Текст книги "Гонцы смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

И сегодня утром, когда платежка легла на его стол, а рука потянулась за ручкой, чтобы поставить подпись, что-то дрогнуло в душе Виталика. «Какого черта! – подумал он. – Я, как ишак, пашу на этого счастливчика Геника, подставляю свою задницу, а получаю одни вершки?!»

Станкевичу везет как утопленнику. Даже стерва жена от него ушла, не взяв ни копейки, оставив все мужу, чему Санин позавидовал больше всего. А все это наложилось на одно неприятное известие: неделю назад он узнал, что его благоверная, дочка генерала МВД, с которой он вынужден продолжать свой несчастный брак из-за мстительного характера папаши, наняла частного детектива, который следит за каждым его шагом. Теперь ему приходится заниматься любовью со своей куколкой помощницей прямо у себя на столе в кабинете, в жутких антисанитарных условиях – комната отдыха не была запланирована изначально, – а о ласках и нежностях и подумать некогда.

Поэтому его куколка постоянно ворчит, но что поделаешь, если ее квартирка, которую она снимает в центре Москвы, – Виталик, естественно, ее оплачивает – находится под наблюдением детектива жены и наверняка прослушивается.

В силу этих неодолимых обстоятельств Санин помедлил, зачеркнул цифру сорок и написал двадцать миллионов долларов. Потом позвонил Станкевичу и вместо благодарности услышал брань и скрытые угрозы. Этот любитель мартини, мартинист, как в шутку называл его Виталик, ничем не рискует, но, если афера раскроется, поджаривать будут Санина. Шелиш внимательно следит за всеми отправками денег за границу, газетчики каждый день орут, что кучка негодяев разворовывает национальное достояние, и даже за эти двадцать «лимонов» Виталику еще придется отдуваться. А банкиров сейчас если не убивают около дома в своих машинах, то бросают в тюрьмы, и никакой тесть-генерал не поможет.

Другое дело, если б половина назначенной суммы принадлежала ему, Санину, тут уж был смысл рисковать, а так никому не объяснишь, почему он не проверил надежность эстонской фирмы, почему пошел на ее странные условия оплаты. В правительстве сидят тоже не идиоты, они хорошо знают, как производится отмывка, как раскручиваются подобные акции, и найдут, чем прижать Санина. Не стоит забывать, что сорока девятью процентами акций «Азотрона» владеет государство, и с ним Виталик ведет нечестную игру.

Поэтому Санин решил: он поставит вопрос ребром: либо из остальных двадцати миллионов половину Станкевич отдает ему, отправив на его швейцарский счет, и тогда они продолжат эти совместные игры, либо Виталик умывает руки и уходит. Дойдя до этой критической фазы гипотетического разговора с Геником, Виталик поморщился.

«Ну и гуляй, Вася!» – скажет Станкевич, соберет правление, общественным председателем которого он является, и назначит другого. А Санин полгода посидит дома, скушает все оставшиеся деньги и прибежит снова к Станкевичу. А тот ему скажет:

«Гуляй, Вася!»

И что тогда? Виталик тяжело вздохнул. Неужели Станкевич так скажет? Но Санин знает из жизни желтолицего много такого, что Генику хватит лет на двадцать тюремного заключения, а то и больше. Значит, война?.. И кто выиграет?

По спине банкира пробежали мурашки. Опасное дело тягаться с Геннадием Генриховичем по этой части, ох опасное. Но что тогда? Проглотить и утереться? Ждать, когда мартинист в конце года бросит ему пару миллионов долларов, как подачку, и снова благодарно лизать задницу? Надо думать. Думай, Виталик, думай, мозги у тебя не из дерьма сварены, просчитывай на сто шагов вперед и припаси на всякий случай запасной аэродром. Конечно, если помириться с женой, накрутить тестя, то что-то и можно было бы сделать. Но тесть – тупой солдафон, хоть и генерал, он этих игр не понимает и никогда не поймет, он только и горазд жрать свою «Смирновскую», да еще ему подавай теперь не польскую, а настоящую, американскую, по семьдесят тысяч за флакон. И потом, самое главное – Санин потеряет ласки своей куколки, с которой ему так хорошо, что даже эта паршивая жизнь сегодня кажется такой приятной. Жуткая ситуация. Почти безвыходная. Думай, Виталик, думай и не смей оплошать, ибо ставка в этой игре больше, чем жизнь.

4

Чтобы отвлечься, он вызвал в кабинет свою куколку и попросил секретаршу Анжелику, с которой вел параллельный роман, минут двадцать ему не мешать.

Геля пришла с блокнотиком, но, посмотрев на масляный взор босса, все поняла, задрала платьице и молча, безропотно встала у стола, оттопырив круглую попку. Все свершилось за пять минут, но никакого удовольствия этот скоростный секс Санину не принес. Так, он немного разрядился, не больше. Виталик налил себе холодного кофе, вытащил бутерброды с ветчиной, горчицу, стал жадно есть. В такие минуты на него всегда нападал жор. Приведя себя в порядок, налила себе кофе и Геля, по-хозяйски обозрела содержимое холодильника, скрытого в нише кабинета, дверца которого была декорирована под стеновую панель.

– Обалдеть можно! А где моя пицца? – возмутилась Геля. – Опять Анжелка съела?

– Не знаю…

– Я не хочу бутерброды. Пошли ее за пиццей! – зло прошипела куколка.

Борьба Гели с Анжелой за его тело и деньги раздражала Виталика.

– Она занимается делом, обзванивает всех членов правления, это срочно, я не могу сейчас ее послать! Сходи сама. И потом, она опять принесет тебе с грибами.

Геля надула губки, но из кабинета не ушла.

– Ты сегодня ко мне заедешь?

– Сегодня вряд ли. Ты же знаешь, что наши ребята уже ищут этого кретина детектива.

– И сколько они будут его искать?

– Не знаю.

– А я приготовила твой любимый свекольник по рецепту Веры Ивановны, вкуснота обалденная, может быть, заедешь? – Она с мольбой посмотрела на него. – Ну хоть на полчасика!

– Попробую, но не обещаю.

– Попробуй, Виталик!

– Хорошо, хорошо, я подумаю! – раздражаясь, нетерпеливо проговорил он, уже просчитывая реакцию Станкевича на задержку с отправкой остальных двадцати миллионов.

– Зачем она тебе вообще нужна? – подкрашивая губы, проговорила Геля.

– Кто? – не понял Санин.

– Такая жена. И папаша ее ничего тебе не сделает. Ты просто мне мозги пудришь, а я верю, как дурочка, что ты разведешься и женишься на мне. Этого никогда не будет.

Виталик состроил жестко-официальное лицо и взглянул на Гелю. Она уже села ему шею. Он как-то в порыве чувств после бурной постельной схватки с куколкой – в чем, в чем, а в сексе она знала толк – признался, что готов этим заниматься с Гелей целые сутки напролет. Она решила, что он готов на ней жениться, и стала постоянно поднимать эту тему. Теперь же, осознав, что ляпнула лишнее, Геля подошла к нему и виновато ткнулась головой в грудь.

– Извини, мне не следовало этого говорить, – вздохнула она. – Я исправлюсь…

– Мне самому надоели эти кабинетные свидания, – обняв ее, прошептал он, – и поверь, я делаю все, что в моих силах. И сделаю это. Надо немного потерпеть.

– Ты же любишь меня больше, чем Анжелку?

– Конечно.

– А она уже воображает черт знает что! – фыркнула Геля. – Поэтому и пиццу мою съела. Ой, совсем забыла тебе сказать: я видела в Пассаже босоножки на обалденной платформе! Хочу себе такие! – загорелась Геля.

– У тебя же две пары на платформе…

– Но у меня же туфли, а это босоножки, на лето! – возмутилась она, точно Санин с луны свалился. – Ну Виталик, у меня ничего нет на лето! – капризно заканючила она.

– Сколько? – оборвал он ее вопли.

– Всего-то две сотни!

Виталик вытащил двести долларов, молча отдал Геле. Та чмокнула его в щеку и пошла к двери.

– Учти, я ушла за пиццей! – притворно сердито выговорила Геля.

Когда она скрылась за дверью, Санин заглянул в бумажник: там оставалось всего три сотни. Ну вот, разве он похож на банкира? Три сотни долларов в кармане у исполнительного директора крупнейшего банка! Скажи кому-нибудь – засмеют. На ужин в самом дешевом ресторане и то не хватит.

Зазвонил телефон, и его секретарша Анжелика сердитым тоном сообщила, что к нему рвется посетитель. Виталик заглянул в свой список, но там лишь через полчаса значился замминистра строительства.

– А кто это? – удивился Санин.

– Виталий Александрович, он говорит, что по личному делу и вы с ним договаривались.

Виталик наморщил лоб. Через минуту он вспомнил, что неделю назад дочь просила его принять какого-то своего приятеля-юриста по поводу работы. Но надо было так и назваться: такой-то от дочери Веры. «Идиот!» – ругнулся он на незваного просителя.

– Пусть зайдет! – бросил Санин.

Когда посетитель зашел, Виталик безуспешно пытался дозвониться до Станкевича, чтобы договориться о вечерней встрече. С куколкой и обалденным свекольником он повременит, дело превыше всего, а с Геником лучше договариваться сразу же, он тоже стал слаб на память. Тем более что несчастного детектива через пару дней найдут, и Виталик с ним попробует договориться. Заплатит ему вдвое больше, чтобы тот поставлял его сумасшедшей жене нужные сведения, только и всего. Если это частник, то вообще проблем не будет. Эти продаются на корню. Но если малый из ведомства тестя, то тут могут возникнуть сложности.

Телефон Станкевича не отвечал. То ли не снимает трубку, то ли уехал на дачу. Автоответчика босс не держал. «Через час позвоним и туда», – подумал Санин.

Посетителю на вид было лет тридцать. Высокий, загорелый, крепкий, с цепким, острым взглядом, он больше напоминал бандита, нежели сокурсника дочери.

– Я вас слушаю…

– Мы уже как-то начинали этот разговор. – Незнакомец небрежно вытащил пачку «Мальборо», причем родные, штатовские, а не петербургские. – Нам нужен кредит, десять миллионов долларов. Это фирма «Лето»…

– Я не помню такую фирму, – поморщился Санин.

– Мои ребята приезжали к вам на дачу… – Незнакомец закурил, не спрашивая разрешения.

Санин вздрогнул: так и есть, снова эти бандиты. Ни его охрана тогда, ни даже прославленный Грязнов из МУРа ничего не сумели узнать: номера на «мерседесе» оказались фальшивыми, а осведомители в крупных бандитских группировках только пожимали плечами: какой идиот решил наехать на Санина, тесть которого шишка в милиции. При всех раскладах и солнцевские, и мытищинские, и десятки других преступных группировок таких глупостей себе не позволяли. Остановились на той версии, что заезжие. Но Санин на случай повтора их визита предпринял ряд мер. Поэтому хоть неприятный холодок и осел в желудке, но особо он паниковать не стал.

– Я уже сказал, что мы такие кредиты незнакомым фирмам не даем. Могу повторить и сейчас то же самое.

– Жаль, мы давали вам время подумать.

Незнакомец вел себя так, словно преимущества его были неоспоримы.

– Вы мне угрожаете?

– Я вас предупреждаю, – улыбнулся незнакомец, обнажив ряд ровных белых зубов. И вообще, он выглядел холеным мальчиком: ноготки такие, словно только что от маникюрши.

– И какие могут быть последствия? – улыбаясь, поинтересовался Виталик.

– У вас дочь, внук, любовница, да и вы ни от чего не застрахованы. Всякое может быть, время глупое: шальная пуля, и ничего уже не нужно… – Он выдержал паузу. – Впрочем, это шутка. Мы не любим палить на улицах.

– Вы смелый человек, не знаю, как вас называть…

– Это не важно.

– Знаете пословицу: против лома нет приема, окромя другого лома. – Санин усмехнулся. Он любил разнообразить свою речь. – Сегодня вы захотели десять, завтра двадцать, этак ни один банк не выдержит.

– Ваш выдержит, – нагло сказал незнакомец. – А потом, мы же нормальные люди. Больше не попросим, а вот услуги неоценимые оказать можем. Я, собственно, не угрожать пришел, а предложить вам свои услуги. Вы ведь поняли уже, что ни в одной ментовской картотеке нас нет, мы существуем вне известных кланов и группировок, но хотим занять подобающее место под солнцем. У меня свои программисты, инженеры, химики, люди нового поколения и создатели нового оружия.

– Что это за оружие?

– Самое лучшее. Выпил, к примеру, некий господин Эн стаканчик виски или просто воды, а вечером у него сердчишко прихватило, инсульт или инфаркт – и нет господина Эн. Вскрытие же ничего, кроме сердечного паралича, не показало. Эти яды были изобретены еще в конце тридцатых в спецлаборатории НКВД. Их с успехом тогда применяли. А потом все спешно закрыли, людей разогнали, но секреты люди сохранили. Только вот противоядия в этой лаборатории никогда не искали. Нет его и сегодня. Вот такая познавательная информация. Разве она не стоит десяти миллионов?..

– Весьма, весьма… – холодея от этого рассказа, пробормотал Санин.

Незнакомец говорил тихим, задушевным голосом, что заставляло ему верить. Он неожиданно поднялся, подошел к столу совещаний, налил себе стакан нарзана и выпил большими глотками, как бы наглядно демонстрируя, отчего можно легко уйти на тот свет.

– Тепловатая, – недовольно сказал он, вернувшись на свое место. – Так на чем мы остановимся? Хотите выкупить наши секреты? На Западе за них гораздо больше бы предложили.

– Сожалею, но у меня больше нет времени слушать ваши замечательные рассказы, – проговорил Виталик.

Незнакомец не ожидал такого решительного поворота и не сразу ответил.

– Жаль…

– Мне тоже, – ответил Санин.

Незнакомец поднялся.

– Что ж, мы попробуем вас убедить, – помрачнев, проговорил он и двинулся к двери.

– Одну секунду! У вас есть еще пять минут? – неожиданно остановил его Санин.

– Думаю, найдется…

– Присядьте! – Виталик нажал на кнопку.

Вошел охранник, встал у дверей, держа руку на пистолете.

– Трое моих ребят сидят в машине, и, если я через пять минут не выйду, они очень расстроятся, – сохраняя хладнокровие, предупредил незнакомец.

– Вы выйдете через пять минут, – пообещал Санин.

Вошел второй охранник, принес кассету. Виталик вставил ее в плейер, взял в руки пульт. Через мгновение на экране возникло начало беседы. Причем камера очень подробно исследовала незнакомца, отметила родинку на шее, шрам на указательном пальце, еще одно малозаметное родимое пятно около уха. Слышимость беседы была отличная.

Посетитель, не ожидавший такого поворота событий, сидел оцепенев, наблюдая, как его препарируют. К концу беседы на экране появились данные о его росте, психические параметры и даже сообщение о том, что пять лет назад у незнакомца были вырезаны гланды.

Санин выключил телевизор, вытащил кассету, отдал ее охране.

– Спасибо, ребята, пока можете быть свободны.

Охранники двинулись к двери.

– Одну секунду! Вот ту бутылочку нарзана и стаканчик захватите! Там его пальчики. А заодно проверьте и состав воды. Нет ли там обещанного подарка.

Охранники молча забрали бутылку, стакан и ушли.

– Что-нибудь хочется добавить к увиденному? – чувствуя себя победителем, спросил Санин.

Незнакомец молчал, но по его напряженной фигуре и остановившемуся взгляду чувствовалось, что он не знает, что ответить и предпринять.

– Тогда скажу я несколько слов, – усмехнулся Виталик. – У меня хватит денег, чтобы всю твою компанию стереть в порошок за два дня. И превратить тебя и твоих приятелей в тот самый ядовитый состав, от которого происходит паралич сердца. Он и произойдет, я тебе это обещаю, только не у меня, а у твоих родителей или родных, если они вообще у тебя имеются, конечно. Сопляков твоих, сидящих в «мерсе» на улице, уже снимают на пленку, и далеко вы не уедете. Сегодня же к вечеру всех вас найдут и обезвредят. Ты хотел войны? Так получи ее!

Санин замолчал. Незнакомец неподвижно сидел в кресле, глядя перед собой.

– Мои ребята уже созвонились с МВД, и спецназ поднят по тревоге. Вы-то точно не уйдете, но они найдут всех твоих программистов, химиков, лаборантов, всех до одного. Вот такие будут для тебя условия кредита. Есть вопросы?

Незнакомец молчал. Про спецназ, поднятый по тревоге, Санин, естественно, приврал, но он почувствовал, что сейчас такой момент, когда этот горе-рэкетир поверит во все, тем более зная про тестя генерала. Да и потом, за семь лет нелегкой работы банкиром Санин умел отличить профессионального налетчика от дилетанта.

– Я тебя больше не задерживаю, малыш. Ты можешь идти.

Наступила пауза. Санин сделал ставку на хорошее воображение противника, и она сработала.

– Хорошо, я сдаюсь, – вытерев рукавом пот со лба, пробормотал посетитель.

– Э нет, так не пойдет, – торжествующе засмеялся Санин, чувствуя слабину бандита. – Отсрочки в таких платежах не бывает. Да и на слово у нас давно никто не верит.

– Вот мой паспорт. – Незнакомец бросил его на стол. – Он настоящий. Этого мало?

– Этого мало, мой милый! – улыбнулся Санин, но паспорт все же взял и, открыв его, прочитал: «Проборцев Леонид Сергеевич, 1961 года рождения, город Москва…» Паспорт действительно оказался подлинным, еще один прокол налетчика. Прописан Проборцев был на Онежской улице.

– На Онежской живут мои родители, – прокомментировал Леонид. – Мой отец известный химик-токсиколог, я, как говорят, пошел по его стопам. Ваши люди могут поехать с нами, я покажу, где мы находимся, чем занимаемся. Нам действительно нужны были деньги, у нас много наработок, я подумал, вас это может заинтересовать. Все, что я рассказал, чистая правда. Мы просто встали перед дилеммой: либо распускать людей, либо срочно найти деньги… – Проборцев помолчал. – Я не бандит, поверьте мне, я просто несчастный; но талантливый человек, которого нужда заставила решиться на отчаянный шаг. Вот моя исповедь…

Он покорно опустил голову, полагаясь полностью на волю Санина, и Виталику это понравилось. Он любил такие минуты, когда ощущал свою власть над людьми, думая о себе как о незаурядном великом человеке, способном изменить весь мир.

Он вернул Леониду паспорт. Задумался. Если придется сражаться со Станкевичем, а дело, видимо, к тому идет, то привычные способы тут не сгодятся: на желтолицего киллера не натравишь. Да и что толку? Главное – выпотрошить из него побольше денег, а для этого жесты и действия нужны тонкие и деликатные. Неординарные. Если уж запугивать, то изящно. А иметь побольше денег и Санину бы не помешало. Убивать же всю команду Проборцева – шум большой, часть разбежится, покажет на Санина, которого они задумали подоить. А посадить этого со товарищи на пять лет в тюрягу тоже резона мало. Они отсидят, обозлятся и, выйдя из зоны, уже начнут мстить без всякого предупреждения. Врагов Санин наживет отчаянных.

– Хорошо, мои люди съездят с тобой, все проверят, а дальше я решу, как быть, – помолчав, проговорил Виталик. – Если все так, как говоришь, и выкажешь себя не мальчиком, но мужем, то найдем способ, как тебе помочь. Сейчас, как сам понимаешь, мне трудно поверить твоим заверениям. Докажешь, заслужишь доверие, тогда ноу проблем.

– Я докажу! – решительно сказал Леонид.

Санин вызвал начальника службы безопасности Гринева. Он знал, что вся его охрана была приведена в состояние полной боевой готовности, Костя Гринев все это время сидел у монитора, напряженно наблюдая за посетителем и слушая их разговор. Три миниатюрные видеокамеры были вмонтированы в ручки верхних шкафов и обнаружить их было не под силу даже профессионалу. Виталик отвалил за это кучу денег, и не зря. Предъявленные записи, когда дело касалось недругов, действовали магически. Самые крутые финансисты ломались и соглашались на условия Виталика, особенно если в запальчивости позволяли себе бросить лишнее разоблачительное словцо в адрес правительства или Президента.

Камеры незаметно включал сам Виталик. А он включал их всегда, либо когда на прием приходил незнакомый ему человек, либо когда беседу со знакомым надо было записать намеренно. Тогда Гринев садился за пульт и, как заправский оператор, легко маневрировал камерами, наезжая, укрупняя нужные документы, детали. Больше никто за пультом не присутствовал, Санин доверял лишь Косте. Еще двое доверенных лиц охраны знали о существовании видеокамеры, но куда она вмонтирована и как осуществляется связь с пультом, было для них неведомо.

Поэтому прояви Проборцев ненужное малейшее шевеление, и Костя с охраной ворвался бы в кабинет и скрутил бандита.

Вошел Гринев и незаметно кивнул: все в порядке, все под контролем.

– Съездишь… – Санин указал взглядом на Проборцева.

Гринев кивнул.

– Но смотри, парень, – угрожающе проговорил Виталик. – Если это финт ушами, то ты проклянешь тот день, когда родился на белый свет.

– Я, конечно, полный идиот, что уже признаю без возражений, но все же не даун, – усмехнулся Леонид.

– Позвонишь мне и, может быть, подъедешь, я буду дома, – сказал Санин Гриневу.

Начальник охраны кивнул и вышел с Проборцевым из кабинета, а Виталик минут десять сидел неподвижно. Потом поднялся, налил себе полстакана водки и залпом выпил. Вернулся к столу. Нажал кнопку помощника на пульте.

– Сережа, подготовь платежку еще на двадцать миллионов в Лондон… Я ее подпишу…

– Но, Виталий Александрович, мы решили ограничиться пока половиной суммы… – не понял помощник.

– Так надо, – помедлив, сказал Санин. – И мне важно, чтобы эта сумма ушла сегодня же!

5

Олег Дмитриевич Шелиш, первый вице-премьер правительства, играл на дачном земляном корте со своей женой, Эллой, в теннис. Он вел первый сет со счетом 5:2 и начинал на своей подаче новый гейм. Элла нервничала, покачиваясь всем телом и ожидая сильный, крученый удар мужа, взять который ей не всегда удавалось. Она не любила проигрывать. Даже мужу. Но Олег, желая задобрить женушку, намеренно отправил два раза мяч в сетку, и Элла повела гейм – 0:15.

– Давай без поддавков! – обрадовавшись, задиристо выкрикнула она.

Олег несильно подал мяч, и Элла, взяв его, резко ударила в самый край корта. Шелиш, не ожидав такого сложного удара, еле дотянулся до мяча и подвесил свечу, дав возможность противнику легко с ним расправиться. 0:30. Элла радостно подпрыгнула и взмахнула руками. Он улыбнулся. Шелиш любил, когда она радовалась. И снова спокойно переправил мяч за сетку, давая ей возможность для ловкого обманного финта, и жена этим тотчас же воспользовалась. Так, играя вполсилы, Олег позволил жене выиграть у него сразу два гейма, но взял на своей подаче третий, закончив в свою пользу первый сет. Второй выиграла Элла. Третий – Олег. Вымотавшись за два с половиной часа на корте, они, усталые, поплелись вдвоем в душ, и прямо там, возбудившись, занялись любовью. Темпераментная, легко возбудимая Элла закричала во весь голос, застонал и Шелиш, дрожа от переполнявшей его страсти. Так сладко ему было любить ее, и в эти редкие минуты он чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Год назад он увел Эллу у Станкевича, с кем они вместе учились экономике здесь в Москве, с кем стажировались в Колумбийском университете и с кем начинали в большой политике. Точнее, их было трое, три светлых гения, три мушкетера, три друга. Третий – Евгений Кромин – начинал в Центробанке замом, а сейчас возглавлял Счетную палату. Но он сразу же поругался с Олегом и Геннадием, считая их методы приватизации ошибочными, и они разошлись как в море корабли. Хотя Комитет по приватизации и возглавлял Шелиш, но Станкевич, являясь первым помощником Президента, курировал все реформы и задавал тон во всех государственных преобразованиях.

За полгода до взлета Станкевича они вместе с Шелишем написали первую политическую монографию новой республики – «Стратегия и тактика создания гражданского общества в России». Именно эту книгу Станкевич подарил Президенту, и тот, восхитившись умом Станкевича, сделал его своим помощником. Гена, пользуясь влиянием первого лица, и протащил Олега во власть. Они были молоды и отважны, шли напролом, и оба полетели почти одновременно. Станкевич, правда, сманеврировал и успел стать депутатом Госдумы, поскольку его имя связывалось с начавшимся обновлением России, бывший председатель Комитета по приватизации, опять же с подачи Генки, ушел в Газпром к Белову. Помощником. Кто знал, что этот оренбургский газовик через пару лет выскочит в премьеры и завладеет столь безграничным доверием Президента, а вместе с ним попадет в вице-премьеры и настырный Олег.

Друзья по-прежнему встречались – по выходным, праздникам, семьями. Жена Олега, Нина, вертлявая болтушка, простолюдинка, любившая пестрые наряды и дешевую яркую бижутерию, без устали хвасталась успехами мужа, рассказывала, как с женой премьера они ездили на пару дней в Венецию, катались на гондоле в сопровождении двух гитаристов и слушали итальянские песни, в то время как их мужья обсуждали в Риме деловые вопросы во время недавней официальной поездки премьера в Италию.

– Как только он ее терпит?! – каждый раз после их ухода возмущалась Элла, убирая со стола. – Она же его только позорит. Ты посмотри, как она одевается?! Это невообразимо, жуть! А ее рассказы про мужиков, у которых впереди оттопыривается? Кошмар! Ты слышал, как она сказала «транвай»?

– Чего ты к ней придираешься? – усмехался Станкевич. – Олег и женился-то, потому что Нинка первая залезла к нему в постель и схватила за причинное место. Она сделала его мужчиной, этого зачуханного золотушного очкарика, который все выходные просиживал в библиотеке в то время, как мы с Женькой пускались во все тяжкие. А теперь она его тем и держит и не выпускает из своих крепких крестьянских рук. Он же из тех, кого любая баба может захомутать, едва посадит на передок. Олежка слаб по этой части, как перезрелая девица. Как это ни странно. Потому что внешне никакого сексуального впечатления он не производит. Посмотришь и скажешь, что он этим вообще заниматься не любит, – добродушно усмехался Станкевич и грозил неведомо кому указательным пальцем. – Но это только видимость. Как и то, что он весь такой моторный, энергичный и неустрашимый.

– А на самом деле он размазня, – не без иронии добавляла всякий раз Элла.

– Ну не совсем. Он шустрый, не ленивый, но жутко трусливый! Паникер. И большая задница. Каменная задница! Кстати, Бухарин так Молотова называл. Он – Молотов, – сказал Станкевич.

– Но тем не менее он снова на коне, а ты в два счета вылетел из седла, и, по моим ощущениям, навсегда, – в какой-то из таких вечеров зло заметила жена, и Станкевич даже удивленно посмотрел на нее. Но, занятый делами, он не придал этому ядовитому выпаду серьезного значения. Он, как Бог из машины, всегда спасавший свою женушку, даже когда у нее отбирали водительские права, не мог и подумать, что милая Эл уже назначила свидание Шелишу, и в первый же вечер воспользуется советом мужа: накрепко привяжет к себе невзрачного Олега прочным сексуальным канатом, нашептывая ему на ухо: «Ах, какой ты сильный! Какой ты! Какой ты!» А он, заполучив в объятия длинноногую, волоокую диву с гривой пышных волос, чувственным ртом и нежной кожей, потеряет последний житейский ум.

Станкевич еще рассеянно взирал на некоторое охлаждение к нему жены, но по-прежнему не сомневался, что она целиком принадлежит ему. Да и как могло быть иначе, если он, вытащив ее из Вологды, из какого-то там пединститута, сделал первой красавицей Москвы, написал за нее кандидатскую и докторскую по экономике, пристроил заместителем главного редактора толстого делового журнала – экономист из Эллы как из Станкевича шпагоглотатель, а вот руководить, блистать на презентациях, пресс-конференциях, изредка вставлять остроумную, едкую фразу в ученый разговор новоявленная докторша умела, и многие принимали это за особый женский ум. Она обожала всевозможные шоу, деловые и артистические тусовки, любила блеск, шум, мишуру, поклонников, коих легко приобрела, когда ее муж был на плаву и хозяйничал в Кремле. Приобрела и не растеряла в отличие от него потом, когда закончилась кремлевская пора. Но падение Гены, его внезапное охлаждение к большой политике она пережить не могла. Не могла примириться с жестокостью столичных правил. Ибо бывшие льстецы разбежались, а отзвуки лести еще нежным колокольчиком звенели в ушах, когда все, заискивая, кланяясь, говорили со сладкими улыбками: «Здравствуйте, госпожа Станкевич! Как здоровье Геннадия Генриховича?» И когда он стал депутатом Госдумы, председателем подкомитета, с ней еще раскланивались, бежали навстречу, целовали ручки, излучая страстное желание, а едва он лишился депутатского мандата, ее совсем перестали замечать. А те, кто бросал жадные любопытствующие взгляды, делали это дерзко и непочтительно, мысленно расстегивая ее блузку, оценивая, какой она могла бы быть в постели, презрительно бросая своим дамам: «Вон та, ну, бывшего Станкевича!» И эта мерзость, это предательство разрывали ее сердце.

А о Шелише шумели все больше и больше. И почти не вспоминали о его провале с приватизацией, из-за чего полетел и Станкевич, потому что поддерживал Олега и верил ему. А когда Шелиш снова вознесся и освободилось место председателя Госкомитета по экологии, почти министерская должность, и Станкевич лишь по настоянию Эллы попросил его помочь, замолвить за него словечко перед премьером, Олег неожиданно сказал:

– Ты знаешь, старина, не могу. Газеты и Дума опять поднимут вой, что я тащу своих старых дружков, посыплются обвинения в протекционизме и черт знает в чем! А тут еще эта статья о темной деятельности твоего фонда, не могу, сам понимаешь.

Сказал как отрезал. С тех пор они и перестали встречаться. Элла спрашивала, краснея: а почему Олег с Ниной перестали у нас бывать? Краснея, потому что давно уже встречалась с ним, привязывая его все крепче и крепче. Краснея, потому что Олег уже объявил Нине о разводе и того же требовал от нее. Но Элла не торопилась. Она лишь расширяла образовавшуюся семейную трещину, исподволь, незаметно, чтобы в один прекрасный день воскликнуть: «Я больше так жить не могу! Мы слишком разные люди!» Она еще совестилась в душе, понимая, что Геннадий слепил ее, как Галатею, сделал для нее все, что только может сделать мужчина, – положение в обществе, красивую, обеспеченную жизнь, наряды, уют, комфорт, она еще боялась со всем этим расстаться, с испугом слушая отдельные реплики Шелиша: «Выгонят, уедем на Сахалин, меня давно уже зовут, там такой проект сейчас прорабатывается, закачаешься! Уговорим япошек и такое сотворим, что Гонконгу и не снилось». «Гонконг – это хорошо, – думала Элла, – но Сахалин – остров пурги и нищеты. Чехов съездил туда и загнулся».

Станкевич уже чувствовал: все идет наперекосяк. И тогда он впервые как бы по-новому увидел свою жену: ее отстраненный взгляд, кривую усмешку. Он хотел воскликнуть: «Милая! Да ты хоть знаешь, чем я теперь занимаюсь? Чем живу? И ведь не ради себя, ради нас, тебя, Димки, который учится в Швейцарии, в лучшем колледже, живет, как сын миллионера, – два месяца назад, съездив в Женеву, Станкевич втайне от жены купил сыну машину, – и будет еще лучше! И скоро я такую власть приобрету, что все Шелиши будут в ногах у меня ползать!» Но он промолчал. Промолчал, потому что дал слово, подписал бумагу о том, что впредь будет воздерживаться от интервью, публичных выступлений, его даже отругали за то, что он хотел сесть в министерское кресло, запретив вообще работать в госструктурах. Станкевич не мог все это сказать жене, не мог объявить, что вошел в международный картель самой мощной и влиятельной организации, которая контролировала весь преступный международный мир, и был назначен эмиссаром по России, введен в совет «мирового клана», получая 0,5 процента от прибылей ежегодно, но это была такая сумма, что у бедного Шелиша померкло бы в глазах, а Элла упала бы в обморок. Но и в этом он не мог ей признаться.