Текст книги "Дьявольская секта (Сборник)"

Автор книги: Франсуаза Саган

Соавторы: Сьюзан Ховач,Десмонд Бэгли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Ее машина остановилась перед моим скромным жилищем. Лола промурлыкала что-то шоферу и открыла ворота. Ей не сразу удалось обойти «ролле». А когда она увидела меня, в ее темных глазах застыло изумление. Должно быть, я представляла собой исключительное зрелище: падающие на глаза волосы, огромный свитер, шезлонг и бутылка шотландского. Я, вероятно, напоминала одну из тех одиноких алкоголичек, героинь пьес Теннеси Уильямса, которых, кстати, я так люблю. Лола остановилась в трех шагах рт террасы и дрогнувшим голосом произнесла мое имя: Дороти, Дороти...

Я не могла поверить своим глазам. Лола Греветт – национальное достояние, она никуда не выходила без телохранителя, любовника и пятнадцати репортеров. Что она делала в моем саду? Мы уставились друг на друга, как две совы,..и я не могла не отметить, что она превосходно выглядит. В сорок три она сохранила красоту, кожу и очарование двадцатилетней. Вновь услышав: «Дороти», я поднялась с шезлонга, проквакала: «Лола», без особого энтузиазма, но достаточно вежливо. Тут она заторопилась, прыгая по ступенькам, как молодой олень, от чего груди под блузкой как-то беспомощно затряслись. Она упала мне в объятия. Только теперь я сообразила, что мы обе были вдовами Фрэнка.

– Бог мой, Дороти, когда я думаю, что меня здесь не было... что тебе одной пришлось обо всем заботиться... Да, я знаю, ты вела себя изумительно, все об этом говорят. Я не могла не повидать тебя... Не могла...

Пять лет она не– обращала внимания на Фрэнка, ни разу даже не виделась с ним. Поэтому я решила, что у нее свободный день или ее новый любовник не может удовлетворить ее духовные запросы. В Лоле не было ничего от печальной женщины, ищущей утешения. Размышляя подобным образом, я предложила ей стул, виски, и мы начали состязаться в восхвалении Фрэнка. Лола первым делом извинилась, что отбила его у меня (но страсть извиняет все), я тут же ее простила (время все сглаживает), и так далее, в том же духе. По правде говоря, она чем-то удивляла меня. Говорила избитые фразы с пугающими вспышками нежности или ярости. Мы воскрешали в памяти лето 1959 года, когда приехал Льюис.

Улыбаясь, он перепрыгнул через бампер «роллса». Да, немногие мужчины так красивы и стройны, как он. Старая куртка, вылинявшие джинсы, черные волосы, падающие на глаза. Я видела его таким каждый день, но сегодня смотрела на него глазами Лолы. Пусть это покажется странным, но она задрожала. Так дрожит лошадь перед препятствием, так дрожит женщина, увидев мужчину, которого захотела страстно и мгновенно. Улыбка Льюиса исчезла, как только он увидел Лолу: он не любил посторонних. Я дружески представила их друг другу, и Лола немедленно пустила в ход все свое обаяние.

Разумеется, она не поперла напролом, словно неопытная кокетка, наоборот, показала, что она женщина с головой на плечах, женщина с положением, профессионал. Ее поведение восхитило меня. Она не пыталась ни ослепить Льюиса, ни даже взволновать его. Она постигла дух, царивший в доме: говорила о машине, о саде, небрежно налила себе еще бокал, рассеянно поинтересовалась намерениями Лыоиса – словом, играла , роль женщины-друга, с которой легко ладить и которая далека от «всего этого» (то есть нравов Голливуда). По взгляду, брошенному на меня, я поняла, что она считает Льюиса моим любовником и решила сделать его своим. После бедняги Фрэнка это уже перебор, решила я. Признаюсь, меня все это рассердило. Одно дело, когда она развлекается разговором с Льюисом, но делать из меня идиотку, заходить так далеко... Страшно подумать, куда может завести уязвленное самолюбие. Впервые за шесть месяцев я позволила себе вольность, жест собственника по отношению к Льюису. Он сидел на земле, наблюдая за нами, почти не разговаривая. Я протянула ему руку:

– Прислонись к моему креслу, Льюис, а то у тебя будет болеть спина.

Он прислонился, а я небрежно провела рукой по его волосам. Он тут же откинул голову и положил ее мне на колени. Закрыв глаза, улыбался. Казалось, он безмерно счастлив, а я отдернула руку, будто се обожгло. Лола побледнела, но это не доставило мне никакого удовольствия – так стало стыдно за себя.

Лола тем не менее какое-то время продолжала разговор с хладнокровием тем более похвальным, что Льюис не поднял головы с моих колен и демонстрировал полное безразличие к беседе. Мы, несомненно, являли собой счастливую любовную парочку, ,и, когда развеялась первая неловкость, мне захотелось рассмеяться. Лола наконец утомилась и поднялась. Я – следом, что явно расстроило Льюиса: он встал, потянулся и одарил гостью таким ледяным, безразличным, так жаждущим ее отъезда взглядом, что вынудил Лолу взглянуть на него столь же холодно, будто на неодушевленный предмет.

– Я покидаю тебя, Дороти. Боюсь, я помешала тебе. Оставляю тебя в приятной компании, даже если мне она и не рада.

Льюис не. шелохнулся, я тоже. Шофер уже открыл дверцу. Лола вспыхнула:

– Разве вы не знаете, молодой человек, что обычно дам провожают к выходу?

Она смотрела на Льюиса, а я слушала се, просто остолбенев: редчайший случай – она теряла свое знаменитое самообладание.

– Дам – конечно, – спокойно ответил Льюис и опять не шелохнулся.

Лола подняла руку, собравшись ударить его, а я закрыла глаза. В реальной жизни Лола отвешивала пощечины так же часто, как и на экране. Отработала она их прекрасно: сначала ладонью, затем тыльной стороной руки, не пошевелив при этом плечом. Но удара не последовало. Тогда я взглянула на Лыоиса. Он стоял застывший, слепой и глухой, каким я уже видела его однажды; он тяжело дышал, а вокруг рта выступили маленькие бисеринки пота. Лола сделала шаг назад, затем еще два, от греха подальше. Как и я, она испугалась.

– Лыоис,—я взяла его за руку. Он очнулся и поклонился Лоле в старомодной манере. Лола свирепо поглядела на нас.

– Тебе надо подыскивать менее молодых и более вежливых, Дороти.

Я не ответила. Честно говоря, расстроилась. Завтра весь Голливуд будет об этом судачить. И Лола возьмет реванш. Мне предстояло две недели непрерывных мучений.

Лола ушла, а я не удержалась, чтобы не сказать об этом Льюису; Он посмотрел на меня с сожалением:

– Тебя это действительно беспокоит?

– Да, я ненавижу сплетни.

– Я позабочусь об этом, – успокоил меня Льюис.

Но он не успел. На следующее утро по дороге в студию Лолин лимузин с открытым верхом не вписался в поворот, и она свалилась в ущелье глубиной метров сто.

IX

Похороны прошли по высшему разряду. За последние два месяца трагически погибла вторая голливудская знаменитость, считая Джерри Болтона. Бесчисленные венки от бесчисленных живущих покрыли могилу. Я была с Полом и Льюисом. Третьи похороны. Фрэнк, потом Болтон. Снова я шагала по аккуратно выложенным дорожкам. Я похоронила троих, таких разных, но все они были слабые и безжалостные, жаждущие славы и разочаровавшиеся в ней, все трое движимые безумными страстями, загадочными и для них самих, и для окружающих.

Такие мысли угнетают больше всего. Что же стоит в жизни между людьми и их самыми сокровенными желаниями, их пугающей решимостью быть счастливыми? Не есть ли это представление о счастье, которое они создают себе и которое не могут примирить со своей жизнью? Может быть, это время – или отсутствие времени? Или ностальгия, взлелеянная с детства?

Дома, сидя между двумя мужчинами, я вновь вернулась к этим мыслям, настойчиво обращаясь с ними к своим собеседникам и к звездам. Могу лишь сказать, что в ответ на мои вопросы звезды слабо мерцали, как и глаза моих гостей. Вдобавок я поставила на проигрыватель пластинку с «Травиатой» – музыкой самой романтичной, которая всегда располагает к размышлению. Наконец их молчание мне надоело.

– Ну, Льюис, ты счастлив?

– Да.

Его уверенный ответ обескуражил меня, но я настаивала:

– И ты знаешь почему?

– Нет.

Я повернулась к Полу.

– А ты?

– В скором будущем я надеюсь обрести настоящее счастье.

Этот намек на нашу свадьбу слегка охладил меня, но я быстро увернулась от него:

– Но посмотрите. Мы здесь втроем; сейчас тепло, Земля вертится,– мы здоровы, счастливы... Так почему же у всех нас такой голодный, затравленный вид? Что происходит?

– Сжалься, Дороти, – взмолился Пол. – Я не знаю. Почитай газеты, там полно статей на эту тему.

– Почему никто не хочет говорить со мной серьезно?– спросила я, закипая. – Что я, гусыня? Или совершенно глупа?

– С тобой нельзя серьезно говорить о счастье, – ответил Пол. – Ты сама – живой ответ. Я не смог бы дискутировать о существовании Бога с ним самим.

– Все потому, – вмешался Лыоис, – что ты добрая.

Неожиданно он поднялся, и свет из гостиной упал на него.

Рука его поднялась, как рука пророка.

– Ты... ты понимаешь... ты добрая. Люди совсем не добрые, поэтому... поэтому они не могут быть добрыми даже к себе, и...

– Бог мой, – воскликнул Пол, – почему бы нам не выпить? Где-нибудь в более веселом месте? Как ты, Льюис?

Пол впервые пригласил Льюиса, и тот, к моему величайшему удивлению, не отказался. Мы решили поехать в один из клубов хиппи около Малибу. Влезли в «ягуар» Пола, и я, смеясь, отметила, что внутри Льюису лучше, чем при первой встрече с «ягуаром». После этого умного замечания мы помчались вперед, ветер свистел в ушах и резал глаза. Я чувствовала себя прекрасно, устроившись между моим любовником и младшим братом, почти моим сыном, между двумя красивыми, благородными, добрыми мужчинами, которых я любила. Я думала о бедной Лоле, умершей и похороненной, о том, что я невероятно удачлива, а жизнь – это бесценный дар.

Клуб переполняла молодежь, в основном бородатая и длинноволосая; мы с трудом нашли столик. Если Пол серьезно хотел избежать разговора со мной, то он своего добился: музыка гремела оглушительно, ни о каких разговорах не могло быть и речи. Вокруг прыгала и дергалась счастливая толпа, шотландское оказалось вполне сносным. Сначала я не заметила отсутствия Льюиса, и только когда он вернулся и сел за стол, обратила внимание, что глаза у него слегка остекленели, хотя он практически не пил. Воспользовавшись тем, что музыка стала чуть спокойнее, я немного потанцевала с Полом и возвращалась к нашему столику, когда все это и случилось.

Потный бородатый парень налетел па меня около столика. Механически я пробормотала «извините», но он обернулся и так угрожающе посмотрел на меня, что я испугалась. Если ему перевалило за восемнадцать, то ненамного, на улице его ждал мотоцикл, а в животе плескались несколько лишних порций спиртного. В кожаной куртке он выглядел как один из тех самых рокеров, пользовавшихся недоброй славой. О них в то время часто писали газеты. Он буквально гаркнул на меня:

– Что ты здесь делаешь, старуха?

Чтобы рассердиться, мне требуется лишь секунда, но рассвирепеть я не успела, потому что у меня из-за спины вылетел человеческий снаряд и вцепился парню в горло: это был Льюис. Они покатились по полу между столиками и ногами танцующих. Мне стало страшно. Пронзительным голосом я звала Пола и видела, что он старается пробиться через толпу в метре от меня. Но эта восторженная молодежь образовала кольцо вокруг дерущихся и не давала ему пройти. Я вопила: «Льюис, Льюис», но он не слушал меня, во всяком случае, парня не отпускал. Все это продолжалось с минуту, полную кошмара. Неожиданно возня прекратилась, и дерущиеся застыли на полу. В темноте я едва различала их тела, но эта неподвижность пугала еще более, чем драка. Тут кто-то заорал:

– Разнимите же их, разнимите!

Пол наконец пробился ко мне. Он растолкал стоящих вокруг зрителей, если их можно так назвать, и ринулся вперед. Потом я отчетливо увидела Льюиса, его изящную, тонкую руку, вцепившуюся в горло застывшего парня, сжавшую его в безумном объятии. Я видела руки Пола, схватившие и отрывающие палец за пальцем руку Льюиса от жертвы. Потом меня оттолкнули, и я, оцепенев, упала в кресло.

Все смешалось: Льюиса держали в одном углу, в другом старались привести в чувство того, в кожаной куртке. Так как никто не собирался звать полицию, мы втроем быстренько ретировались: двое – испуганные, в полном замешательстве, Льюис – спокойный, как будто далекий от всего. Мы молча забрались в «ягуар». Пол, тяжело дыша, достал сигарету, закурил и протянул мне. Затем прикурил еще одну, для себя. Сразу завести машину он не мог.

Я повернулась к нему и, насколько мне удалось, веселым голосом воскликнула:

– Ну и ну, вот это вечерок!

Пол не ответил, но перегнувшись через меня, пристально посмотрел на Льюиса.

–Что ты принял, Льюис, ЛСД?

Льюис промолчал. Я резко повернулась и тоже взглянула, на него. С откинутой назад головой он смотрел в небо, в другой мир.

– Как бы то ни было, – мягко продолжал Пол, – ты едва не убил человека... Что произошло, Дороти?

Я колебалась. Признаваться не хотелось.

– Парень сказал, что я... э... немного стара для этого заведения.

Я надеялась, что Пол, по крайней .мере, возмутится, но он лишь пожал плечами, и мы наконец отчалили.

В пути мы не обмолвились пи словом. Льюис вроде бы спал, и я с отвращением подумала, что он, вероятно, полон своего драгоценного ЛСД. Я, в общем-то, не против наркотиков, только считаю, что и алкоголя вполне достаточно, а все остальное меня пугает. А еще я боюсь аэропланов, подводного плавания и психиатрии. Земля – единственное, что меня успокаивает, хотя и здесь много грязи. Как только мы приехали, Льюис выскочил первым, что-то пробормотал и исчез в доме. Пол помог мне выбраться из машины и прошел за мной на террасу.

– Дороти... ты помнишь, что я говорил тебе о Льюисе в первый раз?

– Да, Пол. Но теперь он тебе нравится, не так ли?

– Да, только я... – Он запнулся. Для Пола это редкость. Потом он взял мою руку, поцеловал ее. – Он... ты. знаешь, а думаю, он не совсем нормальный. Он в самом деле чуть не убил того бородача.

– Кто будет нормальным после кусочка сахара, пропитанного этой дрянью? – задала я логичный вопрос.

– Главное в том, что он просто буйный, и мне не нравится, что ты живешь с ним.

– Честно говоря, я думаю, что он очень любит меня и никогда не причинит мне вреда.

– Во всяком случае, он скоро станет звездой, и ты избавишься от него. Грант говорил мне. В следующем фильме ставку делают на него. К тому же он талантлив. Дороти, когда же ты выйдешь за меня замуж?

– Скоро, – ответила я,—очень скоро.

Наклонившись, я легонько поцеловала Пола в губы. Он вздохнул. Я оставила его на террасе и пошла в дом взглянуть на будущую суперзвезду. Льюис распластался на полу на моем мексиканском ковре, голова его покоилась на руках. Я прошла на кухню, сварила кофе и наполнила чашку для Льюиса, одновременно репетируя про себя речь о вреде наркотиков. Потом вернулась в гостиную, присела рядом с Льюисом, похлопала по плечу. Бесполезно.

– Льюис, выпей кофе! – Он ие пошевелился. Я тряхнула его, но, возможно, в тот момент он сражался с тучей китайских драконов и многоцветных змеев. Меня это рассердило, но я тут же вспомнила, как он защищал меня часом раньше, а это любую женщину делает более снисходительной.—Льюис, дорогой мой, – промурлыкала я.

Он повернулся на спину и бросился мне в объятия, сотрясаясь от неистовых рыданий, которые почти задушили его и испугали Меня. Спрятал голову у меня на плече, кофе расплескался по ковру, а я, тронутая и испуганная одновременно, слушала сбивчивые признания, слетавшие с его губ и тонувшие в моих волосах:

– Я мог бы убить его... О!.. Я должен был... еще, секунда... еще одна секунда... Сказать такое... тебе... о!.. Он был у меня в руках... да, был...

– Но послушай, Льюис, нельзя же так драться с людьми, это же неразумно.

– Свинья... он просто свинья... глаза зверя! У них у всех звериные глаза... у всех... ты не понимаешь... Они разъединят нас, они доберутся и до тебя тоже... до тебя, до тебя, Дороти.

Я гладила его волосы, целовала виски. Я успокаивала ребенка, расстроенного ребенка.

– Ну успокойся, – бормотала я. – Пойми, ведь это же пустяк.

От сидения на корточках с навалившимся на плечо Льюисом у меня начало сводить икры, и я сказала себе, что подобные сцены не для женщины моего возраста. Чтобы вернуть Льюису уверенность и вкус к жизни, нужна молодая невинная девушка. Я ведь хорошо знала, какой может быть жизнь, знала очень хорошо. Наконец Лью немного успокоился. Я осторожно высвободилась, уложила его на ковер. Потом укрыла шерстяным платком и, измученная, пошла наверх спать.

X

Среди ночи я проснулась, Дрожа от страшной мысли. Почти час я сидела в темноте, как сова, собирая вместе обрывки воспоминаний. Затем, все еще дрожа, спустилась вниз, на кухню, сварила кофе и, подумав, плеснула в чашку коньяка. Занималась заря. Я вышла на террасу, посмотрела на восток, где тянулась длинная, бледная, но уже синеющая полоса, на «ролле», снова атакованный сорняками к концу недели – пятница, на любимое кресло Льюиса, на свои руки, вцепившиеся в перила. Я все еще дрожала. Не имею понятия, сколько простояла я на террасе вот так, держась за перила. Время от времени пыталась сесть в кресло, но та же страшная мысль тут же поднимала меня на ноги, как марионетку. Я не смогла даже зажечь сигарету.

В восемь часов жалюзи в окне Льюиса стукнулись о степу над моей головой, и я вздрогнула. Услышала, как Льюис спустился вниз, насвистывая, зажег газ. Казалось, ЛСД уже выветрился. Глубоко вдохнув утреннего воздуха, я вошла на кухню. Льюис удивился, увидев меня, а я, застыв, секунду разглядывала его: такой молодой, красивый, благородный.

– Извини за вчерашний вечер, – вздохнул он. – Я больше никогда не притронусь к этой гадости.

– Вот что, – сурово начала я и села наконец на стул. Возможность с кем-то поговорить, пусть даже с ним, странным образом успокоила меня. Льюис наблюдал за кофейником, но что-то в моем голосе заставило его посмотреть на меня.

– Что случилось? – В халате, с удивленно поднятыми бровями, он казался таким невинным, что у меня зародились сомнения. Лоскутки совпадений, косвенных улик, замечаний, которые ночью я соединила вместе, снова рассыпались.

– Льюис... Ведь не ты же убил их, правда?

– Кого?

Вопрос обескуражил меня. Я не решилась поднять на него глаза.

– Их всех: Фрэнка, Лолу, Болтона.

– Да.

Я застонала и откинулась на спинку стула. Льюис же продолжал в размеренном тоне:

– Но тебе не надо беспокоиться. Улик нет. Они больше не будут досаждать нам. – При этом он добавил в кофейник немного воды. И тут я, наконец, взглянула на него:

– Но, Льюис... ты что, сумасшедший? Ты не можешь убивать всех подряд, этого же нельзя делать. – Последняя фраза показалась мне слишком наивной, но его,признание столь ошарашило, что я не смогла найти правильных слов. А кроме того, в стрессовых ситуациях мне на ум приходят лишь фразы из лексикона монастырей и учебников хорошего тона, сама не знаю, почему.

– Если бы ты знала, как много вещей нельзя делать, но тем не менее люди их делают... предают, подкупают, позорят, бросают близких...

– Но ты не должен их убивать, – твердо заявила я. Льюис пожал плечами. Я ожидала трагической сцены, и этот спокойный разговор беспокоил меня. Тут Льюис повернулся ко мне.

– Как ты узнала?

– Я думала об этом. Я думала об этом всю ночь.

– Ты, должно быть, мертвая от усталости. Хочешь кофе?

– Нет. Я... я не мертвая, – ответила я с горечью. – Льюис, что ты собираешься делать?

– Ничего. Это же самоубийство, преступление на почве секса и автомобильная катастрофа. Все прекрасно.

– А я, – взорвалась я, – а я?! Могу я продолжать жить с убийцей? Могу я позволить тебе вот так, от скуки, убивать людей и никак не воспрепятствовать этому?

– От скуки? Но, Дороти, я убил только тех, кто обидел и продолжал обижать тебя. При чем тут скука?

– Что с тобой? Разве ты мой телохранитель? Я просила тебя об этом?

Он поставил кофейник,.

– Нет, но я люблю тебя.

Тут моя голова начала кружиться, я соскользнула со стула и первый раз в жизни – наверное, сказалась бессонная ночь – упала в обморок.

Я очнулась на софе и увидела Лыоиса, явно испуганного. Мы молча смотрели друг на друга,, потом он протянул мне бутылку шотландского. Глядя ему прямо в глаза, я сделала глоток, потом другой. Сердце вошло в нормальный ритм. И мгновенно меня охватила ярость.

– А, ты меня любишь? Правда? Поэтому ты убил беднягу Фрэнка? И Лолу? Почему же ты не убил Пола? В конце концов, разве не он мой любовник?

– Потому что он любит тебя. Но если он попытается покинуть тебя или обидеть, я убью и его.

– Бог мой, ты сумасшедший! – воскликнула я. – А до этого ты много убил народу?

– Нет, я не убивал, пока не познакомился с тобой, – ответил он. – Никогда. Не было причины. Я никого не любил.

Он вскочил и, потирая подбородок, зашагал по комнате. Казалось, я видела кошмарный сон.

– Видишь ли, до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать, .меня били чаще, чем других. Мне никогда ничего не давали, никогда. А потом, после шестнадцати, я стал всем нужен, и мужчинам, и женщинам – всем, но при условии, что... э... что...

Этот жеманный убийца перешел все границы. Я прервала его.

– Да, я понимаю.

– Никогда ничего, понимаешь? Ничего просто так. До тебя. Я все думал, когда лежал в постели наверху, что ты захочешь... ну... однажды... – Он покраснел.

Полагаю, я тоже. Меня трясло.

– Когда я понял, что ты все делаешь из одной только доброты, я полюбил тебя. Так-то вот. Я знаю, ты думаешь, я слишком молод, ты предпочитаешь Пола Бретта, и я тебя не интересую, но я могу защищать тебя. Вот и все.

Так-то вот. Как он сказал? Так-то вот, так-то вот. Я оказалась в гнезде шершней. Я ничего не могу поделать. Я пропала. На дороге в канаве я. подобрала сумасшедшего, убийцу, жертву навязчивой идеи. Снова Пол оказался прав. Пол всегда прав.

– Ты мной недовольна? – мягко спросил Льюис. Я даже не ответила. Можно ли быть «недовольной» тем, кто, чтобы доставить тебе удовольствие, убил трех человек? Его вопрос напоминал вопрос неразумного ребенка. Я думала или притворялась, что думаю, так как голова моя соображать отказывалась.

– Ты знаешь, Лыоис, что моя обязанность – передать тебя полиции?

– Если хочешь, – спокойно ответил он.

– Мне следует позвонить им немедленно, – слабым голосом добавила я. Он поставил телефон рядом со мной, и мы вместе лениво разглядывали его, словно сомневались, подключён ли он к сети. – Как ты это сделал?

– Фрэнку я назначил свидание от твоего имени в мотеле, в комнате, заказанной по телефону. Я влез через окно. С Бодто-ном – я сразу понял его сущность. Притворился, что согласен. Мы тут же договорились о встрече в малоизвестном отеле. Он обалдел от счастья. С ключом, который он дал мне, я мог прийти и уйти, когда вздумаю. Никто меня не видел. С Лолой – я целую ночь откручивал гайки на передних колесах ее машины. Вот и все.

Я могла бы молча вышвырнуть Льюиса вон. Но дикого льва не выпускают из клетки. Он продолжал бы издали следить за мной и убивать, как машина. Я могла бы заставить его покинуть город, но он подписал долгосрочный контракт, и, куда бы он ни отправился, его обязательно нашли бы. А передать его полиции я не могла. И никогда ни с кем не смогла бы этого сделать. Я попала в западню.

– Ты знаешь, никто из них не страдал, – успокоил меня Льюис. – Все произошло очень быстро.

– Какое счастье! Ты вполне мог бы зарезать их перочинным ножом, – с горечью съязвила я.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так,—с нежностью в голосе произнес Лыоис. Он взял меня за руку, На мгновение, не осознавая, я ему это позволила, Но потом вспомнила, что эта теплая тонкая рука, держащая мою, убила трех человек, и с изумлением отметила, что меня это уже не ужасает. Тем не менее руку я решительно убрала.

– Тот парень, вчера, ведь ты хотел убить его, не так ли?

– Да, глупо все вышло. К сожалению, я принял ЛСД и не понимал, что творю.

– .Но, не учитывая этого... Льюис, ты понимаешь, что ты наделал?

Он смотрел на меня. А я вглядывалась в зеленые глаза, в совершенную линию рта, черные волосы, гладкую кожу: я искала проблеск понимания или отпечаток садизма, но не нашла ничего,

Ничего, кроме беспредельной ко мне нежности. Он смотрел на меня, как смотрят на закапризничавшего ни с того ни с сего ребенка. Клянусь, в глазах Льюиса я видела снисхождение ко мне. Эта последняя капля переполнила чашу терпения: я расплакалась. Льюис обнял меня, стал гладить мои волосы, и я его не остановила.

– Между нами говоря, – шептал он, – с прошлой ночи мы оба много плакали.

XI

Естественно, у меня начался приступ печеночной колики. Если возникает серьезная проблема, у меня обязательно появляются резкие боли в правом подреберье. Приступ продолжался два дня, что дало мне возможность сорок восемь часов ни о чем не думать.

Я выкарабкалась из болезни печальная, но решившая все оставить как есть.

Может показаться, что два дня тошноты слишком малая цена за три трупа, но критиковать меня могут только те, кто не знает, что такое печеночная колика. Когда я, наконец, встала, ноги мои еще подгибались, не желая слушаться, но для себя я уже все решила. Убийства, совершенные Льюисом, теперь представлялись мне не столь уж и важными. Кроме того, бедняжка провел два дня около моей постели, встревоженный до смерти и вооруженный компрессами, тазиками, настоем ромашки, а я не могла укусить руку, которая кормила меня.

Тем не менее с Льюисом предстояло разобраться. И как только я смогла проглотить бифштекс, и сделать глоток виски, я пригласила Льюиса в гостиную и предъявила ему ультиматум:

1. Он обязуется никого не убивать без моего разрешения (конечно, я не собиралась давать его, но подумала, что разумно оставить ему хотя бы надежду).

2. Он перестает употреблять кусочки сахара с ЛСД.

3. Он начинает подыскивать жилье.

Насчет третьего пункта я чувствовала себя менее уверенно, однако Льюис со всем согласился с серьезным выражением лица, без тени улыбки.

После этого я осторожно расспросила Льюиса, желая определить, какой эффект произвели на него три убийства и не садист ли он. Он немного успокоил меня, не совсем, конечно, но успокоил: убийства не произвели на него никакого впечатления. Не было печали – это очевидно, так как никого из них он не знал, но не было и удовлетворенности. Никаких эмоций. Ко всему прочему, его не терзали ни угрызения совести, ни ночные кошмары, по всему было видно, что его сознание не было обременено никакими моральными принципами. Тут по ассоциации я начала задумываться: что же случилось с моими устоями?

Пока я болела, Пол Бретт приезжал дважды, но я отказывалась видеть его. Редко человек бывает так непригляден, как при печеночной колике. Оскорбляла сама мысль о том, что любовник увидит меня с желтой кожей, с грязными волосами и опухшими глазами. Однако присутствие Льюисе совершенно меня не беспокоило. Вероятно, из-за отсутствия секса в наших отношениях. И потом, его признание в любви в то знаменательное утро трактовалось однозначно: будь я вся покрыта язвами, он бы этого не заметил. Как женщина, я не могла сказать, хорошо это или плохо. Все это я попыталась объяснить Полу, когда после моего возвращения на работу он начал упрекать меня:

– Ты позволила Льюису заботиться о себе, а меня не захотела даже видеть.

– Я была такая страшная. Если бы я пустила тебя в дом, ты бы испугался и потом ни разу больше не взглянул на меня.

– Это забавно! Знаешь, мне потребовалось много времени, чтобы поверить, что между вами ничего не было, но теперь я в этом уверен. Но скажи мне, с кем он спит?

Мне пришлось признать, что я не имею об этом ни малейшего понятия. Раньше я думала, что он провел две-три ночи в объятиях какой-либо молоденькой звездочки, но это оказались именно те ночи, когда он занимался выбранными им жертвами. И тут же Глория Нэш – после смерти Лолы звезда номер один – обратила на него внимание и даже прислала ему приглашение на вечер, куда ей пришлось пригласить и меня. Не забыла Глория и Пола.

– Я пойду только из-за вас двоих, – признался он. – Надеюсь, этот вечер для нас кончится лучше, чем тот, другой.

Я тоже искренне в это верила.

– Все равно я удивлен, что из:за обычной драки ты так расхворалась. Твои приступы печеночной колики хорошо известны в Голливуде, Дороти. Один был, когда Фрэнк ушел к Лоле, другой – Джерри выгнал тебя после того, как ты обозвала его грязным скрягой, и еще один, когда твоя бедная секретарша выпала из окна. То есть они имели под собой более веские причины, если можно так сказать.

– Что ты хочешь, Пол? Я старею.

Более веские... Если б он только знал!.. Бог мой, если б он только знал! На мгновение я представила выражение его лица и начала смеяться. Минут пять я буквально плакала от смеха. В последнее время мои нервы определенно расшатались, но Пол проявил снисхождение, терпение, заботу и даже дал мне свой платок, чтобы вытереть потекшую с ресниц тушь. Наконец я успокоилась, пробормотала что-то, извиняясь, и поцеловала Пола, чтобы успокоить и его. Мы были одни в моем кабинете. Кэнди куда-то вышла. Пол был со мной все нежнее. Мы решили этим же вечером поехать к нему. Я позвонила Льюису и сказала, чтобы он обедал без меня (на этой неделе съемок не было), велела ему быть хорошим мальчиком. И тут меня снова разобрал смех.

Он обещал не буянить до следующего утра. С ощущением нереальности всего происходящего я поехала с Полом обедать к Чейзену, готовая встретить сотню людей, которые ничего не знали. Все это изумляло меня. И только позже, ночью, рядом с Полом, который, как обычно, спал, положив голову мне на плечо и обняв меня рукой, я неожиданно почувствовала себя одинокой и испуганной. Я владела тайной, страшной тайной, но не была научена хранить секреты. Я так и не спала до рассвета, а в то же время в пяти милях от меня в своей маленькой кроватке безмятежно, должно быть, спал мой сентиментальный– убийца, и ему снились птички и цветы.

XII

В тот вечер у Глории Нэш мы выглядели исключительно элегантно. Я надела черное, вышитое бисером платье, купленное за бешеную цену в Париже, которое восхитительно оголяло спину – один из оставшихся моих козырей. Льюис в смокинге, с блестящими черными волосами выглядел, как молодой принц, хотя в нем было что-то от фавна. Пол являл собой спокойного, элегантного мужчину лет сорока, со светлыми волосами, седеющими на висках, и ироническим взглядом. Я уже смирилась с тем, что мои бисеринки превратятся в пыль, зажатые между двумя смокингами в «ягуаре», когда Льюис торжественно поднял руку:

– У меня есть для тебя новости, Дороти!

Я вздрогнула, а Пол заговорщически засмеялся:

– Это настоящий сюрприз, Дороти, пойдем за ним.

Льюис вышел в сад, сел в «ролле» и на что-то нажал. «Ролле» издал мягкий, ровный звук, дернулся и, плавно тронувшись с места, остановился передо мной. Льюис спрыгнул на землю, обошел вокруг машины и с низким поклоном открыл дверь. От изумления я лишилась дара речи.