Текст книги "В понедельник рабби сбежал"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава IX

«Сердечно приглашаем вас встретиться с рабби Хьюго Дойчем и миссис Дойч, а также пожелать счастливого пути рабби Дэвиду Смоллу и миссис Смолл, которые отправляются с длительным визитом в Святую Землю. Храм, малый зал. Воскресенье, 28 декабря, с 4 до 6 пополудни».

Так выглядело приглашение, отправленное всем членам конгрегации. Работа по оформлению, организации печати и рассылки была возложена на Малкольма Злотника, специалиста по рекламе (Злотник. Творческие контакты, реклама, договора).

Когда он представил свой проект правлению, были, конечно, и возражения.

– Черт, Мэл, – сказал Берт Рэймонд, – я имел в виду что-то вроде: «От всего сердца приглашаем вас на прием в честь…» – понимаешь, что-то официальное.

– Где ты живешь, Берт? Это же средневековье. Сегодня все просто и неофициально. Если послать такое приглашение, народ припрется в смокингах.

– Может, ты и прав, Мэл, – сказал Марти Дрекслер, – но тут не сказано, кто такой рабби Дойч. Я имею в виду, надо сказать что-то вроде «та-та-та, та-та-та… чтобы встретиться с нашим новым рабби, та-та-та, та-та-та».

– Да, но тогда народ может подумать, что рабби Смолл уезжает навсегда.

– Ну и? – Марти улыбнулся и поглядел на Берта Рэймонда.

– Ну и возникнет куча вопросов, и придется давать кучу объяснений. Эл Беккер, кстати, один из самых рьяных сторонников рабби. А я получил чек от «Беккер Форд-Линкольн» и…

– Это-то понятно, – сказал Рэймонд. – Я и сам сейчас делаю кое-что для Мейера Паффа и тоже не представляю, как он к этому отнесется.

Стэнли Агранат заметил, что надо бы написать «нашему дорогому рабби».

– С каких это пор он твой «дорогой рабби»?

– Всегда так говорят.

– Только на похоронах.

Оба рабби с женами стояли в конце малого зала, ожидая прибытия гостей. Было еще рано, и женская община занималась последними мелочами, расставляя чашки и блюдца, блюда с печеньем и нарезанным пирогом и споря о местах для цветов и украшений. Время от времени кто-нибудь из женщин обращался за консультацией к женам рабби, то ли потому, что благодаря своему положению они были для них высшей инстанцией, то ли просто как повод поговорить с новой ребицин.

Несколько членов правления стояли маленькой группой в стороне от суетившихся женщин, поглядывая в сторону двух рабби, которых оставили наедине для профессиональной беседы. В глаза бросалась разница между двумя этими людьми. Рабби Смолл был среднего роста, худ и бледен, рабби Дойч высок, строен, румян и широкоплеч. К тому же он был красив, с высоким лбом, увенчанным белыми волосами, которые казались еще белее рядом с черным шелком ермолки.

У него был орлиный нос и чувственный рот, обрамленный седыми усами и эспаньолкой. Когда он говорил, его глубокий баритон звучал ритмично, как у профессионального оратора, вовсе не так, как голос рабби Смолла, который даже на кафедре проповедника был монотонным и сухим. Никто не сказал, конечно, что сравнивает их, но это было видно из восторженного согласия, которым они встретили замечание Берта Рэймонда: «Здорово смотрится». И ясно было, что они все согласились, когда Марти Дрекслер добавил: «Вот так, по-моему, и должен выглядеть рабби».

Женщины пришли в такой же восторг от миссис Дойч, как мужчины от ее мужа. Она тоже была высокого роста, ее седые волосы были зачесаны на затылке вверх и скреплены гребнем. Это походило на диадему и придавало ей аристократический, почти царственный вид. В то же время она была проста и демократична. Когда президент женской общины представила ей членов организации, она сказала:

– Знаете, девочки, я конечно, никогда не сказала бы этого Хьюго, но, откровенно говоря, именно женская община руководит храмом.

Они были очарованы.

Все они любили Мириам Смолл, но так, как могли бы любить соседскую девочку из колледжа в коротких носках и мокасинах, которая приходила иногда посидеть с их ребенком. Рядом с Бетти Дойч она казалась не то что молодой, а просто незрелой.

Когда они подошли посоветоваться, где поставить декоративные подсвечники, Мириам сказала:

– Я бы поставила их в центре, чтобы они не мешали наливать чай.

Бетти Дойч отступила назад, чтобы лучше видеть стол, вернулась, передвинула подсвечники к концу стола, снова отошла и посмотрела на результат.

– Так они достаточно далеко от края, чтобы не слишком мешать, а стол кажется более длинным. Как вы думаете, девочки?

Их охотное согласие ясно означало, что ребицин теперь миссис Дойч. Заметив это, миссис Дойч взяла Мириам под руку, и пока они неторопливо возвращались к мужьям, прошептала:

– Когда не очень важно, какое принять решение, я взяла себе за правило всегда соглашаться с девочками из женской общины и поощрять их делать то, что они хотят.

– Сколько человек приходит на вечернюю службу в пятницу, рабби?

– Обычно от пятидесяти до семидесяти пяти.

Рабби Дойч поджал губы.

– При конгрегации из почти четырехсот семей? Хм. Вы организуете какую-нибудь рекламу?

– Только объявление в печати.

– А мы кроме информации в печати к пятнице еще всегда посылали открытки по почте. Я убедился, что это очень эффективно. Кроме того, я всегда стараюсь подобрать интригующее название для проповеди. Это помогает, поверьте мне. Что-нибудь актуальное…

– Вроде секса? – невинно спросил Смолл.

– Между прочим, темой одной из моих проповедей был секс в Талмуде[20]20
  Талмуд – комментарии к Торе в виде дискуссий и разъяснений – одна из главных книг еврейской культуры.


[Закрыть]. В тот раз было полно народу.

Женщины присоединились к ним.

– Вы, наверное, собираетесь много путешествовать, раз впервые едете в Израиль, – сказала миссис Дойч.

– По правде говоря, мы не строили никаких планов, – сказал рабби Смолл.

– Дэвид не ахти какой турист, – объяснила Мириам.

– Рабби Смолл – ученый, – сказал рабби Дойч. – Думаю, большую часть своего времени он проведет в университетской библиотеке.

– Я не думал об этом. Я работаю над статьей, но все материалы уже собрал.

– Вы хотите сказать, что у вас вообще нет никаких определенных планов? – спросил Дойч.

– Просто пожить там.

– О! – Рабби Дойчу это показалось почти недопустимым, и он сделал вывод, что его коллега скрытен.

После неловкой паузы Бетти Дойч спросила:

– У вас есть родственники в Израиле?

– У Дэвида никого. А у меня там тетя. Это она нашла для нас квартиру в Иерусалиме, в Рехавии.

– О, это хороший район. Мой брат Дэн сейчас в Иерусалиме. Если хотите, я могу дать ему ваш адрес. Он был в Израиле много раз, в последний раз прожил там около года. Он хорошо знает город и мог бы познакомить вам с ним.

– Это Дэн Стедман, журналист?

– Да. Он пишет книгу об Израиле. Его сын, Рой, тоже там, в университете.

– Очень интересно. Он занимается в аспирантуре?

– О нет, он совсем молодой, учится в Рутгерсе и предпоследний год проводит за границей.

– Обязательно дайте вашему брату наш адрес, – сказал рабби Смолл. – Виктори Стрит, 5. Может быть, вашему брату и племяннику будет приятно иногда посидеть за шабатним столом в семейной обстановке.

– О, Дэн будет очень признателен. – Она бегло записала адрес. – Я напишу ему через пару дней.

В спешке подошел Берт Рэймонд.

– Люди начинают собираться, я стану здесь и по мере их появления буду представлять их вам, рабби Смолл, и…

– Я думаю, они знают меня, – сухо сказал рабби Смолл. – Почему бы вам не стоять рядом с рабби и миссис Дойч, а после того, как вы представите гостей, они пройдут дальше и попрощаются с нами.

– Пожалуй, вы правы, так и сделаем.

Пары поменялись местами как раз вовремя, чтобы Рэймонд успел представить первых пришедших.

– Привет, Майк. Рабби Дойч, я хочу представить Майера Фельдмана, одного из столпов храма. Его жена Розали. Рабби Дойч, наш новый духовный лидер, и миссис Дойч.

В течение часа Рэймонд представлял членов конгрегации. Рабби Смолл изумился, узнав, как много среди них «опор», «столпов» или, по крайней мере, «замечательных работников». Гости шли сплошным потоком, а когда он иссяк, рабби с женами получили свободу. Смоллы вскоре оказались в противоположном от Дойчей конце комнаты. Люди подходили, чтобы пожелать безопасного путешествия, подсказать, какие места они обязательно должны увидеть, дать пару полезных советов, предложить друзей и родственников – все они, разумеется, оказались очень важными людьми, – которые будут счастливы пригласить Смоллов в гости.

Незадолго до шести Мириам, помня о приходящей няне, которая осталась с Джонатаном, предложила пойти домой.

– Ты права, пожалуй, – сказал рабби Смолл. – На самом-то деле они здесь не ради нас.

Они подошли к Дойчам, обменялись рукопожатиями и пожелали друг другу удачи.

– Когда вы уезжаете? – спросил рабби Дойч.

– В четверг.

– А я надеялся увидеться еще хотя бы разок, но мы на пару дней возвращаемся в Коннектикут.

– Мы тоже будем заняты.

– И не беспокойтесь за свою конгрегацию, – сказала миссис Дойч. – Хьюго будет хорошо о них заботиться. – Она помедлила. – А бомбежки вас не волнуют?

– Здесь или там?

– О, это хорошо. – Она потянула мужа за руку. – Дорогой, я поинтересовалась у рабби Смолла, не волнуют ли его бомбежки, а он спросил: «Здесь или там?»

Дойч недоуменно посмотрел на нее.

– Это же про бомбы в наших университетских городках…

– Ха-ха, конечно. Очень хорошо, рабби. Подходящий комментарий к состоянию нашего общества. И хорошее название для проповеди. Вы не возражаете, если я его использую?

Смолл усмехнулся.

– Почту за честь, рабби.

Дойч снова протянул руку.

– Ну, идите с миром и с миром возвращайтесь домой, – сказал он ни иврите. – Здесь или там. Очень хорошо.

– Что ты о них думаешь? – спросила Мириам по дороге домой.

– Похоже, с ними все в порядке. Мы и по-говорить-то особо не успели.

– Они – профи, Дэвид.

– Профи?

– Профессионалы. Держу пари, у них не будет никаких трудностей с конгрегацией или с правлением. Они точно знают, что от них хотят услышать, и точно знают, как это сказать. Они сделают конгрегацию абсолютно ручной – и ей это понравится.

Намного позже, когда Дойчи вернулись в отель после легкого ужина у Рэймондов и готовились ко сну, Бетти спросила:

– У тебя нет ощущения, дорогой, что у Смоллов могли быть кое-какие неприятности с конгрегацией или, по крайней мере, с некоторыми из членов правления?

Хьюго Дойч аккуратно повесил пиджак на плечики.

– Мне намекали на это президент и этот его близкий друг – Дрекслер, кажется, – как только мы встретились. Это очень плохо. Существует методика обращения с конгрегацией, но, боюсь, рабби Смолл ее пока не освоил. И я не уверен, что когда-либо освоит. – Он расшнуровал ботинки и обул домашние шлепанцы. – Понимаешь, он – ученый. Несколько лет назад он опубликовал статью о Маймониде[21]21
  Маймонид (Моше бен Маймон, Рамбам, 1135–1204) – выдающийся еврейский философ и врач, комментатор Торы, талмудист. Родился в Испании, с 1165 г. жил в Египте, был придворным врачом султана Салах-ад-Дина. Автор знаменитого труда «Путеводитель колеблющихся».


[Закрыть] – я ее не читал, но слышал несколько одобрительных отзывов. Так вот, такие люди часто не вполне подходят для руководства конгрегацией. Они заняты не тем делом и иногда осознают это достаточно рано, чтобы переключиться на подходящую работу – преподавание, исследования, а иногда остаются, попусту расходуя свою энергию на то, что они не могут делать хорошо, и от чего, вероятно, даже не получают удовольствия.

Жена улыбнулась.

– Может, осознает после нескольких месяцев в Израиле, вдали от всего этого.

Глава X

Пока Рой Стедман насухо вытирал лицо полотенцем, его друг Абдул разглядывал большие плакаты, которые были основным украшением маленькой комнаты: свинья в форме полицейского, стоящая на задних копытах; монахиня, поднимающая юбку к бедру, чтобы достать из чулка спрятанный кошелек; обнаженная пара, держащая друг друга за половые органы, словно обмениваясь рукопожатием при знакомстве.

Оглянувшись, Абдул спросил:

– А девушки, когда видят это, не возражают, не сердятся?

– Пока ни одна не возразила, – загадочно усмехнулся Рой, забыв, правда, упомянуть, что ни одну пока еще не удалось уговорить прийти в гости. – Наверное, они наводят их на правильные мысли.

– Недурно. А если твой отец или, как вы это называете, твой папа придет к тебе в гости, ты оставишь их на месте?

– Конечно, почему нет? – Рой бросил полотенце на крючок и стал расчесывать свои длинные волосы.

– Он богатый, твой отец?

– Богатый? Не сказал бы. Крепко стоит, думаю, но богатым я бы его не назвал.

– Богатый, раз остановился в «Кинг Дэвид».

– Что, это и правда так дорого? Я был там пару раз, ничего особенного.

– Можешь не сомневаться. На одну ночь или на неделю, может и нет, но жить там постоянно[22]22
  Разрядка заменена на болд (прим. верстальщика).


[Закрыть]…

– А он мог получить скидку как представитель телевидения. И вообще он писал, что купит или арендует машину и поездит по стране, – несколько дней здесь, несколько там. Чтобы написать книгу, ему надо побывать везде.

– Ты не собираешься с ним?

– Если он поедет туда, куда бы я тоже хотел.

– А машиной он тебе не даст попользоваться?

Рой улыбнулся.

– Послушай, если у моего старика будет машина, держу пари, что я буду пользоваться ей больше, чем он.

– Тогда у тебя совсем не будет времени для Абдула. Все девочки, как ты их называешь – чувихи? – будут твои, какую ни захочешь.

– Перебьются. – (Идея ему явно понравилась). – Здешние девочки как сосульки.

– Сосульки?

– Холодные, понимаешь?

– Понимаю, – компетентно подтвердил Абдул и улыбнулся. – Может, познакомить тебя с другими? Не холодными. Горячими.

– Ты имеешь в виду здешних арабских? Они еще хуже еврейских. Они словно на привязи, а другой конец веревки крепко держит хозяин.

– Ничего, есть и такие, которые знают, чего хочет мужчина, и как ему это подать. От них кровь кипит. – Он похлопал своего молодого друга по плечу. – Берешь машину, прихватываем пару девочек и едем на уикенд к одному моему родственнику. Хорошо проведешь время, гарантирую.

– Точно? А познакомить с какой-нибудь прямо сейчас не можешь?

– Ты хочешь сказать, сегодня вечером?

– Нет, не сегодня, но… Зачем везти их к твоему родственнику? Я хочу сказать, чем здесь плохо?

– Ладно, подумаем. – Он сознательно сменил тему. – Твой папа сионист?

– Черт, понятия не имею. Никогда не говорил с ним об этом.

– Все американцы – сионисты, – с легким осуждением в голосе сказал Абдул.

– Я американец, но не сионист, – мягко сказал Рой.

– Я имею в виду всех американских евреев.

– То есть?

– Ты же мне говорил, что твоя мать не еврейка. Значит по еврейскому закону ты не еврей.

– Я об этом ничего не знаю. Я всегда считал себя евреем, и так же считали мои друзья. Вообще-то до того, как я поступил в колледж, все мои друзья были евреями.

– И здесь.

Рой рассмеялся.

– Правильно. В колледже и здесь, но здесь я тоже в колледже.

– Ты прав. – Абдул посмотрел на часы. – У тебя в восемь встреча с отцом, ты бы оделся.

– А я что, не одет? Почему я должен наряжаться для встречи с собственным отцом?

На Рое была синяя хлопчатобумажная куртка «Эйзенхауэр» и выцветшие синие джинсы, обтрепанные внизу, на ногах босоножки. Абдул – ему было двадцать шесть, а Рою восемнадцать, – снисходительно покачал головой. Он никак не мог понять, почему американские студенты предпочитали одеваться как бедные рабочие, как феллахи, когда у них были деньги, чтобы купить приличную одежду. Он испытывал приятное удовлетворение от сознания, что одет прилично, даже очень прилично, – обтягивающий костюм из блестящей черной шерсти, рубашка с длинным, остроконечным воротником и широкий цветастый галстук. Вытянув ноги, он поворачивал туфли на пятках и с одобрением рассматривал их. Итальянские туфли с большими медными застежками были начищены до блеска.

– Ты не понимаешь, Рой. Ты идешь в «Кинг Дэвид», где даже в жаркие дни женщины ходят по вестибюлю в норковых палантинах. Отец, скорее всего, поведет тебя в «Гриль». Я даже не уверен, что они впустят тебя без галстука и без носков. Волосы тоже, конечно, им это не понравится, но тут уж они ничего не смогут сделать. Но в куртке и без галстука…

– Я одеваюсь так, и если им это не нравится – придется проглотить. А отец – кого он хочет видеть – меня или мой костюм? Что же касается метрдотеля, то мужчина не должен позволять этим типам помыкать собой. Вот что я тебе скажу, Абдул: мужчина должен быть сам собой. Это главное.

Абдул пожал плечами. Он не хотел спорить с этим молодым американцем, чьей дружбы так усиленно добивался.

– Возможно, ты прав, Рой. Пошли, я провожу тебя до остановки.

Рой сел в автобус, и с освещенного пятачка Абдул шагнул в темноту. Он услышал шаги сзади и остановился.

– Это ты, Махмуд? – спросил он по-арабски. – Мне показалось, что я раньше видел тебя позади нас. Ты шпионишь за мной?

– Я не шпионил. С кем ты дружишь – твое дело, пока оно не затрагивает остальных.

– Я знаю, что делаю, – коротко сказал Абдул.

– Хорошо, не хочу спорить, но если ты надеешься одурачить евреев дружбой с одним из них…

– Послушай, Махмуд, все мы под наблюдением, израильтяне знают, что мы не остановимся до полной победы. Но они надеются, что хорошее обращение – хочешь в университет – пожалуйста, – успокоит хоть кого-то из нас, и мы смиримся с мыслью, что нами управляют. Какое-то время это, пожалуй, еще продлится. А за кем они будут следить внимательнее – за теми, кто смирился, или за теми, кто не поддается? Им же так хочется верить, что кого-то из нас они склонили на свою сторону! – Он улыбнулся в темноте. – Так что я им даже немного помогаю. Рой молодой и не очень сообразительный, но он – хорошее прикрытие. А теперь, если ты шел за мной не для того, чтобы шпионить…

– У меня для тебя новости.

– Ну?

– Мы получили известие из Яффо. В Шин Бет[23]23
  Шин Бет – служба безопасности Израиля.


[Закрыть] перестановка и Адуми перевели в Иерусалим. Он сейчас здесь. Его видели.

– И что из этого?

– Пожалуй, нам следует какое-то время быть поосторожнее и посмотреть, что происходит.

– Как давно он здесь?

– Кто знает? Возможно, несколько месяцев.

Некоторое время они шли молча.

– В конце концов, какое это имеет значение? – сказал, наконец, Абдул.

– Большое. Если он здесь за главного, нас ждут те же меры, которые они применяли в Яффо и Тель-Авиве.

– Нет. Здесь, в Иерусалиме, такое не пройдет. Здесь слишком много людей со всего света…

– В Тель-Авиве их еще больше.

– Там в основном бизнесмены, у которых в голове только их бизнес. А в Иерусалиме религиозные, ученые, дипломаты, писатели, журналисты – все, кого евреи так стараются убедить в своем либерализме и демократии. Здесь большая христианская община, имеющая связи и в Европе, и в Америке. И это не такой большой город, все тут же становится известным, ничего не скроешь. Поверь, забирать наших людей сотнями и сутками допрашивать их – здесь ему такое с рук не сойдет, это тебе не Тель-Авив, и не Яффо. Кроме того, если его перевели, то уж конечно не на пару дней, он наверняка пробудет здесь какое-то время. Так что, сидеть и ждать следующей перестановки, когда пришлют кого-нибудь другого? Репутация одного человека сделает нас бабами? Что до меня, я готов продолжать. Передай сообщение Швейцарцу. Пусть готовит устройство. Я готов действовать по первоначальному плану.

– А остальным?

Абдул улыбнулся.

– Продолжать, как мы договорились, или – лучше – подружиться с каким-нибудь евреем и устроить так, чтобы быть рядом с ним во время…

Глава XI

Джонатан явно наслаждался ситуацией, бегая туда-сюда по залу Эль-Аль, или серьезно наблюдая, как пожилая женщина перекладывает вещи из одной сумки в другую. Пролетев от бостонского аэропорта Логан до аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке, он считал себя опытным путешественником.

Мириам, на чьи плечи легли все заботы о поездке, вдоволь наволновалась, составляя списки, – что еще сделать, что взять, о чем обязательно не забыть. Теперь, в аэропорту, она поняла, что ничего уже не исправишь, расслабилась и решила наслаждаться путешествием. Сидя среди кучи пальто, чемоданов и сумок, она спокойно потягивала кофе из бумажного стаканчика. Как ни странно, она не беспокоилась, где в эту минуту находится Джонатан, потому что все люди в зале, ожидающие вечернего рейса, казались странно знакомыми, почти как на семейной встрече, где кто-нибудь да проследит, чтобы с ним ничего не случилось. Это впечатление всеобщего знакомства усилилось, когда муж слегка толкнул ее локтем, показывая на пару около стойки.

– Похож на Марка Розенштейна, правда?

Из них троих только рабби проявлял нетерпение. Чем скорее они попадут на борт самолета, тем скорее доберутся до места; ожидание было невыносимым. Он постоянно смотрел на часы, вставал с места и расхаживал по залу, словно поторапливая время. Подойдя к окну, он остановился, тревожно глядя на метель, но успокоил себя тем, что в Логане было то же самое, а вылет не задержали.

Наконец из динамика прозвучало объявление – сначала на иврите, затем по-английски, – что самолет готов к посадке. Они торопливо собрали вещи и, крепко держа за руки Джонатана, стали в очередь. После осмотра сумок очередь разделилась на две, для мужчин и для женщин.

Каждого заводили в занавешенную кабину, где проводили по ним электронным щупом, затем обыскивали вручную. Рабби видел эту процедуру в телевизионных детективах, но никогда не подвергался ей сам. Джонатан начал хныкать, так как обыск напомнил ему осмотр у врача, который обычно заканчивался чем-нибудь неприятным, вроде укола, но отец успокоил его:

– Это не страшно, Джонатан, совсем не страшно.

– Нас обыскали очень тщательно, – сказал он подошедшей Мириам, – даже под одеждой. А тебя?

Она кивнула.

– То же самое. Хорошо, что принимаются все меры предосторожности.

Хотя на билетах были указаны места, в проходе возникла толкотня и давка.

– Они что, не знают, что мы не полетим, пока все не усядутся? – проворчала Мириам.

Рабби посмотрел на попутчиков.

– Для многих, наверное, это первый полет. Или действительно не верят, что мест всем хватит. Мы всегда были скептиками.

Они только легко позавтракали и были очень голодны. К счастью, стюарды и стюардессы начали разносить еду, как только самолет поднялся в воздух. Некоторых пассажиров они пропускали. Человек, сидящий через проход от рабби, сказал стюарду:

– Этому человеку не дали поднос.

– Я знаю, – сказал стюард. – Вы его адвокат? – и пошел дальше по проходу.

Мужчина наклонился к рабби.

– Грубиян. Эти молодые израильтяне все грубияны – никакого уважения.

Объяснения пришлось ждать недолго. Как только стюарды покончили с подносами, они начали разносить плоские картонные коробки с надписью: «Строго кошерно».

– Ага, так бы и сказал. А наш обед не кошерный? Мне говорили, что на Эль-Аль вся еда строго кошерная.

– А вы спросите у стюарда.

– И опять наткнуться на хамство?

– Хорошо, я спрошу. Мне и самому интересно.

Когда стюард в следующий раз проходил мимо, он тронул его за рукав.

– А наш обед не кошерный? Насколько те более кошерны?

Стюард пожал плечами и улыбнулся.

– Я летаю шесть лет и все еще не выяснил.

Рабби улыбнулся и кивнул в знак благодарности, но сосед медленно покачал головой.

– Фанатики, вот кто они такие. Их, наверное, полно в Израиле.

Вскоре после обеда погасили свет, и пассажиры устроились на ночь. Мириам и Джонатан спали, но рабби удалось только подремать урывками. Однако, когда встало солнце, он был абсолютно бодр. Мириам уже проснулась, как и добрая половина пассажиров. В проходе двое или трое мужчин в молитвенных накидках и тфилин стояли, повернувшись к окнам, и читали утренние молитвы.

– Ты проснулся, Дэвид? Стюард сказал, что скоро подадут завтрак.

Он кивнул, но не ответил, и по губам она поняла, что он читает молитвы. Закончив, он сказал:

– На этот раз я молился сидя. Но я хотя бы смотрел в правильном направлении. А они, – кивнул он на людей в проходе, – стоят неправильно.

– Что ты имеешь в виду?

– Самолет летит на восток, а они смотрят на север и на юг.

Сосед снова тронул его за руку и показал на молящихся.

– Что я вам говорил? Фанатики!

После завтрака пассажиры начали готовиться к приземлению, хотя впереди еще было несколько часов полета. Они рылись в сумках в поисках паспортов и адресов, кто-то вставал, чтобы поговорить с друзьями, кто-то записывал маршруты и адреса новых знакомых. Время от времени пилот объявлял об интересных местах, появлявшихся в разрывах облаков, – Альпы, побережье Греции, греческие острова, – и пассажиры тут же послушно прилипали к окнам. Наконец он объявил, что самолет приближается к Израилю, к аэропорту Лод. В иллюминаторах по правому борту промелькнули зеленые поля, затем появилось полоса черного асфальта. Когда несколькими минутами позже самолет мягко приземлился и стал выруливать к стоянке, в пассажирском салоне раздался взрыв аплодисментов, но было ли это восхищение мастерством пилота или облегчение от того, что длительное путешествие закончено, и они теперь в безопасности на земле Израиля, рабби не знал. Он заметил, что у Мириам влажные глаза.

На иврите пилот сказал:

– Благословенны прибывшие в Израиль, – и затем перефразировал по-английски: – Добро пожаловать в Израиль.

Очевидно, только что прошел дождь, на асфальте были лужи, они шли к залу ожидания, держа за руки Джонатана и не давая ему шлепать прямо по воде. Воздух был мягок и чист, как майским утром.

Большая толпа встречающих ожидала за барьером таможни. Следя за багажной лентой, Мириам и рабби в то же время отыскивали в море лиц кого-нибудь похожего на фотографию Гитель в семейном альбоме, сделанную много лет назад. К тому времени, как они получили свои сумки и прошли таможенный досмотр, толпа значительно поредела, но, тем не менее, они не видели никого похожего на Гитель. Только они уселись на скамью, и Мириам начала рыться в сумке в поисках записной книжки, как появилась Гитель и тревожно спросила:

– Семья Смолл? Мириам?

– О, Гитель!

Гитель прижала Мириам к груди и неуверенно протянула руку рабби. Он взял ее за руку и поцеловал в подставленную щеку.

– А это Джонатан! – Она взяла его за плечи, отодвинула и восторженно прижала к себе. Затем отпустила и отступила на шаг, чтобы оглядеть всю семью. Теперь она была готова действовать.

– Никак не могла завести машину. Когда идет дождь, аккумулятор – сами понимаете. А сегодня утром был первый за несколько недель – посевы погибали без воды, но вы привезли дождь. Это хорошее предзнаменование. Вы голодны? Может, хотите кофе? Нет? Тогда вперед.

Размахивая зонтиком, Гитель подозвала носильщика с тележкой, бегом вывела всех из здания аэропорта, ткнула концом зонтика в точку на тротуаре, велела им ждать здесь, пока она подгонит машину, и унеслась, прежде чем рабби успел предложить свою помощь. На этот раз аккумулятор, должно быть, не подвел, поскольку долго ждать им не пришлось. Она подъехала, громко сигналя, чтобы отпугнуть любого, кто стал бы претендовать на выбранное ею место, резко затормозила и выскочила из машины. Вытащила из багажника запутанный клубок веревки, вручила его носильщику и стала наблюдать, как тот привязывает чемоданы к багажнику на крыше.

Рабби шепнул ей:

– Сколько ему заплатить?

– Я заплачу, – твердо сказала она, – потом вернешь. Тебя он может надуть.

Пока носильщик заканчивал с чемоданами, к рабби подошел моложавый человек в длинном кафтане и широкополой черной фетровой шляпе ортодокса, с густой бородой и длинными, тщательно завитыми пейсами. Он спросил на идиш:

– Вы из Америки?

– Да.

– Вы, наверно, здесь впервые?

– Да.

– Тогда я уверен, что вы бы хотели, чтобы вашим первым действием на этой святой земле был акт милосердия. Я собираю на иешиву[24]24
  Иешива – высшее религиозное учебное заведение.


[Закрыть]…

Расплачиваясь с носильщиком, Гитель нечаянно услышала это и разразилась речью на иврите:

– Постеснялся бы! Человек впервые в стране, только что приземлился, и на него тут же налетают всякие шнорреры[25]25
  Шноррер (идиш) – попрошайка, нахальный голодранец, колоритная фигура еврейского местечка, персонаж многих анекдотов.


[Закрыть]. Какое у него будет впечатление о нас? – Она втолкнула рабби в машину и села за руль. – Кроме того, – продолжала она через открытое окно, – этот человек – известный раввин в Америке. – И, включив передачу, дала прощальный залп: – Он сам этим занимается.

Когда они отъехали, рабби возразил:

– Я не собираю средства. В Америке раввины этим не занимаются.

Она повернулась и похлопала его по плечу, чуть не столкнувшись при этом с другой машиной.

– Знаю, знаю, но это единственный аргумент, который действует на таких типов.

По дороге Гитель с пулеметной скоростью безостановочно комментировала все, мимо чего они проезжали.

– Эта роща – десять лет назад здесь не было ничего, кроме камней и песка… Вон там, прямо за этим домом – его тогда еще не было – арабы напали из засады на моего хорошего друга и хладнокровно расстреляли его… Эта дорога ведет к поселению. В сорок восьмом на него напали. Три человека с одним автоматом удерживали целую роту, пока не смогли переправить детей в безопасное место… Мы выращиваем цветы на экспорт… В прошлом году наши агрономы опробовали новое удобрение, которое удвоило урожай на акр – фантастика!.. Вот поля арабов. Мы научили их защищать рассаду пластиком. Это увеличило производительность в четыре раза… Там, сзади, арабская деревня. Древняя! Вы не поверите, сколько здесь было грязи и болезней… Трахома и гастроэнтерит были повсюду. Летом дети умирали, как мухи. Потом мы открыли там клинику. Сначала они не доверяли нам. Лечение должно было проходить на виду у всего семейства. Когда мы давали им пилюли, они начинали меняться – даю две белых за одну красную – так вот. Но постепенно они научились, и дети больше не умирают. Некоторые молодые люди пользуются государственной помощью и когда женятся, строят современные дома, вместо того, чтобы пристраивать комнату к старому… Цементный завод. Они работают круглосуточно – три смены в день…

– Палатка, – воскликнул Джонатан, – и козы.

– Бедуины. Они пригоняют свои стада на пятачок свободной земли, ставят палатку и остаются на пару дней или на неделю, пока не останется ни клочка зелени. Потом идут дальше. Овцы бедуинов – одна из основных причин ухудшения земли за эти годы. Они съедают все под корень… Это танки, арабские танки и броневики. Мы оставили их там как напоминание. Мы захватили их в перестрелке. Мы были готовы. Потом столкнули их с дороги, и с тех пор они там. В кибуце[26]26
  Кибуц – сельскохозяйственная (в настоящее время не только) коммуна с общностью имущества и равенством в труде и потреблении. Первый кибуц был основан еврейскими переселенцами-социалистами из России в 1910 году.


[Закрыть] за тем поворотом есть еще несколько – их покрасили в яркие цвета. В них играют дети.

Пейзаж, не считая редких пальм или кактусов, напоминавших, что они в субтропиках, был непримечателен: плоская равнина с маленькими возделанными полями. Но вскоре дорога начала подниматься длинными, закрученными петлями, и пейзаж заметно изменился. Они приближались к Иерусалиму, и везде вокруг них были древние холмы, холм за холмом, бесплодные и покрытые камнями, кроме маленьких пятен зелени в тех местах, где склон был очищен от камней, использованных для постройки террас.

– Даже камни выглядят старыми и уставшими, – воскликнул рабби.

– Все это кажется таким истощенным и… и бесплодным, – сказала Мириам.

– Когда-то это была земля, текущая молоком и медом, – сурово сказала Гитель, – и она опять будет такой.

Они ожидали, что город появится перед ними внезапно, эффектно, окруженный стеной город, как на фотографиях, но дорога, по которой они ехали, шла мимо случайных кучек домов, проходила через арабские поселения, где дома прилегали один к другому, как в индейских поселках, и через более современные еврейские поселения; постепенно поселения становились все ближе и ближе одно к другому, пока ряд зданий не стал почти непрерывным, и им стало ясно без объяснения Гитель, что они в городе.