Текст книги "Дьявольская секта (Сборник)"

Автор книги: Франсуаза Саган

Соавторы: Сьюзан Ховач,Десмонд Бэгли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

– Вряд ли, – сказал я.

– Тогда мы тоже освежимся после работы. Это очень полезно перед сном. Кстати, что если поставить компрессор прямо здесь? А выхлопную трубу я удлиню с помощью шланга и выведу на другую сторону домика.

– И как можно дальше, угарный газ не способствует подводному плаванию, – заметил я.

Мы зашли в домик, и, порывшись в. своих вещах, я извлек на свет потрепанную таблицу для подводников.

– Вот для чего нам понадобятся эти два троса, о которых я тебе говорил, – сказал я, усаживаясь за стол. – Итак, мы собираемся погружаться на глубину примерно в сто футов на значительное время. Верно? Предположим, что на два часа. Это означает, что при всплытии мы должны будем сделать несколько остановок. А именно: остановку на пять минут – на глубине пятидесяти футов, еще на десять минут – на глубине в сорок футов, потом выждать полчаса на тридцати футах, еще сорок – на двадцати и пятьдесят минут – на глубине в десять футов. Итого – сто тридцать пять минут, или два часа с четвертью. Довольно утомительное и скучное занятие, но ничего не поделаешь.,

– Я раньше никогда не опускалась на такую глубину и понятия не имела ни о какой декомпрессии, – сказала Катрин.

– С кессонной болезнью шутки плохи, – заметил я. – Если не принять мер предосторожности, можно отправиться на тот свет. Нам придется привязать к одному из тросов ремни, чтобы держаться за них во время отдыха, и запасные баллоны с воздухом.

– И как ты коротаешь под водой время? – спросила она.

– Сочиняю забавные стишки, – пошутил я, озабоченно поглядывая на декомпрессионную камеру. – Лучше бы иметь ее под рукой, возможно, даже на плоту. Надо будет посоветоваться с Рудецки, как ловчее это устроить.

4

Неделя сменялась неделей, работа шла своим чередом, и я почти забыл о Гатте. Информация от Пэта Харриса, которую мы получали по радио из лагеря номер один, не давала оснований для беспокойства: Гатт не выезжал больше никуда из Мехико, предаваясь там радостям жизни, словно больше его ничего и не волновало, хотя банда его головорезов по-прежнему находилась в Мериде. Я занимался обследованием синота и тоже не забивал себе особенно другими проблемами голову. Холстед, к радости Фаллона, работал вместе со всеми не хуже меня.

Каждый день приносил нам все новые и новые удивительные открытия. Обнаруженный мною город действительно оказался Уаксуаноком. Рабочие находили здание за зданием: дворцы, храмы, арены для игр и состязаний и даже астрономическую обсерваторию. Синот окружало целое кольцо из стел, всего их было двадцать четыре, и еще одна колоннада украшала центр города. Фаллон не расставался с фотоаппаратом и блокнотом, фотографировал и описывал каждую новую находку.

Раз в неделю устраивался выходной, который ученые мужи использовали на приведение в порядок своих бумаг, а рабочие – для отдыха у синота. Проводить погружения в такие дни было небезопасно, и я позволил себе расслабиться и выпить немного больше пива, чем обычно.

Как-то Фаллон решил продемонстрировать мне все самые любопытные строения, обнаруженные за последнее время, и провел меня по всему участку.

– Вот на этом холме Виверо, скорее всего, едва и не расстался с жизнью, – сказал он, указывая на невысокий бугор, очищенный от зарослей. – Можете взглянуть на ступени у подножья, которые мы сейчас раскрываем: они ведут к храму Кукулькана.

– Как, весь этот холм – это здание храма? – не поверил я.

– Представьте себе! Это было величественное строение. Мы с вами сейчас стоим на нем.

Я ковырнул ногой землю: внешне она ничем не отличалась от обычного верхнего слоя.

– Майя имели обыкновение возводить здания на помостах: так они строили свои жилища, подобным же образом сооружали и храмы. Сейчас мы стоим на одном из подобных помостов, но из-за больших его размеров с трудом осознаем это.

– Каковы же его размеры? – спросил я.

– Рудецки обошел его с теодолитом и подсчитал, что его площадь равна пятнадцати акрам, а высота достигает ста тридцати футов. Это искусственный акрополь объемом в 90 миллионов кубических футов, состоящий из шести с половиной тонн различного материала.

– Вот уж не думал, что увижу здесь нечто подобное! – воскликнул я.

– Майя когда-то были весьма трудолюбивы, – раскуривая трубку, с придыханием проговорил Фаллон. – Пошли посмотрим на храм поближе.

Мы подошли к раскопанной части лестницы, ступени которой оказались шириной почти в пятьдесят футов, и Фаллон указал на вершину холма мундштуком трубки:

– Я. произвел раскопки на самом верху и обнаружил кое-что весьма интересное. Желаете взглянуть?

Взобраться на вершину холма оказалось нелегко, поскольку склон был довольно крутой: представьте себе -египетскую пирамиду, покрытую тонким земляным слоем, и вы поймете, о чем я говорю. На вершине Фаллон, отдышавшись, ткнул пальцем в горку пустой породы и сказал:

– Я рассчитал, что именно здесь кончается лестница, и начал копать.

И вот что я раскопал.

Я подошел к яме, вырытой Фаллоном, и увидел страшную голову с жуткой оскаленной пастью, полной острых клыков и зубов.

– Это Пернатый Змей, – пояснил Фаллон. – Символ Кукулькана. А вон там, чуть дальше, у стены, и приносились ему жертвы.

Я представил себе дрожащего от страха Виверо, на глазах у которого из груди живых людей вырывали сердце. Мне стало жутковато.

– Надеюсь, что крыша храма не обвалилась, – заметил Фаллон деловитым тоном. – Хорошо было бы найти ее неповрежденной.

Присев на пенек, я огляделся вокруг. Приблизительно лишь пятая часть участка была очищена от растительности. Сколько еще потрясающих памятников былого величия майя таит в себе эта земля?

– Как вы думаете,– спросил я у Фаллона, – когда можно будет полюбоваться на весь этот город?

– Возвращайтесь сюда лет эдак через двадцать, – усмехнулся он. – Тогда вы, я думаю, получите полное представление о нем. В подобных делах нельзя торопиться, нужно дать возможность и следующему поколению поработать здесь, применяя новые методы. Я не намерен раскрывать более половины города.

Я задумчиво посмотрел на Фаллона. В свои шестьдесят лет он был полон решимости начать дело, которое ему явно было не под силу завершить. Возможно, привыкнув мыслить категориями столетий и тысячелетий, он обрел поистине космическое видение, чем разительно отличался от Холстеда.

– Жизнь человека слишком коротка, – с грустью сказал он, – но его творения сохраняют память о нем на века. Об этом и о человеческом тщеславии, замечательно написал Шелли[4]4
  Перси Биши Шелли (1792—1882) – английский поэт-тираноборец, тяготевший в своем творчестве к сложной символике и абстракциям.


[Закрыть]: «Я Озимандиас, царь царей, взгляни на рук моих творенья, о Всемогущий, и приди в отчаяние!» Но стоит ли нам отчаиваться при виде всего этого? Я считаю, что нет: ведь этот город – триумф людей, чья жизнь столь коротка. – Он вытянул перед собой руки, покрытые узлами вен и слегка дрожащие, и с горечью добавил: – Как жаль, что этой плоти суждено так скоро сгнить.

Разговор принимал слишком жуткий для меня оттенок, и я перевел его в другое русло:

– А королевский дворец вы уже обнаружили? – спросил я.

– Вы все еще мечтаете найти обшитые золотом стены? – усмехнулся Фаллон. – Виверо все воспринял превратно. У майя не было королей в нашем, понимании этого слова, у них был наследственный вождь, которого они называли Халач-уйник, – его-то Виверо и принял за короля. Еще у них был наком – верховный военачальник, избиравшийся сроком на три года. Сан жреца тоже передавался по наследству. Сомневаюсь, что у Халач-уйника имелся собственный дворец, но вон в том холме мы обнаружили крупное административное здание. – Он указал на соседний холм.

На мой взгляд, ничего особенного в нем не было, требовалось богатое воображение, чтобы представить себе там королевский дворец.

– Я понимаю, вам не хватает навыков, чтобы разглядеть то, что скрыто под землей, – сказал Фаллон. – Однако весьма вероятно, что именно туда Виверо приводили на суд к Халач-уйнику, который должен был решить его судьбу. Халач-уйник одновременно являлся и верховным жрецом, но Виверо этого не знал, он не читал «Золотую Ветвь» Фрезера.

В этом я недалеко ушел от Виверо, так что мне приходилось верить Фаллону на слово.

– Теперь нам предстоит избавиться от этих пней, – пнул он ногой пенек, на котором я сидел.

– Вы хотите подорвать их? – спросил я.

– Ни в коем случае! – испуганно воскликнул он. – Мы их выжжем вместе с корнями. К счастью, в дождевом лесу корневая система не глубокая – вы сами можете видеть, что это так.

– А золотой знак, так сильно потрясший воображение Виверо? Вы нашли его? – спросил я.

– Нет, и вряд ли найдем, – покачал головой Фаллон. – Мне думается, что это не более чем плод его больной фантазии: видимо, двенадцать лет плена не прошли для него бесследно. У него возникла религиозная мания, а возможно, и галлюцинации.

– С современной точки зрения, то же самое можно сказать о любом испанце шестнадцатого столетия, – возразил я. – Вряд ли здравомыслящими можно признать людей, истребляющих себе подобных исключительно из-за расхождений во взглядах на Бога.

– Так вы полагаете, что и понятие здравомыслия тоже весьма относительно? – покосился на меня Фаллон. – Возможно, вы правы. Современные войны станут для людей будущего свидетельством нашего безумия. А планы атомной войны тем более не могут родиться в нормальной голове.

Я подумал о Виверо, терзаемом угрызениями совести и глубоко несчастном лишь из-за того, что ему так и не удалось обратить дикарей в христианство. Но при этом он призывал своих сыновей без колебаний истреблять язычников, хотя и признавал, что это не совсем по-христиански. Совсем как мистер Пукль, изобретатель первого– пулемета: тот даже предлагал применять против христиан только круглые пули, а против турок – квадратные.

– Но если здесь было мало золота, – спросил я, – тогда где же Виверо раздобыл материал для изготовления своих зеркал?

– Золота здесь скопилось за многие века вполне достаточно, – пояснил Фаллон. – За двенадцать лет Виверо мог наворовать у своих богатых заказчиков его немало. К тому же зеркала сделаны не из чистого золота, а из сплава его с серебром и медью. Недаром испанцы упоминают о красном оттенке золота индейцев, а им оно обязано именно меди, которой у них было предостаточно.

Фаллон вытряс из трубки пепел.

– Что ж, мне пора заняться расписанием работ на следующую неделю, – сказал он. – Между прочим, Рудецки видел в лесу чиклерос. Я распорядился, чтобы никто не покидал лагерь и не шлялся по окрестностям. Это касается и вас.

Последнее замечание быстро развеяло мои фантазии. Я вернулся в лагерь и отправил через лагерь номер один телеграмму для Пэта Харриса, в которой сообщил ему об этих малоприятных событиях. Ничего больше, к сожалению, сделать я не мог.

5

Программа моих подводных исследований несколько разочаровала Фаллона.

– Всего два часа в день? – с недовольным видом спросил он.

Мне пришлось объяснять ему биофизические основы ныряния на значительную глубину:

– Мы опускались на глубину около ста футов, абсолютное деление на которой равняется четырем атмосферам, или шестидесяти фунтам на квадратный дюйм. На дыхании это никак не сказывается, поскольку впускной клапан пропускает воздух в легкие под давлением, равным давлению окружающей ныряльщика воды. Так что опасности быть раздавленным из-за разницы в давлении не существует.

Проблема заключается в том, что с каждым вдохом ныряльщик получает в четыре раза больше как кислорода, так и азота. И если кислород легко усваивается организмом, то лишний азот скапливается в тканях. При резком изменении давления до нормального, он освобождается, образуя в кровеносных сосудах пузырьки, кровь вскипает, и человек погибает. Вот почему следует подниматься с глубины на поверхность очень аккуратно и со множеством остановок, продолжительность которых рассчитана Адмиралтейством, вернее, врачами морского министерства, специалистами в этом деле.

– Хорошо, – раздраженно прервал меня Фаллон, – мне все это понятно. Но ведь все равно у вас уходит на погружение и всплытие только половина дня. Вы вполне могли бы делать одно погружение утром, а второе – после обеда.

– Это невозможно, – сказал я. – Требуется по крайней мере еще пять часов, чтобы после подъема ныряльщика на берег весь избыточный азот вышел из его организма. Так что увы, но мы можем нырять только один раз в день.

Фаллон вынужден был удовлетвориться этим.

Плот, сделанный для нас Рудецки, оказался весьма полезным. Мы отказались от первоначального замысла подвесить на спущенном с плота тросе запасные баллоны, а вместо этого укрепили их на плоту, и по гибким шлангам воздух подавался непосредственно к впускному клапану. Таким образом я получил возможность обследовать подводную пещеру на глубине семидесяти футов. Она оказалась довольно большой и имела форму вывернутого мешка, что навело меня на мысль накачать в нее воздух при помощи шланга и насоса, вытеснив при этом воду. Мы обрели уникальную возможность снять на глубине с себя маску и нормально дышать воздухом. Перед входом в пещеру я на всякий случай повесил лампу и оставил запасной фонарь внутри.

Фаллон перестал выражать недовольство, когда увидел, что мы достаем со дна. Правда, сперва нам пришлось откачать неимоверное количество ила и тины, и первым нашим трофеем был человеческий череп, навеявший на меня мрачные предчувствия, но зато потом мы стали отправлять наверх самые разнообразные изделия: золотые и медные маски, кубки, чаши, колокольчики, кулоны, браслеты, перстни, серьги, ожерелья и пуговицы с элементами из нефрита, а также ритуальные ножи из кремния и обсидиана, копья, пращи, сохранившиеся в воде под слоем ила, и восемнадцать тарелок типа той, что демонстрировал мне Фаллон.

Но венцом нашей добычи была изящная золотая статуэтка девушки высотой около шести дюймов. Аккуратно очистив, Фаллон поставил ее перед собой на стол.

– Выполнено в стиле майя, – озадаченно проговорил наконец он, – но столь тонкую работу они сделать не могли. Взгляните хотя бы на ее профиль!

Катрин взяла статуэтку в руки.

– Она прекрасна, не правда ли? А что, если ее изготовил для жрецов майя сам Виверо?

– Бог мой! – воскликнул Фаллон, потрясенный этой догадкой. – Так оно, скорее всего, и есть! В таком случае нам невероятно повезло.

– Чему здесь удивляться, – сказал я и обвел рукой выставленные на полках сокровища. – Ведь все эти предметы были принесены в жертву, не так ли? Майя дарили Чаку самые ценные вещи. Вот и эту статуэтку они кинули в синот.

– Фигурка была отлита, – добавил Фаллон, – и, скорее всего, самим Виверо. Но ведь он мог сделать и несколько таких статуэток.

– Я склонна думать, что эта была первой, – сказала Катрин.

– Сколько же все эти находки могут стоить? – обвел я взглядом сияющие золотом драгоценности. – Сколько за них молено выручить, продав их с аукциона?

– Эти уникальные предметы никогда не пойдут с молотка, – нахмурился Фаллон. – Правительство Мексики позаботится об этом, и я тоже.

– И все же, чисто умозрительно, сколько можно за все это выручить на черном рынке или на торгах? – повторил свой вопрос я.

– Какой-нибудь беспринципный делец вполне смог бы взять за эти вещи – спустя определенное время, конечно, – не менее полутора миллионов долларов США, – подумав, ответил мне Фаллон.

У меня даже дух перехватило: ведь мы не осмотрели еще и половины синота, так что же еще нам предстоит найти на его дне?! Чем глубже мы раскапывали донные наслоения, тем чаще извлекали оттуда всяческие предметы. Фаллон прикинул, что их общая стоимость могла достигнуть и пяти миллионов долларов!

– Неудивительно, что Гатт проявляет к нашим работам повышенный интерес, – наконец сказал я: – Теперь, я надеюсь, вам это понятно?

– Признаться, я не рассчитывал найти предметы из золота, – сказал Фаллон. – На земле их давным-давно уже растащили. Интерес же к нашей экспедиции Гатта я объяснял тем, что он принял вздор, который нес в своем письме Виверо, за чистую монету. Синот же я просто недооценил. – Он постучал пальцами по столу. – Так же, впрочем, как и Гатта: я принял его за обычного охотника за сокровищами, который не разбирается в археологии.

– Но Гатт, как сказал Харрис, образованный гангстер, – добавил я. – Он не станет переплавлять золотые редкости в слитки и найдет покупателя. В этом ему поможет тот же Джеррисон, имеющий обширные связи. Я рекомендую вам, мистер Фаллон, немедленно спрятать все сокровища в мексиканском банке.

– Вы правы, – согласился Со мной Фаллон, – Кроме того, нам следует оповестить о наших необыкновенных находках мексиканские власти. Я сам займусь всем этим.

6

Неумолимо надвигались затяжные дожди, с началом которых участок неизбежно должен был превратиться в море грязи. Фаллон вынужден был распорядиться сворачивать работы. Это означало всеобщую эвакуацию в лагерь номер один. Рудецки беспокоился за оборудование, но Фаллон отнесся к этой проблеме с поразительной беспечностью.

– Оставьте все здесь, – сказал он. – Нам это пригодится на следующий год.

– Но к тому времени здесь ничего не останется, – негодовал Рудецки. – Эти чиклерос все разворуют.

– Не трепите себе из-за пустяков нервы, – посоветовал ему я. – Фаллон купит новое снаряжение.

Бережливый Рудецки не мог с этим смириться, он тщательно упаковал генераторы и насосы, чтобы предохранить их хотя бы от непогоды.

– Хотя я и трачу зря время, – бормотал он, – но ведь нужно же хоть что-то сделать!

И он принялся заколачивать досками окна домиков рабочих, эвакуирующихся на грузовом вертолете.

Вместе с рабочими улетали и археологи. Прощаясь с Фаллоном, молодые энтузиасты обещали вернуться на следующий сезон и возобновить раскопки. Фаллон снисходительно улыбался им, помахал рукой, когда они садились в вертолет, и вновь окунулся в работу, сразу же переменившись в лице. Участвовать в сборах и принимать решения он отказался, поэтому по всем вопросам Рудецки теперь обращался ко мне. Я поступал так, как считал правильным, недоумевая, что творится с Фаллоном: таким мрачным и отрешенным я его видел впервые. Он уединился в столовой, где хранились находки, и с утра до вечера изучал их, делая записи в своем блокноте. Расстаться с драгоценными экспонатами он наотрез отказался, заявив, что лично заберет их с собой, когда настанет время улетать.

И вот это время наступило. Все домики, за исключением четырех, были заколочены досками, оставшийся груз можно было вывезти на двух вертолетах, и я уже собрался было доложить об этом Фаллону, когда ко мне подбежал взволнованный Рудецки.

– Пойдемте скорее в радиорубку, – потянул меня за руку он. – В первом лагере творится нечто странное.

Тоненький голосок поведал нам из динамика, что вертолет с грузом сгорел. Правда, пассажиры почти не пострадали, отделавшись незначительными ушибами и слабыми ожогами. Несмотря на все старания Рудецки, – толкового объяснения случившегося нам получить не удалось: связь то и дело прерывалась, сигнал был слабым. Мы поняли только, что в лагере номер один осталось всего три человека, остальные улетели в Мехико. Харрис, однако, сказал, что самолет пока вылететь не может.

– Что с самолетом? – крикнул я в микрофон, перегнувшись через плечо Рудецки.

– Не известно... приземлился... неправильная регистрация.

Прием оборвался, и как ни вертел Рудецки ручку настройки, восстановить связь с лагерем номер один ему не удалось.

– Попытайтесь связаться с Мехико, – сказал я.

– Вряд ли это удастся, – поморщился он, – этот ящик слишком маломощен.

Пока он безуспешно крутил ручки, я попытался осмыслить случившееся. Итак, транспортный вертолет сгорел, реактивный самолет не может вылететь из Мехико, а связи с базой мы лишились. Полная изоляция от внешнего мира. Мне это не нравилось. Хорошо еще, что в нашем распоряжении остался один вертолет.

– Напрасный труд, – тяжело вздохнув, прервал мои размышления Рудецки, вставая. – Следующий сеанс связи только завтра в восемь утра. Нам остается только ждать.

Я пошел докладывать обо всем Фаллону.

– Меня это совершенно не волнует, – прервал на полуслове мой рассказ он, с нетерпением поглядывая на золотую тарелку которую он пытался датировать. – Завтра все станет ясно. Не отвлекайте меня от работы по всяким пустякам, пожалуйста.

Вспомнив последний разговор с Пэтом Харрисом, я решил ничего не рассказывать пока ни Холстеду, ни Катрин, а отправился в ангар к Райдеру.

– Вертолет в порядке? – спросил у него я.

– Он всегда в полном порядке, – удивленно взглянул на меня он.

– Возможно, он понадобится нам уже завтра, – сказал я. – Будь готов к вылету.

7

Ночью сгорела радиорубка.

Меня разбудили крики и топот ботинок под моим окном. Я вскочил и побежал к охваченной пламенем радиорубке.

– Что случилось? – спросил я у Рудецки, пытающегося потушить пожар. – Вы что, хранили здесь бензин? Откуда запах?

– У нас были гости, – прорычал он, – двое проклятых чиклерос. Мы их спугнули, но они успели покорежить передатчик и поджечь дом. Не пойму только, зачем они это сделали.

– Больше ничего не повреждено? – спросил я, не посвящая его в свои соображения по поводу случившегося.

– Нет, насколько я знаю, – пожал плечами он.

До рассвета оставался еще час.

– Я вылетаю в первый лагерь, – сказал я. – Нужно выяснить, что за чертовщина там происходит.

– Думаете, там что-то стряслось? – пристально посмотрел на меня Рудецки. – В таком же духе?

– Вполне возможно, – кивнул я. – Здесь тоже могут возникнуть непредвиденные проблемы. Будьте начеку, пока я не вернусь, и особенно не доверяйте Холстеду. Если он что-нибудь натворит, поступайте по своему усмотрению.

– Вы не хотите объяснить мне, что происходит, черт подери?! – воскликнул Рудецки.

– Спросите у Фаллона, – сказал я. – Это долгая история, а мне сейчас лучше поторопиться. Пойду разбужу Райдера...

Я перекусил и пошел убеждать пилота, что мне срочно нужно попасть в лагерь номер один. Райдер немного поупрямствовал, но в конце концов согласился, и с первыми лучами солнца мы были готовы подняться в воздух. Катрин пришла попрощаться со мной, я наклонился к ней из кабины и сказал:

– Не уходите никуда из лагеря. Я постараюсь скоро вернуться.

– Хорошо, – пообещала она.

В этот момент откуда-то вынырнул Холстед и встал рядом с женой. Насмешливо взглянув на меня, он спросил довольно-таки развязно:

– Разыгрываете из себя героя, Уил?

В последнее время он обследовал храм Юм Чака над синотом и горел желанием раскопать его по-настоящему, но Фаллон не разрешал этого делать, и Холстед злился на него. Наши с Катрин удачные находки на дне синота лишь подсыпали ему соль на рану, ему было обидно, что какие-то любители утерли ему, профессионалу, нос. Из-за всего этого он постоянно ссорился с женой.

Холстед оттащил Катрин от вертолета, Райдер удивленно оглянулся на меня и сказал, пожав плечами:

– Мы уже можем взлетать!

Я молча. кивнул головой, и он поднял вертолет в воздух.

– Сделай круг над лагерем, – попросил Райдера я. – Хочу взглянуть на него сверху.

– О’кей, – сказал он, закладывая машину в вираж над Уаксуаноком, и я стал смотреть на открывающийся моему взору вид. Теперь, после расчистки, я смог убедиться, что подо мной действительно раскинулся большой город. Четко вырисовывалась огромная платформа храма Кукулькана, рядом обозначилось здание, в шутку названное Фаллоном «мэрией». К востоку от горной гряды виднелись контуры еще одной гигантской платформы, раскрытой лишь частично, а на холме над синотом высилась окруженная колоннами пирамида – храм Юм Чака: Холстед действительно потрудился на славу.

– Спасибо, Гарри, – сказал я, когда мы трижды облетели город. – Можно брать курс на базу. Только постарайся лететь пониже: мне хотелось бы посмотреть получше на лес.

Райдер снизился до высоты трехсот футов, и мы полетели на восток со скоростью примерно шестьдесят миль в час. Под нами простирался бескрайний густой лес, настоящие зеленые дебри высотой в сто шестьдесят футов от земли, которой за кронами деревьев не было видно.

– Здесь лучше летать, чем ходить пешком, сказал я.

– Не хотел бы я очутиться ночью в этом лесу, – рассмеялся Райдер. – Ты слышал, как орут по ночам эти проклятые обезьяны? Можно подумать, что кого-то режут, причем медленно.

– Обезьяны меня не беспокоят, – сказал я. – Они только шумят, хотя и действуют на нервы. Куда опасней змеи и пумы!

– И чиклерос, – добавил Райдер. – Я слышал, что для них убить человека – раз плюнуть. – Он взглянул на лес. – Адское местечко для работы, должен я сказать. Неудивительно, что они тут озверели. Если бы я работал там, внизу, я бы тоже не дорожил ни собственной, ни чужой жизнью.

При этих его словах машину внезапно тряхнуло, и пилот чертыхнулся.

– В чем дело? – встревожился я.

– Не знаю, – хмыкнул Райдер, – судя по приборам, все о’кей.

Но едва он это сказал, как позади нас что-то треснуло, и фюзеляж стал с бешеной скоростью вращаться. Меня прижало к стенке кабины, а Гарри отчаянно пытался выйти из штопора. Лес стремительно надвигался на нас.

– Держись крепче!– крикнул Гарри и ударил ладонью по приборной панели, выключая мотор.

Шум двигателя оборвался, но мы продолжали вертеться волчком.

Впереди я увидел верхушку дерева и понял, что сейчас мы врежемся в. нее. В следующую секунду раздался страшный треск, меня бросило вперед, я стукнулся головой о металлическую стойку и потерял сознание.