Текст книги "Кто стреляет последним"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Во время очередного обхода, примерно за полчаса до полуночи, патрульный увидел неподалеку от коттеджа Барсукова красную «девятку». В машине никого не было. Решив, что к Барсукову или к его соседям кто-то приехал в гости и припозднился, он на всякий случай записал номер машины и двинулся дальше. А через полчаса, примерно в 0.05, прогремели три выстрела: сначала один, через несколько секунд – еще два, подряд.

Убийца, скорее всего, прятался за гаражами, ожидая возвращения Барсукова. Когда его джип вкатился в гараж, он проскользнул следом за ним и, едва Барсуков вышел из машины, в упор выстрелил ему в голову. Когда Барсуков упал, произвел еще два выстрела – для верности. Ворота в гараже Барсукова были не как у всех, они не раскрывались, а поднимались вверх нажатием кнопки. Убегая, убийца нажал вторую кнопку, и ворота закрылись. И когда на звук выстрелов выбежала жена Барсукова и соседи и подоспел дежурный милиционер, они сначала даже не поняли, что произошло, увидели лишь, как быстро уехала какая-то машина. И только когда кто-то догадался нажать верхнюю кнопку, открылось леденящее зрелище: возле машины лежал хозяин джипа с размолотой пулями головой.

Номер красной «девятки» сразу же был передан всем патрульным машинам и постам ГАИ, но было уже поздно: минут через сорок «девятку» обнаружили брошенной на одной из окраинных улиц Иркутска. Очевидно, выскочив из нее, убийца тут же тормознул такси или частника и уехал в город. Как выяснилось немного позже, машину угнали от ночного клуба «Бирюсинка», хозяин обнаружил пропажу и заявил в милицию, лишь выйдя из клуба во втором часу ночи.

Протокол осмотра места происшествия и показания свидетелей были изложены убогим канцелярским стилем, но были скрупулезно подробными, не было упущено ни одной мелочи, а в конце концов от протокола большего и не требовалось.

– «Девятку» проверили на дактилоскопию? – спросил, дочитав, Турецкий.

– Обижаете, Александр Борисович, – ответил Мошкин.

– А на дверях гаража?

– А как же!

– Были отпечатки?

– На руле – смазанные. Хотел стереть, видно, но – впопыхах. А на кнопке, я вам доложу! Как нарисованный большой палец.

– По картотеке проверили? Москву запрашивали?

– Дак когда? – удивился Мошкин. – Выходные же были.

Похоже, в Иркутске в выходные вся жизнь останавливалась, как стоп-кадр.

Софронов и Косенков тоже дочитали следственные документы и вернули Мошкину.

– На грани фола работали, – заметил Софронов. – Угнать, выждать, убить, вернуться. В любом месте могли проколоться.

– Однако не прокололись, – отозвался Турецкий.

– Машина у него была служебная или своя? – спросил Косенков.

– Своя, – ответил Мошкин. – Служебные у него «Волги». А джип – свой, он любил сам ездить.

– «Гранд-чероки», – повторил Косенков. – Крутая тачка. Даже подержанный стоит тысяч пятнадцать баксов.

Прокурор усмехнулся:

– Стал бы он ездить на подержанном! С нуля, прямо из Штатов доставили.

– А новый – все сорок, а то и пятьдесят штук.

– Какая зарплата у генерального директора? – заинтересовался Турецкий.

– Кто сейчас может это знать! Коммерческая тайна. Можно, конечно, и выяснить. Не маленькая, я думаю, – ответил прокурор.

– Наверняка не маленькая, – согласился Турецкий. – Но вряд ли такая, чтобы на нее можно было купить джип за пятьдесят тысяч долларов.

– Я понимаю, о чем вы подумали. Такая мысль мне тоже в голову приходила. Мы не упускаем из виду этот завод. Все вроде бы чисто. Однажды попробовали копнуть поглубже – нам по рукам дали. И крепко.

– Кто? – спросил Турецкий.

– И наши. И из Москвы был звонок: не дергайте попусту человека, работает завод – и пусть работает.

– Из Москвы кто звонил?

– Замминистра Цветмета. Они вместе с Барсуковым еще в обкоме работали. Я же говорю: у него все было схвачено.

– Понятно. – Турецкий поднялся. – Спасибо за информацию. Нам пора, у нас сегодня дел – выше крыши. Ивана Степановича нам в помощь дадите?

– Охотно, – сказал прокурор. – Поработать с вами – для него хорошая школа. Удачи!

– Немного удачи – это нам очень не помешало бы!..

Выйдя из областной прокуратуры, распределились, как накануне и договаривались: Косенков – в ГАИ, Софронов – в паспортный стол, а Турецкий в сопровождении Мошкина – в Иркутск-4.

II

В областном управлении ГАИ, куда Косенков поначалу, не подумав, сунулся, с уважением посмотрели на его удостоверение, с нескрываемым сомнением – на него самого и отфутболили в городское ГАИ, а оттуда, не глядя и без разговоров, – в РЭУ Центрального района, куда входили и улицы, примыкавшие к новому универсаму. От такой пренебрежительности всю сонливость с лица Косенкова словно бы свежим байкальским ветром сдуло, и к начальнику РЭУ он вошел, уже накаленный от раздражения, предъявил удостоверение и решительно представился:

– Косенков. Следователь Мосгорпрокуратуры!

– Вы что, арестовывать меня пришли? – удивился начальник РЭУ, майор милиции.

– Нет… почему вы решили?

– У вас такой вид…

– Да нет, это я так – холодно на улице, ветер…

– Батюшка-Байкал дышит. Так чем могу быть полезен Московской прокуратуре?

Выслушав Косенкова, он с сомнением покачал головой:

– Синяя «Нива». Латыш или эстонец. Новый универсам. На деревню дедушке!.. Давайте попробуем. Мы тут не так давно – как это? – компьютеризировались… – Майор не без усилия выговорил трудное слово. – Дорожная полиция Колорадо-Спрингс подарила нам свои «Ай-би-эм». На бедность. Они на новое поколение компьютеров перешли, а бэу – нам, не выбрасывать же. А так – жест доброй воли.

– При чем здесь Колорадо-Спрингс? – удивился Косенков.

– А мы, как бы это сказать, дружим. Города-побратимы. Пришлось программиста в штат брать. Пойдемте…

Он провел Косенкова в комнату на втором этаже, представил программисту – ровеснику Косенкова. Кивнул:

– Покажи Московской прокуратуре, на что способен твой компьютер. – И вернулся к своим делам.

Узнав задание, программист немного подумал, потом нашел на стеллаже нужную дискету и вставил в приемное устройство компьютера.

– Марка – «Нива»…

На экране замелькали, сменяя одна другую, разноцветные таблицы, забегала по ним черная стрелка, отыскивая нужный файл.

– Есть… Цвет – синий…

Пальцы у него были худые и сильные. «Как у пианиста», – подумал Косенков, хотя никогда в жизни живого пианиста вблизи не видел – разве что по телевизору.

– Есть… «ИГ»… Поехали на «ИГ»…

Снова замелькали таблицы и заметалась по ним черная стрелка.

– Есть, – вполголоса констатировал программист. – Ну, посмотрим, что же мы имеем…

Он нажал еще какую-то кнопку. На экране появились и быстро поползли вверх фамилии, номера машин и адреса владельцев синих «Нив» с номерами, начинающимися на «ИГ». Косенков впился в экран глазами, но успевал прочитать едва ли не одну фамилию из десяти.

– А помедленнее нельзя? – спросил он.

– Можно. Но какой смысл? Это – по всему району, больше тысячи машин.

– А нельзя сделать выборку по фамилии? Чтобы только нерусские фамилии отбирала?

Программист усмехнулся:

– Много хочешь. Машина, конечно, умная, но не настолько.

– Тогда, может, по улицам? Которые ближе к универсаму?

– Придется по улицам, – согласился программист. Он принес подробный план района, показал Косенкову квадратик нового универсама.

– Называй улицы. А я буду искать.

Косенков начал с ближней – с той, на которой стоял универсам:

– «Речная»…

– Есть, – через минуту сказал программист. – Теперь сам смотри.

Вновь, уже медленнее, поползли вверх данные картотеки.

– Стоп! Озалиньш…

Косенков записал фамилию и адрес Озалиньша.

– Дальше!

– Гусман… Пшебыльский… Гамберг… – выбирал он из бесконечных Богдановых, Кузнецовых и Большаковых.

Но больше прибалтийских фамилий на Речной не было.

– Улица Строителей, – вернулся он к плану района.

На Строителей обнаружились трое: Григулис, Маркявичюс, Янсон.

– Ангарская…

Еще двое: Калнинь и Упит.

– Первый Сквозной проезд…

Никого.

– Второй Сквозной проезд…

Никого.

– Проспект Маркса…

– Это уже центр, – возразил программист. – Там частных домов нет.

– Ладно… – Косенков вернулся к плану. – Улица Мира… Кедровый переулок… Правобережная… Папанинская…

Через час в его блокноте уже был список из восемнадцати фамилий и адресов.

– Вроде бы все, – проговорил программист. – Немало, но все не тысяча.

– Уже легче, – согласился Косенков. Он распрощался с программистом и поспешил в паспортный стол, где работал Олег Софронов.

Софронов сидел в тесной комнатушке архива городского паспортного стола и старательно, с выражением бесконечного терпения на лице, перебирал папки с фамилиями домовладельцев. Ничего похожего на компьютер в паспортном столе не было. Видно, паспортный стол Колорадо-Спрингс был не так щедр, как дорожная полиция. А скорее всего, никакого паспортного стола там и вовсе не было.

Увидев в дверях раскрасневшегося от ледяного ветра и быстрой ходьбы Косенкова, Софронов отложил очередную папку.

– Ну, что у тебя?

– Восемнадцать фамилий. А у вас?

– Двенадцать. Давай-ка сверим.

Сверили списки. Но у тех, кто имел дом, не было синей «Нивы». А у тех, у кого была синяя «Нива», не было частного дома. И не было ни одного имени, даже близко напоминающего Антонаса.

– Он, может быть, и не Антон или Антонас, – предположил Косенков. – А какой-нибудь Витас.

– Может, и так, – согласился Софронов. – Пойдем покурим.

– Я не курю.

– А я курю. И ты на нашей работе закуришь…

Они вышли на улицу. По небу плыли высокие перистые облака, ветер трепал полуотклеившиеся плакаты на круглой каменной тумбе, на каких обычно висели афиши театров и объявления «Требуются…». Теперь тумба была забита листовками с портретами кандидатов в Президенты России и их программами. В стране началась и постепенно набирала обороты предвыборная кампания, над всеми листочками и плакатами взывал к прохожим призыв Центризбиркома: «Выбирай, а то проиграешь!»

– Вы за кого, Олег, будете голосовать? – поинтересовался Косенков.

– Что? – не сразу понял Софронов, а когда дошло, рассердился: – Ты не о том сейчас думаешь!

– А вы о чем думаете?

– О том, что «Ниву» он мог взять по доверенности. Или оформить на жену.

– Но тогда и у нее была бы такая же фамилия.

– Не обязательно. Если она Красавина, то могла и не захотеть стать какой-нибудь Бирулайте. А бывает, что фамилию не меняют, чтобы не переделывать документы: паспорт, диплом, трудовую книжку.

– Но тогда и дом он мог оформить на жену.

– Об этом я тоже думаю… Пустышку тянем! Но что делать – пошли…

Они вернулись в архив и обложились папками. Ими были плотно заставлены канцелярские шкафы, занимавшие все стены комнаты. И с каждой новой фамилией, не имевшей ничего общего с владельцами синей «Нивы», истончалась и без того слабая надежда выудить из этой горы папок неуловимого Антона Романовича. И становилось все яснее, что здесь – тупик.

Оставалось рассчитывать лишь на то, что Турецкому больше повезет на заводе.

III

«Четверка» открывалась из-за поворота шоссе рафинадной россыпью блочных домов с торцами, украшенными блеклым от дождей желто-красно-синим орнаментом на сибирские темы. У въезда в город стояла просторная кирпичная будка контрольно-пропускного пункта, некогда защищавшего закрытый город не столько от шпионов, сколько от чуждого люда, падкого на колбасу и другой пищевой и промышленный продукт, свободно лежавший на магазинных полках «Четверки», – в Иркутске этот продукт давно перевелся, если и вообще был.

Теперь будка зияла выбитыми стеклами, а полосатый шлагбаум, преграждавший въезд, был выворочен и отброшен в сторону каким-то негабаритным грузовиком. По случаю понедельника улицы и центральная площадь городка были не слишком оживленными, но все равно чувствовался наплыв чужого народа: вовсю торговали ранними помидорами и огурцами вездесущие лица кавказской национальности, румяные хохлушки зазывали к своим столикам прохожих, на все лады расхваливая домашние колбасы и копченое мясо, бродили цыгане. И как по всей стране, палатки пестрели сотнями этикеток водок, вин и другого импортного ширпотреба.

Расхристанный на областных поселках «уазик», который Турецкий взял вместо прокурорской, слишком привлекающей внимание «Волги», свернул к генеральскому поселку – Турецкий внимательно осмотрел место вчерашней трагедии – и еще через десять минут остановился у проходной АОЗТ «Кедр». Атмосфера здесь была совсем другая, чем в городе. Двухметровой высоты забор из бетонных плит с колючей проволокой поверху, неулыбчивая вохра в камуфляже, только что без автоматов, плотно закрытый стальным щитом въезд.

«Постороннему не так просто сюда проникнуть», – подумал Турецкий. Пока Мошкин дозванивался до приемной и заказывал пропуск, он поинтересовался у дежурного:

– Сегодня, вчера или позавчера на завод не проходили Тугаев, Ряжских или Петраков? – Он показал удостоверение. – Генеральная прокуратура России.

Дежурный внимательно изучил документ и только тогда ответил:

– Сегодня – нет, точно. А вчера или позавчера… Сейчас посмотрю… – Он полистал толстую бухгалтерскую книгу, в которую вносились все посетители, и уверенно ответил: – Нет, таких не было.

«Значит, на завод они не заезжали, – подумал Турецкий. – А с кем-то с завода встречались на стороне. С кем?» В том, что Гарик и его люди виделись с человеком, прекрасно информированным обо всех заводских делах, он не сомневался.

Первый заместитель Барсукова встретил их в приемной, обшитой дубовыми панелями, с дорогим ковром на полу. Компьютер. Факс. Лазерный принтер. Ксерокс «Кэннон». Тут все было по классу люкс, как в каком-нибудь банке «Империал». И первый зам вполне вписывался в эту обстановку: крупный, подтянутый, в безукоризненном сером костюме, с ухоженным, чуть скуластым лицом и еле заметной азиатской раскосинкой в разрезе глаз. Но фамилия, имя и отчество у него были вполне русскими: Важнов Александр Петрович.

– Прошу! – пригласил он и открыл дверь своего кабинета, находившегося напротив кабинета генерального директора. – Чем мы могли привлечь ваше внимание?

– А то, что произошло вчера ночью, не повод? – вопросом на вопрос ответил Турецкий.

– Да, конечно. – На лицо Важнова словно бы набежала тень. – Когда о таких случаях читаешь в газетах, воспринимаешь это по-другому. А когда такое происходит, можно сказать, на твоих глазах…

– Странная особенность смерти, – согласился Турецкий. – Для постороннего человека – прискорбно, конечно, но дело житейское. А для близких – ад… У него были враги? Или недоброжелатели?

– Недоброжелателей – пруд пруди. Человек он был, конечно, жесткий, чтобы не сказать большего. А враги… да еще такие, чтобы пойти на убийство… Нет, не думаю. Нет.

– Он всегда ездил без охраны?

– Да. Я ему предлагал, и не раз. Только отмахивался. Он ничего не боялся. И никого.

– У вас тоже нет охраны?

– А мне-то она зачем? – удивился Важнов.

– Вы тоже ничего не боитесь?

– А чего мне бояться?

– На вашем месте я не стал бы этим пренебрегать.

– Почему вы так говорите?

«Да потому что следующим можешь быть ты!» – вертелось на языке у Турецкого, но он сдержался.

– Да так… береженого Бог бережет.

– Я подумаю над тем, что вы сказали. Вы хотите узнать что-то конкретное на заводе?

– Конкретное?.. Пожалуй, нет. Просто хочется вникнуть в обстановку. Хоть немного прочувствовать. Это иногда помогает.

Важное нажал кнопку на селекторе:

– Попросите ко мне главного инженера!.. Он покажет вам завод.

– Стоит ли отрывать от дела главного инженера? – усомнился Турецкий. – Дайте в провожатые какого-нибудь мастера или кого-нибудь из техотдела.

– У нас есть цеха, куда без специального пропуска могут входить только руководители. Мастера туда просто не пустят. Вы хотели бы встретиться с кем-нибудь еще из руководства завода?

– Может быть, с коммерческим директором, – не слишком уверенно предположил Турецкий.

– Он отъехал. – Важнов взглянул на часы. – Будет минут через сорок.

Турецкого словно бы что-то внутри царапнуло. У Важнова на руке был «Роллекс». «У меня крыша не поехала?» – спросил себя Турецкий. Он знал, что если даже в самом безобидном человеке заподозрить мафиози или шпиона и начать за ним следить, любые его поступки могут показаться крайне подозрительными. Шел, остановился, неожиданно повернул назад. Отрывается от хвоста? Зашел в магазин, ничего не купил. Контакт? Столкнулся с кем-то в толпе, долго извинялся. Что-то передал?

Но факт оставался фактом. «Роллекс». Швейцарский. В золотом корпусе и с золотым браслетом. Пятнадцать тысяч баксов. Точней – 14 999. Турецкий знал это по одному из своих не очень давних дел. И запомнилось именно потому, что цена была – на западный манер: не пятнадцать тысяч, а именно 14 999. Хоть на доллар меньше, а все не пятнадцать.

Появился главный инженер, для такой должности – непозволительно молодой, вряд ли больше тридцати пяти. В джинсах, в свитере, с длинными, не слишком ухоженными волосами.

– Знакомьтесь, Юрий Сергеевич. Товарищ из Генеральной прокуратуры, – отрекомендовал Важнов Турецкого. – И из нашей, областной, – представил он Мошкина. – Покажите им завод.

– Все цеха? – спросил главный инженер.

– Все, разумеется.

Важнов повернулся к Турецкому:

– Возникнут вопросы – всегда в вашем распоряжении.

– Ну и как он тебе? – спросил Турецкий у Мошкина, когда главный инженер, извинившись, оставил их на минуту и вернулся в свой кабинет, чтобы отдать какие-то срочные распоряжения.

– Закрытый. На все замки. Как сундук А насчет охраны вы его немного достали. И еще. Часы. Видели?

– Ты тоже заметил?

– Ну? «Роллекс». Пятнадцать тыщ стоят. Баксов. 14 999. Я видел, в нашем ювелирном. Заглянул – из интереса. Дак прямо опупел. Кто ж такие часы купить может?

– Как видишь, кое-кто может…

Вернулся главный инженер, кивнул:

– Пойдемте.

На одной из дверей управленческого коридора, покрытого ковровой дорожкой, Турецкий прочитал надпись: «Отдел внешних сношений», поинтересовался:

– Вы и с заграницей имеете дело?

– Да, у нас есть лицензия на внешнеторговую деятельность, – подтвердил главный инженер.

– И что продаете?

– В основном платину и золото. Серебра – меньше.

– А редкоземельные металлы?

– Совсем немного. Они в основном идут на внутренний рынок – в НИИ, в оборонку. С чего начнем?

– Наверное, с начала, – предложил Турецкий.

– Значит, с рудного двора…

На рудном дворе, где разгружался шлам из железнодорожных думпкаров, Турецкий обратил внимание, что и здесь охрана налажена как надо: подъездные пути были перекрыты шлагбаумом, стояли двое в камуфляже на въезде, а еще двое патрулировали вдоль составов.

Флотация, магнитная сепарация, спекание, термическое разложение спека, разделительная плавка, рафинирование… По мере продвижения по технологической нитке цеха становились все чище, на электролизном переделе чистота стала почти стерильной, а в отделениях подготовки готовой продукции и вовсе работали в белых халатах и с белыми докторскими шапочками на головах. Здесь уже была внутренняя охрана, на входе и выходе.

– Что вас больше интересует – золото, платина? – спросил главный инженер, когда их маленькая группа оставила позади электролизный цех.

Турецкому любопытно было взглянуть, как получают золото или платину, но время поджимало, поэтому он попросил:

– Если можно – редкие земли. Скажем, литий. Где мы еще сможем такое увидеть?

Когда они миновали стеклянные двери отделения, один из охранников пошел вслед за ними, держась поодаль, но внимательно наблюдая за посторонними.

Литий поступал сюда в виде серебристо-белого порошка, на автоматизированных линиях расфасовывался, транспортерная лента подавала ампулы и капсулы к рабочему, он складывал их в заранее приготовленные коробки. Электроника, установленная на выходе, передавала все данные в компьютер склада готовой продукции.

Предположение Софронова о том, что литий мог уходить прямо из цеха, выглядело просто абсурдным. Турецкий спросил:

– А не может кто-нибудь из рабочих сунуть несколько ампул в карман и вынести с завода?

– Совершенно исключено, – ответил главный инженер. – Во-первых, вся продукция регистрируется компьютером. Во-вторых, даже если и сунет в карман, вынести все равно не сможет.

Он объяснил: при выходе из отделения после смены все оставляют свою рабочую одежду в специальной раздевалке, затем проходят в душ, а уже из душа – в другую раздевалку, где в шкафчиках висит то, в чем они пришли на работу. Раз в полгода вся спецура сжигается в термической печи, а рабочим выдают новую.

– Сжигается – зачем? – не понял Турецкий.

– Золотые и платиновые пары, пыль. Скапливаются в порах ткани. При сжигании отделяются.

«Значит, брали уже со склада готовой продукции», – утвердился Турецкий в своем убеждении. Это была конечно же неучтенка. Как могла неучтенная продукция просочиться через электронный контроль, об этом он тоже догадывался. Пришлось однажды столкнуться с подобным случаем: первичные данные о количестве продукции уже в памяти компьютера подменялись другими, заниженными. Значит, того или тех, через кого уходил литий (да и не только и даже не столько литий, сколько платина или золото – вот лакомый кус), нужно было искать среди начальства – в среднем и в высшем звене.

Попутно Турецкий выяснил, что главным инженером АОЗТ «Кедр» Юрий Сергеевич работает недолго, всего два года, а до этого был в Норильске, в концерне «Никель», дошел до начальника цеха. Там его и приметил Барсуков, прилетавший в Норильск по делам, и переманил хорошей квартирой, зарплатой и климатом.

– Не жалеете? – поинтересовался Турецкий еще во время экскурсии, где-то между разделительной плавкой и рафинированием.

Главный инженер неопределенно пожал плечами:

– Не знаю. Климат здесь, конечно, не сравнить с Норильском. А вообще… Не знаю, – повторил он.

– Что-то не нравится?

– Ну, все и не может нравиться, – ушел главный инженер от прямого ответа.

– А кто был до вас? Отправили на пенсию?

– Нет. До пенсии ему было еще лет десять. Утонул. На Байкале. Говорили: попал в шторм. Поехали порыбачить…

– Мы занимались этим делом, – вмешался в их разговор Мошкин. – Моторку нашли, прибило к берегу, а людей – нет, унесло течением. Дело закрыли, хотя неясности были.

– Какие?

– Ну хоть бы взять то, что заядлым рыбаком он никогда не был. Даже не удил в Ангаре. А тут вдруг – на самый Байкал. А второе что – поехал с двумя, которых жена не знала. Сказал – с завода. А на заводе никто с ним не ездил. А кто был с ним – так мы и не узнали. Были неясности, были.

Юрий Сергеевич, как показалось Турецкому, слушал Мошкина с каким-то обостренным интересом и даже словно бы с внутренним напряжением. Он промолчал, хотя Турецкий был уверен, что ему есть что сказать.

И теперь, возвращаясь с экскурсии по заводу, он решил зайти с другого конца.

– Как, по-вашему, кто станет генеральным вместо Барсукова?

– Татарин, – не задумываясь, ответил главный инженер. – Первый зам, Важнов. Его Татарином все на заводе зовут. За глаза, конечно.

– А первым замом?

– Коммерческий директор, – последовал такой же уверенный ответ.

– А коммерческим директором?

– Начальник отдела сбыта. Это все одна команда.

– А начальником отдела сбыта?

– Не знаю… Найдут кого-нибудь. Свято место пусто не бывает.

– А это место – свято? – спросил Турецкий.

Главный инженер внимательно на него посмотрел и кивнул:

– Да.

Турецкий взглянул на часы:

– Уже четверть второго! Мои не спешат?

Главный инженер тоже посмотрел на свои часы:

– Нет, правильно.

У него был не «Роллекс». Что-то вроде «Сейки». Хорошие часы, не из дешевых, но совсем не «Роллекс». И Турецкий решился спросить напрямую. И спросил:

– Я вижу, вас что-то тревожит. Не поделитесь? Может быть, легче станет?

Главный инженер помедлил с ответом. Потом сказал:

– Был с полгода назад один случай… не выходит из головы. Один слиток золота вышел с брачком – с маленькой раковинкой. Мастер спросил: переплавить? Я посмотрел, решил: сойдет, раковинка еле заметная. Сказал: отправляйте на склад. На другой день один покупатель, он большую партию брал, потребовал сделать еще один анализ. Хотел убедиться, что золото – действительно, как мы говорим, четыре нуля, всего 0,0001 – одна десятитысячная доля примесей. Я и решил: вот этот слиток и возьмем, а потом переплавим. Но…

– Этого слитка на складе не было? – угадал Турецкий.

– Да.

– А кому-то другому не могли продать?

– Нет, других клиентов не было, ни одного.

– Понятно…

– Вы думаете, за этим что-то есть?

– Пока не знаю, – ответил Турецкий. – Как говорит мой знакомый патологоанатом: вскрытие покажет.

– А вскрытие будет?

– Думаю, этого не избежать. Может быть, не завтра, но обязательно будет. Вы никому об этом случае не рассказывали?

– Никому. Только вот вам.

– И не рассказывайте, – посоветовал Турецкий. – Спасибо за откровенность. А теперь познакомьте нас с начальником отдела кадров.

– У нас не начальник – начальница.

– Тем лучше, – сказал Турецкий. – Попробую ее обаять.

Главный инженер усмехнулся:

– Ее обаяешь!..

Начальнице отдела кадров было за сорок, она словно бы не вмещалась в изящный синий костюмчик и с виду была неприступной как танк. Для начала Турецкий попросил показать список всех руководителей завода и внимательно его просмотрел: не было ни одной прибалтийской фамилии. Может, этот Антон Романович работал раньше, а теперь уволился?

Турецкий начал издалека – с самой больной темы для любого кадровика:

– У вас большая текучесть кадров?

– А с чего ей большой-то быть? – ответила, будто огрызнулась, кадровичка. – Зарплаты у нас хорошие, даже по нынешним временам. Раз в квартал – дивиденды с акций. Обеды бесплатные, из трех блюд. Кто из Иркутска ездит – «Икарус» для тех ходит, к смене и со смены. Тоже бесплатно. От нас и в ранешние времена не шибко бегали, а сейчас и подавно. Работа, говорили было, не волк в лес не убежит. Э! Убежала! Сейчас народишко за свое место зубами держится!

– А из руководящего состава кто-нибудь за последние два-три года уволился?

– А вам-то зачем это знать?

– Вы умеете хранить служебную тайну? – спросил Турецкий.

– Конечно!

Турецкий обаятельно улыбнулся:

– Я тоже.

– Ишь ты! Вывернулся! Хитер! – искренне восхитилась начальника и словно бы помягчела: – Ловко! Надо будет это запомнить!

– Так как же? – вернул ее к делу Турецкий.

– Из руководства? – Она задумалась. – Главный инженер года два назад утонул…

– Это я уже знаю.

– Начальник техотдела в прошлом году уволился. У него отец помер, мать-старуха осталась одна. И дом большой – под Полтавой. Уехал… Кто еще?.. А, вот! Начальник отдела сбыта. Но тому уже года четыре. Как его?.. Во память стала! – Она открыла дверь в соседнюю комнату: – Девочки, как была фамилия латыша – из отдела сбыта?

– Крумс, – подсказали из-за двери.

– Правильно, Крумс.

Турецкий насторожился.

Щелкнуло?

– А имя-отчество?

– Это помню. Антонас Ромуальдович. Но все звали: Антон Романыч.

Неужели щелкнуло? Турецкий все никак не мог поверить в удачу.

– Нормальный был мужик, – продолжала начальница, – спокойный, обстоятельный. Но и себе на уме.

– А почему уволился?

– С Барсуковым полаялся. Не знаю из-за чего. Но тот его турнул. И Татарин за него заступался – Важнов, и коммерческий директор. Но Барсукова было сбить, если он себе что-нибудь в голову взял, – куда там! Так и турнул.

– По статье?

– По собственному. Но что турнул – факт.

Щелкнуло. Щелкнуло!

– У вас личные дела хранятся?

– А как же? – Она даже обиделась. – Пятьдесят лет. Закон! Человек пенсию начнет оформлять, ему справку о заработке подай – пожалуйста!

– Хотелось бы взглянуть на дело этого Крумса.

– А это еще зачем?

– Вы умеете хранить служебную тайну? – снова спросил Турецкий.

– Заколебал ты меня со своими тайнами! Ладно, уговорил. – Она снова выглянула за дверь: – Девочки, принесите мне папочку Крумса!

Одна из сотрудниц принесла из архива тощую бумажную папку. Анкета, куцая автобиография, копия трудовой книжки, приказы о поощрениях. Анкета и биография были десятилетней давности – десять лет назад Крумс устроился на этот завод.

Крумс. Антонас Ромуальдович. Родился в 1950 году в г. Иркутске в семье служащих. В 1971 году, после армии, поступил в Московский институт народного хозяйства им. Плеханова. В 1976-м закончил. Работал до «Кедра»: иркутская мебельная фабрика – экономист, старший экономист, начальник планового отдела. Городское управление торговли: начальник финансового управления. Потом – «Кедр», начальник отдела сбыта.

Женат. Жена: Боброва Елена Сидоровна. Работает заведующей продовольственным магазином. Дети: два сына, 8 и 11 лет. («Теперь им, значит, 18 и 21», – отметил Турецкий.) Член КПСС. Под судом и следствием не состоял. Родственники за границей – нет. Пребывание за границей – не был. Нет. Не состоял. Не участвовал. Не был. Нет. Нет…

В архивном деле Турецкий обнаружил еще один документ, не совсем обычный. Это была справка иркутского КГБ о родителях Крумса. «На ваш запрос сообщаем: отец А. Р. Крумса гр-н Крумс Ромуальд Янович и его мать гр-ка Крумс Ильзе Витасовна в 1945 году были высланы из Риги в г. Иркутск. В 1952 году Крумс Р. Я. был арестован и осужден по статье 58 УК РСФСР за контрреволюционную террористическую деятельность на 20 лет лишения свободы с отбыванием в ИТК строгого режима. В 1959 году умер от сердечной недостаточности…»

– И вы взяли человека, у которого такие родители, на работу? – поинтересовался Турецкий.

– А почему нет? Приняли в партию, – значит, человек проверенный, – ответила кадровичка.

– Но запрос все-таки послали?

– А как же? Мы должны знать, что за люди у нас работают. И вообще я так считаю: сын за отца не отвечает, – убежденно добавила она.

Турецкий усмехнулся:

– Вы знаете, чьи это слова?

Начальница отдела кадров удивилась:

– Как чьи? Это мои слова.

– Лет за пятьдесят до вас, в тридцать седьмом, их произнес другой человек.

– Это кто ж такой?

– Сталин, – ответил Турецкий.

– А чо, и правильно сказал.

– Сказал-то правильно…

«ЧСИР – член семьи изменника Родины». Была и такая формулировка. 1952 год. Режим был еще лютый, но уже дал слабинку. Случись все даже годом раньше, мыкаться бы матери Крумса по лагерям с клеймом «ЧСИР», а самому Крумсу – по специнтернатам Воркуты и Красноярского края.

Но Турецкий не стал заниматься политическим просвещением кадровички. Он вернулся к личному делу Крумса: «Проживает по адресу: г. Иркутск, ул. Левобережная, 26».

«Квартиры нет. Значит, дом частный».

Все.

– Спасибо. – Турецкий вернул папку начальнице, спрятал блокнот. – Можно я от вас позвоню?

Получив разрешение, набрал телефон паспортного стола.

– У вас там должен работать товарищ из Генеральной прокуратуры. Софронов его фамилия. Нельзя ли позвать его к телефону?

Услышав «алло» Софронова, спросил:

– Как у вас?

– Полный нуль. Здесь копать – на неделю. А у тебя?

– Есть кое-что. Сворачивайтесь. Ждите меня в прокуратуре. Узнайте, нет ли чего нового о наших делах.