Текст книги "В понедельник рабби сбежал"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава XXXV

– Это совершенно неофициальный разговор, рабби, – сказал Марти Дрекслер. – Мы хотим, чтобы это было ясно с самого начала. Так ведь, Берт?

Берт Рэймонд кивнул.

– Именно так. У Марти появилась идея, и мы решили поговорить с вами, прежде чем начнем проталкивать ее.

Рабби Дойч переводил взгляд с одного гостя на другого, барабаня пальцами по ручке кресла.

– Я должен все обдумать, – сказал он, наконец, своим глубоким баритоном. Таким голосом – на несколько тонов ниже того, каким обычно просил жену приготовить яйца на завтрак, – он говорил с кафедры. – Я честно служил моей конгрегации в Дарлингтоне в течение тридцати лет. Многие хотели, чтобы я продолжал работать, но я почувствовал, что нуждаюсь в заслуженном отдыхе. Я собирался заняться научной работой. Традиционно раввин – это прежде всего ученый, джентльмены. Честно говоря, одной из причин моего приезда в Барнардс-Кроссинг была его близость к большим библиотекам Бостона и Кембриджа. И даже за то короткое время, что я провел здесь, я пользовался ими. Но от работы с конгрегацией я тоже получал удовольствие, и должен признать, она не была серьезной помехой моим научным занятиям. Другой вопрос, смогу ли я совмещать их в течение длительного времени. Я должен все тщательно обдумать.

– Да-да, конечно, мы это знаем. Мы и не просим вас ответить немедленно, – нетерпеливо сказал Марти.

– И это не только вопрос моих личных интересов, – продолжал рабби Дойч, словно его и не перебивали. – Существует также вопрос этики и нравственности – я приехал сюда на замену рабби Смоллу…

– Но это не он вас нашел, – сказал Марти. Долго сдерживаться он не мог, хотя и чувствовал себя в присутствии рабби Дойча довольно скованно, не то, что с рабби Смоллом. – Я имею в виду, что не он же просил вас приехать и занять его место. Это сделало правление. Я хочу сказать, что он вас не выбирал, так что вы ему ничего и не должны.

– Да как сказать…

– Марти прав, – рассудительно сказал Рэймонд. – Вы были бы как-то обязаны ему, если бы он просил вас приехать и занять его место – это понятно. Как и в случае, если бы он рекомендовал вас правлению даже без вашего ведома – просто представил бы как возможного кандидата. Но он вообще не имел к этому никакого отношения. Когда он сказал, что хочет взять длительный отпуск, – и учтите, он не просил, он просто известил нас, – мы долго обсуждали, что делать. Был даже вариант ни с кем не связываться, а просто договариваться с кем-нибудь из семинарии время от времени.

– Понимаю. – Рабби Дойч долго смотрел на потолок, обдумывая ответ. – И тем не менее, раввинство – это не бизнес. Я не могу воспользоваться отсутствием коллеги, чтобы занять его кафедру, как бизнесмен отбирает клиента у конкурента. – Он поднялся и стал расхаживать по комнате, а они следили за ним, как зрители на теннисном матче. – Я был очень счастлив здесь. Я признаю это. И я счастлив слышать, что мои усилия не были напрасны. Я счастлив слышать, что обо мне хорошо думают в конгрегации. Я просто счастлив. Теперь предположим, что вследствие моего большего опыта кто-то из вас, большинство из вас, даже вся конгрегация, – он остановился перед ними и широко развел руки, словно физически обнимая многочисленную паству, – решили, что я больше подхожу вам, – я намеренно преподношу это таким образом, джентльмены, потому что и мысли не допускаю, будто методы рабби Смолла не столь эффективны, как вы, джентльмены, похоже, думаете обо мне и моих методах, – но даже и при этом возникает вопрос: справедливо ли – или, по крайней мере, прилично ли для меня – занять эту кафедру на основании постоянного контракта, в то время как рабби Смолл оставил ее, намереваясь вернуться после каникул, отпуска или даже простого отсутствия.

– Но в этом-то все и дело, – сказал Марти. – Это не просто обычный отпуск. Я-то знаю, именно я обо всем с ним договаривался. Я был готов говорить о контракте. Он провел здесь почти семь лет и за все это время ни разу не уезжал, мы были готовы дать ему годичный отпуск. Но для годичного отпуска, как вы понимаете, должен быть контракт. Я хочу сказать, что нельзя выдать человеку годовое жалованье или его половину, чтобы он мог съездить в Израиль, а потом услышать от него: «Очень жаль, ребята, но я решил работать в другой конгрегации». А он даже обсуждать это не захотел. – Марти не мог сдержать негодование в голосе. – Наотрез отказался говорить об этом. Ладно, не хотите говорить о контракте – замнем, но каковы ваши намерения, рабби? Как долго вы хотите отдыхать? Вы хотите поехать в Израиль? Все бросить и расслабиться? Прекрасно, я могу это понять. Я считаю, что раввин должен хотя бы раз съездить в Израиль, чтобы иметь возможность сказать, что был там. Вы хотите уехать на три недели, на месяц, – отлично, мы прекрасно все уладим. Нет, он хочет длительный отпуск, три месяца, а то и больше. Но я казначей храма. Я финансист, и отвечаю перед всей конгрегацией за то, как расходую деньги храма. Это не мои деньги. Это их деньги, деньги конгрегации, а когда я имею дело с чужими деньгами, я должен быть осторожным. Я хочу сказать, предположим, что кто-то из конгрегации спрашивает – какое я имел право отдать деньги храма, когда я даже не знаю, вернется рабби или нет? Я прикидываю, что он мог бы попросить у конгрегации на законных основаниях, придумываю формулу и говорю: «Хорошо, рабби, давайте подсчитаем исходя из права на отпуск. Вы здесь немного больше шести лет. Каждый имеет право на две недели отпуска в год. Итак: шесть раз по две недели – двенадцать недель или три месяца. Получается, что оплаченный трехмесячный отпуск я смогу оправдать перед кем угодно». И что на это говорит рабби, как вы думаете? Он говорит, что уже думал над этим и решил, что не должен получать жалованье за это время. И как по мне, это означает, что он фактически подал в отставку, – торжествующе сказал Дрекслер.

– Я это тоже так понимаю, – вмешался Берт Рэймонд.

На лице рабби Дойча появилось отсутствующее выражение, и когда он заговорил, его взгляд был направлен не на них, он обращался к невидимой аудитории.

– Ответственность за духовное руководство конгрегацией может сильно истощить нервную систему, джентльмены. Когда я был молод и руководил своей первой кафедрой, мне не однажды приходила в голову мысль, что ради душевного спокойствия я должен отказаться от всего этого и попробовать заняться чем-то другим. Возможно, вы обратились к нему, когда он был на пределе сил. Если бы он хотел уйти в отставку, разве он не сказал бы вам?

– Мы думали об этом, – сказал Берт Рэймонд, – и именно поэтому не обращались к вам прежде. Но совсем недавно один из членов общины, В.С. Маркевич, я думаю, вы знаете его…

– Да, я знаю его.

– Так вот, может, В.С. и не гений, но и не дурак. Он преуспевающий бизнесмен, а это означает, что у него есть опыт общения с людьми. Он встретился с рабби Смоллом в Израиле, и у него создалось впечатление, что тот не намерен возвращаться. Возможно, он даже думает оставить раввинство.

– Однако не следует судить о таких вещах с чужих слов…

– Мы этого и не делаем, рабби, – сказал Марти Дрекслер. – Если бы мы были уверены, что рабби Смолл не вернется, мы поставили бы этот вопрос на правлении и лишь потом пришли бы к вам с конкретным предложением. Мы спрашиваем только о том, захотите ли вы остаться здесь, если представится возможность? Я хочу сказать, что если вы уже начали налаживать отношения с другой конгрегацией…

– Нет, пока еще…

– Так почему бы не остаться здесь?

– Как я уже сказал, я должен обдумать это. Мне надо обсудить все с миссис Дойч и выяснить ее мнение по этому поводу.

– Конечно, – быстро сказал Рэймонд. – Пожалуйста, обсудите это с миссис Дойч. А позже мы снова поговорим. Мы, если можно так выразиться, просто подстраховываемся.

Глава XXXVI

В разговорах о политике Абдул всегда высказывался в адрес правительства или евреев Израиля так, что трудно было отличить, где шутка, а где нет.

– Сегодня в банке я получал деньги по чеку. Выстоял длинную очередь, а когда добрался до окошка, клерк сказал, что это не та очередь. Я стал в другую. Когда, наконец, подал чек клерку, он начал его изучать. Лицевую сторону, обратную, подпись. Потом потребовалось удостоверение личности. Потом в длинном списке он искал фамилию владельца чека, чтобы удостовериться, что это их вкладчик, сличил подписи и проверил, достаточно ли на его счету денег, чтобы покрыть чек. Затем дал мне что-то подписать и отправил к другому клерку. Я опять ждал в очереди, там снова расписался, и только тогда получил деньги. Израильская система. А чек был на двадцать лир.

– Меньше шести американских долларов.

– Вот именно. За это время я мог заработать больше.

– А в арабских банках быстрее?

– Нет, но мы за этим и не гонимся. Это вы делите работу между многими людьми ради скорости. У нас работу, которую может выполнить один человек, делят на двоих или троих, чтобы все могли заработать. Это не дороже, потому что платим мы им немного, каждому по чуть-чуть. И мы не дергаемся из-за задержки, мы на нее рассчитываем и никуда не спешим. Как правило, это значит, что чиновник ждет взятку. Мы не возмущаемся, потому что жалованье у бедняги маленькое, семья большая, ее кормить надо, приданое для дочери собрать…

– А если человек не в состоянии дать взятку?

– Значит, или у него есть связи, на которые он надеется, или – немного подождет и помучается. А в Америке что, не так, если человек не может позволить себе адвоката?

Рой рассмеялся. Но его беспокоило другое, и чтобы развеять свои опасения, он решил рассказать Абдулу о паспорте. Может, Абдул увидит это в другом свете, может, это пример обычной полицейской глупости?

– Что ж, возможно, ты прав. Послушай, у меня тоже есть история. – И он рассказал все с самого начала.

– Мимавет? – прервал его Абдул. – Ты был у Мимавета? Но это то место, где…

– Да, да, я знаю, но слушай…

Когда он рассказал, как его отец отнесся к идее вернуться позже тем вечером, Абдул одобрительно улыбнулся.

– Он мудрый человек, твой отец. Отличный прием – не проявлять интерес в торговле. Всегда помни, что продавец заинтересован в обоих.

– Да, хорошо…

Когда он сказал, что вернулся на Мазл Тов-стрит вечером, Абдул уже не улыбался.

– Не очень умно с твоей стороны, Рой. Если бы отец узнал об этом, он бы рассердился. И вообще, что толку, ты же не мог купить ее сам?

– Просто хотел посмотреть на нее, я и не собирался к нему заходить. Он же должен был позвонить кому-то после нашего ухода и сказать, чтобы машину пригнали к семи. И если бы она была, я мог бы взглянуть на нее и хоть что-то сказать своему старику.

– Но ее там не было.

– Правильно. И я подумал: мы договорились о встрече, он обещал достать машину, но не достал. Значит, я должен зайти к нему и показать, что мы свою часть договора выполнили, а он нет. И теперь он у нас в долгу, понимаешь?

Абдул с сожалением покачал головой.

– С чего бы это он был перед вами в долгу? Что бы это дало? Ты думаешь, он запросил бы меньше? Поверь, скорее он запросил бы больше, потому что увидел бы твою заинтересованность.

– Да, вообще-то мне все казалось иначе. Короче, все равно я его не видел, потому что он был болен и лежал в постели, так что я оставил в почтовом ящике записку.

Абдул задумался.

– Она, вероятно, все еще там. Надо ее забрать. Там сейчас есть рабочие, арабские рабочие, возможно, я смогу организовать…

– Ее забрали.

– Ага, еще лучше. А то я уже забеспокоился.

– Полиция. Они вызвали меня на допрос.

Лицо Абдула было невозмутимо.

– Продолжай.

– Этот парень, с которым я говорил, довольно славный. Я рассказал ему, что произошло, он задал несколько вопросов, и все. Но он отдал проверить мой паспорт какому-то клерку, а когда я уходил, они не смогли его найти. Я думаю, этот парень, я имею в виду клерка, ушел из офиса, может, пошел позавтракать, и забрал паспорт с собой. Инспектор сказал, что они отправят по почте, но я все еще не получил его. Мой старик заволновался, но ты же знаешь взрослых – вечно они волнуются.

Абдул встал и заходил по комнате. Наконец он остановился и посмотрел Рою в лицо.

– Твой отец – умный человек, Рой. У него есть основания волноваться.

Такой реакции Рой не ожидал.

– Послушай, если они считают, что у них на меня что-то есть, они могли просто прямо сказать мне, что забрали мой паспорт. Зачем им косить и притворяться, что они его потеряли?

– Косить? А, кажется, понимаю. – Абдул на мгновение задумался, словно прикидывая, как бы это получше выразить. – Понимаешь, Рой, когда они забирают твой паспорт, это официальное действие. В ответ ты идешь в американское консульство или нанимаешь адвоката, и вы требуете вернуть паспорт – или выдвинуть против тебя официальное обвинение, чтобы дело могло рассматриваться в суде. Но когда у них недостаточно доказательств для передачи дела в суд, они стряпают дело.

– Что ты имеешь в виду – стряпают дело?

– Даже когда обвиняемый явно виновен, необходимо создать дело. Полиция не может прийти к судье и сказать: мы считаем этого человека виновным в таком-то и таком-то преступлении и хотим, чтобы суд приговорил его на столько-то лет. Они должны представить доказательства, шаг за шагом. На это нужно время. И это в случае, когда обвиняемый действительно виновен. А когда он невиновен, времени требуется еще больше.

Рой был ошеломлен.

– Ты хочешь сказать, что они пытаются подставить меня?

– Что значит – подставить?

– То, что они знают, что я невиновен, но все равно пытаются меня засадить.

Абдул пожал плечами и улыбнулся.

– Но почему? Я имею в виду, почему меня?

– Потому что ты был там. А полиция, естественно, хочет доказать свое умение. Как? Они арестовывают людей и стараются заставить их признаться. В Америке не так?

– Да, наверное, везде так. Но послушай, они знают, кто это сделал. Это сделали твои люди.

Абдул внезапно застыл, и глаза его сузились.

– Что ты имеешь в виду, говоря о моих людях?

– Это сделали террористы. Они признали это.

Абдул улыбнулся.

– Беда в том, что все они признали это, все группы боевиков. Боюсь, они готовы брать на себя все, что происходит в Израиле. И это естественно, они хотят заслужить репутацию. Но именно по этой причине израильскому правительству нужно доказать, что это сделал кто-то другой – например, ты. Израильтянам тяжело осознавать, что боевики могут проникнуть в сердце еврейского квартала. Это заставляет их нервничать. Они плохо спят по ночам. И это означает также, что служба безопасности не так хороша, как ей хотелось бы выглядеть. Поэтому, если они докажут, что это сделал просто какой-то человек, значит, боевики здесь ни при чем.

Рой был в отчаянии.

– Но что мне делать?

– Ну вот, теперь видишь разницу между вашими людьми и моими. Если бы это была арабская страна, мы нашли бы нужного человека и дали взятку. А если бы не получилось, то договорились бы с каким-нибудь клерком в полиции, чтобы он потерял дело. Понимаешь? Это было бы нетрудно…

– Было бы… но сейчас, что мне делать сейчас?

– В твоем положении я бы уехал из страны – нет, это невозможно, ты без паспорта. Лучше где-нибудь скрыться. Съезди к кому-нибудь в гости, в Хайфу или в Тель-Авив…

– И что хорошего из этого выйдет? Полиция может меня арестовать…

– Не арестует, если не сможет найти. Что, у тебя нет друга, которому ты доверяешь и к которому можешь приехать в гости? А тем временем отец пойдет в посольство и узнает, что можно сделать. Ты говорил, он важная шишка.

– Он сейчас там.

– А, тогда я уверен, что он все устроит. Тебе действительно не о чем волноваться.

– Да, возможно, ты прав.

Но он понял, что Абдул просто успокаивает его, что на самом деле ситуация непростая.

Глава XXXVII

На схеме функциональных связей посольства США прямоугольник с именем Майкла Донахью занимал какое-то неопределенное положение. У него не было непосредственного начальника, и непонятно было, в чем именно состоят его обязанности и за что он отвечает. Пунктирная линия вела от этого прямоугольника прямо к верхнему эшелону, что уже было информацией. Располагался прямоугольник не настолько высоко, чтобы Майкла Донахью автоматически приглашали на приемы, но и не так низко, чтобы он отчитывался о своих посетителях. Он не был одним из симпатичных мальчиков – учтивых, красивых, хорошо одетых, с особым талантом располагать к себе жен и дочерей сотрудников дипломатического корпуса в Тель-Авиве. Напротив, это был коренастый мужчина среднего возраста, лысеющий, с круглым лицом и свернутым на ринге носом. На нем обычно был мятый льняной пиджак и бесформенная панама. Большинство сотрудников считали, что он имеет какое-то отношение к рекламе, поскольку он водился с журналистами, хотя непосредственно к отделу связей с общественностью не относился. Более сведущие подозревали, что он из ЦРУ, или звено между ЦРУ и послом.

К Майку Донахью, старому другу, и обратился с просьбой Дэн Стедман, когда поехал в Тель-Авив.

– В общем, они забрали паспорт Роя и выдали ему какую-то небылицу, будто не могут его найти и пошлют почтой.

– И он поверил?

– Он еще ребенок, Майк. Этот инспектор, который его допрашивал, был как родной – никакого напора, – как тут не поверишь?

– Но все это время…

– А дальше все как обычно. Не получил на следующий день и списал все на почту. Потом денек слегка поволновался, но решил еще подождать. Потом пошел сам – никто вообще не понимает, о чем это он, а инспектора нет на месте. И если бы не зашел разговор о поездке, он мог бы ждать еще несколько дней или недель, прежде чем рассказать мне.

– Полиция паспортов не теряет, – категорически заявил Донахью.

– Так я и подумал. Выглядит все очень некошерно.

– Безусловно. И я не думаю, что это дело рук полиции – американский гражданин, студент университета, да еще и сын человека, связанного с прессой. Нет, это Шин Бет. Полиция работает на них.

– Хорошо, что мне делать? Играть в открытую, идти прямо к ним и поднимать шум – или ехать в консульство в Иерусалиме и заставить их послать официальный запрос? Или просить выдать ему новый паспорт?

Донахью покачал головой.

– Я бы этого не делал. Видишь ли, если это Шин Бет, и они хотят, чтобы твой мальчик какое-то время не покидал страну, они позаботятся, чтобы он не уехал, даже если им придется для этого уложить его в больницу.

Дэн возмутился.

– Да брось ты, Майк, здесь демократия, существует закон…

– Это ты брось. Ты пробыл здесь достаточно долго, должен бы что-то и понимать. Какая страна, неважно, демократическая она или нет, может контролировать разведку? Если Шин Бет захочет на несколько дней задержать твоего мальчика, никто не сможет предотвратить небольшое дорожное происшествие, хоть бы сама Голда лично вмешалась. Они докажут, что этого требует безопасность страны и что она не знает всех подробностей. Агент не отменит операцию, пока не получит приказ от начальства.

– И что вы делаете в таких случаях?

– Это зависит от того, каков случай.

– Как это понимать?

– Попробую тебе растолковать, Дэн. В Иерусалиме произошел теракт, твой малыш был там – на тихой, пустынной улице, которая явно не предназначена для вечерних прогулок, заметь. Или скажем так: он находился в месте, где ему совсем уж нечего было делать, – если только у него не было там дел. И на обычную прогулку это не похоже, потому что шел дождь. Итак, это пункт первый. Пункт второй: его близкие друзья в университете – арабы…

– Я не говорил, что они его близкие друзья.

– Да, но ты сказал, что он дружит с ними, потому что не сумел подружиться с израильскими или американскими студентами. Хорошо, вносим поправку: неважно, близкие или нет, но они его единственные друзья. От этого что, легче? Итак: допустим, что один из его хороших друзей, или один из его единственных друзей, просит оказать ему маленькую услугу. «Оставь эту коробочку на подоконнике квартиры моего друга в доме 1 по Мазл Тов-стрит, хорошо, Рой?» Его ведь так зовут? Рой? Или: «Мне надо забросить кое-что в дом моего друга, Рой. Не пройдешься со мной?» И на месте: «Не подождешь минутку на улице, Рой, а если кто-нибудь появится, кашляни, свистни или что-нибудь в этом роде?»

– Мой сын не стал бы…

– То есть, не сомневаюсь, твой сын не стал бы… Позволь только сказать, что чей угодно сын мог бы сделать такое, особенно в наши дни. Я просто предлагаю варианты. И если было что-нибудь похожее, я не уверен, что можно хоть что-то сделать. То есть, если он виновен или как-то связан с этим, я не вижу другого варианта, кроме как ждать, пока они оформят дело и передадут его в суд. И тогда все, что ты сможешь сделать, – это нанять самого лучшего адвоката, какого сумеешь найти. Но если он совершенно невиновен и у них на него действительно ничего нет, кроме его случайного пребывания там, может, что-нибудь и получится.

– Например?

– Мы можем запустить информацию, чтобы она дошла до нужных людей. Услугами обмениваются как бы между прочим – ты случайно вставил слово, а его услышали…

– Понимаю. А что я делаю тем временем?

– Абсолютно ничего. Просто ждешь. Ты возвращаешься в Иерусалим сегодня?

– А как же, я собирался на автобус или…

– Почему бы тебе не покрутиться здесь денек-другой? Возможно, у меня будут для тебя какие-то новости.

Стедман кивнул.

– И вот что, Дэн: если мы разберемся с этим, было бы неплохо, чтобы твой сын вернулся в Штаты, как только получит свой паспорт.

– А это еще почему?

– В таких вещах никогда не ясно все до конца. Иногда к этому причастны больше одного человека, и не все получат информацию одновременно. Кроме того, твой сын, похоже, не с того начал. Он приехал сюда, чтобы чего-то добиться, и пока явно не преуспел. И нет оснований надеяться, что он достигнет большего, если останется до конца года.

– Страшно не хочется забирать его из университета посреди года… Хотя… возможно, ты прав.

– И Дэн…

– Да?

– Побереги себя. Будь осторожен.

– Что ты хочешь сказать?

Донахью помедлил.

– Видишь ли, все службы разведки подозрительны, чтобы не сказать откровенно параноидальны. Им может прийти в голову, что юнец вроде твоего малыша мог действовать по указанию своего папочки.