Текст книги "Святополк II. Своя кровь"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Наконец Владимир Мономах как хозяин дома, под чьей крышей собрались князья, поднялся с места и объявил, что ему пора на вечернюю службу в местную церковку. Гости восприняли это как знак отойти на покой и стали прощаться.

Мономаху было очень важно обдумать все услышанное. Самый важный разговор будет завтра, когда прочие тоже продумают, что и с кого требовать, посоветуются с боярами и придут к решению. Но он был должен суметь направить русло беседы так, чтобы уладить дела между всеми.

Мономах действительно направлялся к своей домовой церкви, чтобы побыть в тишине, но не прошел и полпути, как сзади послышались торопливые шаги:

– Князь! Владимир Всеволодович, погоди!

Мономах – с ним был только боярин Ратибор – остановился, оглянулся. За ним спешил Василько Ростиславич, порывистый и сильный в движениях, красивый, горячий. Подбежав, коротко поклонился, тряхнув русыми кудрями:

– Дозволь слово молвить, князь!

– Дело у тебя ко мне или так просто, на беседу зовешь? – Мономах покосился на невысокую, украшенную деревянным кружевом церковку, что темным пятном выделялась на осеннем небе.

– Дело у меня к тебе, и дело немалое, – ответил Василько. – Не только на княжеский снем ехал я, старших князей послушать и волю их исполнить. Есть у меня замысел один. Желаю поделиться с тобой и, коли захочешь, вместе его исполнить.

Мономах вспомнил его горячий ищущий взгляд в палате и кивнул Ратибору:

– Последи, чтоб никто не помешал.

Старый боярин отошел чуть в тень, сливаясь с ночной темнотой. Владимир Мономах и Василько отошли к самой церковке, встали на ее крыльце, будто бы молясь, но любому зоркому глазу было видно, что Василько что-то горячо, сбивчиво рассказывает Мономаху, то и дело останавливаясь и отвечая на его осторожные вопросы.

Именно это и видели притаившиеся в стороне двое бояр Давида Игоревича, Василь и Лазарь Мишинич. Василько бросился следом за уходящим Мономахом, успев только шепнуть брату два слова, и бояре не преминули донести это до ушей своего князя. Давид Игоревич давно имел зуб на деятельных Ростиславичей. Не только он – ляшский князь Владислав и угорский Коломан всерьез опасались за свои владения, византийский император Алексей Комнин тоже с неудовольствием смотрел на усиление бывшего союзника. Подозрительный и осторожный Давид, наученный жизнью быть хитрым и изворотливым, желал увеличить свои владения и богатство, с готовностью принимал у себя иноземных послов, получал золото и серебро в обмен на клятвы и только ждал часа, когда можно будет расправиться с Васильком, присоединив к Волыни богатые галицкие и червенские земли.

Верные своему князю и надеявшиеся найти в делах и речах Василька Теребовльского крамолу, бояре подобрались как могли ближе. Однако славящийся своей набожностью Мономах завел-таки собеседника под своды домовой церковки, где никто не мешал им говорить свободно, а у порога остался воевода Ратибор. Поэтому, сколь ни старались Василь и Лазарь Мишинич, не могли ничего разобрать. До них долетали лишь отдельные слова.

– Дай мне дружины! – восклицал горячий Василько.

– Добро, – отвечал Мономах. – Ведаю, Святополку сие придется не по нраву, да благо всей земли важнее. Он должен понять, что…

Далее князья заговорили тише и быстрее, словно торопились высказать все, что было у них на сердце. До подслушивающих бояр и самого Ратибора, который, видимо, тоже был увлечен разговором и не приметил слухачей, доносились лишь обрывки: «Ляхи и булгары, все, сколь ни есть… Царьград… половцы… наша Волынь… тебе честь, мне слава… сами пейте и веселитесь… надо совокупиться и действовать вместе, я это давно понял… за то спасибо тебе, князь!..»

– Сговариваются, – прошептал Василь. – Надоть князя упредить…

– Чуяло мое сердце – покажут себя Ростиславичи! – добавил Лазарь Мишинич. – Давно я Давиду Игоревичу указывал.

– Как мнишь – на что Василько Владимира Всеволодича подбивает?

– Как не мнить – про Волынь сказывал да про ляхов с булгарами. Хочет небось всю Волынь и Галицию под одну руку забрать. А с Мономахом только дурак ныне спорит – сам великий князь ему в рот глядит, когда он вещает! Совокупятся эти двое – кто супротив них выстоит?

Василь озабоченно качал головой. В церковке Мономах молился, крестясь на иконы, озабоченно шептал: «Господи, помоги! Господи, великое дело задумано, да не ради себя – ради всей Русской земли!» Рядом так же горячо клал кресты Василько. Молодой князь был готов криком кричать от волнения и восторга – сбывались самые смелые его мечты.

Боярину Ратибору наскучило стоять у порога, глядя в осеннюю ночь. Он прошелся туда-сюда и заметил две тени за углом. Старый воевода шагнул было в их сторону, но, угадав, что их увидели, тени отпрянули и исчезли за строениями.

В тот же день и час, когда великий князь киевский Святополк Изяславич отдыхал в своих палатах за чтением книги, отрок доложил о приходе Давыда Святославича. Святополк скучал без Любавы, ее тихих ласковых речей, гладкого теплого тела, таинственно и зазывно горящих глаз. Даже будучи женатый, он не отсылал наложницу прочь – у них были дети, она понимала его, как никто и никогда. Только в чтении находил Святополк отдушину горько-сладким мечтаниям о ней и с неудовольствием отложил книгу.

Все князья Святославичи были похожи, словно по одной мерке скроены. Все высокие, плечистые, с темными, чуть вьющимися волосами, резкими чертами лица и порывистыми движениями. Но тихий Давыд уже начал полнеть, чего за Олегом не замечалось. Но зато младший из двух братьев был наполовину седой, а смоленский князь сохранил темный цвет кудрей. Да и взгляд его был другим – смиренный и озабоченный, а движения и походка мягкие и тихие.

Давыд вошел в полутемную горницу, притворил за собой дверь. Святополк сразу угадал, что у смоленского князя важное дело, привстал.

– Проходи, садись, брат! – сказал. – С чем пожаловал? Давыд присел на лавку у стены, блеснул глазами.

– Дело у меня к тебе, великий князь, дело, – со вздохом ответил он.

– Почто? – Внутренне Святополк возликовал – только Давыд величал его великим князем без напоминания. Прочие ясно давали понять, что Киев для них более не мать городов русских, но такой же град, как и все.

– Князь, мы собрались сюда, чтобы уряд о земле положить – кому и как ею владеть? – вопросительно молвил Давыд Святославич. Получив подтверждающий кивок, продолжил со вздохом: – Честью тебя просим – отдай ты нам Чернигов!

– Кому – нам?

– Нам – мне и Олегу. Пойми – сий город отца нашего, там мы родились и выросли, там каждый кустик нам дорог. Я Смоленском владею и тому рад, а коли скажут мне: «Езжай в Чернигов, где мать твоя лежит, где брата Глеба прах», – как бы я тому радовался! Я бы и сам там в землю лег, когда придет пора.

– Но ведь Чернигов по решению нашему остался за вашим родом, – вспомнил Святополк решение, принятое Владимиром Мономахом под Стародубом.

– Остался, – сухо кивнул Давыд и стал до странности похож на Олега. – Да только мы в нем не сидим! Брат Олег взял было его – да Владимир Переяславльский его выгнал. А того не ведал, что за нас народ стоял, за Олега и детей его! Олег – черниговский князь!

– Тогда почто он сам не пришел просить? – усмехнулся Святополк.

– Обижен Олег, – со вздохом ответил Давыд. – Гордый он. Нрав у него с детства тяжкий был, но то не гордыня. Воротите ему землю – и он к вам другим боком повернется. Только сам он просить не станет…

– А ты, Давыд, пошел просить?

– А я что? Не для себя же! – задумчиво усмехнулся смоленский князь.

Святополк некоторое время смотрел на огонек свечи, убеждая себя, что младший князь пришел к нему как к старшему, как к киевскому владыке, почитая Киев как старейший и сильнейший город Руси, что его чтут и уважают. И что он в ответ обязан заботиться о людях. Убеждал – но никак не мог решиться делом подтвердить свое высокое звание. Мономах был намного сильнее его, и Святополк чувствовал, что именно переяславльский князь – истинный правитель Русской земли.

– Добро, – наконец вымолвил он. – Замолвлю слово.

Глава 17

Еще два дня князья делили землю. Сходились и расходились, спорили и ссорились, убеждали друг друга учеными словами и угрозами, подсылали бояр и отроков. Владимир Мономах под разными предлогами встречался со всеми, выслушивал их жалобы, просьбы, нарекания. Несколько раз звал к себе Святополка, великий князь тоже приглашал его к себе. Старшие князья почасту беседовали вечерами, но нерешительный Святополк никак не мог заставить себя заговорить о просьбе Давыда Смоленского. Только один раз зашел спор о Чернигове. Великий князь робко намекнул, что, мол, негоже обижать Святославичей, а на прямой вопрос Мономаха ответил, что так было еще при их отцах, да и земля та сама за Святославичей стоит.

– Если я отдам Чернигов Олегу, он поймет, что я ослабел и со мной можно поспорить! – ответил Мономах. – А нам новые которы не надобны! Мы здесь не для того собрались…

– Владимир, князь-брат! – возвысил голос Святополк, пораженный услышанным. – ТЫ отдаешь Чернигов? С ТОБОЙ можно спорить? Но великий князь пока еще я! Мне и решать, кто будет владеть Черниговской землей!

Мономах едва не вспылил. Он ощущал себя сильнейшим князем на Руси, с ним считались, его уважали и боялись, с ним искали союза молодые князья! Его земли были больше всех в роду Рюриковичей. И он должен подчиняться слабому Святополку, от которого Руси одни беды?.. У него чуть было не вырвались резкие слова, что Киев ему не указ, но он вовремя вспомнил, зачем все собрались в его замке, вспомнил о намечающемся союзе с Василько Ростиславичем – и замолчал.

– Добро, брат, – потер он широкий лоб, – помнится, мы и так порешили оставить Чернигов за Святославичами. Ну так быть по сему! Не будем зариться на чужое!

Святополк заулыбался, протягивая к двоюродному брату руку для пожатия.

Наконец все собрались вместе. Уставшие от бесед, споров и наушничания бояр, которые даже сейчас, ведая наверняка, что главное уже решилось, продолжали зорко следить за князьями, их улыбками, взглядами, жестами. Доверенные отроки все еще бродили вокруг, подмечая все мелочи, чтобы после передать боярам, а те уже – князьям. Все три боярина Давида Игоревича пялили глаза на братьев Ростиславичей. От них не укрылось, что Кульмей, воевода и советник Василька, сидел как на иголках – боярин накануне получил приказ от князя и ждал только часа, чтобы пуститься в путь. Так же напряжен был и Ратибор, воевода Владимира Мономаха. Оба их князя были, напротив, веселы и довольны жизнью.

Речь повел Мономах. Святополк без слов уступил ему эту честь, ибо понимал, что переяславльский князь все равно все сделает по-своему. Он чувствовал, что устроилось разделение земли по промыслу Владимира, и желал только одного – чтобы князья по-прежнему чтили его как киевского князя.

Это можно было сделать лишь одним способом – оставив прежний порядок наследования земель: старший в роду держит Киев и Новгород, второй по старшинству владеет Черниговом, третий – Переяславлем и Залесьем, четвертый – Волынью, а на долю меньших князей и изгоев остаются окраинные княжества или небольшие уделы во владениях ближних родственников. Так хотел он, но не так думал Мономах.

Переяславльский князь говорил долго и красно. Он вспомнил все – начиная от основания Киева и первых русских князей. Помянул Ольгу, Святослава Великого, Владимира Красно Солнышко и его сыновей, широко перекрестился, коротко поведав о судьбе первых русских святых Бориса и Глеба и их убийцы Святополка Окаянного, развязавшего братоубийственную котору, потом коснулся деяний общего деда, Ярослава Мудрого и его Русской Правды. Замолвил слово о каждом из его сыновей и внуков, не забыл Всеслава Чародея. Потом вспомнил о соседях Руси – ляхах и булгарах, уграх и германцах, византийцах и касогах, половцах и прибалтах, особо упирая на то, что лишь когда Русь была едина, стояла она крепка и сильна, а стоило начаться внутри нее распрям, как тут же поднимали голову враги, и стоило много труда укротить их.

Князья слушали, кивали, косились друг на друга глазами. Они давно уже поняли, к чему клонит Мономах, и ждали лишь, оправдаются ли Их надежды.

И наконец Владимир Мономах завершил свою речь:

– Посему мы с великим князем киевским Святополком Изяславичем, собрав вас здесь, князья-братья, поразмыслив, порешили тако поделить землю нашу, чтобы никому не чинилось обиды, но зато каждый стоял крепко за себя и за общее дело. И коли случилось бы войне, то все как один вставали на защиту Руси… Скажи свое слово, Святополк Изяславич, как старший среди нас!

Святополк вздохнул и встал, опираясь руками на подлокотники высокого стольца с резной спинкой. Ему не нравилось уложение Мономаха, но переспорить переяславльского князя оказалось не под силу. Оставалась надежда лишь на то, что остальные князья не сразу поймут скрытый смысл этого решения.

– Порешили мы с братом нашим, Владимиром Всеволодовичем Переяславльский, тако поделить землю, чтоб никому обиды не чинилось, – начал говорить он. Мономах смотрел в рот киевскому князю, тихонько кивая головой и словно подталкивая каждое слово. – Отныне на земле устанавливается новый наряд – каждый да владеет отчиной своей, каковую от отца и деда получил по наследованию. Ее же блюдет и оберегает, преумножая ее богатства, и передает своим детям и внукам. А отчины таковы – как старший в роду и киевский князь, я оставляю за собой и родом своим Киев с городами и пригородами, Туров, Пинск, Слуцк со всеми прочими городами до Буга по сию сторону Припяти. Как великий князь, себе беру волость Киевскую до реки Горыни…

Насторожившийся было при упоминании Буга Давид Игоревич тихо перевел дух – река Горынь протекала в стороне от его границ.

– Ко владениям Владимира Всевододовича Мономаха отходит Переяславльская земля, Ростов, Суздаль, а также Смоленская земля…

– И Новогородская, – кивнул Мономах.

Давыд и Олег Святославичи, услышав такое, согласно вскочили с мест.

– Это что деется, князья-братья? – вскричал Олег, шаря по бедру рукой и не находя меча, который оставил за порогом. – Владимир все себе забрать жаждет!.. Сперва у меня Чернигов отобрал, а после и у Давыда Смоленск? А этого не хочешь?

Он скрутил кукиш и сунул его под нос Мономаху. Тот остался спокоен, хотя Давыд, лишенный стола, побледнел, а князья-изгои настороженно переглядывались.

– Давыду Святославичу мы отдаем всю Черниговскую землю с городами и пригородами, – повысил голос Святополк, – как он о том со мною не раз беседовал и желал жить там, где его мать и брат Глеб похоронены. Как при наших отцах заповедано, Чернигов остается за Святославовым племенем, и Давыду в нем сидеть как старшему…

Давыд тихо охнул и осел на лавку, снизу вверх с радостью глядя на князей. А Мономах заговорил, глядя на оставшегося стоять Олега:

– Меньшому брату вашему, Ярославу Святославичу, мы отдаем во владение Муромо-Рязанские земли, поелику он оказался рачительным хозяином. Ему же Тмутаракань. Тебе же за смуту, за то, что поганых на Русь наводил, а со всеми князьями в поход на врагов земли не шел, отдаем Новгород-Северский, что во землях брата твоего.

Олег застыл, не в силах вздохнуть. Давид дернул его за полу, усаживая подле себя.

– Давиду Игоревичу мы оставляем Владимир-Волынский с пригородами, держать, как держал он до сего дня, – негромко продолжал Святополк.

– Меньшим же князьям Ростиславичам тоже выделяем наследство их – Галичскую волость. Пусть владеет Володарь Ростиславич Перемышлем, а Василько – своим Теребовлем. И пускай же никто на чужую волость не зарится и да держит каждый отчину свою, а вместе все – Русскую землю!

– Да будет так, – выпрямился Владимир Мономах. – А ежели теперь кто на кого помыслит и подымется на другого, то все мы должны встать на зачинщика совокупно, доколе обижен оборонен, а обидчик усмирен будет. И крест честной будет на него же!

Трое изгоев переглянулись – Василько с облегчением, ибо ничто не меняло его замыслов, Володарь спокойно, поскольку о другом и не думал, а Давид Игоревич с завистью и тревогой. Он видел, каким огнем загорелись глаза его соседей Ростиславичей, и чувствовал опасность для себя.

По знаку Мономаха вошел священник его Любечской церкви с двумя служками. Широко перекрестившись, он выслушал краткое уложение и благословил князей, благодаря за радение о Руси и напутствуя их на добрые дела. После чего поднял крест.

Первым встал для благословения Святополк Изяславич, как старший в роду. Подойдя, он поклонился, крестясь, поцеловал серебряный крест.

– Крест честной и вся земля Русская мне в свидетели, – сказал он. Следом за ним поднялся с места Владимир Мономах, тоже приложился к кресту. За ним вскочил порывистый Василько Ростиславич. Давыд Святославич набожно перекрестился, целовал крест долго, шепча благодарственные молитвы. Олег еле коснулся его губами, клятву пробормотал невнятно, так что даже священник нахмурился. Давид Игоревич все косил глазом на Василька и едва не промахнулся по кресту.

Потом был пир, устроенный Владимиром Мономахом в парадных палатах. Ради такого случая к гостям вышла Гита, жена Мономаха, с которой он не любил расставаться и часто возил за собой на ловы и в походы. Святополк, увидев красавицу саксонку, поджал губы: его Любава отличалась от нее разве что худым родом – ни статью, ни красой не уступала. Стало так стыдно, что мельком подумалось – соберись князья в Киеве, небось не вывел бы Любаву перед все: ми, застеснялся холопки.

На этом пиру, казалось, вкуснее должны были быть яства, крепче мед и иноземное вино, звонче и веселее песни гусляров, острее шутки скоморохов. Как-никак, большое дело сделали князья – обустроили Русскую землю. Теперь живи и радуйся!.. Но раз за разом опрокидывал в себя хмельное вино, не чувствуя вкуса, как горький пьяница, Олег, словно справлял поминки по мечтам о Чернигове и все ниже клонил полуседую голову. Василько сидел раскрасневшийся, румяный, как жених на свадьбе, гордился своими мыслями и о чем-то все шептался с братом Володарем, а тот согласно кивал – мол, исполню. Ближе к концу пира встал и вышел, извинясь перед Мономахом и прочими князьями, Васильков боярин Кульмей и более уже не воротился… Все это тревожно согревало и волновало Давида Игоревича. Ляхи и византийцы давно давали ему понять, что Василько опасен и должен исчезнуть. Но лишь теперь становилось понятно, что они правы. И кусок не шел в горло волынскому князю.

На другое утро князья разъезжались по своим пределам. Первым, еще на рассвете, куда-то спешно ускакал Володарь Ростиславич, оставив на брата большую часть дружины и казну. Уехали, не простясь, братья Святославичи. Василько же не спешил собирать вещи – дескать, ждет вестей от уехавшего по важному делу боярина Кульмея.

Давид Игоревич решил ехать со Святополком. В разгаре была осень, отшумела благодатная пора бабьего лета. Уже взошли озимые, убрали огороды. Вот-вот дойдет черед до льна, а там полюдье, за которым последует грудень, дождливый печальный месяц поздней осени, предвестник зимы, когда жизнь на Руси ненадолго замрет, ожидая, пока не подморозит и не встанет санный путь.

Веселое солнце светило с чистого неба. Дорога шла лесом, который хоть и стоял еще зелен, но уже мелькали тут и там первые желтые листья. Святополк Изяславич и Давид Игоревич ехали впереди, бояре того и другого за ними, далее, чуть поотстав, двумя рядами скакали отроки, за которыми на подводах везли княжеское добро. Последним тащился возок великого князя – Святополк иногда садился в него, если уставала спина.

Ехали молча, пока великий князь не обратил внимания на необычную мрачность волынского князя.

– Ты почто такой смурной, Давид Игоревич? – спросил он. – Аль на пиру перебрал?

– Нет, князь. Капли лишней я в рот не брал, – ответил тот, отлично ведая, что Святополк не любит пьяных и сам хмельным ни разу не был. – А только гложет меня печаль.

– Что так?

– Снем покоя не дает… Не кажется ли тебе, великий князь, что неправедно братья наши землей распорядились?

Святополк вспомнил братьев Святославичей – у Давыда отняли Смоленск в обмен на возвращение Чернигова, молодого Ярослава загнали к дикой мордве, гордому Олегу вообще дали какой-то захудалый удел, да еще во владениях старшего брата. Сам он остался без Новгорода, да и как великому князю ему дали мало – всего-то Киевскую землю с городами и пригородами. Более всего волостей у Мономаха – в каждом городе сидит его сын!

– Княже, – заговорил Давид, подвигаясь с конем ближе и через плечо оборачиваясь на бояр, – ты только глянь – тебя, великого князя, землями обделили, исконные твои владения на чужую сторону ушли. На снеме тебя никто не слушал, все в рот Мономаху смотрели. А придет пора – он и вовсе через твою голову указывать начнет. И уже начал!..

– Что? – встрепенулся Святополк, не веря своим ушам. Прежде чем ответить, Давид воровато оглянулся по сторонам, словно густой лес мог подслушать его слова.

– Слышали мои люди наверное, – зашептал он, – как сговаривался Владимир Всеволодович с соседом моим, Васильком Теребовльским, о том, как им вместе дела вершить на Руси. Ростиславичи от тебя далеко, слов твоих не слушают, живут сами по себе, ну а Мономах-то… сам, небось, ведаешь!..

– И о чем же говорили брат мой Владимир с Васильком Теребовльским? – тоже невольно понизив голос, спросил Святополк.

– Всего не перечислишь. – Давид не хотел сознаваться, что его люди вызнали слишком мало и многое оставалось домыслами его самого и говорилось от страха и зависти. – Известно лишь, что они войска собирают…

– Может, для похода на половцев?

– Коли так, тебя, как великого князя, спросили бы!.. Нет, свое у них на уме. Опасаюсь я, как бы не задумали они греховного дела. Боярин мой, Василь, своими ушами слышал, как Василько Теребовльский говаривал Мономаху: «Вот бы сесть на Волыни!», а тот ему отвечал: «Не торопись, даст Бог, еще сядешь во Владимире…» Истинно говорю, – Давид горячо перекрестился, достал из-за ворота маленький крест с мощами святого, поцеловал, – что задумал Мономах из Переяславля сесть в Киеве, а Василька во Владимир-Волынский посадить.

Святополк стегнул своего коня плетью, вырываясь вперед.

– Блажь и поношение! – воскликнул он. – Нипочем не поверю! Чтобы Владимир, брат мой…

Забывшись, он выкрикнул эти слова слишком громко. Давид Игоревич мигом оказался рядом, придержал повод княжьего коня, склоняясь вперед.

– Господом Богом молю тебя, князь, выслушай меня! – взмолился он.

– Есть у меня доказательства!.. Вот поведай мне – кто брата твоего, Ярополка, убил?

Святополк нахмурился. Тогда он сидел в Новгороде, воспитывал старшего сына Ярослава, когда дошла до него весть о смерти брата. Ярополк года два враждовал с тогдашним великим князем Всеволодом Ярославичем. Владимир, сын Всеволода, пошел на него войной, вынудил бежать, захватил его жену с малолетними сыновьями и мать, забрал себе его добро в Луцке и перевез знатных пленниц в Киев. Потом Ярополк воротился от ляхов, поклонился Всеволоду Ярославичу, тот и воротил ему Владимир-Волынский. Но еще прежде от него были отторгнуты и отданы трем братьям Ростиславичам червенские города – Перемышль, Шепонь, Теребовль и другие. Вернувшийся в свои права Ярополк хотел воротить волости, с этим он выступил вскоре к Звенигороду, пойдя войной на Ростиславичей. Но у тех были в войске Ярополка свои люди. Один из них, Нерадец, улучил миг и пронзил лежащего в возке князя мечом, после чего ускакал в Перемышль к Рюрику Ростиславичу – по всему видать, доложить, что дело исполнено.

– Я-то в ту пору сидел в Дорогобуже, мне чужая волость была без надобности, да ежели бы и так – то не меня, а Звенигород червенский воевал твой брат, – говорил Давид Игоревич.

– Но ведь не доказано, что Ростиславичи прямо замышляли убийство моего брата, – попробовал возражать Святополк, однако память упрямо подсказывала ему лик Ярополковой вдовы, немки Кунигунды и двоих ее сыновей. Отроки выросли и стали изгоями. Куда им идти, ежели стол их отнят?

– Не доказано, потому как на войне со всяким может беда случиться! А то, что Нерадец вскорости скончался, тебе что-то говорит? – продолжал волынский князь. – Не помог ли ему Рюрик уйти из жизни, чтобы тот не поведал миру, кто на самом деле его надоумил?.. Да сам посуди, князь! Сперва отец Мономахов, Всеволод Ярославич, отнимает у твоего брата волости, раздавая их Ростиславичам. Те убивают твоего брата – и сие им сходит с рук! Не потому ли, что сам Всеволод и Владимир Мономах уже тогда о власти на Руси задумывались и порешили убрать князей-соперников? Ведь после Всеволода Ярославича наследовать Киевский золотой стол должен был кто?..

– Ярополк, – осенило великого князя.

– Ярополк, брат твой старший! – закивал Давид Игоревич. – А он, не в обиду будь сказано, витязь был знатный! Весь Киев плакал на его похоронах, как и на похоронах отца вашего. Каким бы князем он стал! А за ним волость тебе наследовать, а там братья Святославичи. А Ярослав, меньшой из них, моложе Владимира годов на пятнадцать! Эдак до него и вовсе черед бы не дошел!.. Вот и начал он дорожку себе к Киеву расчищать! Брат твой убит, Святославичи объявлены изгоями, кто остался?

Яркий солнечный день померк перед глазами. Все оделось в серое покрывало. С болью сжалось сердце.

– Да неужто? – прошептал Святополк, не слыша своего голоса.

– Суди сам, великий князь! Луцк, отчина брата твоего, Ярополка, в руках Ростиславичей! Святославичи не скоро оправятся, а Червенский край богатый. Соль оттуда во всю Русь везут!.. Совокупятся они – Ростиславичи себе Волынь возьмут, а взамен помогут Мономаху на золотой стол сесть! Они уже сговаривались в Любече! Поторопись, князь, помысли о своей голове!

Святополк с усилием поднял голову, встряхнул волосами. Не верилось, не хотелось верить, что все так. Но как забыть гордость Владимира, его упорное нежелание называть его князем, его военные удачи и то остервенение, с которым он преследовал Олега Святославича – единственного сильного князя на Руси. Ростиславичам в Киеве не править, но коли получат всю Волынь, этого им окажется достаточно. А Василько столь же доблестный витязь, как и Мономах. Слава о его походах гремела за пределами Руси. Его боялись. А когда объединяются два сильных князя, всего можно ожидать.

Святополк не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы удержать стол, буде начнется война. Нет в князьях того почтения к Киеву, как было при отцах и дедах. Кинет клич Мономах – и за ним пойдут… Нет, надо его остановить! Самого Владимира убрать с дороги не получится – слишком силен переяславльский князь. Но вот лишить его союзника и заодно отомстить за убийство брата – это можно.

И все-таки что-то удерживало великого князя. Ведь это были лишь слова, сказать можно все что угодно!

– Погодь покамест, – промолвил он, несколько успокаиваясь, Давиду Игоревичу. – Посмотрим, что покажет время!

Волынского князя не обрадовали эти слова. Кроме того, что доносили ему бояре, он ведал кое-что об истинных замыслах Василька – их передавали послы угров, булгар и ляхов. Но про это не следовало знать великому князю, ибо все мы – орудия в руках сильных мира сего, и не стоит задумываться над чужими думами.

Миновало несколько дней, и стало ясно, что слова Давида оказались правдивыми. Василько Теребовльский собирал рать. В Перемышль и Теребовль стекались торки и берендеи, созывалось ополчение из пеших ратников. Сам молодой князь немного задержался на Руси во владениях Владимира Мономаха, но когда заканчивался месяц листопад, отправился домой, на Буг.

Давид все эти дни находился при Святополке. Он первым донес великому князю, что Василько спешит к себе домой с большим обозом и вскорости будет проезжать мимо Киева.

– Враг сам идет к нам в руки, – чуть не с порога закричал волынский князь, врываясь в горницу Святополка. – Мои люди видели его обозы на дороге!.. Решайся!

Святополк, по своему обыкновению, сидел над книгой. Стояла непогода, выезжать на ловы было нельзя, и он скучал, коротая время над чтением или беседами с еврееями-ростовщиками. Страдая душой о том, что за три года неурожаев и половецких набегов земля оскудела и казна почти пуста, он по совету Путяты Вышатича и самого Давида Игоревича свел знакомство с несколькими евреями-менялами и отдал им в рост серебро и немного золота. Услышав слова волынского князя, он поднял голову:

– Истинно ли так?

– Истинно! Поспешай, князь! Другого случая может и не быть!

Святополк вспомнил Василька Ростиславича – статный тридцатичетырехлетний красавец, с синими глазами и русыми кудрями до плеч, сильный, широкоплечий, шагавший легко и свободно, он всегда был готов улыбаться и равно радовался поцелую красивой женщины и сражению. Он чем-то напоминал Мономаха в молодости, и чем яснее вспоминал Святополк этих двух князей, тем яснее становилось – вместе они были силой, с которой не вдруг совладаешь.

– А ну как это правда? – прошептал он.

– Решайся, князь! – Давид схватил его за руку, сильно сжал. – Ежели не схватим Василька, ни тебе не княжить в Киеве, ни мне – во Владимире!

Святополк резко встал, вырвал руку. При свете свечи он вдруг показался выше ростом, чем был.

– Правду молвишь – Бог тебе свидетель, – сказал он Давиду. – Лжешь и завистью молвишь – Бог тебе судья!

Обернулся, перекрестился на икону в углу и вышел.

В восьмой день месяца груденя у великого князя были именины. В тот же день праздновали память Михаила-архистратига, и обоим князьям показалось небесным знамением, что за четыре дня до того Василько Теребовльский остановился под Киевом именно в Михайловском монастыре, где хотел помолиться святому Михаилу. Свой большой обоз и отроков он оставил в Выдобичах, куда потом и воротился после посещения монастыря. Поужинав в святой обители, молодой князь лег спать со своей дружиной, торопясь наутро пуститься в путь. В Переяславле его настиг гонец от Володаря – рати для военного похода на ляхов уже собраны и можно выступать в любой день. Братья не ведали, что ляхи прознали о приготовлениях и, опасаясь усиления Василька за счет Мономаховых войск, уже склонили на свою сторону Давида Игоревича Владимиро-Волынского.

В ту ночь только его стан спал спокойно. Давид Игоревич до третьих петухов жег на окне свечу и вглядывался в ночную тьму. Когда же начало светать, в двери его покоев стукнули условным стуком. Доверенный слуга, конюх Дмитр, приотворил дверь и впустил человека. На пороге стоял плотный моложавый лях, смотрел на князя холодно прищуренными глазами.

– Каково дело? – спросил он на плохом русском языке.

– Передай королю – назавтра его враг будет схвачен, – ответил Давид.