Текст книги "Обвиняется в убийстве"
Автор книги: Гарри Картрайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
На этом судья Доулен объявил перерыв, и обвинители вместе со своей свидетельницей поторопились в одну из боковых комнат. Защита уже запросила выписки из регистрационных книг двух аптек в Форт-Уэрте. Хотя Присцилла и утверждала, что в течение нескольких месяцев до убийства принимала это сильнодействующее болеутоляющее средство лишь небольшими дозами, записи в книгах свидетельствовали о том, что с сентября 1975 по июль 1976 года она продлевала свой рецепт каждый месяц. К тому же рецепт был выписан не на 12 таблеток, как она утверждала под присягой, а на 50 и не на один месяц, а на одну неделю. Согласно записям, сделанным в книге, в течение одного лишь июля она получила шесть раз по 50 таблеток: 6-го, 12-го, 17-го, 23-го, 27-го и 28-го.
Тим Карри понимал, что своими вопросами о приобретаемых незаконным путем препаратах защита пока еще не нанесла по их свидетельнице сокрушительного удара, но опасался, что на более поздней стадии адвокатам Каллена все же удастся применить к ней "косвенный отвод свидетеля". Уже сейчас Хейнс вторгался в довольно опасную зону. Запрошенные им выписки из аптекарских книг, без всякого сомнения, докажут, что Присцилла получила такое количество перкодана, которого с избытком хватило бы на несколько человек.
– Вы действительно пристрастились к перкодану? – мягко спросил ее Карри. – Только говорите правду.
Присцилла, немного подумав, ответила: "Думаю, да".
– Тогда не надо лгать, – сказал ей окружной прокурор.
Когда после перерыва Хейнс возобновил допрос, Присцилла была уже готова смотреть правде в глаза.
Вопрос: Вы по-прежнему утверждаете, что никакого пристрастия к перкодану не испытывали?
Ответ: Нет, я этого не утверждаю. Я не хотела бы вводить присяжных в заблуждение.
Вопрос: Выходит, вы пристрастились к перкодану, не так ли?
Ответ: Да, возможно.
Вопрос: Разве вы не можете сказать точно?
Ответ: Это очень даже возможно.
Вопрос: Сколько таблеток перкодана вы принимали ежедневно?
Ответ: Из-за сильной боли от раны я принимала намного больше 100 таблеток в неделю.
Вопрос: Может быть, вы принимали более 200 таблеток в неделю?
Ответ: Возможно, эта цифра точнее. Я принимала по четыре таблетки каждые два часа.
Далее Присцилла пояснила, что ее врачи стали беспокоиться, как бы она не пристрастилась к перкодану, и в июле рекомендовали ей лечь в больницу, хотя как раз в это время в Амарилло происходил отбор присяжных. "Однако наступил момент, когда я уже больше не могла выносить боль, – сказала она, обращаясь теперь уже к присяжным. – Пришлось лечь в больницу. У меня появились спазматические боли в спине, из-за того что был зажат нерв".
На этом судебное заседание в тот день закончилось.
* * *
Между тем вокруг аффидевита, подписанного неким Джо Л. Кроу, развернулась настоящая битва. Он утверждал, что был свидетелем телефонного разговора, во время которого У. Т. Рафнер будто бы угрожал убить свою подружку Карми Грин, если та не согласится снабдить его алиби на ночь 2 августа 1976 года. Согласно его показаниям, Рафнер якобы сказал Карми Грин, что пристрелит ее как собаку, если та не подтвердит письменно, что в ту ночь находилась все время с ним. В аффидевите ничего не говорилось о том, кто такой Кроу и как ему удалось все это узнать. Обвинение заявило суду, что Кроу подслушал телефонный разговор, а это запрещено законом. Споры разгорелись также и вокруг аффидевита, подписанного Санди Гатри Майерс, в котором утверждалось, что Рафнер как-то угрожал убить и Присциллу, и Стэна Фарра. Доулен постановил, что все показания, касающиеся угроз и актов насилия, на данном этапе судебного разбирательства к делу не относятся. При этом, однако, он не исключил того, что впоследствии они все же могут оказаться весьма существенными. На этом основании он разрешил защите задавать вопросы о весьма бурных взаимоотношениях между Присциллой и Рафнером, но только в отсутствие присяжных.
Хотя обвинение неоднократно возражало против этого, Хейнс забросал Присциллу вопросами о предполагаемой склонности Рафнера к насилию.
Вопрос: Вы можете припомнить случай в доме № 4200 на Мокингберд, когда Рафнер стал вас душить и если бы не горящая сигарета, которая прожгла дырку в покрывале, то, наверное, задушил бы?
Ответ: Рафнер никогда не применял в отношении меня физическую силу.
Едва давая ей передохнуть, Хейнс задавал Присцилле вопрос за вопросом о других инцидентах. Помнит ли она, как Рафнер как-то выхватил нож и разрезал ей платье от пояса до подола, как он однажды разрезал ей лифчик и трусики, как он когда-то подрался из-за нее с Лэрри Майерсом? Присцилла отклоняла все эти утверждения. Она лишь вспомнила, как однажды, когда она принимала ванну, Рафнер бросил в нее горшок с цветком, но отвергла утверждение Хейнса, будто Рафнер угрожал ей при этом пистолетом. Она подтвердила историю о том, как Рафнер сломал трансмиссию ее "линкольна" у бара "Олд Сан-Франциско салун" и как, вернувшись в тот вечер домой с бывшим боксером Джерри Томасом, она застала там ожидавшего ее Рафнера.
На следующее утро Доулен разрешил Хейнсу допросить Присциллу в присутствии жюри о случае у бара "Олд Сан-Франциско салун".
Вопрос: Рафнер был тогда зол на вас за что-то?
Ответ: Вполне возможно.
Вопрос: Он злился на вас за то, что вы встречались со Стэном Фарром?
Ответ: Этого я не знаю. Я встречалась и с другими людьми.
Вопрос: Как ему удалось попасть в дом?
Ответ: Андрия.
– Андрия впустила его? – спросил Хейнс, как бы не веря своим ушам.
– Да, Андрия, – спокойно ответила Присцилла. – Они немного поболтали друг с другом.
Далее она пояснила, что, вернувшись в особняк, тут же попросила Рафнера уйти. Но тот отказался. Тогда "на него набросился Джерри Томас… и стал избивать. Пришлось их разнимать".
Вопрос: Говорил ли вам после этого Стэн Фарр, что Рафнер грозился убить его?
Ответ: Нет, не говорил.
Вопрос: Говорил ли вам Стэн Фарр, что собирается лететь во Флориду и убить там человека, который похитил деньги из бара «Райнстоун ковбой»?
Ответ: Нет, не говорил.
Через шесть дней снятия показаний защита обратилась к судье с просьбой разрешить ей нарушить обычную последовательность допроса свидетелей, учитывая плохое состояние здоровья Присциллы и предстоящую ей операцию. Адвокаты хотели, в частности, задать Присцилле несколько вопросов, касавшихся утверждения Санди Гатри Майерс о том, что еще до убийства Присцилла предчувствовала что-то недоброе. Дело в том, что Майерс была свидетельницей защиты, а очередь вызывать этих свидетелей еще не наступила. Поэтому адвокаты хотели получить разрешение вызвать Майерс уже сейчас, пока Присцилла находится в Амарилло. Фил Бэрлсон сказал судье, что это совершенно законная просьба, поскольку из-за операции Присциллы защита может лишиться возможности допросить главного свидетеля обвинения. Доулен отклонил просьбу как неправомерную, однако обе стороны почувствовали, что он тоже опасался, как бы состояние здоровья Присциллы не помешало дальнейшему судебному разбирательству.
"Они пытаются притянуть факты за уши, – сказал Джо Шэннон. – Не удивлюсь, если рано или поздно судья пресечет все эти попытки. Мы уже просили его заставить защиту как-то увязать все то, что она здесь наговорила. Та же в ответ долдонит свое: согласно нашей теории, речь идет о сорвавшейся сделке, связанной с продажей наркотиков. На это мы отвечаем: тогда представьте доказательства. Но никаких доказательств пока нет. Судья уже стал волноваться. Он боится, как бы Присцилла не оказалась в больнице. В этом случае она не сможет еще раз предстать перед судом для перекрестного допроса. Поэтому он и позволяет защите слишком далеко отходить от существа дела. Будь Присцилла вполне здорова, он вряд ли разрешил бы им забираться в такие дебри. Стоит им чуть-чуть приоткрыть дверь, как они тут же норовят просунуть в нее ногу. И при этом еще рассуждают: послушайте, судья, если мы рассматривали тот вопрос, то почему же не обсудить еще и этот… Судья с самого начала не должен был позволять им поднимать здесь всю эту чепуху".
Тим Карри полностью с ним согласился. "Я думал, – заметил он, – мы приехали сюда разбирать дело об убийстве. Но мы уже так далеко отошли от его существа, что это становится смешным".
Именно на этом этапе процесса представители прессы получили возможность ознакомиться с генеральной линией защиты. Случайно это произошло или преднамеренно, но адвокаты оставили на видном месте (рядом с вещественными доказательствами) свои записи. Не секрет, что во время перерывов репортеры осматривали стол, на котором все это было разложено. Согласно этим записям, план защиты состоял в том, чтобы доказать: 1) что "Присцилла Дэвис знала, что в ту ночь должно было что-то произойти"; 2) что "Беверли Басе не могла видеть, кто стрелял в Гаврела"; 3) что "стрелявший в действительности подстерегал Стэна Фарра и не собирался убивать Присциллу".
Когда репортеры обратились за разъяснением к Филу Бэрлсону, тот сказал, что в их записях все изложено "в основном правильно" и что защита собирается также доказать, что по меньшей мере два человека вступили в сговор, чтобы взвалить всю вину за случившееся на Каллена Дэвиса. Бэрлсон пока еще не был готов назвать имена этих двух людей, но было и так ясно, что он имел в виду Присциллу и Бев Басе. Если защита оставила записку преднамеренно, чтобы ознакомить с нею репортеров, возникал вопрос: зачем? Кое-кто думал, что защита с самого начала намеревалась только наступать. До сих пор единственной ее мишенью была достоверность показаний Присциллы. Присяжные могли, конечно, поверить в то, что она лгунья и распутница, но в то, что она могла умышленно скрыть личность человека, убившего ее любовника и 12-летнюю дочь, – вряд ли. По-видимому, план защиты преследовал две цели: во-первых, указать на мотив убийства Стэна Фарра (месть) и укрывательства со стороны Присциллы (алчность), а во-вторых (и это главное), отвлечь внимание жюри от убийства Андрии Уилборн. Но одно дело – ознакомить прессу со своей тактикой, а другое – довести ее до сведения присяжных. Хотя кто знает? По некоторым данным, присяжные принимали посетителей, что запрещалось законом. Ходили также слухи, что к ним без всякого сопровождения приходили мужья и жены. Если слухи о таких свиданиях супругов соответствовали действительности, то можно лишь гадать, о чем они разговаривали и какие строили предположения и догадки.
Когда Присцилла вновь появилась в зале заседаний и заняла место, с которого вот уже седьмой день давала показания, Ричард Хейнс обрушил на нее целый шквал вопросов, намереваясь доказать, что и она, и Фарр ожидали каких-то неприятностей еще до событий 2 августа. Именно этого больше всего и боялось обвинение, поэтому Шэннон выступил с категорическим протестом, утверждая, что все эти вопросы не имеют отношения к делу. Доулен, однако, отклонил протест и разрешил Хейнсу продолжать допрос.
Вопрос: Вы помните о своей встрече с Санди Майерс в приемной д-ра Саймонса за несколько дней до 2 августа?
Ответ: Я помню, что как-то встретилась с ней в приемной у врача.
Вопрос: Было ли это за несколько дней до 2 августа?
Ответ: Я не могу припомнить точной даты.
Вопрос: Когда вы встретились с Санди Майерс, вы сказали ей, что хотели бы с ней переговорить?
Ответ: Нет.
Вопрос: Вы не сказали ей: «Должно случиться нечто ужасное?»
Ответ: Нет, я этого не говорила.
Вопрос: Вы не помните, о чем вы говорили?
Ответ: Я помню, что говорила только она.
Вопрос: А вы не помните, что ей ответили?
Ответ: По-моему, я ей ничего не ответила.
Хейнс хотел продолжить эту тему, но обвинение выступило с протестом, и на этот раз Доулен, удовлетворив протест, прервал Хейнса. Тот спросил затем Присциллу о пистолете 36-го калибра, который Фарр держал в своем черном автомобиле "тандерберд". Не означало ли это, что он опасался за свою жизнь? Присцилла ответила, что он брал с собой пистолет лишь тогда, когда перевозил крупные суммы денег для бара "Райнстоун ковбой". Хейнс улыбнулся и многозначительно посмотрел в сторону присяжных – он хотел, чтобы они вспомнили об этом позже, когда будет установлено, что в ночь убийства, то есть через несколько недель после увольнения Фарра из бара "Райнстоун ковбой", пистолет все еще лежал у него в машине.
"Вы находились там [в баре "Райнстоун ковбой"], когда Стэн Фарр сказал Хорасу Коупленду: "Убирайся отсюда к черту!"?" – быстро спросил Хейнс. Присцилла ответила так же быстро: "В таком тоне Стэн никогда ни с кем не разговаривал. По крайней мере в моем присутствии". Ранее в ходе этого же перекрестного допроса Хейнс расспрашивал Присциллу о том, что происходило в карете "скорой помощи", а затем неожиданно спросил: "Вы ведь уже знали тогда, что Андрия Уилборн мертва?", на что Присцилла ответила: "Нет, не знала". Хейнс подумал, что неплохо было бы теперь вернуться к этому еще раз, но передумал, считая, что это может быть неправильно истолковано и нанесет защите лишь ущерб. Лучше пока не затрагивать ее материнских чувств. Он еще раз косвенно показал присяжным, что Фарр не ладил ни с Рафнером, ни с Коуплендом. Этого было пока достаточно.
– У нас больше нет вопросов к свидетельнице, – неожиданно заявил он к концу дня.
На этом мучения Присциллы почти закончились. После этого Тим Карри и его помощники целую ночь посвятили разработке тактики обвинения на следующий день, когда им предстояло еще раз допросить свою свидетельницу. Становилось ясно, что Каллен Дэвис вряд ли когда-нибудь будет вызван для дачи свидетельских показаний. Поэтому обвинение решило, что нужно каким-то иным образом показать истинное лицо человека, судьбу которого они решают. Нужно было рассказать о его легкомысленном отношении к деньгам, о его любви к оружию, а также о вспышках безудержной ярости, которые могли быть достоверно засвидетельствованы очевидцами. Доулен, конечно, вряд ли позволит вызвать свидетелей для подтверждения этих фактов, однако ему все же придется признать правомерность связанных с этим вопросов, особенно если они будут касаться жертвы Каллена – Андрии Уилборн.
Утром на следующий день обвинению неожиданно повезло. Когда Карри стал задавать свидетельнице вопросы о взаимоотношениях Каллена и Андрии, пытаясь показать, что девочка так сильно боялась отчима, что в конце концов вообще отказалась приезжать в особняк, Присцилла вдруг сказала, что как-то Каллен промучил Андрию всю ночь, заставляя ее заниматься математикой. Прежде чем защита успела заявить протест, Присцилла сказала присяжным, что Каллен ударил девочку ногой и назвал ее дурой. Доулен попросил прокурора и его помощников подойти к нему для совещания. Те запротестовали для видимости, но было ясно, что в данном случае им удалось добиться успеха. Несмотря на протест защиты, Доулен разрешил обвинению задать Присцилле несколько вопросов о случае, происшедшем за несколько месяцев до размолвки, когда Каллен заставил ее позвонить Андрии и приказать ей вернуться на уикенд в особняк.
Обращаясь к присяжным, Присцилла сказала: "Он [Каллен] велел мне позвонить Андрии и сказать, чтобы она приезжала к нам на уикенд. На это я ответила, что звать девочку домой не стану. Тогда он закричал: "Черт возьми, я же тебе сказал: позвони ей и заставь приехать!"" Защита вновь заявила протест. Карри предупредил свидетельницу: "Не надо говорить, что сказала Андрия. Это будет показанием с чужих слов. Расскажите лучше, что вы сами ей сказали".
Присцилла продолжила: "Я сказала: "Здравствуй, Андрия. Почему ты не хочешь к нам приехать? Мы так по тебе скучаем… Ты же знаешь, что тебе нужно немножко подогнать математику. Каллен просто хочет, чтобы ты побольше занималась математикой. Мне так хочется, чтобы ты к нам приехала"".
После этих слов Дэвис вырвал у нее телефонную трубку. Затем Присцилла передала разговор Каллена с Андрией.
– Он сказал: "Черт возьми, ты приедешь к нам или нет?!" Затем добавил: "Плевать я хотел на твои планы. Ты обязана приехать!.. Ну, хорошо же, проклятая девчонка. Чтобы ноги твоей больше не было в этом доме, пока не научишься меня слушаться! И вот что еще. Верни мне все, что я тебе когда-то дарил. Что? Сама знаешь что! Чтобы все мне вернула!"
– После этого телефонного разговора, – мягко спросил Карри, – Андрия Уилборн приезжала хоть раз в дом № 4200 на Мокингберд, пока там жил обвиняемый?
– Нет, не приезжала, – ответила Присцилла. При этом в глазах у нее стояли слезы, а руки и губы дрожали.
– Сколько тогда ей было лет?
– Десять.
Когда Карри спросил Присциллу об оружии, которое хранилось у Каллена в разных комнатах по всему особняку, она рассказала, что часто видела, как тот стрелял по мишеням в имении Дэвисов на озере Игл-Маунтин.
– Стрелял он очень хорошо, – добавила она.
Вопрос: Сколько у него было ружей и пистолетов?
Ответ: Не знаю. Несколько.
Вопрос: Где вы их видели?
Ответ: Под кроватью, в шкафу, на полке в старом доме, на полке в его комнате в новом доме, под сиденьем и в багажнике его автомобиля.
Когда Карри приступил к последней серии вопросов, Присцилла горько плакала.
Вопрос: Г-жа Дэвис, стрелял ли У. Т. Рафнер в вас и Стэна Фарра 2 августа 1976 года?
Ответ: Нет, не стрелял.
Вопрос: Стрелял ли Хорас Коупленд в вас и Стэна Фарра в ту ночь?
Ответ: Нет, не стрелял.
Вопрос: А теперь, г-жа Дэвис, скажите присяжным, кто стрелял в вас и Стэна Фарра в ту ночь?
Ответ: Каллен Дэвис, подсудимый!
Свою последнюю атаку защита проводила, когда в зале не было ни Присциллы, ни присяжных. Хейнс требовал, чтобы ему разрешили допросить Присциллу в связи с ее бракоразводным процессом с Джеком Уилборном и заставить ее рассказать о том, как она сначала соблазнила Уилборна, а после близости с ним закричала, что ее якобы изнасиловали. Все это еще раз раскрывало ее сущность "алчной интриганки", заявил суду Хейнс. Она использовала секс, чтобы обобрать Джека Уилборна, а теперь пытается сделать то же самое с Калленом, приписав ему убийство. Хейнс утверждал, что допрос свидетельницы по этим вопросам позволил бы выявить суть дела. "Мотивами сфабрикованной против Каллена Дэвиса истории была алчность этой женщины и намерение завладеть его состоянием", – сказал он. В ответ на это обвинение заявило, что факты, касающиеся бракоразводного процесса десятилетней давности, не только не относятся к делу, но и истолкованы крайне предвзято. Доулен с этим согласился, но все же сделал одну уступку защите: он разрешил ей задать Присцилле несколько вопросов, касающихся ее нынешнего бракоразводного процесса с Калленом.
Хейнс задался целью во что бы то ни стало доказать, что Присцилла прекрасно знала, что подписывала добрачное соглашение. Именно поэтому она и должна была сфабриковать дело против Каллена. Присцилла продолжала настаивать, что поставила свою подпись под соглашением потому, что ее обманули. Хейнс, однако, утверждал, что это было сделано в присутствии свидетелей и за два дня до женитьбы Каллена удостоверено его секретаршей Ферн Фрост. Присцилла же утверждала, что впервые увидела Фрост в день свадьбы, когда случайно столкнулась с ней в зале для посетителей в больнице, где умер старик Дэвис. Хейнс предпринял еще одну атаку. Он хотел убедить присяжных в том, что в период совместной жизни с Калленом Присцилла, получая от него на свои расходы 20 тысяч Долларов ежемесячно, старалась накопить побольше денег на тот случай, если ей придется с ним расстаться. Присцилла не отрицала, что ежемесячно получала именно такую сумму, но на вопрос о том, что она делала с деньгами, ответила: "Я их тратила".
Когда Хейнс спросил ее об имении семейства Дэвисов на озере Игл-Маунтин, Присцилла в своем ответе назвала его "нашим домом у озера".
– В данном случае слово "наш" вы употребили чисто иносказательно, не так ли? – спросил Хейнс, взглянув на Присциллу поверх очков.
– Ну, знаете ли, было бы просто глупо все время повторять, что все принадлежит Каллену, – ответила она свойственным ей тоном кокетливой девчонки.
– Но ведь все действительно принадлежит Каллену, разве не так?
– Я все это представляю себе иначе.
– Но ведь это действительно так! – твердо сказал Хейнс, бросив на Присциллу злобный взгляд. Та тряхнула головой и так же злобно посмотрела на Хейнса.
Присцилла давала показания в течение одиннадцати чрезвычайно утомительных для нее дней, после чего ей было разрешено вернуться в Форт-Уэрт. Обе стороны оставили за собой право вновь вызвать ее в суд в качестве свидетельницы, но случилось так, что ни обвинение, ни защита этим правом не воспользовались. В течение последующих двух месяцев Присцилла, однако, продолжала играть ключевую роль в судебном процессе, хотя лично в нем и не участвовала. Почти ежедневно она подвергалась нападкам со стороны защиты. Свидетели же обвинения защищали ее и приводили факты, подтверждавшие изложенную ею версию событий, происшедших в ночь со 2 на 3 августа.
"Не думаю, что защите удалось поколебать ее версию, – сказал в тот вечер Тим Карри, когда, сняв ковбойские сапоги, приготовился отдохнуть за кружкой-другой пива. – Они бросили против нее все, что только могли, но она проявила стойкость и сдержала натиск". Конечно, адвокатам Каллена удалось в какой-то мере подорвать репутацию Присциллы, и в дальнейшем они собирались действовать в том же духе. Нельзя сказать, чтобы та давала правдивые показания о своих отношениях с Рафнером и о своем пристрастии к наркотикам. Карри был почти уверен, что защита наверняка откопает свидетелей, которые под присягой покажут, что, подписывая добрачный договор, Присцилла знала, что делает. Она также отрицала, что упоминала о своем разводе в беседе с Бев Басе в клубе "Рангун рэкит" за несколько часов до убийства, но это представлялось щелочью по сравнению с той крупной ставкой, которая разыгрывалась на самом процессе об убийстве. Больше всего окружной прокурор был доволен тем, что защите так и не удалось опровергнуть ее версию событий той ночи.
Хотя в то время Ричард Хейнс и не хотел этого говорить, впоследствии он все же вынужден был согласиться, что Присцилла держалась лучше, чем он предполагал. "На мой взгляд, Тим Карри допросил ее просто гениально, – признался он потом. – Он блестяще довел ее до самого конца. Я бы поставил ему за это "отлично"".
Сидя в тот вечер за стойкой бара в ночном клубе "Рет Батлерз", судья Джорж Доулен признался, что это были две самые трудные недели за всю его судейскую практику.
Поначалу он полагал, что, как только будут отобраны присяжные, суд приступит к рассмотрению существа дела и завершит его за какой-нибудь месяц. Но вот уже прошло полмесяца, а суд успел выслушать показания лишь одного-единственного свидетеля. "Возникла довольно необычная ситуация, – сказал Доулен, потягивая виски с содовой. – И обвинение и защита приехали сюда с явным намерением не жалеть денег. Ни одна из сторон не может переплюнуть другую. Это не тот случай, когда в город приезжает знаменитый и очень дорогой адвокат и запросто разделывается с молодым и неопытным прокурором. В нашем деле прокурор и его помощники – способные и опытные специалисты".
Доулен заказал еще стаканчик и, задумчиво покачав головой, сказал: "Каллен и Присцилла – единственные люди, знающие правду. Но кто-то из них лжет. Когда время от времени их взгляды встречаются, один из них знает, что другой лжет. Но никто, кроме них, не знает правды. Да, интересненькое дельце!"
* * *
В ходе дальнейшего судебного разбирательства следственная работа по делу не только не прекратилась, а, наоборот, приобрела еще более широкие масштабы. Одна только защита наняла двадцать следователей, которые приступили к тщательному изучению и оценке всевозможной информации, поступавшей к ним из самых различных источников. Окружной прокурор тоже не отставал: его следователи были столь же активны и не гнушались возможностью использовать в качестве свидетелей даже лиц, на которых уже были заведены судебные дела (не имевшие, правда, прямого отношения к делу Каллена). Множество каких-то подозрительных типов предлагало свою информацию. В большинстве случаев она оказывалась ложной, но обе стороны все же вынуждены были ее проверять.
Некоторым из главных действующих лиц процесса, включая судью Доулена, угрожали расправой. Стив Самнер, адвокат, возглавлявший следствие со стороны защиты, не раз замечал, что кто-то рылся в его вещах в номере мотеля. Кто-то несколько раз угрожал по телефону Санди Майерс, признанной виновной в незаконной торговле наркотиками. В свое время она подружилась с Присциллой и теперь должна была выступить с показаниями в качестве свидетеля защиты. Неизвестные лица пытались как-то взломать дверь и проникнуть в ее дом.
Однажды, когда адвокаты и следователи подошли к судье для обсуждения одного из протестов, секретарь Доулена принес утреннюю почту. Судья открыл конверт, и оттуда выпала стреляная пуля 38-го калибра. Позже судья Доулен сказал: "Просто не знаю, что бы это значило. Что это: угроза, улика, шутка? Ума не приложу". Он все же отправил ее на экспертизу в Форт-Уэрт. Там ее изучили и сделали заключение, что она отличается от всех пуль такого же калибра, обнаруженных на месте преступления. Но эта "судейская пуля", как ее потом называли, стала еще одним обстоятельством, поставившим суд в тупик и запутавшим присяжных.
Следующим в качестве главного свидетеля обвинения должен был выступить Бубба Гаврел. Однако обвинение решило вызвать сначала других свидетелей, которые подтвердили бы показания Присциллы.
Чета Джонсов, живших рядом с участком Дэвисов, почти слово в слово повторила рассказ Присциллы о том, как в ту ночь она стучалась в дверь их дома и как, зажимая рукой рану, кричала, что Каллен убивает в особняке всех подряд. Шофер "скорой помощи" Томас Саутолл рассказал, как они усадили в машину обезумевшую от страха Присциллу, подобрав ее у дома Джонсов, а затем увезли и окровавленный труп Андрии Уилборн. Саутолл тоже слышал, как Присцилла называла убийцей Каллена.
К концу третьей недели допроса свидетелей в зал суда на костылях приковылял Бубба Гаврел. Как и другие свидетели обвинения, он подтвердил основные факты, изложенные Присциллой, и дополнил их некоторыми подробностями, что он делал и в ходе своих предыдущих показаний. Джо Шэннон начал допрос Гаврела с вопроса о том, были ли у него в ту ночь на руке часы. В показаниях разных свидетелей обнаружилось досадное противоречие относительно точного времени происшедших событий. Вот почему Шэннон хотел довести до сознания присяжных, что свидетели называли время лишь приблизительно, насколько помнили. Гаврел ответил, что часов тогда у него не было и что поэтому он указывает лишь приблизительное время.
Гаврел сказал, что они с Бев Басе минут 45 разговаривали с Фарром и Присциллой в клубе "Рангун рэкит", потом заехали к его родителям и только затем направились к дому № 4200 на Мокингберд, где его возлюбленная собиралась переночевать. Насколько он помнит, свою машину он оставил на стоянке для машин гостей рядом с особняком где-то между 23.25 и полуночью. Шэннон спросил, что же произошло потом, когда Гаврел и Бев Басе вышли из машины.
"Я услышал женский крик: "Я люблю тебя! Я всегда любила только тебя!" Я повернулся туда, откуда доносился крик". И Гаврел показал на дворик на плане, висевшем рядом с местом для дачи свидетельских показаний. Затем он сказал, что увидел, как какой-то мужчина тащил за руку женщину. При этом мужчина говорил: "Пойдем. Ну пойдем же!" Гаврел никого в них не узнал, но видел, что мужчина был в чем-то темном. Он заметил также, что женщина была блондинкой. Когда они с Басе пошли вдоль невысокой стенки, отгораживающей подъездную аллею от внутреннего дворика, Гаврел увидел, что человек направляется к калитке. "Он был в чем-то темном и держал в руках пластмассовый пакет для мусора, – продолжал Гаврел, показывая присяжным, как тот держал свой пакет. – Я спросил у него: "Что вы здесь делаете? Что здесь происходит?", на что он ответил: "Идите сюда". Затем человек в черном повел их мимо гаража и вывел на дорожку, ведущую к главному входу. В зале царила мертвая тишина, когда Шэннон спросил, что же произошло дальше.
"И в этот момент он выстрелил в меня, – произнес Гаврел без всяких эмоций. – Она [Басе] сказала: "Бубба, это же Каллен!" Тогда он повернулся и выстрелил в меня".
– У вас была возможность, – спросил Шэннон, – разглядеть его в тот момент, когда он стрелял?
– Да, – ответил Гаврел. Он посмотрел в сторону стола, за которым сидела защита, и указал пальцем на Каллена Дэвиса.
Гаврел рассказал о том, как перестал чувствовать нижнюю часть тела, как пополз к входной двери, когда Каллен бросился за Бев Басе, как пытался открыть эту дверь, как увидел через стекло кровавый след на полу, как притворился мертвым, когда вернулся человек в черном, как тот выстрелами из пистолета разбил стекло и скрылся в образовавшемся проеме. Через несколько минут, сказал Гаврел, человек появился вновь, прошел через проем и направился в сторону аллеи. "Заметив меня, он сказал что-то вроде "О господи!"".
Пока Бубба Гаврел продолжал вспоминать все, что произошло той кровавой ночью, мозг Фила Бэрлсона лихорадочно работал: он пытался предугадать дальнейший ход событий. Как и предполагали адвокаты защиты, между тем, что Гаврел говорил сейчас, и тем, что он показал под присягой ранее, были некоторые противоречия. Взять хотя бы то место, с которого он видел, как мужчина тащил за руку женщину. В одном показании Гаврел утверждал, что находился на боковой аллее, а в другом – во внутреннем дворике. На первый взгляд, это была мелочь, но именно такие мелочи и интересовали Бэрлсона. Объективность показаний Гаврела как свидетеля по этому делу уже и без того вызывала сомнения, а любая новая неточность, подмеченная защитой и доведенная до сведения присяжных, лишь усиливала такие сомнения. До процесса в Амарилло большинство главных свидетелей уже не раз давало показания то полиции, то суду, когда решался вопрос об освобождении обвиняемого под залог, то в ходе различных процессов по гражданским делам. Таким образом, после перекрестного допроса в Амарилло их показания уже были зафиксированы письменно по меньшей мере четыре раза. Задача Бэрлсона заключалась в том, чтобы тщательно сопоставить все четыре версии и только потом переходить к детальному допросу. Для этого он разработал специальную систему, которая давала ему возможность с помощью различных карточек и цветных фломастеров выявлять и фиксировать всякого рода несоответствия.
Поскольку суд собирался объявить перерыв на уикенд, Бэрлсон решил отложить свои каверзные вопросы до следующего понедельника.
