Текст книги "Гонцы смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Вошла Людочка, принесла на подносе чай и печенье.

– Вы согласны со мной?

– Да, я полностью согласен с вами и сам хотел высказать вам те же самые мысли.

– Спасибо, Людочка.

Секретарша ушла.

– Рад, что мы тут сходимся! – Владимир Алексеевич посмотрел на часы. – Ну что же, Президент нас ждет, он мне доверяет в моем выборе, и я надеюсь, что я в вас не ошибся.

– А я хочу вас заверить, что постараюсь оправдать ваше доверие, – заверил премьера Санин.

– Еще один щекотливый вопрос. – Белов выдержал паузу. – Президент может спросить, поэтому вы должны быть готовы к нему. Этот средневековый замок рядом с Барвихой – он как бельмо на глазу. Чего это вы так? Журналисты в первый же день начнут драть вас за уши!

Владимир Алексеевич засмеялся.

– Дело в том, что… – начал Санин, но Белов его перебил:

– Поймите, я не против, чтобы богатые люди строили себе такие хоромы, и когда вы были банкиром, то никто даже не заикался, но теперь, как говорится, любое лыко в строку.

– Кстати, деньги давал дочери не я, – усмехнулся Санин. – У нее есть дед, он долгое время проработал в ГАИ, причем постовым на серьезных трассах и скопил себе немалое состояние…

Белов нахмурился.

– Да, мне уже докладывали о нем. Я министру сказал, чтобы он по-тихому проводил его на пенсию. Вы не будете возражать? Как-никак, и эти вопросы будут вас отчасти касаться.

– Не буду, – ответил Виталик.

– Вот и договорились! Поехали!

Они поднялись. Санин облегченно вздохнул.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке! – улыбнулся Белов.

* * *

Станкевич с Кузьмой продолжали завтракать. Кузьма ел, как всегда, много, с аппетитом, причмокивая, а Геннадий Генрихович еле проглотил бутерброд с осетриной и выпил полстакана фруктового чая.

– Где же наши ребятки засветились? – снова озаботился Кузьма. – Если в роще, где они труп закапывали, это хреново, могут затребовать их через Интерпол. А если в кассах, то тогда еще ничего. Подумаешь, попросили Клюквина подвезти, это не факт.

– Съезди в кассы и узнай.

– Сам не поеду, это опасно. Да и фотографии нужны. Хотя есть один вариант. У моего приятеля там одна девчонка работает. Разузнаю через нее. – Кузьма проглотил многослойный бутерброд с маслом, ветчиной, сыром и зеленью в два приема.

Зазвонил телефон. Станкевич, сидевший до этого в напряжении, схватил трубку.

– Они поехали к Президенту, – доложила Людочка. – Беседовали сорок минут. Вышли оба сияющие. Премьер представил Санина как будущего заместителя, попросил любить и жаловать. До этого я приносила им чай и слышала, как твой Санин сказал, что во всем согласен с Беловым. В чем конкретно, я не расслышала. Но то, что они обо всем сговорились, это ясно, и, видимо, вопрос с Президентом согласован заранее. Я тебя поздравляю.

– Мы увидимся?

– А ты все еще хочешь? – вопрос прозвучал кокетливо, Людочка сама хотела этого больше всего.

– Конечно.

– Тогда да.

– Когда за тобой заехать?

– Я заканчиваю в шесть-полседьмого. Если буду задерживаться, позвоню.

– Коля подъедет, ты его знаешь.

– До встречи. К тому времени будет все уже известно.

– Целую.

Он положил трубку. Несколько секунд напряженно молчал. Ему хотелось знать, о чем они сговорились. Неужели Санин дал согласие проводить в жизнь программу деприватизации? А может быть, он специально вчера пошел на обострение? Чтобы легче потом было оправдаться?

– Санин в полном порядке? – заинтересованно спросил Кузьма.

Станкевич кивнул.

– Смотри-ка, как мужик пошел. Надо спешно играть мировую.

– Успеется. Пусть заглотит поглубже свой вице-премьерский крючок, – усмехнулся Станкевич. «Ничего, – подумал он, – тот компромат, который у меня есть, заставит его снова быть послушным! Или он исчезнет, как другие».

– Только я тебя прошу: обойдемся без силовых приемов, – с грустью проговорил Кузьма. – Военные действия надо на время приостановить. На твой компромат он выложит свой – на тебя. Он тоже немало знает. Ты пригрозишь его утопить, он пригрозит тебе. Выход останется один – его убирать, а это, как я уже сказал, не выход. Если третьего вице-премьера замочим, правительство озвереет.

Станкевич поморщился.

– Я понимаю, ты его считаешь дерьмом, плебсом, вором, кем угодно. Он такой и есть. Но сейчас он нас переиграл. И весьма неплохо. И тут не важно, использовал ли он твои заслуги или пробил брешь своей головой и покорностью…

– Может быть, хватит меня учить?! – перебив «гуру», зло огрызнулся Станкевич.

– О'кей! – Кузьма поднял руки, улыбнулся, схватил с тарелки кусок ветчины, соленый огурчик, густо полил кетчупом и засунул все в рот. Станкевича уже коробила прожорливость его помощника. – Ладно, я съезжу по делам.

Он поднялся и вышел из гостиной.

Станкевич и сам понимал, что надо переменить тактику в отношении Санина, он действительно знает о нем столько, что лучше бы ему умереть, но Кузьма прав: они могут подрубить сук, на котором сидят. Да и силовые методы Геннадий Генрихович никогда не любил и редко ими пользовался. Но тут в отношениях с Саниным что-то случилось. Сыграл эффект наращивания кристалла. Докладные главбуха, нарастающая день ото дня строптивость управляющего, его жадность, слабость к бабам – все это и привело к конфликту. Станкевич ничего не мог с собой поделать. Его точно несло, и он никак не мог себя утихомирить.

Зазвонил телефон. Станкевич поднял трубку. Звонила Вика Корецкая, сказала, что ее уволили по сокращению штатов и она теперь безработная.

– Берите в помощницы, – нагло заявила она.

Станкевич сделал кислую гримасу.

– Я хотела бы подъехать, переговорить, – настаивала она.

– Сегодня это невозможно. Но работу я тебе подыщу, – пообещал он. Санин все равно уходил из банка, а значит, не нужно будет держать его куколок. Вика – девочка расторопная, смазливая и хваткая, будет за всем приглядывать. – Так что не суетись и живи спокойно.

– Тем более надо встретиться, – уже кокетливо промурлыкала она, видимо, давно наметив оседлать богатого покровителя.

– Сегодня никак, – отрезал Станкевич. – Позвони завтра, договоримся.

30

В тот же день ребята Грязнова по-тихому проверили квартиру Станкевича, но там никого не обнаружили. Они даже провели легкий осмотр, но по солидному слою пыли на столах убедились, что в квартире уже дней пять никто не появлялся. Сам полковник все-таки добился, чтобы фотографии Нортона и Гжижи раздали всем постовым, отправили по вокзалам и аэропортам не только Москвы, но и других российских городов, откуда есть рейсы поездов и самолетов за границу. Работу Вячеслав Иванович проделал большую. Теперь оставалось только ждать.

Наблюдать за дачей Станкевича Грязнов пока отправил Дениса. Все его люди были в разгоне. Но к вечеру двоих ребят он обещал найти.

– Главное, чтоб никто не засветился! – потребовал Турецкий.

На Большую Дмитровку приехал Питер. Сияющий, как самовар, словно нашел террористов, но, оказывается, у него сегодня просто было хорошее настроение.

– Момент неподходящий, работать надо, – иронически заметил на это сияние Турецкий. – И тут мне сдается, что ребятки твои улетели за кордон…

– Но не через один аэропорт они не проходили! – сказал Грязнов.

– Они же не идиоты и понимают, что засвечены.

– А как бы ты выехал? – спросил Грязнов.

– Рига, Таллин, Вильнюс на поезде, там другая зона, оттуда есть самолет в Европу…

– Сегодня на все вокзалы информация ушла, и, если они там объявятся, их задержат, – сказал Славка.

– А почему ты решил, что они уехали? – спросил Питер у Турецкого.

– Я бы на их месте ликвидацию Клюквина наметил перед отъездом. Мало ли что. Свидетели, другие накладки, эти вещи всегда планируются заранее. Поэтому сделали черное дело – и вперед. Логично?

– Логично, – вздохнул Славка.

– А они по тем поступкам, что мы знаем, похожи на идиотов? Не похожи. Ты позвони своим, – Александр Борисович обратился к Питеру. – Я думаю, не сегодня завтра они объявятся в Женеве. Им же надо доложить начальству. Да и вырвавшись отсюда, они почувствуют себя на свободе и особенно маскироваться не будут. Нам надо знать, где они.

– Я уже позвонил, – кивнул Реддвей. – На всякий случай.

– Приезд Нади на него хорошо действует, – заметил Славка.

– Женщины не могут на мужчин действовать плохо, – философски изрек хозяин кабинета. – Просто мужчины бывают разные. Я вот вчера послушал одну даму и понял, какой я тупой. – Турецкий бросил мимолетный взгляд на Грязнова, который вкратце знал итоги посещения Эллы Шелиш, естественно, лишь деловую его часть.

– Но если они там, выходит, я зря горбатился? – с обидой произнес полковник Грязнов. – Триста пятьдесят фотооттисков я заставил своих сделать, по всем точкам разослал. Всех как чертей загонял, сам до полуночи вчера сидел!

– То-то я тебе не мог дозвониться! – усмехнулся Турецкий.

– Доброе дело и в воде не тонет, – весомо и на удивление правильно сказал Питер, вспомнив русскую пословицу.

– Ты смотри, как шпарит! – удивился Грязнов. – А мы тут его русскому языку пытаемся учить!

Лара принесла кофе. Она очень старалась, была шелковая, как побитая жена.

– Вы слышали? Нового вице-премьера только что назначили, – сообщила она. – Какой-то Санин, банкир, кажется, возглавлял ОНОКСбанк. Президент его уже поздравил.

Турецкий посмотрел на часы. «Станкевич все-таки протащил своего», – подумал он.

– Включи, – кивнув на телевизор, попросил он Грязнова.

Шли двенадцатичасовые новости. Но о Санине ничего не говорили.

– Опасное в России место – вице-премьер, – насмешливо вздохнул Питер и взглянул на Турецкого: – У тебя дело хорошо продвигается?

– Хорошо бы шло, давно бы на даче у Славки гудели, – ответил следователь.

– Если женевские «жучки» мы здесь проворонили, тогда поедем вместе в Женеву их, как это… выковыривать, – неожиданно сказал Питер. – Они, как я понял, теперь важные свидетели по твоему делу.

– Да, знают они много, – согласился Турецкий.

– А мы там их прижмем, – заверил Реддвей.

– И опять без меня, – огорчился Грязнов.

Лара, собиравшаяся уже уходить, с тоской посмотрела на шефа. Но он лишь подмигнул ей, давая понять, что никуда не поедет: кто его и на какие шиши выпустит?!

* * *

Лев Скопин, заполучив фотографию Володина, запустил ее в программу по пластической переделке лица, и компьютер выдал несколько вариантов того, как данное лицо можно изменить. Лева оставил прежними лишь волосы и глаза.

Один из новых портретов, которые выдала машина, показался Скопину знакомым. Точно он где-то его уже видел. Это было лицо типичного скандинава, с которым сыщик явно был незнаком, и все же оно кого-то напоминало. Лева около получаса мучился этой загадкой, пока не вспомнил, что видел этого человека на одной из фотографий, висевших в кабинете у Оболенского.

– Племянник академика Басова! – воскликнул вслух Скопин.

Цепочка в мозгу словно замкнулась, и он понял, что нашел Володина. Скопин поднялся, подошел к холодильнику, достал банку любимого вишневого компота и выпил сразу два стакана.

Но как следователь, он тотчас вспомнил знаменитое изречение Турецкого: «Когда нашел узелок или ниточку, не впадай в эйфорию и не кричи: «Эврика!» Помни: узелок может быстро развязаться, а ниточка порваться».

Поэтому он не помчался как оглашенный на Большую Дмитровку, а тотчас позвонил Тане. Академика дома не было, но Лева попросил разрешения на секунду заглянуть к ней по одному важному делу: ему надо было собственными глазами убедиться, что оба портрета идентичны, на память полагаться не следует, и постараться уговорить Таню дать ему на время эту фотографию со стены.

Через час он был уже у Оболенских. Таня заметно волновалась, она даже была смущена этим внезапным визитом и не знала, куда деть руки. Лева, чтобы устранить неловкость, перешел сразу к делу:

– Мне, собственно, надо посмотреть одну фотографию, которая висит в кабинете твоего мужа. Можно мне на нее взглянуть?

– Конечно… – Она улыбнулась, провела его в кабинет.

Скопин впился в лицо Сергея Басова, разглядывая его черты, потом вытащил свой портрет, сделанный на компьютере. Последние сомнения исчезли: это был один и тот же человек.

– Нам на некоторое время потребуется эта фотография, – проговорил Лева, обернувшись к хозяйке дачи. – Я бы не мог ее взять? С возвратом, конечно. Я полагаю дня на два. Я сделаю копию и тут же привезу.

– Хорошо, – безропотно сказала Таня.

Она вытащила из застекленной рамочки фотографию, отдала ее Леве.

– Спасибо…

– Что-то важное? – спросила она.

– Думаю, да. Я не хотел бы опережать события и заранее о чем-либо говорить, – пробормотал он. – Просто не хочу, чтобы Игнатия Федоровича будоражил этот вопрос, все может оказаться и не так…

– Я понимаю, – улыбнулась Таня. – Все-таки один факультет кончали. Выпьешь кофе?

– Я не знаю. – Скопин спрятал фотографию в сумке, посмотрел на часы.

«Никогда не спеши, – поучал его Турецкий. – И если хозяйка просит выпить с ней кофе, это хороший знак и стоит им воспользоваться. Кто знает, что она выболтает за столом».

– Останься ненадолго, – улыбнувшись, ласково попросила Таня. – А то в прошлый раз мы с тобой и двумя словами не перекинулись, я уж не стала вам мешать…

Лева помедлил, согласно кивнул, сбросил сумку с плеча, давая понять, что он согласен задержаться.

Они сидели на кухне, Таня сделала бутерброды с колбасой и сыром, порезала овощи и копченых угрей, которых академик привез из Франции. Таня сидела напротив и с улыбкой смотрела на него.

Ее рыжеватые вьющиеся волосы, как корона, обрамляли спокойное, с редкими веснушками лицо, на котором сияли светлые лучистые глаза. Таня почти не пользовалась косметикой, да это было и не нужно, столь соразмерно и красиво все оттенил сам Создатель, что Скопин, взглянув на нее, снова затрепетал от любви. Он даже уронил вилку. Хозяйка улыбнулась, подняла ее, принесла другую.

– Наших кого-то видишь? – спросила Таня.

– Почти никого. Валька иногда позванивает, он теперь солидный адвокат, ездит на «вольво», сделал себе трехкомнатную квартиру, приглашал на новоселье, но я не пошел. Замотался, как всегда.

– Это твоя коронная фраза! – нервно рассмеялась Таня.

– Это уже не фраза, а судьба, – усмехнулся Лева. – А ты работаешь?

– Работала некоторое время юрисконсультом в одной фирме, но потом надоело, да и муж не хочет…

Слово «муж» прозвучало как-то неестественно, фальшивь, и они оба смутились.

– Академикам теперь регулярно выплачивают зарплату? – пошутил Скопин.

– Выплачивают регулярно, только вряд ли на нее проживешь. Игнатий издал две книги в Штатах, сейчас одна выходит во Франции, подписал договоры с Германией, Бельгией, его туда приглашают с лекциями, но теперь уже осенью, наверное, поедет.

– А ты?..

– Он хочет, чтобы я с ним поехала, но я не знаю. Надо все же думать о работе, а то совсем квалификацию потеряю. Это быстро. Его не станет, и что я буду делать? Милостыню собирать?

Она с горечью усмехнулась. Они помолчали. Таня затронула, видимо, наболевшую тему, и Лева не стал ее развивать. Снова посмотрел на часы.

– Я знаю, ты хочешь спросить, почему я вышла замуж за Игнатия? – поспешив, спросила Таня.

– Нет, я даже и не думал.

– Ты же любил меня, я знаю. – Она посмотрела ему прямо в глаза, и Скопин, не выдержав ее взгляда, опустил голову. Таня дотронулась до его руки, погладила ее. – Ты тогда был совсем как ребенок, ты и сейчас еще дитя, а три года назад совсем выглядел несмышленышем. Я в начале последнего курса заболела, ты помнишь, месяца три пропустила, всем говорила, что почки, но то была наша женская болезнь… – Таня на мгновение запнулась, прикусила верхнюю губу. – Меня вылечили, но сказали, что детей я иметь не смогу. Представляешь, какой был удар, а Игнатий Федорович, ты знаешь, он дружил с моими родителями, тут заявил: ерунда, будут дети! И повез меня в Штаты, там посмотрели, даже хотели делать операцию по пересадке яичника, но я отказалась. Операция была не только дорогой, но и жутко сложной. Опасной. Впервые в мире хирург брался пересадить яичники. Он был знаменит и раньше занимался пересадкой органов. Все это должно было занять шесть месяцев, от меня требовалось письменное согласие. Хирург говорил, что уверен на шестьдесят процентов. Я представила, как меня всю располосуют, будут рыться в моем теле, а потом рекламировать, как подопытную обезьяну, и отказалась. А потом все равно это будут уже не мои дети, так какая разница, лучше взять ребенка из роддома… Игнатий Федорович меня не уговаривал, он понимал, что я могу умереть. Пока шли переговоры, пока меня обследовали, мы все время были вместе и подружились. Мне даже показалось, что я полюбила его. Так бывает. Трудная минута в жизни, а рядом с тобой крепкий внимательный мужчина, симпатичный, умный, талантливый, переживающий за тебя, а вокруг все им восхищались, брали автографы, меня окружали лаской, словом, ты понимаешь… А потом, я всегда была влюблена в отца, и эта любовь как бы перенеслась на Игнатия. Вот такая история.

Она замолчала. Оцепенев, сидел и Лева.

– Что ты молчишь?

– Прости меня, – прошептал он. – Я ничего не знал… об этом.

– Но сейчас я поняла, что это было совсем другое чувство. И Игнатий это уже понял. Он даже сам советует мне найти кого-нибудь. Смешно, конечно. Он делает это из добрых побуждений, потому что все понимает. Он еще раньше предупреждал, что я могу не преодолеть этот возрастной барьер между нами и долго не соглашался стать моим мужем. Но я упрямая, – она усмехнулась, – и настояла на своем. А теперь сама все осложнила и постоянно думаю о тебе. Однажды увидела тебя на улице, и меня словно парализовало. Я хотела тебя окликнуть, открыла рот и не смогла произнести ни слова. А ты был, как всегда, в замоте и куда-то бежал. Даже не оглянулся. А когда позвонил, я буквально побелела. Дома была моя приятельница, у нее округлились глаза, она подумала, что с Игнатием плохо или кто-то из моих родителей умер. И когда ты пришел, я боялась зайти в кабинет к вам. Чуть поднос не уронила. И грустно, и смешно.

Он взглянул на нее и сам дотронулся до ее руки. Она крепко сжала его пальцы.

– Я ведь знаю, что ты меня до сих пор любишь. Правда?

Лева кивнул.

– Спасибо тебе.

– За что?!

– За то, что ты есть.

– Я…

– Не надо, не говори! – прервала она его. – Ничего сейчас не говори. Потом. Ты обо всем подумай и позвони, если захочешь, но сейчас я и без того так напряжена, что, кажется, сейчас взорвусь… Взлечу на воздух.

Она нервно рассмеялась.

– Ты иди. Мне очень трудно было все это рассказать тебе, а теперь я должна побыть одна, я…

Лева поднялся. Он подошел к Тане, погладил ее по голове, она рванулась, бросилась к нему на шею, заплакала. Он гладил её по спине и приговаривал:

– Я бы никогда не перестал любить тебя… Никогда, слышишь?..

* * *

Через час Скопин заявился в кабинет к Турецкому и выложил фотографии. Александр Борисович долго их рассматривал.

– А это кто с Оболенским? – спросил он.

– Академик Басов и его племянник Сергей. Судя по программе пластического изменения лица, Володину выбрали именно это. И тут все сходится. Басов давно мечтал заполучить Володина к себе, об этом рассказал Оболенский, и, видимо, едва Валериан рассказал о своих трудностях, это в тот период, когда его искали американцы и наши мафиозники, как Басов и предложил ему такой вариант. Своих детей у Басова не было. Он сразу получал талантливого ученого и племянника-сына. Володин, как известно, сирота. Оболенский в нашей беседе бросил одну фразу, на которую я поначалу не обратил внимание и вспомнил о ней позже, – увлеченно рассказывал Скопин, – он сказал, что у Сергея Басова такие же кудри и глаза, как у Валериана. Ну мало ли бывает похожих людей, это еще ничего не значит, но теперь это признание академика звучит как подтверждение моей версии. Круг замкнулся.

– Н-да, – промычал Турецкий. Он чувствовал себя хреново. «Пора уходить в сторожа», – подумал он.

– Вот почему его и не могли найти даже западные спецслужбы. Изменение лица – да, понятно. Но еще и изменение родственных связей! Такого не придумаешь!

– А ты знаешь, способный, сукин сын?! – сказал Турецкий.

– Может быть, – простодушно ответил Скопин и хмыкнул.

– Так вот знай теперь. Неплохая работа. Чем тебя премировать?

– Я бы рюмку коньяка выпил, – облизнув пересохшие губы, проговорил Лева.

Турецкий недоуменно посмотрел на него: Скопин никогда не пил. Даже от сухого вина его передергивало, а тут вдруг коньяк. Как назло, у него истощились все запасы. Он знал, что и у Кости ничего не было в сейфе. Вчера Александр Борисович выцыганил у него оставшиеся полбутылки «Метаксы».

Хозяин кабинета крякнул и, ни слова не сказав Скопину, вышел в соседнюю комнату, в канцелярию следственной части. Лара вырезала из газет все статьи, касавшиеся смерти Шелиша, об этом Турецкий попросил ее еще вчера, большинство статей он читал, но хотел подробно просмотреть их еще раз. Иногда журналисты высказывают весьма толковые мысли и находят яркие детали, а следователь мог их пропустить.

Александр Борисович вытащил пятьдесят тысяч, положил перед Ларой.

– Держи полтинник, нам нужна хорошая «Метакса», лимон и запивка. Себе купишь шоколадку. А лучше и нам одну.

– Кому – нам? – не поняла Лара. – У вас же Скопин, а он категорически не пьет.

– Устаревшая информация, он развязал.

– Когда? – удивилась Лара.

– Видимо, вчера, – пожал плечами Турецкий. – Ты можешь не рассусоливать?! У человека трубы горят!

– А-а… – промычала Лара и, бросив газеты, помчалась в магазин. Когда она принесла коньяк, Александр Борисович не успел еще наполнить обе рюмки, как Лева схватил свою и залпом опрокинул. Турецкий с Ларой, обалдев, смотрели на него.

Скопин чуть не задохнулся от выпитого, и Лара тотчас влила в него полстакана апельсинового сока, после чего Скопин смог продышаться. Слезы брызнули у него из глаз. Он снял очки, вытащил платок, вытер лицо. Глаза его сверкали счастьем.

– Еще рюмку, если можно, – попросил он.

Лара даже присела, потому что ноги ее больше не держали.

– Вообще-то коньяк, – не спеша наполняя сначала рюмку Лары, а потом Левы, наставительно заговорил Турецкий, – никто залпом не пьет. Надо рюмку сначала поднести к носу, ощутить аромат напитка, потом погреть его в руках, выслушать или произнести тост, чокнуться со всеми и сделать маленький глоток, ощутить на языке, как сказала Белла Ахмадулина «двух разных лоз войну», наполниться этой битвой, этим горячим пространством винограда, сок которого столько времени находился взаперти, в дубовых бочках, но вот он вырвался наружу, и божественным огнем прокладывает себе путь в твоем сознании…

Лара с восторгом слушала вдохновенные рассуждения шефа, Лева же снова схватил рюмку и, не выполнив ни одного из указаний Турецкого, опять залпом влил в себя коньяк, снова не мог вдохнуть, и Лара опять отпаивала его апельсиновым соком. А потом слезы на глазах и радостный сияющий блеск счастья на лице.

Турецкий умолк, потому что его тирады Скопину были ни к чему.

– У меня сегодня самый счастливый день в моей жизни! – торжественно объявил Лева.

– Ну это понятно, такое бывает не каждый день, – согласился Турецкий. – Он сделал почти гениальное открытие, – сказал шеф Ларе. – Способный, сукин сын!

– Да нет, – поморщился Лева. – При чем здесь это! Я совсем не о том! Я не могу молчать, я так счастлив, что должен обязательно напиться! Наливайте, Александр Борисович!

– Но что случилось, скажи, чтобы мы порадовались вместе.

– Я, наверное, женюсь… – тихо сказал Скопин.

Турецкий с нескрываемой грустью посмотрел на своего помощника.

– На ком? – воскликнула Лара.

– На Тане, жене академика Оболенского, – выложил Скопин.

– Это интересный поворот в сюжете нашего романа, – наполняя снова рюмки, проговорил Турецкий. – Я бы даже сказал нетривиальный.

– Я сам этого не ожидал! – сияя всем лицом, подтвердил Лева и снова залпом опрокинул рюмку коньяка.

31

Начальник службы безопасности ОНОКСбанка Гринев первым из своих поздравил шефа с новым назначением, усаживая его в машину, когда Санин вышел от Президента. Виталик попросил у Белова три дня, чтобы закончить все дела на прежней работе, сказав, что еще до решения этого вопроса он подал заявление об уходе. Премьер недоуменно изогнул брови.

– Мы окончательно разошлись со Станкевичем, и у меня теперь нет никаких обязательств перед ним. Поэтому ваши естественные сомнения относительно реализации программы деприватизации, где на первом месте стоят предприятия, принадлежащие ему, как говорится, лишены оснований. Я буду действовать, лишь учитывая выгоду государства, а не конкретных лиц, Владимир Алексеевич, – торжественно заявил Санин, когда они вместе вышли из кремлевского кабинета.

– А почему раньше не сказали? – усмехнулся Белов.

– Не хотел, чтоб вы подумали, будто я всеми силами хочу заполучить это место и ради него готов заложить старого товарища, – ответил Санин.

– Спасибо за откровенность и приятную информацию. Я думаю, мы сработаемся! – улыбнулся Белов.

– Не сомневаюсь, – просиял улыбкой Виталик.

Гринев поджидал шефа в машине с грустным лицом.

– А как же теперь банк? – спросил он.

– С банком покончено! – рубанул рукой воздух Санин. – Начинается новая жизнь. И для тебя тоже. С Беловым я договорился, он разрешил двух-трех человечков взять с собой. Ты первый в этом списке. Возьми еще кого-то из охраны, кого считаешь преданным и толковым парнем. Ну а третьим…

– Куколка? – расплылся Гринев.

– Надо подумать. На время всякое баловство придется прекратить. Сам понимаешь. Стоит жене взбелениться, пооткровенничать с журналистами – и завтра я, как Валентин Ковалев, наш славный министр юстиции, вылечу в три секунды из «Белого дома». А куколка закапризничала в последнее время. То ей не так, другое не этак… Придется попоститься, что делать.

– И болтает куколка много, – поддакнул Гринев. – Всем талдычит: вот мы с шефом… стоит мне пальчиком шевельнуть, как вы все отсюда вылетите… Такие фразочки отпускает, как королева Марго!

– А чего не докладываешь? – нахмурился Санин. – Я бы ей язычок подрезал!

– Я ей сам сделал замечание. Отозвал в сторону и выдал. Говорю: ты чего язык распустила?! Чего шефа позоришь?! Он что у тебя, помело, затычка во всех дырках?! Она побледнела, тут же просекла этот момент и просила вам не сообщать.

– Молодец! Правильно сделал! Ну а что с нашими химиками?

– Братан все проверил, никаких связей ни с одной из группировок вроде нет…

– Что значит – вроде нет? – перебил Виталик.

– Просто нет. Если только специально так все камуфлировано, хотя на бандитов это не похоже. Как сказал братан, «чересчур умная уж получается операция». Я, кстати, когда вчера подъезжал, спросил Проборцева, знал он о тесте-генерале или нет. Признался, что знал, а для меня вроде дурака свалял, под наивняка сработал. Вот… – Гринев вытащил пузырек с бесцветной жидкостью. – Через двенадцать дней клиента не будет, и обещал никаких следов. Я его предупредил: смотри, парень, на дне морском сыщем. Клялся, что ему подводить нас резона нет.

Санин еще вчера вечером приказал своему начальнику охраны, чтобы окончательно проверить ребятишек, взять у них пузырек с ядом. Виталик и Наталья постоянно жаловались на соседскую овчарку по даче, которая облаивала каждого в округе днем и ночью. Особенно она доставала семейство Саниных по ночам, будя их своим лаем в три-четыре часа утра. Виталик после этого не мог до утра заснуть и приезжал на работу с больной головой. Никакие разговоры-уговоры соседа не помогали. Бывший генерал внутренней службы, начальник зоны, руководитель союзного главка исправительно-трудовых учреждений, то есть тюрем и лагерей, после смерти жены он полюбил эту овчарку больше жизни. Вот Санин и придумал, для чего ему понадобился этот пузырек.

Сам же он еще вчера решил расправиться со Станкевичем. Последний просто так его из своих клещей не выпустит. Тем более когда Санин займет место вице-премьера. И уж конечно не простит, если Виталик попробует реквизировать его предприятия. Он либо его уничтожит, как Шелиша и Кромина, либо опозорит, выдав компромат журналистам, вываляет в грязи так, что Виталика вычистят из правительства в две секунды и он станет безработным. Поэтому иного выхода, как убрать самого Станкевича, у Санина не было. Тогда и банк переходил под его покровительство, потому что Виталик считался его основателем и был одним из владельцев, да и его карьера в правительстве могла бы спокойно продолжаться: Виталик благоволит банку, а последний кормит его.

Эта перспектива настолько его захватила, что он все продумал до мелочей. Сам придет к нему мириться, принесет бутылочку доброго старого токая, Геник когда-то его очень любил. Оставалось лишь незаметно капнуть в вино капельку яда, который, как клялся Проборцев, не имел ни цвета, ни запаха. Перед этим он попросит Хозяина, чтобы они переговорили наедине, без Кузьмы, отвлечет Геника пустяковой просьбой, типа принести коробочку конфет или других сладостей, и, пока Геник подойдет к шкафу и на мгновение повернется к нему спиной, Виталик все это и проделает. Унизительный диалог на даче накануне беседы с Беловым доказал, что вдвоем им не ужиться на этом свете. А пост вице-премьера – великий подарок судьбы, единственная возможность получить власть и сделать такую карьеру, о которой он мечтал с младых ногтей.

Виталик сунул пузырек в карман. Он поэтому и брал Гринева с собой. Даже если тот догадается, то топить шефа не будет. Парень проверенный. Несмотря на свою рыхлость, он кое-что кумекал. Это он раскопал, что главбух сочиняет на него доносы Станкевичу. Но Санин не стал пороть горячку и возмущаться. Он посадил лишь своего делопроизводителя-архивиста, и тот умело подчищал договора и ведомости, которые свидетельствовали против Санина. Конечно, Виталик был не дурак и хорошо понимал, что если начнут раскапывать сделку с «Радугой», то шишки посыплются на него. Геник тут его лихо подставил.

– Надо отметить это дело! – сказал Гринев.

– Ты прав! – согласился Санин. – Поехали ко мне, порадуемся, так сказать, в лоне семьи, – предложил Санин.

– Народ в банке ждет, все уже знают, купили шампанского, торт, народ в полной эйфории, – напомнил начальник службы безопасности.

– Ты прав, народ надо уважить. Это и их праздник, – согласился Виталик. – Поехали!

Он открыл шторку звуконепроницаемого стекла, которое отгораживало их от водителя. Гринев давно уже поставил эту перегородку. Как у богатых американцев. Подчас в машине обсуждались такие вещи, что какой бы ни был преданный водитель, знать их ему было ни к чему. Вот Санин и придумал эту штуку.

– Петр Ефремович, давайте в банк, – приказал Виталик.

* * *

Денис с утра караулил дачу Станкевича. Дядя ничего толком ему не объяснил, сказал лишь, что пташка очень важная и ему нужно записывать все номера машин, которые въезжают и выезжают с дачи, фотографировать их, а также фиксировать всех и вся вокруг и если удастся внутри – словом, вести подробный дневник происходящего, оставаясь при этом скрытым от глаз охраны.