Текст книги "В понедельник рабби сбежал"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава VI

Внезапно Смоллы стали популярными. Люди, которых они едва знали, находили повод заглянуть к ним – чтобы пожелать безопасного и приятного полета, но в первую очередь, безопасного. «Мы собирались поехать примерно в это время, но моя жена думает, что надо подождать, пока там не станет немного тише, – ее кролик может пострадать от взрыва бомбы (застенчивый смешок) – так что мы решили съездить на Бермуды».

Дать имена и адреса людей, которых им следует навестить. «Я познакомился с ним, когда был там четыре года назад, он занимается какими-то очень важными исследованиями в университете. Он там страшно выдающаяся личность. Я напишу, что вы приезжаете. Позвоните ему, как только устроитесь».

Показать им свой прошлогодний маршрут с цветными слайдами и фотографиями всех мест, где они побывали, и убедить Смоллов не пропустить того, что они считали самым главным. «Я снимал это в немного туманный день, так что впечатление неполное, рабби, но уверяю вас, от этого вида захватывает дух. Обязательно посмотрите…»

Пришел Мейер Пафф, один из столпов храма – очень большой, с крупными чертами лица и огромным животом. Похожие на сосиски пальцы полностью накрыли руку рабби.

– Послушайтесь моего совета, рабби, не дайте втянуть себя в эти экскурсионные крысиные гонки. Я был там уже четыре раза. В первый раз они заставили меня ходить с раннего утра до ночи. Через неделю я сказал, что никуда не двинусь из гостиницы. И все остальные поездки предпочитал оставаться в гостинице, сидя у бассейна за картами и болтовней. Жена, конечно, все хотела увидеть и сразу же решила поехать на экскурсию. Я сказал, чтобы ехала – и потом рассказала обо всем мне. Понимаете, в любой другой стране мне бы в голову не пришло позволить ей ехать одной, но в Израиле вы просто чувствуете, насколько это безопасно. Рядом всегда женщины из «Хадассы»[18]18
  Хадасса – женская благотворительная организация.


[Закрыть], и если она их не знает, кто-нибудь обязательно познакомит ее с ними.

Там все очень по-семейному. И еще кое-что: перед самым возвращением я купил пачку слайдов из разных мест, и когда меня спрашивали: «А ты видел?..», я говорил: «Еще бы! Потрясающе. Я сделал там несколько отличных снимков».

Бен Горфинкль тоже заглянул.

– Я говорил со своим шурином. Он редактор «Таймс-Геральд» в Линне, вы знаете. Может, вы захотите написать несколько статей для газеты…

– Но я не репортер.

– Я знаю, но он имел в виду общий фон, личные впечатления, местный колорит. Все, что он может заплатить, это обычный построчный гонорар. Не знаю, во что это выльется в итоге, – не так уж много, скорее всего, и ничего обещать он, конечно, не может, пока их не увидит, – но ваше имя будет все время на слуху…

– Понимаю, – сказал Смолл. – Поблагодарите его за меня, и спасибо вам.

– Вы сделаете это? – нетерпеливо спросил Бен.

– Не могу ничего сказать, пока я здесь.

– Я на самом деле думаю, что вы должны попробовать, рабби, – сказал Горфинкль, с трудом скрывая разочарование.

– Я понимаю, мистер Горфинкль.

Джейкоб Вассерман, основатель храма, слабый, с похожей на пергамент кожей, пришел попрощаться.

– Вы мудро поступаете, рабби, отправляясь сейчас, пока молоды и можете получать удовольствие. Всю свою жизнь я обещал себе, что поеду, и всегда что-нибудь мешало. А теперь, когда я, можно сказать, каждую минуту нахожусь под опекой врача, уже слишком поздно.

Рабби подвел его к креслу и усадил.

– У них там тоже есть врачи, мистер Вассерман.

– Да, конечно, но чтобы отправиться в такое путешествие, нужно больше, чем просто желание. От одной мысли сердце готово выскочить из груди, а для меня, каков я сейчас, маленькая прогулка или поездка в машине, когда сын заедет за мной на часок, или приход Беккера – этого уже достаточно. Но я счастлив, что вы едете.

Рабби улыбнулся.

– Хорошо, я попробую получить удовольствие за двоих.

– Отлично, будете там моим послом. Скажите, рабби, этот человек, который приходит на ваше место, этот рабби Дойч, вы знаете его?

– Я никогда не встречался с ним, но кое-что слышал. У него очень хорошая репутация. Насколько я понимаю, конгрегации повезло, что он приезжает.

Старик кивнул.

– Возможно, было бы лучше, если бы приехал кто-нибудь похуже.

– Что вы имеете в виду, мистер Вассерман?

– То, что у нас существуют партии, клики, группы – не вам объяснять.

– Да, я знаю, – мягко сказал рабби.

– И как надолго вы уезжаете?

– В любом случае на три месяца. Возможно, больше.

Старик положил покрытую синими венами кисть на руку рабби.

– Но вы вернетесь?

Рабби улыбнулся.

– Кто может сказать, что случится завтра, не говоря уже о трех месяцах?

– Но сейчас вы собираетесь вернуться?

Его отношение к старику не позволяло ему ни уйти от ответа, ни придумать что-нибудь успокаивающее.

– Я не знаю. Просто не знаю.

– Ох, – сказал Вассерман, – этого я и боялся.

Хью Лэниган, шеф полиции Барнардс-Кроссинга, принес пакетик.

– Маленький подарок вашей жене от Глэдис, она просила заскочить.

– Уверен, что Мириам будет очень рада.

– И вот что, не беспокойтесь о доме, я распорядился, чтобы на участке был человек и чтобы патрульная машина регулярно проверяла это место.

– О, спасибо, шеф. Я собирался зайти в отделение и оставить ключ, когда будем уезжать.

– Вы, похоже, шли к тому, чтобы когда-нибудь туда поехать.

– Шел? – Рабби искренне удивился.

– Так же, думаю, как священник собирается в Рим.

– О, понимаю. Что-то вроде этого, и даже больше. На самом деле это предписано нам религией, причем всем евреям, не только раввинам.

– Как мусульманину посетить Мекку?

– Не-ет, не совсем так. Это не дает никакой особой благодати, никаких особых религиозных заслуг. – Рабби обдумал ответ. – Я думаю, это что-то вроде тяги, вроде того, что – как я понимаю – приводит почтового голубя в то место, где он родился.

– Понимаю. В таком случае, думаю, это есть не у каждого из вас, иначе намного больше евреев уехали бы.

– Почтовые голуби тоже не все возвращаются. – Он попробовал еще раз. – Понимаете, наша религия не просто комплекс убеждений или ритуалов, которые может принять любой. Это образ жизни, и, более того, он каким-то образом переплетен с самим народом, с евреями как нацией. И оба они, религия и народ, так или иначе связаны с местом, с Израилем, и в особенности с Иерусалимом. Наш интерес к этому месту не только чисто исторический. Я имею в виду, оно важно не просто потому, что мы происходим оттуда, а скорее потому, что это – особое место, предназначенное нам Богом.

– Вы верите в это, рабби?

Рабби улыбнулся.

– Я должен верить в это. Это настолько большая часть наших религиозных убеждений, что если бы я сомневался в этом, я должен был бы сомневаться и во всем остальном. А если сомневаться во всем остальном, значит, вся наша история была бессмысленной.

Лэниган кивнул.

– Думаю, это имеет смысл. – Он протянул руку. – Надеюсь, вы найдете там то, что ищете. – В дверях он остановился. – А как вы доберетесь в аэропорт?

– Я думал взять такси.

– Такси? Это обойдется вам в десять баксов, а то и дороже. Вот что, я заеду и отвезу вас.

Вечером рабби сказал Мириам:

– Забавно, что из всех, кто ко мне приходил, только христианин предложил отвезти нас в аэропорт.

– Он добрый, хороший друг, – согласилась Мириам, – но другие, вероятно, думали, что ты уже обо всем договорился.

– Но только он догадался спросить.

Глава VII

Пока она вешала пальто в стенной шкаф, он незаметно осматривал комнату в поисках признаков чьего-нибудь присутствия – трубки в пепельнице, пары шлепанцев возле удобного кресла. После всех этих лет, – сказал себе Дэн Стедман, – он не ревнует свою бывшую жену, просто ему любопытно. Если она завела любовника, это не его дело. Он ведь не жил холостяком после развода. Она теперь ничего для него не значит – и все же, пробыв в городе уже несколько дней, он, на всякий случай, отложил визит, о котором она просила в письме, до своего последнего дня в Штатах. Но, поднимаясь по лестнице к квартире, он не мог отделаться от возбуждающего интереса и легкого волнения от мысли, что сейчас увидит ее.

Она вошла в гостиную. «Все еще привлекательна», – отметил он. Высокая и стройная, с подстриженными, зачесанными за уши волосами и свежим цветом лица, она не выглядела на свои – он быстро подсчитал – сорок пять. Пока она обходила стол, чтобы сесть напротив, он решил, что она принадлежит к числу тех немногих женщин, которые с успехом могут носить брюки в обтяжку. Она тут же опять поднялась и подошла к бару.

– Выпьешь что-нибудь?

– Немного джина.

– Со льдом, правильно?

– Точно.

Наполняя стаканы, она исподтишка оглядывала его. Все так же изыскан, но неухожен. Брюки на коленях мешком – она бы этого не допустила, и манжеты слегка пообтрепались – она бы заставила его сменить рубашку перед выходом.

– Я звонила без конца – раз десять, не меньше. Потом решила написать.

– Несколько дней я был у Бетти в Коннектикуте. И вернулся только вчера вечером, – соврал он.

– Как она? Надо бы ей написать.

– Прекрасно.

– А Хьюго?

– Думаю, хорошо. Ты знаешь, он ушел на пенсию из своей конгрегации.

– Ах да, когда мы виделись последний раз, ты говорил, что он подумывает об этом. И как ему на пенсии? – Она подала стакан и села напротив.

Он усмехнулся.

– Не особенно. У него было множество планов на свободное время. Но ты же знаешь, как бывает. Когда он был занят в храме, у него было оправдание, а теперь, когда оправдания нет, не знает, с чего начать проекты, которые вынашивал все эти годы. А Бетти еще хуже. Он все время крутится у нее под ногами.

– Бедный Хьюго.

– Но он нашел другую работу, так что все не так уж и плохо. Он заменит в Массачусетсе рабби, который на несколько месяцев едет в Израиль. Есть даже шанс, что его попросят остаться.

– О, это хорошо. – Она взглянула на него поверх стакана. – А как у тебя?

– Все в порядке. Ты знаешь, что я ушел с телевидения?

– Я слышала. Опять проблемы с Райаном?

– Дело не в этом. – Он встал и начал расхаживать по комнате. – Просто я сыт по горло. Что это за жизнь – вечно нестись куда-то, иногда на край света, чтобы сообщить с экрана новости, о которых телезрители уже прочитали в газетах?

– Но первым ты тоже бывал, брал интервью у высших чинов.

– Да, и они никогда не говорили ничего, что не было бы уже официально известно. – Он снова сел. – Я подумываю о работе на образовательном телевидении. Работа такая же, но намного больше свободы в комментариях и подборе информации. А пока пишу книгу для «Дэшл и Стоун».

– Здорово! Аванс нормальный?

Вот уж типично для нее, подумал он, спросить о финансовой стороне дела прежде, чем о сути.

– Только-только на расходы.

– О?!

– Книга об общественном мнении, о том, что на самом деле думает человек с улицы.

– Но на телевидении ты делал то же самое.

– Не совсем. Там они знали, что у них берут интервью. А для книги я собираюсь использовать карманный диктофон с выносным микрофончиком. Пара за соседним столом в ресторане, к примеру, разговаривает о чем-то интересном. Я включаю диктофон, записываю все, а потом слушаю и анализирую.

– Уверена, что книга будет интересная, – вежливо сказала она.

Он допил джин и поставил стакан на край стола.

– Повторить?

– Нет, пожалуй, не стоит. – Он впервые откинулся назад и, расслабившись, огляделся вокруг. – Про тебя можно не спрашивать. Выглядишь прекрасно, как всегда.

Она кинула на него взгляд – нет ли в этом чего-то большего, чем дежурная любезность.

– Я много работаю.

– Должен сказать, это на тебя похоже, Лаура. – Он кивнул на стену. – Новая картина, кажется?

– Ага. Это – Джосая Редмонд. Он делает для нас обложку. Я не купила ее – пока. Это на время. Решила сначала пожить с ней и разобраться, хочу ли я ее.

О Редмонде он слышал. Большой бабник, а работы ценятся очень высоко. Он чуть было не спросил в шутку, проводит ли она ту же политику по отношению к художнику, что и к картине, но сдержался; он знал, что у него это получится жестко и горько. Кроме того, она вполне могла позволить себе купить картину обычным путем. Как главный редактор издательства, она должна неплохо зарабатывать. Поэтому он просто кивнул и рассматривал картину в ожидании, пока она заговорит о причине, по которой хотела его видеть.

«Я должна увидеть тебя, – говорилось в письме. – Крайне важно, чтобы мы обсудили будущее Роя. Я ужасно обеспокоена…» – и так две страницы, где в каждом предложении по крайней мере одно слово было напечатано курсивом. Ее речь немного напоминала это письмо, и когда они только начали жить вместе, ему казалось это странным и привлекательным, придающим некое напряженное волнение ее словам. Позже он обнаружил, что это слегка утомляет.

– Я получила письмо от Роя, – начала она.

– О, тебе он, оказывается, пишет? – На этот раз горечь прорвалась. – Я не получал известий от него с тех пор, как он уехал в Израиль.

– Возможно, если бы ты написал ему…

– Я писал ему дважды. Я должен продолжать писать в надежде, что он не выдержит и ответит?

– Он несчастен.

– Ничего нового. Он был несчастен в колледже. Все его поколение несчастно.

– Он хочет вернуться домой.

– Так в чем дело?

– Потерять год занятий? Если он вернется сейчас домой, он не получит зачета о прохождении курса.

– Нынешних детей это не волнует. Они меняют один предмет на другой и один колледж на другой, как я меняю ботинки. А когда заканчивают, ни к чему не готовы и ни к чему не стремятся. В чем его несчастье? Что-нибудь конкретное, вроде девушки, или что-то общее, вроде положения в мире?

Лаура нервно зажгла сигарету.

– Не понимаю, как ты можешь относиться к этому так легкомысленно, это же твой сын.

– Мой сын! – взорвался он. – Я породил его, надеюсь, но не знаю, какое отношение имел к нему после этого.

– Дэниел Стедман, ты знаешь, что я советовалась с тобой по поводу каждого шага в его жизни, каждой школы, в которую он ходил, каждого…

– Ладно, ладно, давай не будем начинать все сначала. Чего ты от меня хочешь?

– Напиши ему, прикажи остаться до конца года и пригрози, что в противном случае сократишь содержание.

– Понимаю. Я должен притвориться суровым.

– За дисциплину отвечает отец, – натянуто сказала она.

– Он сразу станет счастливым?

– По крайней мере, это может удержать его от каких-нибудь глупостей.

– Я сделаю лучше, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Я поеду и повидаюсь с ним.

– Не можешь же ты вот так подняться и отправиться на другой ко… – Тут она увидела, что он улыбается. – О, ты в Израиль и собирался?

Он кивнул.

– Это книга об израильском общественном мнении.

– Когда ты летишь?

– Завтра. У меня швейцарские авиалинии на Цюрих.

– Не Эль-Аль? Говорят, это безопаснее, они очень осторожны.

– И намного больше народу. Полет длинный, я хочу разбить его. В Цюрихе я смогу ненадолго остановиться, – сказал он как можно небрежнее.

– Цюрих? – Она бросила на него быстрый взгляд. – Ты ни во что не впутался, а?

– Впутался? – засмеялся он. – Что ты имеешь в виду – впутался?

– Я все еще волнуюсь за тебя, Дэн, – просто ответила она.

Он пожал плечами с легким раздражением.

– Ничего особенного. Оттуда я лечу прямо в Израиль.

Глава VIII

Из офиса отдела социальной службы на пятом этаже больницы Гитель Шлоссберг видела крыши значительной части Тель-Авива, на каждой из которых под углом в сорок пять градусов были установлены панели из черного стекла, улавливающие солнечное тепло для подогрева воды. Высокое здание закрывало вид на море, но она знала, что оно там, и иногда ей казалось, что сквозь шум уличного движения она слышит прибой. Она любила вид из своего окна, как любила ездить на работу по узким, заполненным людьми улицам, между рядами домов с грязной и осыпающейся штукатуркой – не потому, что это красиво, а потому что виден был прогресс.

Она прожила в этом городе большую часть своей взрослой жизни и помнила время, когда большие промежутки между домами были садами, но предпочитала видеть его тесным и людным, расширяющимся во все стороны, использующим каждый клочок скудной земли. Значит, все больше и больше людей приезжает жить, работать и делать город процветающим и сильным. И, покачиваясь в кресле за чтением письма от Мириам, она мечтала: племянница приезжает с семьей – в гости, конечно, но если убедить ее остаться…

Коллеги обвиняли Гитель Шлоссберг в непрофессионализме. Ее подход был чисто прагматическим. Например, если клиента надо было устроить на работу, она могла вежливо пошантажировать потенциального нанимателя. Сама она не получала никакой выгоды, и совесть ее была чиста. В национальной игре протекции она была старым специалистом. Само собой, в ее отчеты это не попадало – они были в лучшем случае поверхностными, поскольку она считала их досадной помехой, придуманной дирекцией агентства для демонстрации своей власти. По-настоящему важную информацию о клиентах она хранила в высокоэффективном досье своей памяти.

Все это раздражало ее молодых коллег, настроенных на объективный, профессиональный и настолько научный, насколько позволяла дисциплина, подход. Зато старые кадры, знавшие ее, когда она была членом Хаганы[19]19
  Хагана – подпольная военизированная организация, созданная в подмандатной Палестине в 1920 году для защиты жизни и имущества евреев от нападений арабов. После провозглашения независимости в 1948 году стала основой Армии Обороны Израиля.


[Закрыть] в дни британской оккупации, и помнившие ее многочисленные успехи в добывании продовольствия, медикаментов и даже оружия и боеприпасов у британских солдат, были преданы ей и прощали самые возмутительные нарушения стандартной процедуры.

Ее мужа убили во время террора, предшествовавшего Войне за независимость, и она осталась с младенцем на руках. Естественно было бы отказаться от работы в подполье, но Гитель выбрала другое: чтобы утопить горе, она бросилась в работу по защите Иерусалима, где в то время жила. Даже ее сын участвовал в борьбе: много раз она с сообщениями или лекарствами пересекала границу, установленную британцами вокруг еврейского квартала, с малышом на руках. Мать с ребенком охрана пропускала беспрепятственно.

Не будучи религиозной, она тайно верила старой идишской пословице, гласящей, что для каждого горшка найдется крышка, что у каждой проблемы, поставленной перед ней Господом, есть парная проблема, обеспечивающая решение обеих. В молодости многие мужчины проблему своей холостяцкой жизни пытались представить как парную проблеме ее вдовства, надеясь, что брак решит обе. Но эту проблему она отказалась решать. Она осталась одинокой, преданной памяти мужа, и была своему ребенку и отцом, и матерью.

Крошечная, чуть выше пяти футов, с копной не слишком причесанных седых волос, заколотых на макушке шпилькой, которую она время от времени поправляла, чтобы они не рассыпались, она была генератором энергии. Закончив читать письмо Мириам, она тут же взяла трубку и начала названивать по агентствам недвижимости. Никаких записок на память: что должно быть сделано, должно быть сделано немедленно.

– Шимшон? Это Гитель.

Нет нужды объяснять, какая Гитель, при том, что это обычное имя в Израиле.

Осторожный ответ Шимшона: «Шалом, Гитель». – Звонки от Гитель часто означали долгие поиски жилья для кого-нибудь из ее нищих клиентов, при этом само собой предполагалось, что его комиссионные будут минимальными.

– У меня совершенно особая проблема, Шимшон, поэтому в первую очередь я звоню лучшему…

– Меблированная квартира в это время года, Гитель? И всего на три месяца? Я поищу, конечно, но это будет непросто. Сейчас у меня в наличии ничего нет.

Затем она позвонила Меиру, затем Итамару, затем Шмуэлю, объясняя каждому, почему она звонит ему первому. Наконец, она позвонила Хае – к женщине нужен был немного другой подход.

– Я звоню именно тебе, Хая, потому что это особая проблема, и понять ее по-настоящему может только женщина. Понимаешь, дочь моей родной сестры…

И Хая четко обозначила трудности, на которые другие только намекали.

– Послушай, Гитель, посмотри на вещи реально. Меблированную квартиру, какую хочешь ты, всегда нелегко снять, а в это время года практически невозможно. И хочешь ты ее в Тальбие или Рехавии. Университетские ученые и врачи, которые едут на работу за границу, уже заключили договора. В августе я могла бы предложить тебе полдюжины на выбор, но ты говоришь, что они приедут в январе. Кто в это время года сдает квартиру? Я арендовала одну на прошлой неделе, но на весь год. А сумма, которую они могут заплатить, – об этом не может быть и речи. Я советую поискать место в какой-нибудь гостинице Старого Города или в одном из монастырей, которые принимают паломников. Конечно, если я что-нибудь услышу…

Гитель и сама знала, что Тальбие и Рехавия пользуются самым большим спросом, а значит, и самые дорогие, но была уверена, что никакое другое место не подойдет. Племянницу она знала по снимкам, которые сестра посылала все эти годы из Нью-Йорка, а рабби Смолла видела только на свадебной фотографии, но ни минуты не сомневалась в том, что знает, где они хотели бы жить. Рассуждала Гитель просто: сестру и зятя она знает, следовательно, знает, какая у них дочь и какого человека она выбрала себе в мужья.

Она откинулась на спинку стула, закрыла глаза, чтобы спокойно обдумать проблему, и тут же вспомнила о миссис Клопчук, с которой виделась позавчера. Через несколько минут она уже шла на стоянку к машине – десятилетнему «рено», который если и передвигался с помощью молитв и проклятий, то только в том случае, когда она не забывала заправить бак. На этот раз машина завелась сразу, что она сочла хорошим предзнаменованием. Согласно закону обратной магии, если бы она заводилась плохо, это тоже было бы хорошим предзнаменованием. Когда Гитель выходила на цель, плохих предзнаменований не существовало.

Через четверть часа она сидела в квартире Клопчук за чашкой кофе, без которого общение в Израиле невозможно.

– Я обдумала проблему и уже сомневаюсь, что ваша идея (это была ее собственная идея) – сдать свободную комнату девушке из колледжа – так уж хороша. Деньги, которые она вам заплатит…

– Но дело не в деньгах, миссис Шлоссберг. Я говорила, что хочу предложить ей комнату и стол в обмен на приятное общение и помощь в работе по дому.

– Вот-вот, именно это меня и беспокоит. Какого приятного общения вы дождетесь от молодой девушки из колледжа? А помощь? Кончится тем, что вы будете работать на нее. Сегодня вечером у нее свидание, завтра ей надо готовиться к экзамену или написать реферат. И вы скажете: «Ладно, занимайся, я помою посуду». А если вдруг выяснится, что она не очень хорошая хозяйка, вы что, прогоните ее? Вы знаете, что не способны на это.

– Так что мне делать? Я не могу себе позволить кого-нибудь нанять.

– А ваша сестра в Иерусалиме?

Миссис Клопчук упрямо покачала головой.

– Почему нет? Это же ваша сестра. Если вам нужна помощь, самое разумное – попросить ее.

– Моя сестра, благослови ее Господь, на Новый год звонит, чтобы пожелать мне хорошего года. После смерти мужа я ездила к ним на Песах, пока был жив ее муж. И это все, что нас связывало.

– Вы оба стареете, – строго сказала Гитель. – Я знаю, что такое семейные ссоры. Одна что-то сказала, другая ответила, и вы уже не разговариваете друг с другом иначе как официально и вежливо. И в большинстве случаев никто не может вспомнить, из-за чего все началось. У вас такая большая семья, что вы можете себе позволить быть в плохих отношениях с сестрой?

Миссис Клопчук опять покачала головой.

– Смотрите, как замечательно все можно устроить. Она сдает квартиру в Иерусалиме и делит с вами расходы на жизнь здесь. Она ваша сестра. У вас много общего. Вы обе немолоды…

– Она старше.

– И если она почувствует себя плохо, вы поможете ей. Вы сможете заботиться друг о друге, а сейчас вы обе одиноки…

– Я скорее отрежу себе язык, чем попрошу ее.

– А если вам не придется, если я устрою так, что она приедет и проведет у вас несколько месяцев?

– Говорю вам, она не приедет. И она не сдаст свою квартиру кому попало. Она же с ума сойдет от одной мысли, что кто-то перепутает ее мясную посуду с молочной…

– А если я договорюсь сдать ее квартиру человеку, которому она может доверять абсолютно? Например, раввину?