Текст книги "Гонцы смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Что, Чарли? Чего ты затосковал?

Чарли прыгнул лапами к нему на грудь, лизнул в щеку. Хозяин потрепал пса за длинные уши.

– Извини, мне некогда, старина, завтра сам знаешь какой у меня день. Очень важный!

Кромин на кресле-вертушке повернулся к столу. Пятнадцать минут. Странно, что Президент ото всех требует укладываться в пятнадцать минут. Почему не в двадцать или двадцать пять? С дикцией у Кромина вроде бы все в порядке, с внешностью тоже. Он взглянул на себя в притененное стекло книжного шкафа: черные волосы, удлиненное лицо, прямой нос, большие глаза. В юности все прочили ему карьеру актера. Он действительно прошел три тура в Щепкинское, но сдавать общеобразовательные не стал, а отнес документы на экономический в МГУ. В группе в двадцать пять человек мальчиков было пятеро и двадцать девчонок. Половина сразу же влюбилась в него. Тут ему действительно повезло. И Элла на похоронах прижималась к нему бедром. А на поминках украдкой сжала его ногу. Элла ему нравилась. В ее глазах с поволокой не истаивала тонкая порочность. И это заводило его.

Женя вспомнил пять цифр, которые он должен сказать Президенту. Память редко подводила Кромина. Этими цифрами лучше закончить. Так будет эффектней. Надо просто оправдать ожидания Белова и Президента. Только оправдать, ничего не завоевывая.

Женя положил руки перед собой и спокойно, без напряжения, негромким голосом изложил вслух все тезисы, которые он собирался высказать Президенту. Память его не подвела, и, заканчивая, он привел пять сравнительных показателей: что они имеют сегодня и что могут иметь в результате проекта деприватизации уже завтра.

– Не послезавтра, господин Президент, – выдержав паузу, добавил Кромин. – А завтра. Все наиболее сложные расчеты я показывал моим коллегам из правительства и Владимиру Алексеевичу, они могут подтвердить их абсолютную реальность. Причем я специально даже занижаю показатели на пятнадцать – двадцать процентов с учетом всяких форс-мажорных обстоятельств, но Владимир Алексеевич меня заверил, что они исключены.

«Безусловно», – подтвердит Белов.

– Итак, осталось получить только ваше окончательное благословение, господин Президент, и я готов, засучив рукава, день и ночь работать, чтобы осуществить эту программу. Я говорю это, как гражданин своей страны, как демократ, верящий в новую Россию. Меня призывает к этому память о моем друге, с которым мы все это делали, Олеге Шелише. Я закончил, господин Президент. Спасибо.

Женя посмотрел на часы. Ровно четырнадцать минут. Одна минута в запасе, на всякое волнение. Хотя сейчас он старался говорить не торопясь, а там наверняка темп будет побыстрее.

– Что ж, спасибо, товарищ Кромин, – имитируя голос Президента, – заговорил Женя. – Я рад, что мы получаем такого умного и интересного вице-премьера, и с вашим приходом, я надеюсь, страна заживет еще богаче, а реформы пойдут оживленнее. У меня вопросов нет. Владимир Алексеевич?

– А чего, тут все ясно, – забасил Кромин, подражая премьеру. – Пусть начинает работать, и в добрый путь!

Волнующий момент, крепкие рукопожатия. Президент подписывает указ. Будет целовать или не будет? Скорее всего, будет. Улыбки на лицах, он приглашает выпить по бокалу шампанского. Нет, шампанского не бывает. Это потом, в своем кабинете, надо будет захватить несколько бутылочек коньячка и шампанского. Фрукты. Это уже в «Белом доме», когда Белов официально представит Евгения Сергеевича Кромина персоналу и он станет первым вице-премьером правительства. Фотографии в газетах, телевидение показывает его фотопортреты, журналисты начинают ворошить грязное белье. Ах, Эллочка, а мне так хотелось, но нет, я на эту удочку не поддамся. Никакого компромата мафия на меня не найдет.

– И им останется одно, – трагическим голосом, подражая Левитану, проговорил Кромин, – убить его, так как он был неподкупен. Трагическое форте оркестра. Занавес.

Пришла Лина. Он тоже выбрал девочку из Твери, как Станкевич из Вологды, и тоже красивую, но в Лине была русская иконописная духовная красота. На нее хотелось смотреть, ее приятно было слушать. Но с ней не хотелось в постель. В юности все ищут одухотворенную красоту, в зрелости же хочется плотской. Судьба беспощадна. У Лины постоянно были женские проблемы, и они месяцами не касались друг друга. Кромин несколько раз попробовал найти утешение на стороне, но, видимо, партнерши встречались неудачные, и он, махнув рукой на личную жизнь, занялся политикой. Ездил, выступал, пытаясь пройти на выборах в Думу, но его обошел толстосум Криницын, подкупив половину избирателей. Потом Шелиш предложил разработать вместе программу деприватизации. Разрабатывал Кромин ее фактически один, Шелиш то уезжал в Рим, то торчал на заседаниях правительства, то парился в Кремле на приемах. Но Женя не роптал. Ему важно было зарекомендовать себя. И Олежка первый сказал Белову, что Кромин сделал львиную часть программы. И вот наставал его звездный час.

– Волнуешься? – Лина уже переоделась, обняла его сзади за плечи, прижалась щекой.

– Нет, просто думаю, как уложиться в пятнадцать минут.

– Наши уже знают. Директор вызвал меня и, хитро улыбаясь, спросил: «Надеюсь, Женя нас не забудет?» Ты нас не забудешь?

– Первые три месяца даже не подходи, а потом поговорим. Только составьте толковую программу. Я вам найду меценатов. Не хуже Третьякова.

– Хорошо бы, – вздохнула Лина.

Вернулась дочка из музыкальной школы, и жена ушла ее кормить. Спросила: когда он будет ужинать?

– Как обычно, в восемь.

– Уже полвосьмого.

Кромин даже не заметил течения времени.

– Тогда через полчаса.

В сердце кольнуло, и Кромин нахмурился: это еще что такое? Неужели он всерьез волнуется? Но никакого волнения в душе не ощутил. Нормальная работа. Никакого перенапряжения. Но боль мгновенно растаяла, и он с облегчением вздохнул.

О смерти Шелиша болтали разное. Одни соглашались с Фоминым из ФСБ: обычные перегрузки, просто Олег их не замечал, да еще новая жена и эта думская травля, а он с его застенчивой полуулыбкой и манерой отшучиваться все это копил в себе. Вот и прорвалось. Другие говорили о каких-то сверхъестественных силах, о вмешательстве извне, убийстве. Даже Элла сказала: «Его убили». Но это чушь на постном масле. Олег всегда был слабоват. Один раз он при Кромине чуть не упал в обморок. А тут и теннис, и эта порочная кобылка Элла, и передряги в правительстве, и их работа над программой – все совместилось, и сосуды лопнули. Все просто. Когда убийство, всегда есть киллер, пистолет, нож, да что угодно. Тяжелый бронзовый подсвечник. В России все перепуганы убийствами. А кого убивают? В большинстве таких же бандитов, неважно, где они: в законе, под охраной закона или же вне его. Этот следователь Генпрокуратуры Турецкий, которого почему-то принял сам Белов – случай исключительный, – только разжигает слухи и сеет панику. Фомин довольно убедительно выступал, Кромину понравилось. Женя и Белову это сказал: «У нас либо ждут чуда, либо надеются на чудо, а реально мыслить считается дурным тоном». Белов промолчал, хотя по лицу было видно, что он не согласен. Кому нужно было убивать Шелиша, скажите на милость? Разве что Станкевичу, у которого шустрый Олег увел жену. Но Станкевич и на дуэль бы его не вызвал. Хитрый и расчетливый полячишка.

Лина позвала мужа ужинать. Теща и дочь уже поели и смотрели телесериал.

– Давай как-нибудь пригласим Нину Шелиш? – неожиданно предложила жена.

– Она звонила?

– Нет, но мне так ее жалко. Ее даже на похороны не пригласили, а она отдала Олегу всю молодость, всю жизнь. И как месть судьбы этой хищнице, которая рассчитывала воспользоваться вице-премьерскими благами. Только страшная месть. Не божеская. Ты не будешь против, если я ее позову?

– Ради Бога! – Кромин пожал плечами. – Она только утомляет своей болтовней. А что касается мести, – Женя съел кусок мяса и, отодвинув тарелку, взял стакан с джином, отхлебнул, – то я видел, как был счастлив Олежка. И это дорогого стоит, как говорится. Поэтому не надо осуждать Эллу. Не судите и не судимы будете. Мне, например, было непонятно, почему она живет с этим пауком Станкевичем. И я понял ее, когда она от него ушла.

– Ты же дружил с ним, а сейчас тоже его судишь, – заметила жена.

– Именно потому что дружил! Если уж Олега, чистейшую душу, трясло, когда он рассказывал о Станкевиче, если уж Олег его ненавидел, то можно представить себе, что это за человек! – Кромин допил джин.

– А мне он нравился, когда был помощником Президента. Умный, взвешенный, спокойный, – сказала жена. – Мне было приятно с ним общаться, он хорошо знал живопись и тонко ее чувствовал. Я даже пожалела, когда ты перестал приглашать его в наш дом. А вот его жена мне никогда не нравилась. Я понимаю, чем она нравится вам, мужчинам, но тут уж… – Лина сотворила ироническую гримасу.

Кромин развел руками.

– Понять женщину может только сам Господь, который ее сотворил! Умно сказано.

– Кем? – не поняла Лина.

– Пока мной, а может быть, и до меня кто-то сказал.

Кромин поднялся из-за стола, его вдруг резко качнуло в сторону, и он чуть не упал, успев схватиться за шкаф.

– Что с тобой? – обеспокоилась жена.

– Чувствую, напился! Голова даже закружилась. Хорош джинчик! – усмехнулся Кромин.

– Не пей больше, я прошу тебя. Завтра такая встреча, а ты джин стаканами!

– Да я пошутил, я выпил-то граммов семьдесят.

– Иди приляг, отдохни. Тебе нужно как следует выспаться перед завтрашним раундом. Напряжение все-таки большое. – Лина стала убирать со стола.

– Ладно, пойду, – Кромин забрал свой стакан со льдом, из которого он пил джин.

– Жень, не надо, я прошу тебя! – умоляющим тоном проговорила Лина.

– Я немного, глоток – и спать!

Он вышел из кухни. В гостиной плеснул себе джина, тоника, поболтал со льдом и залпом выпил. Развязал галстук, снял рубашку, брюки – его пошатывало, и он с трудом удерживал равновесие. «Что за черт? – даже рассмеялся Кромин. – Не пьяный, а голова кружится! Кому-нибудь расскажи, не поверят!»

Кромин любил выпить, и спокойно выпивал грамм четыреста, сохраняя при этом ясность ума и памяти. – Но что происходило с ним сейчас, он понять не мог. «Может быть, в джин что-то подмешано? – подумал он, растянувшись на постели. – Но бутылку привез приятель из Парижа, хотя кто может сегодня за что-то поручиться. Вполне могли подмешать какой-нибудь наркотик. Есть такие остряки. Тонкий шприц и порция ЛСД. А от него не только голова, но и крыша поедет».

Вошла Лина, взглянула на мужа, подобрала его вещи, разбросанные по всей спальне, аккуратно сложила их на стул.

– Ну как ты?

– Ты знаешь, я думаю, что в джин что-то подмешали.

– Что?

– Не знаю. Может быть, ЛСД.

– ЛСД? Это такой синтетический наркотик?

– Он самый. А может быть, другой, но сильный. Я тебе клянусь: выпил сто граммов, не больше, а такое ощущение, что осушил пару бутылок. Голова кружится.

– Давай вызову врача.

– Нет! – Кромин на мгновение даже приподнялся, но снова рухнул на постель. – Ты с ума сошла! Потом все будут говорить: Кромин напился.

– Может, валерьянки?

– Нет, не надо.

– Ладно, отдыхай.

Лина ушла. Голова у Кромина тяжелела. Он вдруг подумал: надо пойти очистить желудок. Женя поднялся, держась за стенки, прошел в туалет. К счастью, жена была в гостиной и о чем-то говорила с матерью. Но в туалете ничего не получилось. Поплевавшись, Кромин вернулся обратно, рухнул на кровать. Спазмы сжимали горло, дышать становилось труднее. Теперь он уже ясно понимал, что джин отравлен. Попробовал подняться, но не смог. Странная сила не давала даже приподнять голову. В глазах все кружилось, спальня ходила ходуном. Кровь уже пульсировала в висках, сердце с трудом справлялось с повышенным кровотоком. Кромин хотел позвать жену, чтобы она вызвала врача, но только глухо простонал. Язык его не слушался. Женя понимал, что без врача ему уже не обойтись. Он еще верил, что утром сможет подняться и в одиннадцать быть у Президента. Он должен завтра использовать этот шанс.

– Я должен! – с трудом пробормотал он.

Удар был молниеносным и разящим. Кромин потерял сознание. Когда Лина вошла и посмотрела на мужа, на его раскрытый рот и неподвижный взгляд, она оцепенела. Еще через полчаса приехал врач, смерил пульс, давление, осмотрел зрачки, прослушал сердце.

– Он жив? – плача, спросила жена.

– Жив, – устало сказал врач «скорой» из спецуправления, складывая в сумку инструменты. – Сходи за носилками, – бросил он санитару.

– Что с мужем?

– Видимо, произошел резкий скачок артериального давления и, как следствие, кровоизлияние в мозг, инсульт… А уж каков характер всего этого – сказать сейчас трудно… Он сильно нервничал сегодня?

– Да нет, совсем не нервничал. Поужинал, сказал, что устал, решил отдохнуть. Вот только выпил немного, и ему стало плохо. – Лина дрожащими руками взяла бутылку джина, передала ее врачу. – Он сказал, что джин отравлен.

– Мы проверим. – Врач забрал бутылку.

Кромина погрузили на носилки и увезли. Лина поехала с мужем. Через час доктор Храмцов, дежуривший в тот вечер в Боткинской, вышел из реанимационной и сообщил, что у Кромина сильное кровоизлияние в мозг, но он жив. Правую сторону тела парализовало, повреждена речь, и он пока не может говорить.

– Сейчас он вне опасности, – закончил доктор. – Давление в норме, как ни странно, – врач усмехнулся, наморщил лоб. – Загадки природы.

– Завтра он должен был быть у Президента, – глотая слезы, проговорила Лина. – Он не сможет?..

Доктор недоуменно посмотрел на нее.

– Благодарите Бога, что ваш муж остался жив, – устало проговорил Храмцов, закуривая сигарету и, смягчившись, добавил: – Поезжайте домой, сейчас вы ему все равно ничем не поможете. Я думаю, он еще дней десять проведет в реанимации, пока мы не убедимся, что никакая опасность ему больше не угрожает.

Доктор двинулся по коридору.

– Подождите! – Лина окликнула врача. – А этот джин, вы проверили его?

– Какой джин? А-а, врач со «скорой» что-то говорил. Но я этим не занимаюсь. Его завтра передадут в лабораторию. Сегодня там уже никого нет.

23

Нортон был категорически против их участия в устранении Клюквина. Они привезли чертежи будущего центра для Станкевича, приехали получить «ловушку» и прибор. И еще провести несколько занятий с русской группой по современным средствам прослушивания. Собственно, группой пятерых парней из фонда Станкевича назвать было трудно, но тем не менее ребята были подобраны с умом: спокойные, интеллигентные, грамотные, все с высшим техническим образованием, и Нортону с Гжижей хватило двух дней, чтобы быстро ввести их в курс дела. Кое-какие приспособления, которые привез Кузьма, Нортон не видел даже у западных спецслужб. В этом плане Станкевич заимел хорошего физика, недаром именно в России задумывалось создание целого технологического института по разработке новых электронных средств защиты и подслушивания.

«Ловушка» – так назывался миниатюрный «микроклоп» в специальной оболочке, который вводился под кожу человека и мог там существовать в течение двух лет, был разработан тоже в лаборатории Станкевича. Нортона трудно было удивить крошечными гигагерцевыми передатчиками, работающими на сверхвысоких частотах с миллиардами колебаний в секунду. Он видел «жучки» величиной с рисовое зернышко, обеспечивающие качество звучания не хуже лазерного проигрывателя. Причем тембровая избирательность их была такова, что в небольшой комнате, в которой одновременно находились и разговаривали двадцать человек, «клоп» безошибочно выделял того, на кого он был настроен. Им не мешали ни работающий в комнате телевизор, ни стиральная машина.

Но гигагерцевая «ловушка Станкевича», подлинное имя изобретателя Тим не знал, отвечая всем этим качествам, без проблем приживалась в соединительной ткани человека, не вызывая отторжения и нагноений. Кроме того, Кузьма выстрелил ею в Питера, и тот благодаря особым мазям даже не почувствовал проникновения в него инородного предмета. Это была уже фантастика, и Нортон не мог уехать в Женеву, не проверив, насколько реален этот опыт. Если это так, то он первым поддержит субсидирование центра в Москве и готов там работать подмастерьем у великих русских физиков. В этом смысле Тим был человеком науки, а не террористом. Но он вступил в Женевскую группу после того, как его отца, неплохого физика-теоретика, в пятьдесят пять выбросили из государственного института без выходного пособия, потому что он совершил какую-то ошибку в расчетах. Отец, не выдержав унижения, застрелился. После этого Тим понял, что государство – тоже мафия и, может быть, это наихудшая форма из всех существующих и самая жестокая, ибо маскируется под лозунгами порядочности и демократии. Та мафия, к которой принадлежал он, защищала его как члена своей семьи, давала обещание заботиться о нем и всех его родных, что бы с ним ни случилось, и разрывала свои обязательства лишь при одном условии: если Тим совершит предательство и нарушит свои обязательства перед «мировым кланом финансистов». Так называлось это сообщество.

С испытанием «ловушки» их миссия в России заканчивалась, и Нортон торопился закончить это последнее поручение, чтобы уехать побыстрее домой. Москва стала угнетать его. Точнее, не сам город – он любил старые постройки, а настойчивые попытки выследить их. Тим знал, что с сохранением паспортного режима и старой милицейской системы их могут даже в этом многомиллионном городе отыскать через два-три дня, а теперь, когда на них висело еще и убийство, оставаться в столице было небезопасно. Первый раз приехав в полюбившуюся ему Москву, Нортон почувствовал себя довольно неуютно, он отказался и от предложения Кузьмы покутить на прощание с девушками в ресторане, хотя раньше всегда заводил в России романы с местными красавицами: ни в одной стране мира не было таких восхитительных молоденьких шлюх.

Кузьма уговорил их прикончить Клюквина. Последний знал о технических разработках Станкевича и хотел донести в милицию. Так им объяснили. Поэтому Тим не испытывал к незнакомому Клюквину сострадания. Ему просто не хотелось отвлекаться на пустяки. Каждый должен делать свое дело. Но Кузьма доказывал, что привлекать своих киллеров ему не хочется: те производят много шума, да и многие уже под колпаком, а тут надо все сделать тихо и незаметно. Тем более что через пару дней они сядут в самолет и улетят. Кузьма и тут все продумал. Поскольку их уже засекли и знают в лицо, он заготовил им визы в Литву, там их встретят, посадят на первый же самолет до Женевы. Эта мера предосторожности необходима, мало ли что взбредет в голову муровским сыщикам, они под любым предлогом могут задержать их при посадке в Шереметьеве. А в Женеве пусть руководство разбирается, где у них произошла утечка сведений. А то, что это так, они и сами поняли. За простую же работенку по устранению Клюквина они получат шесть штук «зеленых», по три на нос.

Гжижа засмеялся. За аналогичную работу на Западе платят десять – двадцать штук. Но Кузьма резонно ответил: они же не наемные киллеры, а коллеги, они делают одно дело, поэтому он обращается к ним за помощью, и по три косых на нос – это скорее всего легкие премиальные от господина Станкевича за быструю и качественную работу.

Гжижа поморщился: он не любил премиальных, ему вообще была чужда эта система добавочных денег. Если работа стоит двадцать штук, надо их и платить, а не выдумывать еще какие-то премиальные. Нортон же ответил, что они были бы рады помочь, но еще предстоит испытание «ловушки», а это не так уж безопасно.

Кузьма заулыбался и сказал, что он ночи не спит, думает, как ублажить ребят, и для их прощальной ночи приготовил каждому по восхитительной красивой шестнадцатилетней девочке, о которой они будут вспоминать всю оставшуюся жизнь. А тут работы на пару часов, тем более что Кузьма все уже продумал: где, как, что. Тем более дело срочное: пока он ищет киллера, договаривается с ним, Клюквин может заложить Станкевича, а значит, свернуть и ту программу с Антитеррористическим центром, которая уже задумана. Сладкоголосый и напористый Кузьма быстро сломал их, и они согласились. Да и по три штуки лишних иметь в бумажнике не помешает.

Кузьма изложил свой план, дал каждому по фотографии Клюквина, все продумал и с машиной: где, на каком километре по дороге в Домодедово следует свернуть. Мало ли в Москве исчезает людей, милиция первое время не будет даже объявлять розыск, а когда объявит, то ребят и след простыл.

Они проехали по домодедовской трассе, Кузьма показал им подходящее местечко, и потом они все сделали без проколов. Лишь на обратном пути, когда их остановил гаишник, Нортон занервничал и приготовился к тому, чтобы ликвидировать и его. Но Гжижа выручил.

Накануне Тим засек хвост. Красная «семерка» явно ползла за ним, прикрываясь «Запорожцем». Когда она промчалась мимо, Нортон увидел в ней Грязнова-младшего. Поэтому он и завел его в клуб отдыха «Солнышко». К счастью, мальчишка тотчас убежал докладывать своим хозяевам, и Тим мог спокойно вернуться домой. Они жили с Гжижей в соседнем доме. Кузьма им снял квартиру заранее, но встретить не смог, именно в этот день проходила операция по устранению Шелиша. Но поскольку заранее было все обговорено, Кузьма даже отправил по факсу подробную схему, как проехать, пройти, найти дом, квартиру, заранее переслал ключи, так что они без хлопот добрались самостоятельно. Гжижа прекрасно говорил по-русски и Москву знал неплохо. Поэтому террористы, не обнаружив Кузьму в аэропорте, не растерялись. В тот же вечер, узнав, в какую западню попались Нортон и Гжижа, Кузьма перекрестился и, съездив в церковь, поставил свечку во спасение. Он только представил, как Грязнов-младший фотографирует взглядом номер машины, – и охранника прошиб холодный пот: завтра же у него на хвосте висели бы МУР и Генпрокуратура. К счастью, не растерялся и Гжижа, не доверившись частнику и намеренно назвав адрес на Серпуховке, где когда-то жил со своей Буслаевой. Так вместо того, чтобы попасться в западню, уготованную Питером, его и русских сыскарей прокатили по всем статьям.

Через час, собрав вещи и вызвав Кузьму, Тим и Гжижа перебрались в его двухкомнатную квартиру на Алтуфьевке. Начальник охраны Станкевича пока жил на даче Хозяина. Нортон нутром чувствовал, как Питер наступает им на пятки, привлекая к их поиску государственных и частных сыщиков типа этого Дениса Грязнова. Все это выглядело странным. Антитеррористический центр существовал и в России, сформированный из кадров ФСБ. Это было неплохое элитное подразделение, но по непонятным причинам Реддвей в контакт с ними не вступал. Значит, не доверял кому-то из руководства, другого объяснения не было.

– Радуйся, что не привлекает, – усмехнулся Гжижа, когда Тим поделился с ним этими соображениями.

– Выходит, он боится ФСБ, потому что там работает наш человек? – задал вопрос уже Кузьме Нортон. – И Станкевич об этом знает, но не хочет его задействовать по мелочам.

– А если и так, парни, то не ломайте головы над вопросами, о которых вам ничего знать не надо, – усмехнулся главный охранник Станкевича. – Любопытство в нашем деле ни к чему.

– Это точно! – рассмеялся Гжижа.

Он вообще считал, что надо делать то, что приказывают, и поменьше задумываться. Тим же любил всякие головоломки и мог за их обдумыванием провести целый вечер. Гжиже нравились красивые телки без извилин. Нортон любил опытных, в возрасте женщин, с которыми можно было еще и поговорить в постели. Они были очень разные, эти два террориста, но, как ни странно, работали в связке уже пятый год и неплохо ладили друг с другом. Больше того, они не спорили по пустякам, не старались надолго удерживать за собой место лидера, кем поочередно становились в зависимости от ситуации. И в какой-то миг Нортон слушался Гжижу, а через два часа поляк беспрекословно подчинялся Тиму. В истории с Клюквиным первым неожиданно согласился Гжижа, и Нортон скрепя сердце подчинился.

– И все же, – точно задетый за живое, заинтересовался Нортон, – у вас есть свой человек в ФСБ? Мне просто интересно, Кузьма, я без всякого умысла спрашиваю…

– Хочешь пообщаться? – хохотнул Кузьма.

– Он коллекционирует этих ребят, – прокомментировал Гжижа. – Ты бы видел, сколько у него дома книг по шпионам и шпионажу. Ему пора уже звание профессора присваивать.

– Без комментариев, ребята! Так у вас говорят? – Кузьма подмигнул Нортону, и тот больше не стал задавать вопросов.

Но, несмотря даже на эти связи Станкевича, надо было убираться из России. Оставалось лишь проверить «ловушку». Аппарат для проверки был уже у Тима. Для этого требовалось как можно ближе подобраться к Реддвею.

Бывший полковник ЦРУ занимал полулюкс на втором этаже в гостинице «Советская» на Ленинградском проспекте. Нортону удалось снять номер почти напротив. Это было рискованно, потому что Реддвей и его люди знали Нортона и Гжижу в лицо. Поэтому Тим, лучше Гжижи знавший спецтехнику, приказал напарнику сидеть дома и наслаждаться боевиками по видику, благо у Кузьмы, большого любителя триллеров, была коллекция из четырехсот кассет разных жанров, но в основном триллеры, детективы и порнуха. Тим же, накупив гамбургеров и чизбургеров в «Макдональдсе», засел в одноместном номере, ожидая возвращения Питера.

Нортон занял свой номер в половине первого дня. Он не спеша настроил аппаратуру, но в полулюксе Реддвея не было, и никаких сигналов не поступало. От безделья Тим включил телевизор. Не снимая ботинок, лег на кровать. По «ящику» показывали новости. Тим внимательно выслушал весь блок, но о Клюквине ничего не сообщалось. Впрочем, ему сказали еще в Женеве, что у русских по телевидению редко говорят об убийствах, сообщают только о насильственной смерти известных людей. Клюквин же к таким не относился, поэтому если даже его и нашли, то вряд ли об этом объявят в новостях.

«Его вообще не найдут, поверьте мне, – решительно сказал Кузьма. – А к лету земля так зарастет травой, что вы сами это место не найдете».

Питер тем временем вместе с Денисом находился уже в клубе отдыха «Солнышко». Но там, как и предполагал Турецкий, ни о каких курсах ничего не слышали. Нортона воспитательница опознала: да, он заходил, говорил с акцентом, спрашивал, нельзя ли снять одну из комнат под офис, но ему отказали. Незнакомец ушел. Значит, слежку он почувствовал и попросту Дениса обвел вокруг пальца.

Они попробовали в ДЭЗе узнать, кто сдает квартиры, но жильцы, как правило, сдачу квартир внаем в ДЭЗе не регистрировали, и ничем сыщикам помочь там не могли. Денис рванулся было к старушкам во дворе, но Питер его остановил. Если Нортон обнаружил за собой хвост, то они наверняка с квартиры уже съехали. Не дураки, чтобы сидеть и дожидаться Дениса с компанией.

Покрутившись в Царицыне, Питер отправился на поклон к Турецкому. Александр Борисович рассказал ему об устранении его подопечными русского гражданина Клюквина, о том, что Грязнов поехал раздавать портреты Нортона и Гжижи всем постовым.

– Мы их выудим даже в многомиллионной Москве, – твердо сказал Турецкий.

Питер приехал не один, а с Надей Павловой, изящной, загорелой, несмотря на апрель, миниатюрной блондинкой, приветливой и улыбчивой. Надя хорошо знала Турецкого по работе в Гармише и, увидев его, бросилась ему на шею в тот самый момент, когда Лара была в кабинете и разливала кофе. Денис тотчас обратил внимание на растерянное лицо Лары и огоньки ревности в ее глазах, хотя Надя была просто рада увидеть коллегу по «Пятому уровню» и ничего другого столь теплая встреча не означала. Но «важняк» точно нарочно погладил Надю по спине и крепко прижал к себе, непонятно для чего добавляя Ларе переживаний и демонстрируя нежные отношения с эффектной блондинкой.

Однако Александр Борисович знал, для чего распалял ревнивое воображение Лары. В одиннадцать утра, придя на работу, он недоуменно спросил свою помощницу, где она шлялась вчера целый вечер, потому что накануне он ей названивал до двенадцати ночи и хотел предупредить, что в девять встречается с домашним врачом Шелишей Летецким и часа полтора с ним проговорит по разным вопросам, поэтому прибудет в контору лишь к одиннадцати.

– А меня сокурсник вытащил поужинать в ресторан, – нахально заявила Лара.

– Тот самый?

– Тот самый.

– А потом ты поехала к нему?

– А что? Ваше превосходительство чем-то недовольно? – с вызовом спросила Лара.

– Я искренне рад за тебя! – улыбнулся Турецкий. – Мне просто нужно было сообщить тебе деловую информацию. Может быть, ты дашь мне его телефон, чтобы в следующий раз я мог срочно найти тебя?

– Я не люблю, когда меня отвлекают в неурочное время, – нагло сказала Лара.

Турецкий помрачнел, точно ему плюнули в лицо, развернулся и ушел к себе в кабинет. Лара, понимая, что перегнула палку, сама сделала кофе, бутерброды, принесла в кабинет, надеясь объясниться и рассказать всю правду, что ни с каким сокурсником она не встречалась, а ездила к тетке, которая живет в Бирюлеве, это черт-те где. У тетки лежал большой отрез старого китайского шелка, который она хотела отдать Ларе, чтобы племянница сшила себе чего-нибудь на лето. Вот из-за этого шелка да из желания лишний раз потом завладеть вниманием Турецкого она и таскалась на край света, вернувшись домой только в половине первого. Лара уже мечтала о примирении и нежных объятиях, кабинет закрывался на ключ изнутри, и они иногда пользовались этим обстоятельством, как вдруг объявилась эта Надин и начался концерт по заявкам. Александр Борисович разыгрывал нежное па-де-де с гостьей, которая, впрочем, принимала его ухаживания за чистую монету и отвечала с подчеркнутой нежностью, заводя уже Питера, который давно неровно дышал к Наде, хоть и старался в отличие от русского следователя соблюдать внешние приличия.

Лара вышла из кабинета и расплакалась. Не оттого, что она открыла в Турецком бабника, эта истина была ненова, а оттого, что ей не удалось объясниться и она наговорила любимому мужчине кучу всяких глупостей. У Лары вообще плохо получались розыгрыши, она постоянно переигрывала, не умела сдерживаться и с легкой улыбкой воспринимать подлые мужские укусы, словом, вела себя, как баба, в столь простых ситуациях.

Пока все перекусывали, хозяин кабинета безуспешно пытался отыскать Грязнова, чтобы тот дал отбой по Царицыну, но в кабинете начальника МУРа телефон не отвечал, а дежурный толком не мог сказать, где сейчас начальник. Он забегал минут на десять и вновь с кем-то куда-то умчался.

Турецкий посмотрел на часы. К трем он собирался поехать в Боткинскую и узнать все о состоянии здоровья Кромина. Внезапное кровоизлияние в мозг у Шелиша и Кромина, людей физически здоровых, вызвало подозрение о некоем насильственном вмешательстве извне. Но в ситуации с Кроминым якобы фигурировала отравленная бутылка джина, о которой ему по телефону сообщила жена не состоявшегося теперь вице-премьера. Накануне визита к Президенту Кромина убирают, а ведь он с Шелишем разрабатывал эту пресловутую программу деприватизации. Наиболее бойкие газетчики тут же увидели в этом главную причину казуса и навесили массу жирных вопросов.