Текст книги "Гонцы смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Я его дожму! – пообещал Дитковский. – А дальнейшее уж от тебя. Что, на самом деле есть домик в Анталии?

– У Станкевича все есть!

Они оба рассмеялись.

– А про инвестиции ты все точно сказал, – морщась от коньяка, заметил Геннадий Генрихович. – Никаких проблем больше с зарплатой и реконструкцией завода не будет. Он будет у тебя лучший в отрасли!

– Твоими бы устами…

– А я на ветер обещаний не бросаю, – проговорил Станкевич. – Мы еще японцам нос утрем.

* * *

Кузьма с Тюмениным ждали шефа в машине. Мимо уже пронеслась «скорая», затем несколько милицейских машин, промчалась «Волга» из Генеральной прокуратуры, и Миша испуганно закрутил головой.

– Ну чего он там?! – прошептал физик.

– Сиди спокойно, отдыхай, – лениво отозвался Кузьма, слушая музыку. Выключив приемник, он потянулся, зевнул. – Наш Хозяин знает, что делает. Поспи!

– Тут поспишь, – нервно пробормотал Тюменин. – Надо мотать отсюда! Может, ты сходишь за ним?

– Успокойся, – одернул Мишу Кузьма. – Я серьезно тебе говорю: поспи! Ну закрой глазки, закрывай, вот так, погружайся, как в воду, медленно, расслабься, шею расслабь… – монотонно выговаривал Кузьма, потянулся к Тюменину, размял ему шейные мышцы. – Голову урони на грудь, вот так, погружайся, руки урони, медленно, все закончилось… Спи!

Через мгновение Тюменин уже спал мертвым сном.

* * *

Элла, обнаружив мужа мертвым, в крови, вызвала врача и охрану. Начальник охраны с перепугу позвонил в МВД, Генеральную прокуратуру, все же погиб вице-премьер. В Генпрокуратуре его соединили с Меркуловым, заместителем генерального прокурора. Константин Дмитриевич отправил на дачу «важняка» Турецкого, хотя последний намеревался встретиться с Питером Реддвеем и потолковать о совместных с антитеррористическим центром в Гармише делах. Реддвея и Турецкого интересовали махинации вокруг красноярского алюминиевого завода, в которых были замешаны две иностранные компании: швейцарская и американская. В этой истории были уже два трупа. В сентябре прошлого года был убит российский координатор американской фирмы Феликс Львов и бесследно исчез представитель красноярского завода в Швейцарии Шустер. Полгода назад директор алюминиевого завода Юрий Токмаков якобы под будущий контракт о семисотмиллионном кредите отправил в Швейцарию двадцать миллионов долларов. Но кредитное соглашение сорвалось. Пропали и двадцать миллионов «зеленых». Фирма-посредник, на которую они поступили, мгновенно закрылась, а ее руководители исчезли. На первый взгляд дело относилось к категории экономических преступлений, но Питер Реддвей, приехав в Москву, сообщил руководству Российской прокуратуры, что в разговорах главарей террористической банды, которыми «Пятый уровень» занимался в Швейцарии, постоянно упоминался алюминиевый завод в Красноярске и фамилия Токмакова. Питер сообразил, что последнего хотят убрать, поэтому для предотвращения убийства и прилетел в Москву, а заодно, разумеется, и отвести душу с другом Турецким. Александр Борисович успел связаться с Красноярском и выяснил, что по поводу этих двадцати миллионов ведется следствие крайпрокуратурой, но Токмаков не арестован, по-прежнему работает и на допросе себя виновным не признал. Питер даже рвался поехать в Красноярск, чтобы на месте выяснить обстановку и принять решение.

Александр Борисович позвонил Реддвею, перенес встречу на два часа позже и поехал в Горки на дачу Шелиша.

Рядом с дачей стояла уже «скорая», и Турецкий вместе с понятыми и прибывшими экспертами стал осматривать место происшествия и труп умершего. Особенной радости осмотр обезображенного лица с залитыми кровью глазами и засохшими струйками крови на лице не вызвал даже у экспертов, немало повидавших на своем веку. «Зрелище не для слабонервных», – подумал Турецкий.

Из дома доносились рыдания жены потерпевшего, и Александр Борисович решил прояснить обстановку не у нее, а у кого-нибудь из домочадцев. Он подошел к немолодому, лет пятидесяти пяти, пузатому низенькому человечку, с кудревато-лысой головой, от которого пахло валерьянкой и нашатырем и в ком следователь безошибочно угадал домашнего врача Шелишей. Доктор сидел на скамейке и нервно курил, погруженный в мрачные раздумья.

– Летецкий Семен Яковлевич, – представился врач, протянув узкую маленькую руку.

Турецкий пожал ее, присел рядом.

– Как это случилось?

– Позвонила Элла Максимовна, жена Олега Дмитриевича…

– А время?

– Шестнадцать двадцать. Я всегда смотрю четырехчасовой выпуск новостей по НТВ, естественно, когда бывает такая возможность. Оказалось, что и она тоже смотрела. После этого вошла в спальню, Олег Дмитриевич лег отдохнуть на полчаса и просил именно в шестнадцать двадцать разбудить, вот она вошла, увидела и сразу же позвонила.

Летецкий отвечал четко, подробно, вспоминая даже мелкие детали такого происшествия, понимая, сколь они важны для будущего следствия.

– Такой страшной смерти я еще не видел. – Он несколько секунд помолчал. – Вы фильмы ужасов смотрите?

– Да в общем-то не любитель.

– Я тоже. Так вот там иногда показывают, как человека разрывает изнутри. Я, конечно, успел сделать лишь первый поверхностный осмотр. Ваш судмедэксперт даст более точную картину… М-да. Все это в голове не укладывается. По всем признакам случился сильный скачок давления и произошло кровоизлияние в мозг, но какие причины этому предшествовали, сказать пока до вскрытия невозможно. Оно, я полагаю, прояснит картину…

– А ваша точка зрения? – спросил Турецкий. – У него наблюдались такие резкие скачки? Он ранее жаловался на давление, боли в голове?

Врач с удивлением посмотрел на Турецкого.

– Здоровее Олега Дмитриевича в нынешнем правительстве, пожалуй, никого не было. Все время сто двадцать на восемьдесят. Я даже удивлялся. Три часа бегает на корте как сумасшедший, кричит, вопит, когда выигрывает, конечно. – Летецкий улыбнулся. – Потом мы меряем давление – и что вы думаете? Сто двадцать на восемьдесят. Он был в отличной форме.

– Ну а магнитные бури, вспышки на солнце, сейчас во всех газетах печатают, когда благоприятный день, когда нет…

– Сегодня был благоприятный. И потом, к здоровому человеку все это не относится.

– Значит, вы отрицаете, что это могло быть вызвано внутренними причинами, связанными со здоровьем вице-премьера? – напрямую спросил Турецкий.

– Безусловно, – твердо заявил Летецкий. – Никаких нарушений, никаких отклонений, свидетельствую, как его домашний врач.

– Интересно, – промурлыкал Александр Борисович, и глаза его загорелись. – По-вашему выходит, что господина Шелиша убили?

– Я так не говорил, – пробормотал обескураженный доктор.

– Но что же тогда?! – воскликнул Турецкий. – Человек жив-здоров, ложится отдохнуть, и вот он уже изувечен и мертв. Как я понял, осмотрев тело, ни ран, ни ушибов на теле нет. Так?

Летецкий кивнул.

– Что же тогда?!

– Перед тем как лечь отдохнуть, Олег Дмитриевич и Элла Максимовна обедали. Ели голубцы, если говорить конкретно. Можно допустить, что если в пище был растворен сильный яд, то… – Семен Яковлевич запнулся. – Но тогда, конечно, должны были быть ярко выраженные признаки, если только это не какой-нибудь нам еще неизвестный яд.

– Почему же Элла Максимовна не пострадала от этих голубцов? – спросил Турецкий.

Летецкий кивнул.

– Меня тоже это смущает. Случайность? – Семен Яковлевич пожал плечами.

– Могла и Элла Максимовна отравить, – негромко проговорил Александр Борисович, специально провоцируя доктора, чтобы узнать его мнение о семейной жизни Шелишей. Обычно лечащие врачи в курсе всех, даже интимных тайн.

– Это нонсенс, я полгода наблюдаю за ними, и это была счастливейшая пара. Они так любили друг друга. И Олег вел себя как мальчишка, словно ему стукнуло восемнадцать, а не сорок. Я, увидев сегодня Шелиша, испугался, сразу же измерил давление Эллы Максимовны. Оно немного поднялось, но в допустимых пределах, и это-то как раз можно объяснить. Пережить такое и оставаться спокойной – тут уж… – Врач развел руками. – Вот пока все, что могу вам сообщить.

– Спасибо, Семен Яковлевич. – Турецкий поднялся, хотел уже идти в дом, но неожиданно остановился. – Но ведь есть лекарства, поднимающие давление?

– Есть. Но даже если вы проглотите за один раз двадцать упаковок, то такой картины все равно не будет. И потом, пока они начнут действовать, необходимо время. А кроме того, Олег Дмитриевич не принимал никаких лекарств, как сказала Элла Максимовна. Аптечка находится на кухне.

– А как еще, с помощью каких средств можно добиться такого скачка давления и таких внешних проявлений? – допытывался Александр Борисович.

– С помощью адской машины, – усмехнулся Летецкий. – Простите, но у Шелиша, я так предполагаю, давление подскочило до четырехсот или до пятисот. Может быть, кто-то и придумал такой яд или такую машину, но я об этом не слышал.

8

Турецкий направился в дом. Судмедэксперта из 1-й Градской больницы он неплохо знал, вместе часто выезжали на места происшествий. Александр Борисович даже вспомнил, что между собой врачи из бюро судмедэкспертизы зовут его Николашей. Николаше Николаеву было за сорок. Живой, чуть располневший шутник-бодрячок, любивший сыпать анекдотами и при осмотре любых трупов не терявший юмора. Теперь на его круглом лице была кислая гримаска, а на лысине блестели капельки пота.

– Да, дельце вам, Александр Борисович, досталось – не позавидуешь. Криминалисты на кухне крутятся, ищут пальчики, но думаю, тут все чисто. В дом никто не входил, они были вдвоем, хотя проверить не мешает. Окно открыто. Не нараспашку, а просто прикрыто. Так что… – Он цыкнул зубом. – Меня тоже с обеда сорвали. Дежурю вторую смену. Только решил пообедать, а тут вызов. Голубчиков не хотите? – ядовито усмехнулся он. – Я так понимаю, с Семеном Яковлевичем вы уже поговорили?

Александр Борисович кивнул. Вытащил сигарету, закурил.

– «LM» – паршивые сигареты, – заметил Николаша. – Как вы их только курите? Уж лучше «Пэл-Мэл».

– Насколько я понял, вы с Летецким согласны? – спросил Александр Борисович, ища глазами пепельницу.

– Внешне картина ясна. Тут даже не скачок, а взрыв кровяного давления. Вы, наверное, обратили внимание при осмотре, что у покойного даже на висках с обеих сторон лопнули по три сосуда. Это уж, знаете ли, из области фантастики для такого крепыша, как Олег Дмитриевич. У него, как говорит домашний доктор, всегда было стабильное давление: сто двадцать на восемьдесят. Спортсмен, хороший теннисист, чего больше. – Судмедэксперт Николаев подсунул следователю пепельницу, видя, как последний стряхивает пепел в ладошку.

Он замолчал, сев на стул и ожидая, когда закончат свою работу его коллеги по бригаде.

– Элла Максимовна там? – спросил Турецкий.

– В гостиной. Летецкий дал ей успокоительное, так что можно, наверное, с ней побеседовать…

Примчались трое сотрудников ФСБ во главе с полковником госбезопасности Фоминым. Он сразу же заявил, что по распоряжению Президента к расследованию обстоятельств случившегося подключили и их службу. Невысокого роста, в круглых очочках, Игорь Фомин, назначенный недавно одним из заместителей созданного Антитеррористического центра, являл собой тип человека невзрачного, неприметного, больше похожего на бумажного канцеляриста. Рябоватое, в веснушках лицо, маленький рот и острые глазки производили весьма неприятное впечатление. И, ко всему, еще длинный, чуть загнутый вниз нос напоминал Кощея Бессмертного. Влетев в дом и поняв, что опоздал к началу осмотра, Фомин резкими кивками разослал своих сотрудников в разные стороны осматривать дачную территорию. Видимо, функции каждого были Фоминым расписаны заранее. Сам же он подошел к Турецкому.

– Ну что же, будем работать в контакте, – уверенно и резковатым тоном проговорил полковник Фомин, и Турецкий, кивнув, добавил про себя: «Наперегонки».

– Что тут произошло? Неужто убийство? – отрывисто спросил Фомин.

– Пока многое неясно, – вздохнул Турецкий. – Доктор Летецкий Семен Яковлевич – домашний врач Шелишей. Он первым обнаружил тело. – Александр Борисович отправил полковника к Летецкому, который все еще топтался у входа, точно не решаясь вновь войти в дом.

Фомин набросился на доктора, а Турецкий тем временем пошел в гостиную, к безутешной вдове. Тихо шелестел кондиционер, и в большой комнате было прохладно. Элла Максимовна с застывшим старушечье-скорбным лицом сидела в кресле и смотрела в угол комнаты, где стоял телевизор «Сони» с большим экраном. Турецкий подошел к ней, представился, сочувственным голосом выразил свои соболезнования, спросил, сможет ли хозяйка ответить на несколько вопросов следствия, сразу же извинившись за такую настойчивость.

– Я понимаю, – участливо сказала она. Глаза ее заблестели живым огнем, и лицо мгновенно преобразилось, тотчас возвратив свою былую красоту и очарование. «Такую женщину можно и от друга увести», – отметил Турецкий.

– Меня интересует ваш последний разговор. О чем вы говорили, был ли Олег Дмитриевич чем-либо обеспокоен, словом, меня интересует любая мелочь, любая деталь, которая, на ваш взгляд, даже не имеет особого значения, – усаживаясь в кресло напротив, сказал Александр Борисович.

– Да-да, я сейчас постараюсь вспомнить, – кивнула Элла Максимовна. – Дайте мне сигарету, пожалуйста.

Он вспомнил, что вчера после странного происшествия с Денисом, когда последний немного пришел в себя, разогрел плов – память, правда, к нему так и не вернулась, – они здорово надрались с Грязновым и Питером. Меркулов лелеял свой инфаркт и пил, как дама на выданье, дабы только не ударить в грязь лицом перед Реддвеем. Грязнов потом вызвал машину, развез Дениса, Питера и Меркулова, а Сашку затащил к себе в холостяцкое логово на Полянке. Они приняли еще по сто пятьдесят. Славка уже начал обзванивать старых подружек, но Турецкий восстал решительно: завтра на работу, да и перед Ирой надо соблюдать статус-кво не соломенного мужа. Поэтому с утра он выглядел кисло и только намылился сбежать к Питеру, благо есть достойный предлог, как свалилось это загадочное убийство, а то, что это убийство, Турецкий уже не сомневался, или, если выражаться точнее, насильственная смерть при загадочных обстоятельствах. Эту формулировку он и выдаст газетчикам. Александр Борисович подал вдове сигарету и сел напротив.

– Мы сыграли три сета в теннис, муж, как всегда, выиграл, он вообще прекрасно играл… – Употребив глагол в прошедшем времени, вдова прикусила губу. – Даже у Президента выигрывал. Потом вернулись в дом, приняли душ, я разогрела голубцы… Потом муж сказал, что у него немного кружится голова, и он ушел минут на двадцать вздремнуть, попросив, чтобы ровно через двадцать минут я обязательно его разбудила, он собирался поработать. Я убрала посуду, пошла в гостиную, включила телевизор, шли четырехчасовые новости по НТВ, я подумала, как раз посмотрю новости и пойду его будить. Посмотрела, вошла в спальню, а там… – Она запнулась, снова прикусив губу.

– О чем вы говорили за столом, Элла Максимовна?

– О чем? О предстоящей поездке в Америку, он рассказал программу будущих встреч, визитов, я, естественно, обрадовалась: впервые еду с мужем, да еще в такую ответственную командировку… – Слеза скользнула по ее щеке, она смахнула ее, вытащила платок. – Вот и все.

– А прислуга, ее не было?

– Они были с утра, повариха и уборщица. Приготовили голубцы, убрались, пока мы играли на корте, и должны были прийти в пять вечера. – Вдова посмотрела на часы. – Уже половина седьмого… Уборщица приходила, она здесь неподалеку живет, я попросила ее зайти попозже, тут уже работали ваши сотрудники, а повариха до сих пор не появилась.

– Понятно, – Турецкий вытащил из кармана бланк протокола допроса свидетеля. – А как вашу повариху зовут и где она живет?

– Ее Надя зовут, а фамилия… – Элла Максимовна напряглась, пытаясь вспомнить фамилию. – Надя… Простая фамилия. Нет, не помню. Знаете, я…

Глаза ее снова увлажнились.

– Ничего-ничего, это мы выясним, – успокоил ее Турецкий, наскоро записывая показания Эллы Максимовны.

– Она на станции живет, километра два отсюда.

Дверь в гостиную неожиданно распахнулась, и вошел Владимир Алексеевич Белов, премьер-министр страны, крепкий, осанистый, уверенный в себе, неся на лице мрачно-ожесточенную тень случившегося. За ним бесцеремонно прошествовали трое человек охраны, впившись в Турецкого подозрительными взглядами и готовые при первом неосторожном жесте наброситься на него и скрутить руки. Премьер, не замечая Турецкого, подошел к Элле Максимовне, она поднялась, но Белов энергичным движением усадил вдову обратно, взял ее руку и легонько сжал, произнеся положенные в таких случаях слова соболезнования. Премьер запинался, говорил сбивчиво, и Александр Борисович видел, как он потрясен происшедшим.

– Элла Максимовна! Олег был таким одаренным и толковым экономистом, политиком, организатором, что я не побоюсь этого слова и скажу, что мы потеряли будущего премьера или даже президента. Мы сегодня понесли такой урон, какой нам никакая инфляция нанести уже не сможет, – выговорил Белов.

Ему было за шестьдесят, но он держался молодцом. Широкая грудь и мощная шея свидетельствовали о могучем, богатырском организме, но и нагрузки, которые он на себя взваливал, давали о себе знать. Жесткие морщины прорезали лицо, под глазами лежали глубокие тени, и во всей широкой, чуть сгорбленной фигуре чувствовалась усталость.

Он обернулся, мельком взглянул на Турецкого, потом на вдову и, видимо, приняв следователя за родственника, приготовился и ему высказать необходимые слова утешения.

– Это следователь из прокуратуры, – объяснила Элла Максимовна.

– Старший следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович…

Премьер крепко пожал ему руку.

– Это действительно особо важное дело, – кивнул он.

Двое охранников после такого рукопожатия Белова несколько смягчились во взорах и стали смотреть на Турецкого равнодушно-печально, как на лишний, но временно необходимый предмет ритуально-похоронного процесса.

– Вы уже сформировали собственное мнение относительно случившегося? – спросил Белов, обратившись к следователю.

Турецкий сказал сухо:

– Здесь может быть как естественная смерть, так и умышленное убийство. Нужно во всем тщательно разобраться.

– Я вас понимаю, – хмуро согласился премьер. – Если будет нужна моя помощь, звоните, я найду способ и время помочь следствию.

Он еще раз пожал руку вдове, высказал снова слова соболезнования, упомянув о помощи и всяческом содействии по всем вопросам, заявив, что расходы по похоронам и остальные хлопоты правительство возьмет на себя.

После этого он так же важно и шумно удалился. За окном зашумели моторы.

– Давайте выпьем виски, – предложила Элла Максимовна.

Турецкий с готовностью разлил «Джонни Уоркер» по стаканам. Они молча выпили.

– Извините, а курить здесь можно? – Александр Борисович вытащил свои паршивые «LM».

– Здесь уже все можно, – обреченно сказала вдова.

Они молча закурили. Турецкий оформил протокол допроса, уместившийся на одной странице, решив больше не терзать Эллу Максимовну формальностями. Вместе с премьером приехал начальник ХОЗУ кабинета министров, который хотел сегодня же расписать со вдовой весь порядок похорон и поминок, поскольку вечером он был обязан обо всем доложить Белову, а тот Президенту, как торжественно выразился полноватый и губастый руководитель хозяйственного управления, «всю процедуру будущего прощания страны с вице-премьером». Требовалось согласовать время, сроки, детали, все заранее подготовить, утрясти, спланировать. Элла Максимовна с грустью посмотрела на следователя, точно ей не хотелось с ним расставаться. В правительственную семью она внедриться еще не успела, а со старой, принадлежавшей Станкевичу, уже порвала. Турецкий был в курсе и этого развода, и этой женитьбы, о чем «Московский комсомолец» расписал пламенно, страстно и в подробностях. «Надо, кстати, покопать и Станкевича, – подумал Александр Борисович. – У него были причины не любить бывшего друга».

– Я вам позвоню на днях. Возможно, приглашу в прокуратуру или же сам подъеду, чтобы еще раз во всем разобраться, – сказал Турецкий.

Элла Максимовна назвала ему номер домашнего телефона.

– А сюда, на дачу? – спросил следователь.

– Здесь я не буду, – твердо ответила вдова. – Не смогу.

Александр Борисович выразил еще раз свои соболезнования, оформил протокол осмотра места происшествия и откланялся. Прошло как раз два часа, и Реддвей уже ждал его в гостинице. Все равно первоначальные результаты экспертиз и анализы будут в лучшем случае готовы только к утру завтрашнего дня. Он дал задания операм из МВД: навестить и допросить повариху и узнать, почему она не явилась, кто получал продукты и кроме нее имел к ним доступ; допросить уборщицу и коменданта: кто навещал Шелиша на даче в эти дни и сегодня с утра, кто обычно приезжал к ним по выходным, с кем они дружили здесь, на даче, – словом, все, что только можно, об их дачной жизни. Обойти соседей, допросить и их, что они видели сегодня, не залезал ли кто-нибудь в окно спальни. Эксперт-химик завтра даст заключение по голубцам, Николаев произведет вскрытие, картина более-менее прояснится и можно будет намечать те или иные версии, к примеру, был или не был подмешан яд в пищу.

Уже садясь в машину, он заметил Летецкого, идущего к даче, и попросил шофера притормозить.

– Семен Яковлевич, – выйдя из «Волги», обратился к нему Турецкий, – а мог ли, к примеру, какой-нибудь экстрасенс или колдун вызвать такую реакцию в организме?

– В принципе мог бы, будь на месте Олега Дмитриевича человек нервически слабый, подверженный таким внушениям и воздействиям. Но я еще раз говорю: у Шелиша был очень сильный и здоровый организм. Он, кстати, не курил, почти не пил, как я уже сказал, занимался спортом, так что… Он был сильный крепкий человек. Представляете, какой силы необходимо такое психическое воздействие?

– А со Станкевичем они поддерживали отношения? Я имею в виду Олег Дмитриевич?

– Я ни разу не видел, чтобы приезжал Геннадий Генрихович, – сказал Летецкий и, помолчав, добавил: – Там были сложные отношения во всех смыслах.

Выезжая из поселка, Турецкий был атакован журналистами, которые перегородили дорогу, требуя остановиться.

– Вот гаденыши! – возмутился шофер. – Может, даванем их, Александр Борисович? – почему-то со злостью предложил он.

– Да ты что, Петя, – удивился следователь. – Это же оплот нашей демократии.

– Дерьмократии, – поправил его Петя.

Турецкий хотел одернуть Петра Ивановича за столь непочтительное отношение к собственной власти и прокоммунистические выпады, но дверцу «Волги» уже открыли, и ему пришлось вылезать, что он и сделал, высыпав несколько приготовленных фраз: «Насильственная смерть при загадочных обстоятельствах. Следствие только начинается, поэтому никаких выводов о случившемся мы делать не можем».

– Когда появятся выводы? – спросила худенькая сексапильная журналисточка с черной челочкой, язвительно скривив губы.

«Где они только таких хорошеньких язв откапывают», – подумал Турецкий.

– Очень скоро, это я вам обещаю! – сказал он.

– У Турецкого всегда есть в запасе какая-нибудь версия! – выкрикнул один из тележурналистов. – Колитесь, Александр Борисович! Мы чувствуем, что вам известно больше, чем вы нам говорите. Это убийство?

– Мне всегда известно больше, чем журналистам, на то я и следователь, – усмехнулся Турецкий. – Но есть вещи, которые совсем не нужно говорить всем. Не исключено, что имеем дело с умышленным убийством! Не исключено! Пока все, ребята!

Он залез в машину, хотя еще минуты полторы его не хотели выпускать, но водитель даванул на газ, и прыткие журналисты попадали в стороны.

– Петя, ну ты что? – урезонил его Турецкий.

– Да хоккей же сегодня! – в сердцах вырвалось у водителя. – Чемпионат мира!

– А-а, – промычал Александр Борисович. – «А Шелиш его уже не посмотрит», – с грустью подумал он.

9

Питер в одиночестве потягивал виски, приходя в форму, когда Турецкий появился у него в номере. К счастью, «Белая лошадь» была только начата, и Александр Борисович присоединился к нему, вкратце пересказав происшедшее. Питер, как старая гончая, повел носом и засыпал его вопросами, упирая в основном на детали осмотра трупа потерпевшего.

– Завтра читай газеты, журналисты все распишут, – отмахнулся Турецкий. – А может, и фотографию дадут. А я тебе честно признаюсь: пока ни одной версии. Вот посмотрю результаты вскрытия и выводы экспертиз, там, может быть, что-то в мозгах появится, погутарим. А так чего воду в ступе месить.

– Воду месить? – удивился Реддвей. – Толочь.

– Какая разница: месить или толочь, одно и то же.

– Синоним! – радостно сказал Питер.

– Он самый…

– Чтоб воду в ступе не толочь, – вспомнил Реддвей. – Означает: говорить без толку.

– Правильно! – одобрил его Турецкий, прикладываясь к стакану с виски и со льдом. – Ледок хорош, язви его!

– Язви кого?..

– Все, с русским языком закончили! – решительно сказал Турецкий. – Давай по делу. Что у нас с алюминием?

– Мне не разрешили лететь в Красноярск…

– Почему?

Питер пожал плечами.

– Этот вопрос решим!

– Уже не надо. – Реддвей выложил телеграмму на английском.

– Что там?

– Из Гармиш-Партенкирхена сообщают, что двое террористов сегодня намерены лететь в Россию. И мне дополнительно сообщат их приметы, я дал номер твоего факса в бюро на Большой Дмитровке. Не хотел впутывать посольство, слишком много ушей и глаз, сам понимаешь, – добавил Питер.

– Когда сообщат?

– Ну в восемъ-девять вечера, я точно не знаю.

Турецкий тяжело вздохнул. Он вчера выдержал неприятный разговор с женой из-за своей алкогольной перегрузки со Славкой. Умная Ирина Генриховна была права: нечего пропивать последний ум. Поэтому сегодня он пообещал вернуться пораньше.

– Откуда вылетают эти террористы? – спросил Александр Борисович.

– Из Женевы.

– И ты думаешь, они отправятся в Красноярск?

– Почему нет? Токмаков для них персона нон грата. Он в лагере?

– Нет, он не в тюрьме, в том-то и дело. Ходит на службу, и охраны у него нет.

– Плохо.

– Плохо, – кивнул Турецкий. – А ты думал, что у нас по-прежнему каждого второго в кутузку сажают? Нет, бывает, но пока нет доказательств вины, человека арестовать не могут. – Турецкий допил виски. – Ладно, поехали ко мне. Хорошо, что я машину не отпустил. Там и погутарим. У тебя виски еще есть?

– Есть…

– Захвати! Поскольку ты мне должен.

– Почему я должен?

– Потому что я позвонил в Красноярск и попросил своего приятеля-«важняка» из крайпрокуратуры попасти Токмакова. Это значит, я за тебя сделал определенную работу. А как у вас? Сделал работу – плати!

– О'кей, я готов!

– Но я беру только борзыми щенками и бутылками!

– А щенки? – всерьез заинтересовался Реддвей. – Какая порода?

– Русская борзая, классику знать надо! – поднялся Турецкий.

– Я могу их купить для тебя здесь?

Турецкий по дороге долго объяснял Питеру, что щенков покупать не надо, это шутка. Питер посетовал, что русский юмор очень трудный, он выражается так же, как серьезные понятия, а у них юмор всегда имеет свою яркую окраску, его легко узнать.

Перед выездом из гостиницы «Советская», где остановился Питер, Турецкий позвонил Грязнову. Тот уже знал про Шелиша и был недоволен, что Турецкий не взял его с собой на осмотр места происшествия. Александр Борисович сообщил, что он с Питером едет к себе, и если у Грязнова нет никаких срочных дел, то и он может заглянуть.

– Как там Питер? – спросил Вячеслав Иванович.

– Баня ему понравилась, и он спрашивает, плова не осталось? Ты, если поедешь, пожрать возьми, а то я и пообедать сегодня не успел!

Оставив Реддвея караулить факс в своем кабинете, Александр Борисович двинулся к Меркулову с докладом. Его уже трясли президентские службы, требуя деталей и подробностей по делу о смерти Шелиша. Лара, временно прикрепленная помощницей к Турецкому, зная о том, что случилось, выжидающе взглянула на шефа, ее распирало профессиональное любопытство: в июне она заканчивала юридический и грозилась уйти из прокуратуры в адвокатуру. Для дамы это неплохой вариант. Их любовные отношения после того случая с «отмороженным» Тягуновым, сводившим счеты с мафией, наживавшейся на Чечне, когда Лариса выдала фээсбэшникам служебную информацию, прекратились как бы сами собой. Но Турецкий вообще долго ни на кого не мог злиться, тем более на женщин с такой красивой грудью, стройными ножками и такой загадочной линией бедра. Трепетные взгляды он уже испускал, давая понять своей молодой поклоннице, что готов к примирению и дальнейшим подвигам.

– Пока ноль, Лара, странная история, – бросил ей Турецкий. – Я у Кости.

Двигаясь по коридору, он усмехнулся. На Ларке была новая вязаная кофточка, которая предельно рельефно вычерчивала ее тугую красивую грудь. Она знала, что Турецкий без ума от ее груди и нарочно выставляла ее на всеобщее обозрение. Девушка немного похудела и стала еще краше. Турецкий глотал слюнки. На тонком Ларином лице завораживали большие и печальные черные глаза, в которых иногда вспыхивала вся скорбь еврейского народа. Лара наполовину принадлежала к этой прекрасной нации. Глаза, красивая грудь и темперамент происходили явно оттуда. Александр Борисович поймал себя на мысли, что всерьез рассуждает о ее прелестях, вместо того чтобы думать о деле Шелиша, и нехорошими словами выругал себя.

– Дважды в одну и ту же реку не входят! – твердо сказал он себе уже вслух, и новая секретарша Меркулова, пятидесятилетняя Татьяна Ивановна, недоуменно на него посмотрела. «Вот почему Меркулов не заводит себе молоденьких помощниц? – спросил он сам себя и тотчас ответил: – Потому что он умный и годика через два станет еще генеральным, а ты, Сашка, полный дурак!»

– Ну что там? – поднявшись из-за стола, спросил Костя.

– Да черт его знает. Вскрытие покажет, – ответил Турецкий.

– Меня Президент трясет! – рассердился Меркулов.

– А меня от этой истории, – тем же сердитым тоном ответил Александр Борисович. – Я же не оракул. Кровоизлияние в мозг, а почему произошло, поди догадайся. Поел, пошел отдохнуть на двадцать минут, просил жену разбудить, собирался работать. Та приходит, он мертвый, залит кровью. Внешне никаких следов асфиксии и насилия. Все изнутри. Резкий скачок давления. Да такой, что его доктор смотрел на меня как безумный. Бормотал что-то о фильмах ужасов. Он врач, он понимает, что говорит.

– Мы что, имеем дело со сверхъестественными силами? – усмехнулся Меркулов.

– Возможно, я бы этого пока не отрицал.

– И ты считаешь, я это должен сказать Президенту? – обозлился Костя.

– Я ничего не считаю, – взвился Турецкий, подскакивая со стула. – Но пойми, мы имеем дело с анормальной ситуацией. Только и всего.

– Не надо пока на это упирать, – мягко посоветовал Меркулов. – Давай поспокойнее. Сядь!