, и она должна повесить трубку. Она сказала про больницу, зная, что ни один другой повод ее тетя не примет, как достаточно серьезный.

Но Гитель тут же встревожилась и потребовала сообщить, что случилось.

– Кто тебя лечит, Мириам? Может, я его знаю. Если что-то серьезное, я сумею устроить, чтобы тебя осмотрел главный врач.

Мириам все равно собиралась сообщить новость при встрече и сказала, что это обычный визит к гинекологу, что она ждет ребенка.

– Это замечательно! Мазл тов! Какая удача! Когда это будет? О, Мириам, ребенок может родиться в Израиле. Когда Дэвиду надо будет вернуться на работу, ты сможешь остаться здесь. Вы с Джонатаном можете перебраться в Тель-Авив. Я позабочусь о нем, когда ты будешь рожать. Будет немного тесновато, но в Израиле мы всегда сможем устроиться, дорогая. Если Ури приедет в отпуск, он может спать на диване в гостиной, и я могу, если надо.

Когда Мириам, наконец, удалось закончить разговор и добраться до остановки, автобус только-только ушел. Ей пришлось прождать в больнице все утро. Доктор был раздражен тем, что она пропустила назначенное время, ни его английского, ни ее иврита не хватило, чтобы объяснить ситуацию. Он был холоден и неприступен, она не смогла выяснить все, что ее беспокоило.

На этом дело не кончилось. На обратном пути автобус был переполнен, и хотя ей досталось сидячее место, молодой человек, стоявший в проходе рядом с ней, без конца грыз семечки, сплевывая шелуху прямо перед ней. Ей было противно, на иврите она все равно не смогла бы высказать ему все, что думает по этому поводу, и она молча страдала. Когда он, наконец-то, вышел, облегчение почти тут же сменилось жутким смущением, когда новый пассажир, продвигаясь по проходу к сиденью, увидел шелуху у нее под ногами и устроил ей скандал.

Дома она обнаружила, что муж съел завтрак и ушел, оставив тарелки в раковине. Вода была холодной, хотя она и дала ей стечь. Тут раздался звонок, и вошла Гитель.

– О, Гитель!

Мириам обняла тетю и понемногу начала успокаиваться, плача от облегчения. И только потом спросила, каким чудом та умудрилась приехать.

– Если социальный работник в Тель-Авиве не может найти себе дело в Иерусалиме, он должен менять работу. И потом, если моя сестра напишет и спросит, что я делала, когда узнала, что ее дочь беременна, я что, буду объяснять ей, что не могла уйти с работы?

Мириам, найдя в Гитель благодатного слушателя, подробно описала утренние события и, пользуясь редкой возможностью пожалеть себя, перечислила все проблемы с момента приезда – трудности с языком, новое домашнее хозяйство и даже изменившееся отношение мужа к работе.

Гитель подняла руку.

– Я могу понять желание Дэвида оставить раввинат. Это не работа для современного способного мужчины. И я могу только приветствовать его желание поселиться здесь. Возможно, я недооценила его. Но ты ждешь ребенка, и мы должны быть практичными. Твоя мать далеко, я должна занять ее место и помочь тебе советом, как это сделала бы она. Есть проблема – как заработать на жизнь. Твой муж не может просто бросить свою работу и свою профессию. Если он хочет оставить их и переехать сюда, он должен подготовиться. Он должен все спланировать и обо всем договориться. Даже если он прямо завтра найдет здесь работу, вам все равно придется вернуться в Штаты, чтобы уладить свои дела. И как бы мне ни хотелось, чтобы ты осталась здесь, боюсь, что для этого туда придется поехать тебе. Мужьям нельзя доверять паковать мебель и как следует закрыть дом, а уж если муж раввин…

Она усадила племянницу в кресло и пододвинула ей под ноги скамеечку. Затем поставила перед ней стул и села.

– Итак, давай мы будем практичными – и методичными. Сначала мы должны разобраться с твоей личной проблемой. У тебя первые недели беременности. Что тебе нужно, так это тишина и покой, свобода от страхов и сомнений. Тебе не нужна куча анализов и рентгенов, тебе не нужен специалист, который видит в тебе только историю болезни. Что тебе нужно, так это хороший семейный доктор, врач общей практики, который сядет рядом с тобой и ответит на любые вопросы, которые у тебя могут появиться, и скажет, к чему следует подготовиться.

– О, это было бы замечательно, Гитель, но где я его возьму? Ты знаешь такого, который…

– В Тель-Авиве я могла бы назвать тебе дюжину имен. Здесь, в Иерусалиме… одну минуту – у моей подруги, Сары Адуми, замечательный настоящий старомодный доктор. Когда он проводит осмотр, он никогда не спешит. А потом еще чай с ними пьет. Наверное, и ему хорошо – он вдовец или холостяк, во всяком случае, одинокий. Он даже нашел им новую квартиру, потому что ей нельзя подниматься по лестнице. Вот такой это доктор. Дай телефонную книгу… Ага, вот и он, доктор Биньямин Бен Ами, Шалом-авеню, 147. Я позвоню ему.

– Может, сначала поговорить с Дэвидом, – засомневалась Мириам.

– Что знает об этих вещах муж, особенно раввин… Доктор Бен Ами? Я близкий друг Сары Адуми. Я хотела бы договориться о встрече для моей племянницы… Вы можете принять ее сейчас? Прекрасно, уже везу.