Текст книги "В понедельник рабби сбежал"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава L

– Они улетают в понедельник, – сказал рабби. – Дэн сказал, что постарается заглянуть завтра попрощаться.

– Но почему Рой не может закончить год?

Они были в доме одни, Гитель увела Джонатана в парк. Рабби пожал плечами и ответил не сразу. Он пошел к плите, налил себе чашку чая, вопросительно посмотрел на нее и налил вторую.

– Так, наверное, лучше всего, – сказал он, сделав глоток. – Мальчик неудачно начал. А сейчас достаточно напереживался. Не думаю, что он сильно преуспеет, если останется до конца года. И есть опасность со стороны друзей Абдула, которые знают только то, что уехали они вместе, и Рой на свободе, а Абдул в тюрьме.

– А Дэн?

– При таких обстоятельствах он не может спокойно отправить его одного.

– Но его книга…

– Значит, вернется позже. А может, материала достаточно, чтобы садиться и писать. – Рабби допил чай. – В конце следующей недели исполнится три месяца, как мы здесь. Пора начинать думать…

– О, Гитель сказала, что миссис Клопчук охотно согласилась, чтобы мы оставались на любое время, сколько захотим.

– Я имел в виду не только квартиру. Я имел в виду, что нам пора начинать думать о возвращении в Штаты.

– О? – Она сдержала удивление, ожидая продолжения.

Рабби смутился.

– Меньше всего в Израиле нужен еще один раввин. Они нужны за пределами страны. Неужели ты не понимаешь? Доктор идет туда, где есть больной, и раввин тоже идет туда, где он нужен.

– Но ты собирался отказаться от раввинства, если останешься здесь.

– Я знаю, – печально сказал он. – Такие грезы, такие фантазии время от времени приходят на ум любому, чья работа связана с ответственностью за других. Но это только мечты, рано или поздно приходится возвращаться к действительности и начинать с того места, где остановился.

– Это все из-за истории с Роем?

– Она, пожалуй, помогла принять решение, но мне кажется, что я пришел к нему уже давно. Ты знаешь, меня это мучило еще до приезда сюда.

– Но когда ты заговорил об этом со мной…

– Я наполовину надеялся, что ты будешь против. Так мне было бы намного легче. Но я рад, что ты этого не сделала, потому что решить, конечно, я должен был сам.

В дверь забарабанили, и она открыла Джонатану и Гитель.

– Я играл в футбол, – закричал Джонатан. – Правда, Гитель? Скажи им. Там были дети, они стали играть, и я тоже играл.

– Здорово, это просто замечательно, – сказал отец.

– Он настоящий бомбардир, – сказала Гитель.

Рабби посмотрел на часы.

– Ого, позже, чем я думал. Пора идти в синагогу на Авдалу[60]60
  Авдала – букв.: отделение (иврит) – ритуал окончания шабата и перехода к будням.


[Закрыть]. Хочешь пойти, Джонатан? Тебе придется переодеться.

– Хорошо. Я быстро. Ты подождешь? Ты мне поможешь снять свитер, Гитель?

– Конечно. Пойдем, дорогой.

Рабби перелистал карманный календарик.

– Если мы улетим через неделю, в следующий понедельник, мы попадем назад ровно через три месяца. Я бы этого хотел. Может, позвонишь завтра в авиакомпанию и узнаешь, можем ли мы купить билеты?

Когда рабби с сыном ушли, Гитель сказала:

– Знаешь, Мириам, у меня не было времени сказать тебе раньше, и я не хотела говорить при нем, но твой Дэвид произвел большое впечатление на Авнера Адуми и… и на меня тоже. Он оказал огромную услугу Стедманам, но это очень хорошо и для Израиля.

– Но не так хорошо для доктора Бен Ами, и мне жаль его. В тот раз, когда ты отвела меня к нему, я очень волновалась, а он был добр, мягок и очень мне помог. Что с ним будет?

– С доктором Бен Ами? Ничего с ним не будет.

– Ничего?

– Конечно, нет. Адуми – не полиция. Шин Бет работает в основном независимо, как я понимаю. А если он и должен как-то отрапортовать, то может просто сказать, что по его убеждению Рой не был связан с террористами, и дело с концом.

– Но он не может проигнорировать то, что сделал Бен Ами.

– А что ужасного он сделал? Эта история в России? Нет никаких доказательств, только рассказ Мимавета. Когда принимаешь служебное решение, человек, которого оно задело, всегда думает, что у тебя зуб на него лично. В любом случае то, что произошло в России много лет назад, не имеет никакого отношения к Адуми.

– Но он убил Мимавета, – возразила Мириам.

– Да, но твой Дэвид доказал, что это был несчастный случай и что Бен Ами действовал в порядке самообороны. Должно быть, так оно и было, потому что Бен Ами вряд ли узнал одного бывшего заключенного из тысяч, с которыми он имел дело, – это Мимавет его запомнил. Что еще? Он не сообщил о найденной бомбе? Он пытался; он обезвредил ее и позвонил Адуми, чтобы сказать об этом.

– Но потом он опять включил и взорвал ее.

– Да, но по существу без всякого вреда, потому что Мимавет был уже мертв. Он повредил здание, что и говорить, но это здание принадлежит его брату. И я сомневаюсь, что тот захочет подать жалобу, даже если и узнает, что произошло. Нет, я уверена, что к возвращению Бен Ами Адуми придет к такому же мнению и не станет возбуждать дело против него, скорее всего, даже вообще ничего ему не скажет. Вот увидишь, когда Бен Ами вернется, он сразу займется лечением Сары.

– Меня не будет здесь, чтобы увидеть это, Гитель. Мы уезжаем и возвращаемся в Штаты примерно через неделю.

На этот раз уверенность и самообладание Гитель покинули ее.

– Но мне казалось, ты говорила…

– Что Дэвид хотел остаться? Я уверена, что он хочет, но он знает, что должен вернуться. В глубине души он всегда понимал это.

– Мне стало одиноко, когда Ури ушел в армию, – уныло сказала Гитель, – и я надеялась, что наконец у меня будет семья, – чтобы прийти в гости, помочь. А теперь вы уезжаете, Ури женится, и я буду еще более одинока, чем когда-либо.

Мириам порывисто подошла к Гитель, села рядом и обняла ее.

– Не грусти, Гитель, мы постоянно будем приезжать – чтобы расслабиться и набраться сил.

– Мне грустно, – признала Гитель, – но я грущу о вас. Грустно думать, что вы возвращаетесь в Изгнание, когда могли бы остаться здесь, в Земле Обетованной. Но езжайте здоровыми и здоровыми вернитесь. Твой Дэвид – умный человек. Может быть, в следующий раз он останется.

Глава LI

– Когда я получила твою телеграмму, я была уверена, что ты везешь домой какую-то девушку, – сказала Бетти Дойч, умело выведя машину из аэропорта и выбравшись на шоссе, которое вело домой, в Барнардс-Кроссинг. – Ты написал: «Мы прилетаем» вместо: «Прилетаю». Совершенно несвойственное тебе мотовство – написать лишнее слово, но потом я подумала, что таким образом ты меня предупреждаешь, что приедешь с девушкой, которую подцепил – или которая подцепила тебя.

Стедман рассмеялся.

– Ты была близка к истине, Бет, но это не про девушку; это был Рой. Я думал, мы на недельку приедем сюда. Но Лаура встретила самолет в аэропорту Кеннеди, и Рой решил сначала поехать с ней домой.

– О, я бы так хотела, чтобы он пожил у нас. Ты знаешь, как я отношусь к нему, Дэн.

– Ну да, он твой единственный племянник…

– Когда своих детей нет, племянник становится чем-то большим, чем племянник, даже чем единственный племянник.

– Ладно-ладно, он с удовольствием приедет к тебе надолго, когда устроится, – пообещал Дэн.

– Замечательно. Он, должно быть, здорово поработал, чтобы так рано сдать экзамены. Он сдал их?

– Не совсем. Кое-что помешало…

– С ним все в порядке, а? – быстро спросила она. – Он не заболел, не…

– Нет-нет. Он здоров. Я все расскажу, когда доберемся домой. Нет смысла повторять это еще раз при Хьюго. Кстати, как он?

Она предпочла бы и дальше говорить о племяннике, но хорошо знала своего брата и знала, что силком из него ничего не вытянешь.

– Хьюго в добром здравии. Он всегда в добром здравии, – добавила она, – но иногда может достать.

Бетти Дойч была глубоко предана мужу, но видела его недостатки, и хотя никогда не заговорила бы о них с посторонним, без стеснения признавалась в них брату, который, в конце концов, был кровным родственником и, следовательно, в некотором смысле даже более близким, чем супруг.

– Трудно быть замужем за раввином; они слишком много времени проводят дома. Они постоянно вертятся под ногами. И неизвестно, когда он сбежит на какое-то важное заседание, или на замену неявившемуся лектору. Ты готовишь вкусный обед и собираешься после пойти в кино, а в итоге обедаешь одна и смотришь потом телевизор. А то приходит поговорить какой-нибудь паренек, у которого неприятности, – или он думает, что у него неприятности. И конечно, надо немедленно поговорить, потому что иначе он убежит из дома, или покончит с собой, или сбежит с какой-то совсем неподходящей девчонкой, а ты сидишь над остывающим обедом и ждешь, раздумывая – начинать без него или еще немного подождать, и прислушиваешься к голосам в кабинете, пытаясь угадать, заканчивают они уже, наконец, или еще есть о чем поговорить.

Стедман засмеялся.

– За все это время ты, конечно, могла бы и привыкнуть.

– К некоторым вещам никогда не привыкаешь. Когда мясо пережарилось, воспоминания о том, что оно пережарилось и на прошлой неделе, не помогают. Но я хотела сказать, что все это не идет ни в какое сравнение с тем, когда живешь с раввином, у которого нет кафедры. Когда Хьюго ушел на пенсию, он был полон замыслов: он собирался отредактировать свои проповеди и издать их отдельной книгой; потом должна была появиться книга заметок консультанта; следующей была книга о еврейских праздниках. Он был полон замыслов, полон замечательных намерений, которые собирался осуществить теперь, когда у него наконец-то появилось свободное время. Он капитально отремонтировал свою пишущую машинку, запасся бумагой и копиркой, купил запасную ленту и особую бумагу, с которой не надо вытирать, если сделаешь ошибку. И ровно три дня он уходил к себе в кабинет сразу после завтрака и проводил там пару часов. На четвертый день он решил сначала пойти прогуляться. Я пошла в его кабинет – не шпионить, как ты понимаешь, просто убрать и вытереть пыль. И там было только несколько листков бумаги, на которой он напечатал что-то вроде «быстрая коричневая лиса» и «восемьдесят семь лет назад» – и тому подобное.

– Иногда бывает немного трудно начать.

– Он никогда и не начинал, Дэн, – мягко сказала она.

– Я думаю, всем, кто уходит на пенсию, надо немного времени, чтобы приспособиться.

– Но раввину намного труднее, – настаивала она. – Он многого лишен. В общине о нем сложилось определенное представление, которому он должен был соответствовать. Другие люди, уйдя на пенсию, могут каждый день играть в гольф и каждый вечер в карты. Могут ходить в кино или читать детективы. Но от раввина требуется более высокий уровень – по крайней мере, он так думает. Можно иногда сыграть в гольф, но если его будут видеть на поле каждый день, люди начнут удивляться. Мы обычно ходили в библиотеку пешком, потому что от нашего дома до нее было около мили. Это хорошее расстояние для приятной прогулки по свежему воздуху, и у нас была какая-то цель. Мы ходили вдоль полок, время от времени он показывал на какой-нибудь детектив и просил, чтобы я взяла его на свой абонемент. Бедняга не хотел, чтобы библиотекарь знал, что он читает что-то несерьезное. Он мог взять на свой абонемент книги по социологии и сравнительной религии, всякое такое. Но читал он только те, которые просил взять меня.

Стедман рассмеялся.

– Какая тебе разница, что он читал? Все-таки занятие.

– О, я не возражала. Я просто вспомнила об этом, чтобы показать тебе, что у раввина все по-другому. Но он не мог читать целый день. На самом деле Хьюго никогда и не был ах уж каким читателем. И просто от нечего делать бедняга целый день ходил за мной по пятам. Когда я стелила постели, он был тут же. И когда я возилась на кухне, он был там, предлагая что-нибудь сделать, подавая вещи, которые мне не нужны. Понимаешь, у женщины свой ритм работы. Если она привыкла доставать перец из шкафчика, мало пользы от того, что она находит его под рукой. Это выбивает ее из колеи. Говорю тебе, если бы не подвернулась эта работа, я бы сошла с ума.

– Но она подвернулась.

– Да, и здесь действительно очень хорошо. И конгрегации очень нравится Хьюго. Что касается правления, так они просто не знают, как еще показать, насколько они благодарны за его приезд. И Хьюго нравится здесь намного больше, чем в его старой конгрегации, где он провел тридцать лет. Со времени приезда у него не было ни одной размолвки с правлением, они со всем соглашаются. С этой точки зрения это самая легкая работа, какая у него когда-либо была. И он вовсе не стар, понимаешь? Я хочу сказать, что раввин в шестьдесят пять лет действительно в расцвете сил. В конце концов, он не роет канавы. И потом он может читать все свои старые проповеди, а для этих людей они, конечно, как новые.

– Но ведь это только временно.

– А вот это не обязательно. Если бы Хьюго не был таким нерешительным в некоторых вопросах и таким непрактичным, он мог бы оставаться здесь столько, сколько захочет. Он наверняка посоветуется с тобой. Я говорила с ним, и почти убедила.

Она включила сигнал поворота и повернула за угол.

– Вот наша улица.

Она остановила машину у обочины, и в ту же минуту рабби Дойч помахал им рукой с веранды.

Когда Дэн вышел из машины, шурин бурно приветствовал его:

– Рад видеть тебя, Дэн. Побудешь у нас какое-то время, а? Эй, дай я возьму твой чемодан.

Несмотря на протесты шурина, он ухватил самый большой из двух чемоданов, которые Дэн выгрузил на тротуар, и направился к дому.

– Похоже, Хьюго подходит здешняя жизнь. Он выглядит намного веселее и энергичнее, чем когда я видел его последний раз.

– Это правда. И все из-за новой работы. Он действительно страшно доволен. Ты должен помочь мне убедить его остаться.

– Мы еще поговорим об этом, – как-то загадочно произнес он.

Глава LII

Они решили, что говорить будет Рэймонд.

– Ты вечно торопишься, Марти. С людьми такого класса как Дойчи надо быть неторопливым и спокойным. Пойми, это тебе не пара, проигравшая на скачках деньги за аренду и пришедшая к тебе за ссудой.

– Хорошо, хорошо, говоришь ты, но добейся, чтобы контракт был подписан сегодня вечером.

– Ты все время твердишь, что мы должны подписать его сегодня вечером, а мне все равно, когда он подпишет, если скажет, что остается. Может он захочет, чтобы с контрактом познакомился его адвокат…

– Да? Послушай, Берт, пока у нас нет его подписи на документе, у нас нет ничего. Я знаю, что он классный парень, возможно, хозяин своего слова, но у меня было слишком много сделок, когда договариваешься и обмениваешься рукопожатием, а позже выясняется, что ты их неправильно понял или что обстоятельства изменились. Ты думаешь, мы единственные, кому он нужен? А если через пару недель он решил, что работать ему нравится больше, чем шататься без дела, и отправил в конгрегации, где рабби собирается в отпуск, письма со словами: «Мне стало известно, что ваш духовный лидер, рабби Зилч, уходит в годичный отпуск, та-та-та, та-та-та… и поэтому я хотел бы сообщить вам, что готов рассмотреть возможность выручить вас – та-та-та, та-та-та. Искренне ваш, Хьюго Дойч, раввин в отставке».

– Брось, Марти!

– Я бы не удивился. Смотри, он на пенсии всего несколько месяцев. Правильно? Мы предложили ему работу. Правильно? Так почему он согласился, если уже ушел на пенсию? Можно еще понять, если он при этом выручает своего приятеля-рабби, который заболел или идет в отпуск. Но со Смоллом он не был знаком. И вот почему он согласился: ему надоело рассиживать на своей раввинской заднице без дела. Отставка, знаешь ли, не всем по вкусу. И если он захотел опять впрячься в работу, то, наверное, уже начал связываться с другими конгрегациями

– Хорошо…

– Именно поэтому я хочу его подпись на контракте. Потому что когда через несколько дней Смолл вернется, он поведет себя так, будто просто был в отпуску и готов приступить к работе.

– А мы скажем ему, что поняли это иначе и выбрали свой вариант.

Дрекслер отчаянно замотал головой.

– Ха! Рабби Дойч тут же откланяется.

– Что изменится, если у нас будет его подпись на контракте?

– А то, что он уже не сможет отступить. Так что откланяется рабби Смолл.

– Почему ты думаешь, что он не будет бороться за место?

– Потому что он гордый ублюдок, он не доставит нам такого удовольствия и ни за что не признает, что его вышвырнули. Он будет вести себя так, будто и не собирался возвращаться.

– Раньше он боролся, было такое пару раз…

– Нет, Берт, тогда было по-другому. Тогда он боролся за какие-то принципы, а не просто за работу. Доверься старому Марти. Ты хочешь рабби Дойча? Получи его подпись на контракте.

И все же когда они пришли к Дойчам и уселись в гостиной, Берт не спешил. Он поговорил о погоде и о том, как хорош летом Барнадс-Кроссинг. Спросил о знаменитом брате миссис Дойч и о том, какие новости привез он из Израиля. И только заметив, что Марти стал проявлять нетерпение, сказал:

– Мы пришли завершить дело, которое обсуждали на прошлой неделе, рабби.

– Вы получили известие от рабби Смолла?

– Непосредственно не получили, рабби.

– То есть, ничего определенного…

– Определенного – нет, но я уверен, что он не вернется. Судя по всей истории наших переговоров, он не заинтересован в возвращении. Мы хотим убедиться, что не останемся без рабби, и поэтому хотели бы уладить вопрос сегодня, получив вашу подпись на контракте.

– Но ведь возможно же, что рабби Смолл через несколько дней будет дома, – можно подождать его приезда и тогда все уладить.

Тут терпение Дрекслера кончилось.

– Послушайте, рабби, я – бизнесмен, и не люблю темнить в делах, как Берт. Это нормальный подход. Я вам прямо скажу. Мы не хотим борьбы в конгрегации. Мы не хотим, чтобы люди принимали чью-то сторону и обсуждали все «за» и «против». Лично я считаю, что это непристойно, – целомудренно добавил он. – Так вот, если вы хотите остаться, контракт у нас собой. Вы его подписываете, и дело с концом. Мы почти уверены, что рабби Смолл не станет спорить по этому поводу, особенно если окажется перед тем, что Берт называет совершившимся фактом. Понимаете? Мы подписываем контракт здесь и сейчас – и все в ажуре, ждем приезда рабби Смолла, он уже не помеха.

Рабби Дойч медленно кивнул головой.

– Понятно. Так вот, когда рабби Смолл вернется, я поговорю с ним. Если он категорически откажется от места и скажет, что не собирался дальше работать, – я подпишу ваш контракт. В противном случае, даже если ваше правление решит, что вам он не нужен, я не останусь.

Миссис Дойч коротко утвердительно кивнула, как школьный учитель при правильном ответе тупого ученика в присутствии проверяющего.

– Но ваша жена говорила… – выпалил Марти.

– Это мое мнение, – решительно сказал рабби, – и это мнение миссис Дойч.

Когда они ушли, рабби сказал:

– Я доволен, что с этим покончено. Меня мучила совесть с тех пор, как мне пришла в голову идея остаться.

– Боюсь, я имела к этому некоторое отношение, Хьюго, – печально сказала миссис Дойч. – Но правду говоря, я действительно думала, что рабби Смолл не вернется. Даже не написать президенту…

– Это можно понять. Он молод, а они обидели его. Поэтому он и не писал.

Она поколебалась.

– Конечно, после того, как Дэн рассказал, что он сделал для Роя, ты не мог принять другое решение. Но все равно, Хьюго, мне очень жаль. Мне действительно понравились наши несколько месяцев здесь…

– Мне тоже, но это не потому, что храм или конгрегация какие-то особенные, а потому что они новые для нас. И относились к нам хорошо, потому что мы временные…

– Возможно, ты прав…

– Неужели ты не понимашь, Бетти? – нетерпеливо продолжал он. – Весь фокус в том, чтобы быть гостем. Если бы я принял должность, с этим было бы покончено.

– Что ты хочешь сказать?

– Я думаю, что мы неправильно подошли к уходу на пенсию. Весь смысл жизни на пенсии в том, что ты свободен, и у тебя хватает денег на твою свободу. На свободу делать, что хочешь.

– Ты попробовал, и тебе надоело.

– Нет, я делал то, чего от меня ожидали другие, – ничего не делал. Да, это скучно. Но делать то, что хочешь, – значит какое-то время не делать ничего, а потом работать – когда захочется. Я не успел тебе сказать, вчера я звонил в семинарию. Долго говорил с отделом трудоустройства и сказал, что меня интересует временная работа – подменять рабби на годовой отпуск или кого-нибудь, кто болен, и что деньги при этом не имеют большого значения. Я попросил, чтобы они имели меня в виду. Мне показалось, что я без труда получу любое место, которое понравится.

– Ты снова будешь работать?

– Только когда захочу. Я хочу немного поездить, например, пожить несколько месяцев в Израиле, как Смоллы. Потом на несколько месяцев или на полгода взять кафедру – если захочу; если мне понравятся место и люди. То есть, куда бы мы ни поехали, мы везде будем новыми – и независимыми. Если честно, я действительно думаю, что умею руководить конгрегацией.

– О, Хьюго, ты один из лучших. Я тоже думаю, что это хорошо. А если они попросят тебя остаться…

– Я извинюсь и скажу, что ушел на пенсию и постоянная работа меня не интересует, – твердо сказал он.

– Так будет лучше всего, дорогой.

Они молча сели в машину, каждый думал о своем. Отъехав от дома Дойчей, Рэймонд спросил:

– Что делать?

– Что делать, черт побери? – свирепо переспросил Дрекслер. – Готовить теплый домашний прием по случаю долгожданного возвращения Смоллов.