Текст книги "Дальняя командировка"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Значит, и будем осторожно. Лодку не раскачивать. Резких движений не совершать. Моторка нам ни к чему, далеко заплывать нет смысла. Славка мне объяснял, что ловить в такую погоду надо недалеко от берега. А я здесь видел весельную лодку, уверен, нам будет в самый раз. Или вы все-таки боитесь?

– Да нет. И народу много, если чего, помогут, – с отчаянной даже решимостью, вызывающей иной раз уважение у партнеров по рискованному делу, сказал Керимов.

– Оружие-то оставили бы на берегу, – посоветовал Турецкий, заметив, что карман пиджака прокурора оттягивает какая-то тяжесть.

– Да я привык, – небрежно отмахнулся Керимов и зачем-то переложил пистолет из пиджака в задний карман брюк.

«Ну твои дела», – усмехнулся про себя Александр Борисович.

Они отплыли на глубокое место, забросили снасти, которые им наживил и выдал Гоша. Он же и показал, куда примерно надо стать на якорь. Все порывался сам с ними поплыть. Но это не входило в планы Турецкого.

Прошло минут двадцать – клева не было. Зато зазвонил мобильник. Грязнов сообщил, что закончил и может соответствовать.

Александр Борисович поднялся в лодке, аккуратно засунул телефон в целлофановый пакет, перетянул резинкой – и все это демонстративно, на глазах у Керимова. Затем спрятал его обратно в карман и стал махать рукой.

Его заметили. Донеслось:

– Что у вас? – Это кричал подполковник Затырин.

Сложив ладони рупором, Турецкий крикнул:

– Можно посылать за Грязновым!

– Понятно! – закричал в ответ Затырин.

А дальше произошло нечто неожиданное. То ли Керимов неловко повернулся в лодке, то ли оступился, садясь, Турецкий, но лодка резко накренилась набок, едва не зачерпнув низким бортом воду. Пытаясь сохранить равновесие, оба неопытных рыбака ринулись на противоположный борт, после чего лодка резко накренилась сообразно с их движением… и перевернулась.

Керимов успел только выдавить из себя визг, похожий на «тону», ушел с головой под воду, но тут же выскочил и начал лихорадочно и неумело цепляться за скользкое днище перевернутой лодки. Турецкий поднырнул под него, подхватил, дернул вниз, тут же вытолкнул вверх и, умело изображая захлебывающегося, не умеющего плавать человека, стал давать советы.

– Надо сбросить ботинки… Брюки – тоже… Продержимся… Нас спасут… Давайте помогу…

При этом он тоже одной рукой царапал скользкое днище, а другой придерживал прокурора за шиворот, пока тот, ничего не соображая, дрыгал ногами, скидывая ботинки, а потом расстегивал ремень брюк.

Вода была холодной, но не до такой степени, чтобы человек сразу окоченел. Нормальная в принципе водичка, градусов до тринадцати – вполне терпимо. Продолжая делать вид, будто он сам захлебывается, Турецкий не отпускал действительно беспомощного Керимова, который готов был вполне натурально уже пустить пузыри, и при этом успевал подсказывать прокурору, что делать.

– Вы не колготитесь, не нервничайте, просто положите обе ладони на днище и попытайтесь как бы прилипнуть к нему, а я поддержу насколько смогу. Сейчас нас спасут. Вон, я вижу, катер уже завели. Несколько минут продержитесь.

Но Керимов, похоже, впал в ступор и ничего не понимал, не слышал. Он продолжал лихорадочно колотить руками по воде, теряя силы и осложняя задачу Турецкому. И тогда Александр Борисович, дернув прокурора за шиворот, снова хорошенько окунул его с головой и потащил, барахтающегося, к носу перевернутой лодки, где выступала балка киля. За нее Турецкий и ухватился, держась «из последних сил» и подняв голову беспомощного Керимова над водой, чтобы тот и в самом деле не захлебнулся, пока к ним не подошел катер.

Гоша кинул с борта веревочную лестницу, сам свесился и протянул обе руки Турецкому. Но Александр Борисович передал ему, что называется, из рук в руки воротник пиджака прокурора. И совместными усилиями – сверху и снизу – они приподняли и перевалили тяжелое тело несопротивляющегося Керимова через борт. Сам Турецкий спокойно поднялся по веревочной лестнице и первым делом достал из кармана мобильник – вода в пакет не попала. А за удостоверение, плотно запечатанное в целлофан, он не беспокоился. Как и за пистолет, находившийся в кобуре под мышкой.

Тем временем Гоша подцепил багром лодку, вытащил веревку, привязанную к ее носу, на которой был якорь, и закрепил на корме катера.

– Погоди, Гоша! – крикнул Турецкий. – Надо бы как-то отметить это место. По-моему, у прокурора в кармане брюк был пистолет. Это ж табельное оружие!

– А кто нырять-то захочет? – возразил Гоша, с неприязнью поглядев на прокурора, который лежал на палубе навзничь, в пиджаке и трусах, и бессмысленно открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба. – Ну найдем как-нибудь.

– Лодка ж на якоре, я бы тут ее пока и оставил. Она никуда не уплывет.

– Тоже верно, – согласился Гоша, кинул якорь лодки в воду и посоветовал Турецкому: – Вы сняли бы мокрое, спустились в кубрик, ветрено, простудитесь.

– Это само собой, сейчас стаканчик рвану и погреюсь у огонька… Иннокентий Мурадович, ну как вы? Отошли малость?

– Да, кажется, – неуверенно ответил тот и стал тревожно ощупывать себя, обнаружив, что оказался без брюк. – Ой, а что это?

– Вы о чем? Ах, про брюки? Да вы бы утонули, если б вовремя не избавились от них. Вместе с ботинками. Там они, – показал Турецкий на дрейфующую перевернутую лодку. – Наверное, можно будет потом достать. Только вот нырять в холодную воду вряд ли кто согласится. Разве что позвать водолаза. А кстати, Гоша, вы ж сейчас отправитесь за Вячеславом Ивановичем, вот и озаботились бы. Там на пристани наверняка есть водолаз среди спасателей. Нехорошо ведь, правда? Прокурор личное оружие утопил. Вместе со штанами. Достанут, Иннокентий Мурадович, не сомневайтесь. Еще брючата какие-нибудь вам добыть бы сейчас… У вас тут нет, Гоша? Ну не ходить же прокурору без порток!

– Сейчас посмотрим, – вдруг с ухмылкой согласился Гоша. – Наверняка найдем…

В рундучке обнаружились парусиновые брюки, правда заляпанные высохшими белилами, но хоть что-то. Нашлась и временная обувь – высокие рыбацкие сапоги с ботфортами. В общем, вид был уморительный. Гоша, чтобы не расхохотаться, отворачивался, а Турецкий мужественно сдерживался. Прокурору же было не до смеха. Он наглотался воды, его качало и подташнивало. И, пока катер бежал к берегу, он беспомощно висел на поручнях, свесив голову и пытаясь освободить свой желудок. Вот ведь жалость какая! Атак хорошо закусил! И все теперь рыбам…

Обсуждение происшествия на воде вылилось в целую дискуссию. Каждый считал своим долгом дать правильный совет, как следовало себя вести, когда лодка перевернулась, каждый сочувствовал, особенно прокурору, утопившему штаны вместе с пистолетом, но за их речами Турецкому слышалось сдерживаемое торжество: мол, так вам и надо.

Сам Александр Борисович, исключительно в целях профилактики, махнул полный стакан водки, чем вызвал очередной прилив веселья у участников банкета. Находчивый шашлычник, исполнявший разнообразные поручения своего руководства, протянул веревку над мангалом, и на ней Турецкий вывесил свои куртку и брюки. А вот Керимов категорически отказался от радикального средства лечения – его трясло так, что зуб на зуб не попадал. В общем, посадили его рядом с мангалом и накрыли со спины куском брезента.

А катер тем временем ушел за Грязновым.

4

Вячеслава Ивановича, прибывшего к месту проведения пикника, Турецкий встретил уже совершенно сухой, но насквозь пропитанный неистребимым шашлычным духом.

Не стал Александр Борисович разочаровывать Гряз– нова, когда остальные восторженно и не совсем трезво живописали его подвиги на воде – ну о том, как высокий гость, сам не умея плавать, в буквальном смысле героически спасал тонущего прокурора. Все ж своими глазами наблюдали с берега! Турецкий не опровергал почтительных словоизлияний в свой адрес, как это и подобает скромному герою. А Грязнов только удивленно и сочувственно покачивал головой и старался не смотреть на друга, ибо не был уверен, что выдержит его взгляд и не расхохочется. И еще он никак не мог найти ответа на вопрос: зачем Сане, который еще в конце восьмидесятых годов на спортивных соревнованиях по плаванию среди сотрудников правоохранительных органов столицы всегда занимал призовые места, было демонстрировать сейчас свое неумение держаться на воде?

Однако что бы там ни было, а раз дело сделано, значит, так было нужно, и Саня в конце концов все объяснит. Но приехал сюда Грязнов вовсе не за этим. И уж тем более пить и гулять в этой компании он также не собирался. Слишком свеж еще был в памяти «базар» с Прапорщиком и рассказ Гали Романовой о том, как ее схватили бандиты и что обещали с ней сделать, если она не расскажет, зачем прибыл сюда генерал Грязнов и что он уже знает.

Этим бандитам сильно повезло в том смысле, что они сами не приступили к допросу с пристрастием, а оставили дело до прибытия подполковника Затырина, который хотел лично разобраться с секретной сотрудницей московского генерала. Причем собирался сделать это так, чтобы после разборки от нее и следов никаких не осталось. Это Гале совершенно серьезно сообщили все те же бандиты, доходчиво объяснив, что ей придется очень постараться, чтобы вымолить себе жизнь у подполковника. Пугали, скорее всего, но сам факт тесного сотрудничества уголовников и начальника РУВД был примечателен. Вот на этом и собирался теперь сыграть Вячеслав Иванович. На понимание Александра Борисовича он рассчитывал без сомнений, зная, как умеет Турецкий мгновенно схватывать ситуацию.

И вот наступил, как говорится, момент истины.

Грязнова дружно пригласили к столу, чтобы он отведал шашлыку – мастер подал очередную порцию дымящегося мяса на длинных, как шпаги, шампурах. Даже подсохший прокурор под брезентовой накидкой решил покинуть насиженное место у огня и перебраться к столу, что было встречено веселыми, хотя и несколько солеными, шутками. Но Вячеслав Иванович стал официально строг.

– Не знаю, господа, нехорошо, наверное, получится, если гость, приехавший к застолью, вместо того чтобы поблагодарить гостеприимных хозяев, объявит им о том, что один из них должен быть арестован? А вы как считаете?

Мертвая тишина была ответом.

– Не совсем понятно выражаетесь, – с трудом наконец процедил мэр.

– Да чего уж непонятного-то, Савелий Тарасович? – морщась, будто речь зашла о чем-то непристойном, сказал Грязнов. – Все тут нам всем в высшей степени ясно… Я вот прочитал с полсотни заявлений… Сотрудницу свою у бандитов отнял… И знаете, на ком, оказывается, все сходится? – Грязнов всем телом повернулся к подполковнику Затырину, красное лицо которого теперь стало вообще багроветь. – На вас, Павел Петрович. Люди подробно описывают зверства ваших сотрудников. Массовые изнасилования, избиения, вышибание признаний за не совершенные ими преступления. Словом, сплошной произвол.

– Да неужто? – «искренне» изумился Турецкий.

– К моему глубокому сожалению, Александр Борисович, – тяжко вздохнул Вячеслав Иванович и достал из кармана диктофон с улиткой наушника на проводке. – Вот, господа, не хотите послушать допрос Солдатенкова и его бандитского окружения?

– Но как же можно обвинения бандита, уголовника, в отношении руководителя районной милиции и всеми нами уважаемого человека с поразительной легкостью принимать на веру? – возмутился мэр.

Народ неразборчиво загомонил. Турецкий наблюдал за чекистом. Тот сделал вид, что тоже не разделяет точки зрения генерала, но, почувствовав на себе прямой взгляд Турецкого, скользнул по нему глазами и скромненько этак отошел в сторонку. Мол, я не я, и хата не моя.

– А я что, сказал, будто верю каждому слову бандита? Александр Борисович, разве я прямо так и сказал?

– Нет, Вячеслав Иванович, я от тебя таких слов не слышал, – охотно подтвердил Турецкий.

– Вот и я удивляюсь, откуда Савелию Тарасовичу могли прийти в голову столь нелепые обвинения в мой адрес?

– Может быть, они столь же нелепы, как и ваши? – наивно спросил маленький судья, сделав наивные глазки.

– К сожалению, Антон Захарович, не могут быть. И это не мои досужие домыслы, а факты, причем зафиксированные официальными органами.

– Кем? Когда?! – с еще большим возмущением воскликнул мэр.

– Кем, спрашиваете? Судебно-медицинской экспертизой. Когда? Да вот после происшедших событий. По горячим следам.

– Слушайте, какая экспертиза? Где вы ее производили? – не унимался мэр.

Вячеслав Иванович с улыбкой выслушал его и заметил:

– Во-первых, не я, а пострадавшие. А во-вторых, мне кажется странным, Савелий Тарасович, что вы волнуетесь так, будто это дело касается лично вас, напрямую, то есть непосредственно, в то время как подполковник молчит словно в рот воды набрал.

– Ты все напутал, Вячеслав Иванович, – вмешался Турецкий. – Это не он, это Иннокентий Мурадович набрал.

– Я не в прямом смысле сказал, а в переносном.

– Ах вон ты о чем?..

Они старательно изображали из себя недалеких служак, вынужденных принимать неприятные решения. Но

Турецкий размышлял, для чего нужно Славке в данном случае явно вызывать огонь на себя? Или появилось то, о чем ему, Александру, еще неизвестно? И тогда он, принимая удар, тем самым развязывает Турецкому руки?

– Ну не желаете, господа, слушать – и не надо. Я и сам мало удовольствия испытал, честно вам заявляю. Особенно тот момент, когда эти уголовники, как вы, Савелий Тарасович, совершенно справедливо выразились, сообщают моей сотруднице, что ее захватили по прямому указанию, – показал Грязнов пальцем, – Павла Петровича, а затем подробно рассказывают о том, что он с ней станет делать, если она не расколется. Ну ему, я понимаю, понятно уже, что мы отчасти и по его душу прибыли. А им-то, бандитам, зачем? Ни они нам, ни мы им не нужны. Так в чем же дело? В общем, скажу вам честно, господа, не стал я ломать себе голову, а позвонил Ивану Христофоровичу и обрисовал ситуацию. А затем предложил, что для пользы дела, то есть во избежание помех в дальнейшем расследовании, нам надлежит приостановить, скажем так, деятельность подполковника Затырина, временно освободив его от занимаемой должности и отправив под домашний арест. И взяв подписку о невыезде. Ну а дело о соответствии подполковника занимаемой им должности необходимо передать для служебного расследования в Главное управление собственной безопасности МВД РФ. Генерал Седлецкий полностью со мной согласился. О чем я вам, господа, и сообщаю. Можете лично проверить, кто сомневается. Постановление об этом, подписанное начальником ГУВД области, вас ожидает, господин подполковник, в вашем кабинете. А мне вы можете прямо сейчас сдать ваше личное оружие и служебное удостоверение.

Затырин из багрового сделался бледным до синевы. Гневным взглядом уперся он в Грязнова, который не демонстрировал никаких попыток силового решения этого вопроса, и собрался что-то ответить, наверняка в резком тоне. Но Вячеслав Иванович, по-простецки взъерошив рыжие волосы на затылке, будничным тоном опередил его:

– Давайте, Павел Петрович, не будем затягивать, для вашего же спокойствия.

Затырин положил пистолет и удостоверение на стол и сделал шаг в сторону. Грязнов взял и не глядя сунул их в свой карман.

–Да, Саня, – сказал он таким тоном, что все остальные не могли не обратить на это внимания, – я ж еще один вопрос с генералом решил. Спрашиваю у него: а где сейчас находится командир ОМОНа? Надо, мол, его срочно допросить. Уж очень много к нему накопилось у нас вопросов. Ну Иван и отвечает: сейчас прикажу узнать и перезвоню. И знаешь, что, оказывается, выкинул этот Умаров Умар Закирович? В бега подался! Ох, чует кошка, чье мясо съела! Я сразу сообразил, Саня! Откуда известно? – спрашиваю. А генерал отвечает: «Да уж третий день ни на службе, ни дома не появляется. А эти олухи доложить боялись, все, понимаешь, ждали чего-то?» А чего? Когда рак на горе свистнет? Так он уже давно свистнул. Ну и говорю, что, раз, мол, такое дело, немедленно объявляем его в федеральный розыск. И официально предлагаю Ивану все необходимые данные на этого майора срочно отправить в Москву, в министерство. Не первый ведь в нашей жизни случай, верно? Многим такой поворот дела мозги вправлял, я правильно мыслю?

– Абсолютно с тобой согласен. А заодно, думаю, и остальным хорошим уроком будет.

– Ты имеешь в виду кого-нибудь конкретно, Саня? – с наивным видом спросил Грязнов.

, – Да тут и конкретно, и абстрактно, если кому-нибудь придет шальная идея смыться, хотя бы на время, пока все утихнет. Но я уверен, что не утихнет, Слава. А ты как считаешь?

– Ох не утихнет, – горестно вздохнул Грязнов. – В общем, уже сегодня мы этого Умарова объявили в розыск. Посмотрим, куда он от нас денется. Ну да ладно, это все частности. А я, видит бог, господа, не хотел портить вам настроение. Так что мы с Павлом Петровичем, пожалуй, поедем, нам еще предстоит длительная беседа, а вы уж извините… Да, Александр Борисович, – Вячеслав Иванович повернулся к нему, словно забыл сказать о самом главном, – по опыту почти профессионального рыболова могу тебе заявить, что в эту погоду и в данное время суток хорошая рыба клевать не будет. Поэтому ты с нами или как?

– Да, видимо, в таком случае тоже придется извиниться перед хозяевами… – с сожалением ответил Турецкий. – Но ты считаешь, точно не станет клевать, да?

– Сто пудов не станет.

– Ну что ж, тогда, господа, разрешите и мне откланяться. – Турецкий отдал всем общий поклон и отдельно помахал ладонью чекисту: – Рашид Закаевич, вы о моей просьбе не запамятовали?

– Помню, – кивнул тот.

– Телефончики ваши для связи оставьте, пожалуйста.

– Ах да-да, – «вспомнил» чекист.

На бумажной салфетке он записал два номера своих телефонов – городской и мобильный – и отдал Турецкому.

– А вы, Иннокентий Мурадович, как себя чувствуете? – не мог не поинтересоваться Александр Борисович напоследок, складывая бумажку с телефонами и пряча ее в карман.

– Все в порядке, – закивал и тот.

– Ну и славненько. Извините, Савелий Тарасович, что не успел до конца воспользоваться вашим гостеприимством. Надеюсь, все у нас впереди.

И они втроем – с Затыриным, который невольно оказался между Грязновым и Турецким, – пошли к катеру.

– Что так скоро? – спросил Гоша.

– Дела, – коротко ответил Грязнов и спросил у него: – Если мы каюту вашу займем, ничего? Уединиться надо.

– Какой разговор? – ухмыльнулся Гоша, с недоверием посматривая на подполковника, которого заметно покачивало. Но явно не от выпитого.

Впрочем, усевшись в небольшой каюте, Затырин словно бы почувствовал себя увереннее. Точнее, стал наглеть. Даже лицо порозовело и вскоре стало приобретать привычный красный цвет. Но краснота стала сменяться бледностью, когда Грязнов включил свой диктофон и послышалась речь…

Турецкий слушал запись с большим интересом. Подполковника не щадили ни Солдатенков, ни его подручные, похитившие Галку. Как они его только не называли! Козел, пожалуй, было самым ласковым и безобидным словом. Но особенно неожиданным для него, как, впрочем, и для Турецкого, было признание Прапорщика о том, что Затырин, с которым он тайно, по просьбе подполковника, встречался в собственном ресторане на набережной, заказал ему развлекательный центр и два магазина, принадлежавших Теребилину и Сороченко, а также несколько иномарок их дружков-приятелей. Номера подполковник сам продиктовал по списку, который достал из собственного кармана. А когда задание его было выполнено, то есть ночные пожары уничтожили дотла указанные объекты, как и договорились на стрелке, милиционеры этого сучьего потроха замели нескольких братков. Он обещал для понта подержать их пару дней на киче и откинуть за отсутствием доказательств. А сам, оказывается, развел, как последняя б…

– Чушь собачья… бред… да врут, твари! – цедил сквозь зубы растерянный подполковник, еще, видимо, не нашедший для себя способа защиты. Но именно по такой его реакции и поняли Турецкий с Грязновым, что законник ничего не соврал.

И по поводу Гали Романовой так же по-своему подробно и красочно рассказал Солдатенков.

Мол, Затырину стало известно от своих стукачей, что эта шмара из московской ментовки ходит здесь ночью по домам и шьет на Затырина дело. Ее надо было тихо заныкать и передать подполковнику. А тот собирался сам устроить с ней разборку и потом отдать пацанам, чтоб те, когда она им надоест, сыграли ей «популярный отходняк», то есть закатали в бетон. Вот сегодня как раз вечером и собирался Затырин подъехать к Прапорщику для базара со шмарой, да Грязнов поломал все планы.

– Клевета! – попытался продемонстрировать свое крайнее возмущение Затырин.

– Ну как же это может быть, чтоб и Солдатенков, и его братки клеветали на вас совершенно одинаково? И кто вы для них? Вы чего, подполковник, за идиотов нас держите? Или полагаете, что мы стали бы дожидаться, когда вы начнете свои издевательства, подобные тем, что устраивали ваши сотрудники в подведомственном вам управлении, и брать вас на горячем? Да мне психика Романовой важнее всех ваших оправданий! Тем более что ни одному вашему слову я не верю.

– Тогда я вообще отказываюсь отвечать на ваши вопросы, – как бы подвел итог Затырин и отвернулся к крошечному иллюминатору, за которым бежала река.

– Ничего-то у них не получится, да, Саня?

– Факт не получится. И знаешь, Славка, почему? Потому что они сами же и сдадут нам его, когда конкретно осознают, что им уже крепко припекает задницы. Они еще думают, что пронесет, что губернатор их защитит или тот же Седлецкий собственным авторитетом прикроет. А того не знают, что известно нам, – вот в чем их главная стратегическая ошибка. Впрочем, они и в тактике слабаки.

– Ну ты даешь, Саня! – засмеялся Грязнов. – «Стратегия»! «Тактика»! Да откуда им в этой деревне и знать– то такие слова? Я ж говорю, у них тут все «типа конкретно» – начистить рыла, отхарить девок, устроить групповуху, замочить, закатать в бетон… Простой народ… Что мэр, что судья, что прокурор, что этот вот… Хозяева положения, понимаешь! А простой человек для них – вошь недобитая. Как ты там про мыша с котом говорил?

– Отольются кошке мышкины слезки, ты про это?

– Во-во!.. Сейчас придем в город, этого для начала доставим в управление, чтоб все было по закону, зачитаем ему постановление, а потом под охраной отправим домой.

– Я б и телефоны у него отключил, и сотовые забрал, – посоветовал Турецкий. – Чтоб сидел как на острове в ожидании цунами.

– Ага. А мы с тобой тем временем с его архаровцами поговорим по душам. С сержантом этим, с другими. С тем экипажем, с дежурными. Я уже дал команду всем нашим сотрудникам быть наготове, ты не возражаешь?

– Все ты, Слава, правильно сделал. А у меня на сегодня еще вот какие планы. Я хочу попозже, ближе к вечеру, навестить прокурора. Посмотреть, как живет человек, на что – при его-то зарплате. Опять же то прекращенное производством «автомобильное дело» хочу с ним обсудить. Мой Володя только копнул его, и там сразу столько всякого посыпалось! Ведь шили на живую нитку, явная заказуха, но, видно, сообразили, что влезли не в свой огород и можно схлопотать по роже… Или им кто то вовремя подсказал.

– Может, не будем при нем? – Грязнов выразительно кивнул на подполковника, сидевшего с безучастным видом и тупо глядевшего на свои руки.

– А он уже отыгранный материал, – небрежно отмахнулся Турецкий. – Да и что он может теперь передать? Нам же про них фактически все известно.

– Я насчет дела об этих ворованных иномарках. Прапорщик тут тоже кое-что наговорил. Есть и в магнитофонных записях, и в протоколе. Там, оказывается, одним из главных фигурантов проходил знаешь кто?

– Ну интересно!

– Сынок здешнего губернатора, Виктор Григорьевич Кожаный. Вот в чем весь компот. А сам Григорий Олегович ради спасения собственного чада сюда приезжал и имел длительные беседы со всеми руководителями правоохранительных ведомств. После чего дело сначала приостановили, а потом и вовсе прекратили – понял, какой расклад?

– Ну дают!

Оба, не сговариваясь, посмотрели на подполковника, старательно сохранявшего внешнюю безучастность, но внутренне напряженного до такой степени, что это становилось заметным любому постороннему взгляду. А показалось им, что при упоминании имени губернатора в глазах Затырина плеснулось какое-то мстительное, жестокое торжество.

Грязнов с Турецким переглянулись, и Вячеслав заметил:

– У них тут вообще, Саня, много интересного, не соскучишься.

– Так не за тем и приехали, чтоб скучать…

На пристани выгрузились. Их встретил Володя Яковлев – на машине. И сразу отправились в районное управление внутренних дел. Там подполковник передал Грязнову все хранившиеся у него в сейфе документы, которые касались драматических событий в Воздвиженске. Затем он же, по указанию Грязнова, приказал вызвать для проведения допросов патрульный экипаж сержанта Степана Малохоева, а также участкового уполномоченного, майора милиции Сенькина.

Кроме того, Турецкий потребовал от подполковника, чтобы тот пофамильно назвал всех своих сотрудников, которые участвовали в «профилактических мероприятиях». И оказалось, что за малым исключением были задействованы фактически все. А исключением являлись либо больные, либо находящиеся в отпусках. Вот так было поставлено дело! Ну и еще вызван отряд областного ОМОНа – для поддержки и более жесткого решения возникающих проблем – свои не успевали справляться. А приказ применить оружие подполковнику хватило ума все-таки не отдать. Что он и считал сейчас, пожалуй, основным своим оправданием.

И вот уже после этого Вячеслав Иванович зачитал приказ о временном отстранении Затырина от должности начальника РУВД, подписанный генералом Седлецким – заставил его таки сделать это Грязнов, как тот ни упирался, а Турецкий отобрал у подполковника подписку о невыезде, после чего они и отправили его, в сопровождении Яковлева, под домашний арест. Проделана эта операция была, что называется, гласно, при свидетелях, коими являлся дежурный отдел районного управления милиции.

У Турецкого возникло ощущение, что Павел Петрович странным образом как бы смирился с происходящим, но это смирение было не искреннее, а скорее показное. Мол, я, так и быть, сейчас промолчу, но вы сами, господа приезжие, еще не понимаете, чем это для вас все кончится. Впрочем, вполне возможно, он еще и не осознал до конца того обстоятельства, что его сдали свои же. Александр Борисович и Володю Яковлева предупредил, чтобы тот был предельно внимателен и осторожен с подполковником. Тот ведь в таком «состоянии души» может тоже, подобно тому же Умарову, в бега удариться.

Капитан милиции Яковлев должен был проводить Затырина домой и по дороге еще раз ненавязчиво напомнить ему, чем могут грозить любые несанкционированные, а также, возможно, чисто импульсивные действия подполковника, которые способны причинить вред дальнейшему расследованию.

Затырин, похоже, ушел в себя. Видимо, он все еще никак не мог понять, почему Иван Христофорович сдал его? Как же тот мог? Разве генерал не понимал, что начальник РУВД, когда его припрут к стенке, обязательно будет вынужден назвать имена тех, кто отдавал ему распоряжения действовать жестко? Опять же по чьему распоряжению прибыл ОМОН? И первыми среди тех, кого будет вынужден теперь сдать и Затырин, станут Кожаный, Седлецкий, мэр Гузиков! Ну а уж о Слепневе с Керимовым и говорить нечего, те постоянные подпевалы мэра, что тот скажет, то и сами талдычат. И таким образом, получается, что все они как бы нашли крайнего – его, Павла Петровича, на которого и хотят теперь списать все собственные грехи? Нет, не выйдет у них этот номер! И он, Затырин, не намерен брать на себя чужую вину. В конце концов, ему приказывали, а он только четко исполнял их распоряжения.

Странно, что Умаров, майор этот, умный же, показалось, мужик, зачем-то в бега подался. Чего испугался– то? Ведь судить надо не дисциплинированных исполнителей, а тех, кто отдавал преступные приказы!.. Или Умаров знал больше, чем он, Затырин? Непонятно… А ведь как они славно тогда посидели на даче подполковника, пока их парни шерстили публику. И меньше всего они думали о каких-то там превышениях. ОМОНу ж не прикажешь действовать аккуратно! Само его присутствие уже указывает на возможные превышения, а как же, так воспитаны, того от них требует и обстановка. А кому не нравится, так не лезь, не нарушай, не вызывай нарочно огонь на себя… Ничего, не впервой, мы еще повоюем…

Видимо, эта мысль и успокоила отчасти подполковника – так, вероятно, представлял бы себе ход его мыслей Турецкий, если бы он внимательно понаблюдал за метаморфозами Павла Петровича – от ярости и полного отчаяния до подозрительного спокойствия, сопровождаемого мстительными ухмылками. Но его заботило совершенно другое. Перед ним лежал списочный состав управления внутренних дел с доброй сотней фамилий. И с каждым предстояло провести жесткий допрос. Это не по силам одному человеку, да и двоим тоже, поскольку в связи с побегом командира ОМОНа работу с его кадрами, «отличившимися» в Воздвиженске, собирался взять на себя Вячеслав Иванович, который наверняка заберет с собой Володю Яковлева. А вызывать сейчас дополнительные следовательские силы из Москвы не хотелось. Хотя, видимо, придется. Надо посмотреть, как пойдет дело.

5

Первым прибыли сержант Малохоев и рядовые Быков и Чуркин.

На физиономиях двоих из них еще видны были не совсем зажившие следы «боевых шрамов», как хотели бы они сами видеть свои ссадины. Между прочим, до сих пор их шрамы в официальных документах квалифицировались врачами именно так – пострадали от действий преступных элементов, оказавших жесткое сопротивление при задержании. Кроме того, в заключениях судебного медика отмечались многочисленные ушибы по всему телу, жалобы на головную боль и тошноту, то есть все признаки средней тяжести сотрясения мозга. И вообще, если исходить из этих заключений, следовал логический вывод, что по телам опрокинутых на землю милиционеров прошла как минимум толпа разъяренных преступников. А на самом деле их было всего двое. И не преступников, а нормальных людей – безоружных, трезвых и не очень даже сильных физически.

Они, эти двое – Сороченко и Теребилин, – тоже были вынуждены обратиться к врачам, но уже в областном городе, где у них и были зафиксированы следы избиений. И эти материалы были также приобщены к делу о произволе и бесчинствах сотрудников правоохранительных органов в городе Воздвиженске.

Но конкретно о бизнесменах сейчас вопрос не стоял, а с этими «бойцами» Турецкий, Грязнов и Поремский договорились провести допросы одновременно, максимально жестко и с каждым отдельно. Они, конечно, уже давно между собой договорились, что надо сообщать следствию, а о чем молчать. Но взаимный договор, да еще с подачи начальника, – это одно, а вот когда упрямый следователь начнет мотать тебе душу опасными вопросами, ответа на которые тебе никакой Затырин просто не может уже подсказать, – тут совсем другое дело. И еще неизвестно, кто из них и сколько сумеет продержаться, защищая заранее отработанную версию.