Текст книги "Дьявольская секта (Сборник)"

Автор книги: Франсуаза Саган

Соавторы: Сьюзан Ховач,Десмонд Бэгли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– И Пола тоже. Так мне сказал Гатт.

– О Боже! Бедняжка Пол! Он хотел так много – и все сразу! – воскликнула Катрин, и на глазах ее выступили слезы.

Я не стал ей рассказывать о том, каким образом Холстед намеревался добиться всего сразу. Мне не хотелось причинять ей боль. Пусть запомнит его таким, каким он был в молодости, когда она вышла за него замуж, – нетерпеливым, полным творческих планов и амбиций. Рассказать ей теперь всю правду о нем было бы слишком жестоко. И я просто сказал:

– Мне очень жаль, что так вышло, Катрин.

– Джемми, – коснулась она моей ладони, – у нас есть шанс.

Я взглянул ей в глаза и твердо сказал:

– Шанс остается всегда, – хотя в душе вовсе не был в этом уверен. Я встал и подошел к стоящему возле окна Смиту.

– Ну, что там происходит? – спросил я его. – Где чиклерос?

– Укрылись вон в тех домиках, – сказал он, – по пять-шесть человек в каждом. Если они начнут стрелять оттуда, пули прошьют стены нашего домика, как фанерный ящик.

– Можно преподнести им сюрприз, – посмотрел я на взрывную машинку, думая о том, сколько взрывчатки заложил Рудецки под домики и целы ли еще провода. В детстве, читая о неудаче Гая Фокса, я всегда очень огорчался из-за отсыревших фитилей, которые спасли в «пороховую ночь» английский парламент.

Тишину внезапно нарушил хриплый голос Гатта, доносящийся из мегафона:

– Уил! Ты готов к переговорам? Твой час истек, Уил! – Гатт гнусно рассмеялся: – Лови рыбку, или я порежу тебя на наживку!

Гул самолета перекрыл голос Гатта: постепенно нарастая, он перешел в рев, когда самолет оказался над нами. Я судорожно схватил взрывную машинку и повернул ручку на девяносто градусов. Мощный взрыв потряс все вокруг, Смит издал ликующий вопль, и я подбежал к окну. Один из домиков с чиклерос взлетел на воздух, от него осталось лишь бетонное основание. Из второго домика разбегались в разные стороны фигурки в белом. Смит начал стрелять по ним, но я сжал его плечо:

– Не трать попусту патроны!

Самолет снова пролетел над нами, и я задумчиво произнес:

– Любопытно, кому он принадлежит? Возможно, Гатту.

– Может, и нет, – сказал Смит. – Но какой сигнал мы ему подали!

Я от души надеялся, что отправил Гатта в преисподнюю.

3

В течение часа все было тихо, затем вновь затрещали выстрелы. Пули прошивали стены нашего домика, откалывая щепки от обшивки, и мы прятались за бревнами и толстыми балками. Ясно было, что Гатт жив: без него и его подручных чиклерос не возобновили бы атаку. Гатт умел руководить людьми, у него было дьявольское упорство. Но чей, все-таки, это был самолет? Сделав пару кругов, он улетел на северо-запад.

– Интересно, куда подевались остальные чиклерос? – сказал Смит, выводя меня из размышлений. – По нам стреляют не более четырех. Во время взрыва погибло тоже четверо. Куда же подевались все остальные?

Катрин пряталась за бревнами, сжимая в руке револьвер.

Фаллон неподвижно стоял возле окна с дробовиком в руках, ожидая неизбежного конца.

В тридцати футах от домика лежал мертвый Фоулер. Ветер надувал на нем испачканную кровью рубашку и трепал волосы. Я проглотил подступивший к горлу ком и взглянул на руины Уаксуанока и кромку леса. Поднимался ветер. Верхушки деревьев плясали!, ветви раскачивались, разбрасывая листву. Небо на востоке почернело, затянутое тучами, время от времени их прошивали яркие молнии. Начался сезон ливней.

Еще одна пуля прошила домик, и щепка впилась мне в ногу.

– Откуда она прилетела, черт подери? – встревожился Смит, указывая на дырку в полу.

Я тотчас смекнул, в чем дело: чиклерос забрались на холм позади синота и обстреливали нас сверху. Ситуация осложнилась – ведь сверху мы не были защищены.

– Не хочешь ли выскочить наружу, Смит? – спросил я.

– Только не я, – упрямо ответил он. – Я умру здесь.

Через десять секунд пуля угодила ему прямо в лоб. Он отлетел в угол и упал на пол, так и не увидев человека, который его убил, и не узнав, как выглядит Гатт, приказавший, чтобы его убили.

– Вы можете выбраться отсюда, – сказал Фаллон, глядя на меня блестящими глазами. – Только поторопитесь!

В синоте им до вас не добраться. А я вас прикрою. Обо мне не волнуйтесь, я все равно уже мертвец. Но Гатту не взять меня живым.

Я схватил Катрин за руку.

– Быстро надевай акваланг!

Она влезла в гидрокостюм, и я помог ей надеть акваланг, после чего переоделся сам.

– Приближается буря, – сказал Фаллон, – ветер крепчает.

Он выложил все оружие на полу под окном и взял в руки винтовку.

– Убирайтесь же наконец! – воскликнул он. – Время идет!

Он повернулся к нам спиной и замер у окна с винтовкой в руках, готовый к последнему бою.

Я открыл дверь, отодвинув в сторону стол, и мы выбежали наружу. Катрин завернула за угол, я последовал за ней, но едва не упал от удара ветра, плотного, как стена.

У меня перехватило дыхание. Воздушные баллоны давили мне на плечи, быстро бежать я не мог. Катрин приходилось еще труднее. Нас легко могли подстрелить по пути к синоту. Я посмотрел вверх на склон холма: яростный холодный ветер гнул высокие деревья, словно стебельки, и мне вдруг пришло в голову, что засевшим там чиклерос пора спасать собственную шкуру.

Катрин в нерешительности застыла на краю синота.

– Прыгай! Прыгай, черт подери! – крикнул ей я и подтолкнул ее в спину. Потеряв равновесие, она полетела в воду с тридцатифутовой высоты. Я прыгнул следом за ней и вошел в воду ногами. Ремни акваланга врезались мне в тело, и вода сомкнулась у меня над головой.

 Глава двенадцатая

1

Оказавшись под водой, я резко согнулся пополам и ушел в глубину, уже головой вперед, одновременно высматривая Катрин. К моему удивлению, она стремительно всплывала на поверхность. Я последовал за ней и, вынырнув, понял, что случилось. От удара о воду с нее слетела маска, а воздушный шланг перекрутился и запутался между баллонами так, что она не могла дотянуться до него рукой. Не поддавшись панике, Катрин позволила мне оттащить ее к краю синота под склоном холма, где мы были защищены от выстрелов сверху. Я распутал шланг и велел ей плыть под водой к якорному тросу.

– Не бойся выстрелов, – сказал ей я, – вода останавливает пулю на глубине шести дюймов.

Катрин нырнула, и я последовал за ней, держась на глубине четырех футов. Катрин я нашел возле троса под плотиком и рукой показал ей вниз. Мы начали погружение. Опустившись до глубины в шестьдесят пять футов, мы заплыли в пещеру и с чувством глубокого облегчения вынырнули на поверхность.

– Мы добились своего, – сказал я, когда мы вылезли на уступ и я включил свет.

– Но сколько времени мы здесь продержимся? – сняв маску, спросила она.,– А Фаллон? Мы оставили его там умирать.

– Он сам так решил, – сказал я. – Перекрой клапан, зря расходуешь воздух.

Я осмотрел пещеру: она была достаточно большой, объемом приблизительно в три тысячи кубических футов. На такой глубине воздух содержал кислорода в три раза больше, чем на поверхности. Но с каждым выдохом из легких двуокиси углерода наше положение ухудшалось. Глядя на груду золотых тарелок в дальнем углу уступа, я подумал, что чем дольше мы будем оставаться внизу, тем больше времени нам потребуется на обратный путь. Наших же баллонов было недостаточно для длительной декомпрессии. Я сполоснул маску водой, надел ее и, выплыв из пещеры, опустился на дно. Там я нашел один из фонарей, включил его и при свете отыскал большие баллоны, воздушный шланг и распределитель. Удовлетворенно хмыкнул про себя, увидев, что вентиль на месте.

Я провозился с баллонами и распределителем почти час, выполнив работу, достойную Геркулеса, но наконец сделал так, что воздух в баллонах мог поступать через клапан воздушного шланга. После этого, волоча за собой шланг, похожий на огромную змею, я заплыл в пещеру. С трудом выбравшись из воды, я закрепил на уступе шланг и только тогда заметил, что Катрин чем-то удручена.

– Что с тобой? – спросил я, удивленный тем, что она не разделяет мой триумф.

– Я думаю о Фаллоне, – сказала она. – Оказывается, ты жестокий и расчетливый человек. Как же я ошиблась в тебе! Ты оставил человека, умирать и даже не вспоминаешь о нем!

– Катрин, Фаллон умирает от рака, – тихо сказал я. – Он узнал об этом еще в Мехико и поэтому стал вести себя столь легкомысленно. Теперь же чувствует угрызения совести, а он хочет, чтобы совесть его была чиста. Я не мог отказать ему в этом.

– О Боже! – воскликнула Катрин. – Я ничего об этом не знала. Так вот почему он не спешил уезжать отсюда! Этот древний город был его последним любовным романом. Он ведь гладил каждую вещь, попадавшую ему в руки. – Она всхлипнула. – Джемми, прости меня за слова, которые я тебе сказала!

– Забудем об этом!

Внезапно погас свет – кто-то наверху отключил его, и мы остались в темноте, ощущая– ее почти физически как влажный черный покров. Я сжал руку Катрин. Мы стали разговаривать, чтобы не чувствовать гнетущей тишины подводной пещеры. Мы говорили обо всем: о семье Катрин и ее работе, о моем увлечении в молодости фехтованием и подводным плаванием, о моей ферме, о Багамских островах, и о нашем будущем. В темноте мы настолько забылись, что поверили, что у нас может быть будущее. Наконец я взглянул на люминесцентный циферблат подводных часов: настало время подниматься на поверхность.

– Я готова, – сказала Катрин.

– Ты останешься здесь, – облизнув пересохшие губы, с трудом выдавил из себя я. – Воздуха хватит только на одного. Если мы начнем всплывать вместе, то оба погибнем. Даже если Гатт убрался отсюда, все равно нужно найти детали компрессора, которые спрятал Рудецки, и собрать их. Ты сможешь самостоятельно это сделать?

– Нет, не смогу, – сказала Катрин.

– Значит, это должен сделать я. Мне потребуется два часа на всплытие и не менее часа на то, чтобы собрать компрессор. Воздуха в пещере тебе хватит еще часов на восемь.

– Значит, если через восемь часов ты не вернешься, ты не вернешься никогда, Джемми?

Она была права, и я это знал.

– Лучше сразу утонуть, чем погибать от недостатка воздуха, – задумчиво произнесла она.

– Ради Бога! – воскликнул я. – Обещай мне дождаться меня здесь! Я вернусь, я непременно вернусь и спасу тебя!

– Поцелуй меня, дорогой, – мягко сказала она и обняла меня.

Я крепко прижал ее к себе. Не обращая внимания на гидрокостюмы, мы поцеловались.

– Нельзя терять время, – оттолкнув ее от себя, я стал нащупывать в темноте шланг. Мне под руку попалось что-то металлическое, и я сжал этот предмет в руке, другой рукой наконец нащупав шланг. Засунув найденный предмет под ремни акваланга, я опустил маску и соскользнул в воду, сказав еще раз:

– Я вернусь!

Последнее, что я услышал, уходя под воду, был голос Катрин, одиноко звучащий во мраке пещеры:

– Я люблю тебя! Я тебя люблю!

2

Вынырнув под плотиком, я высунул в отверстие голову и с наслаждением вдохнул горячий от солнца воздух. Ветер стих, никаких голосов или других звуков, говорящих о присутствии людей, не было слышно. Я выплыл из-под плота, вскарабкался на него и скинул с себя акваланг. Что-то стукнулось о доски, я нагнулся и увидел, что это золотая статуэтка девушки майя, отлитая Виверо, прихваченная мною в темноте из пещеры. Я сунул ее за пояс и поплыл к грубому деревянному пирсу, сколоченному Рудецки. Поднявшись по ступеням, выбитым в скале, я застыл в изумлении. Лагерь был полностью разрушен, от домиков остался только фундамент. По всей территории валялись сломанные деревья, ветви, доски, и нигде не было видно ни единой живой души.

Домик, в котором мы держали оборону, рухнул, придавленный огромным деревом, вывороченным с корнем. Ступая по веткам и листве, я пошел к нему, как вдруг из-под развалин вылетела, громкая хлопая крыльями, яркая пестрая птица, испугав меня. Я полез сквозь ветви внутрь развалин, надеясь найти запасные акваланги. И где-то рядом должен был лежать Фаллон! Я нашел два мачете и принялся расчищать одним из них себе путь. После десяти минут работы я обнаружил залитое кровью лицо Смита. Пробравшись немного вперед, я наконец нашел Фаллона.

Его придавило к полу веткой, и пощупав его запястье, я с изумлением обнаружил, что он жив! Его не убил Гатт, он устоял против рака и выжил, несмотря на неистовство стихии. Я стал освобождать его, что оказалось нелегкой задачей. Вскоре, однако, я вытащил его из-под дерева и устроил в тенечке. Он еще не пришел в себя, но цвет лица стал лучше. Никаких повреждений на его теле я не заметил, только на лбу чернел синяк. Оставив его на время, я пошел заниматься компрессором.

Детали его были зарыты возле домика, но теперь, после бури, все вокруг покрывали ветки и разные обломки. Я бросил взгляд на склон холма, и у меня перехватило дух от увиденного. Гряда была совершенно голой, словно над ней поработала бригада Рудецки с бензопилами и огнеметами. Все это сотворил ветер – огромной силы ветер, вырвавший деревья с корнями. Вот почему все вокруг и было завалено деревьями и листвой.

Склон холма очистился от деревьев, и обнажилась скала, ранее скрытая под слоем почвы. На верху ее гордо вырисовывался на фоне неба храм Юм Чака, – таким его. и лицезрел когда-то Виверо. Я отступил назад, чтобы можно было охватить взором всю горную гряду, и застыл, охваченный священным трепетом: начертанный горящим золотом, блистал на склонах холмов знак Виверо!

Человек не религиозный, я невольно опустился на колени, ибо ноги мои стали ватными. Слезы выступили у меня на глазах. Какой-нибудь скептик объяснил бы картину, представшую мне, игрой света и тени, вспомнив о подобных капризах солнечных лучей в других частях света. Но этот скептик не пережил того, что выпало на мою долю в тот день.

Пусть это и была игра света и тени, но впечатление от нее было вполне реальным, настолько реальным, что не возникало даже тени сомнения в том, что я вижу творение рук искусного ваятеля. Закатное солнце, пронизывая рваные облака, заливало огненным светом цепь холмов, высвечивая огромную фигуру Распятого Христа. На распростертых вдоль всей гряды руках вырисовывался каждый мускул, а на ладонях глубокими тенями чернели шляпки гвоздей. У подножья холмов широкие плечи и торс переходили во впалый живот, и в боку, под ребрами, зияла дыра, которую скептик счел бы обыкновенной пещерой. Ребра выделялись настолько четко, что напоминали рисунок из анатомического атласа, и казалось, что могучая грудь сейчас раздастся и глубоко вздохнет.

Но особенно влекло к себе лицо. Склоненная на плечо, голова была увенчана терновым венцом из острых скал, четко вырисовывающихся на фоне темнеющего неба. Глубокие тени образовывали в углах рта страдальческие складки, впалые, полуприкрытые веками глаза смотрели на Кинтана-Роо; и казалось, что губы сейчас раздвинутся и каменный голос произнесет: «Элои! Элои! Ламма савахфани?» – «Боже Мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?»

Руки мои дрожали, и я легко представил себе, как впечатлило это чудо Виверо, человека, исповедовавшего свою веру бесхитростно, но гораздо глубже, чем люди наших дней. Неудивительно, что он призывал своих сыновей завоевать город Уаксуанок, а послание свое засекретил и окаймил золотой приманкой. Если бы это явление получило известность при жизни Виверо, оно стало бы одним из чудес христианского мира, а самого старого конкистадора причислили бы к лику святых.

Вполне возможно, что этот световой эффект проявлялся не каждый день и зависел от положения солнца и времени года. Майя, с их иными изобразительными традициями и взглядами на окружающий мир, вряд ли даже обращали на этот феномен внимание. Виверо, как истинный христианин, все сразу же понял.

Охваченный необычным трансом, я не мог оторвать взгляда от великого чуда, явившегося мне посередине разрушенного лагеря, следя за тем, как, по мере захода солнца, огромный божественный лик искажается в гримасе мучительной агонии. Внезапно меня охватил ужас, и я закрыл глаза. За моей спиной затрещали ветки.

– Молись, Уил, – произнес хриплый голос. – Наконец-то ты занялся правильным делом.

Я обернулся: надо мной стоял, с револьвером в руке, Гатт. Вид у него был такой, словно ему на голову свалился весь лес. От утренней элегантности не осталось и следа: он потерял пиджак, порванная рубаха висела на нем клочьями, на волосатой груди запеклись кровавые ссадины. Брюки на коленях тоже были порваны, на одной ноге не было ботинка, и он слегка прихрамывал. Но при всем этом у него имелось явное преимущество: он был вооружен.

– Не двигайся! – приказал он, потирая рукой свою мокрую от пота щеку и оставляя на ней грязный след. – Эффектное зрелище, не правда ли? Но тебе оно уже не поможет, Уил.

Сбоку от меня лежало мачете, но я не успел бы до него дотянуться. Я ничего не сказал Гатту, а просто взглянул ему в глаза.

– Откусил язык? – рассмеялся он. – А утром ты был поразговорчивей. Помолись еще, и я всажу тебе пулю в твои кишки, чтобы ты помучился, как вон тот парень. – Он указал пальцем на Христа. – Может, потом и присоединишься к нему на небе.

В его глазах появился маниакальный блеск, а правая щека конвульсивно задергалась. Он жаждал мести, утешительной награды за свое горькое поражение в попытке добыть сокровища. Я же смотрел на его револьвер и не видел в барабане пуль. В револьвере Гатта не было ни одного патрона!

– Ты доставил мне массу хлопот, – сказал Гатт. – Никто из парней, огорчивших меня, не остался в живых. И ты не станешь исключением, – хрипло рассмеялся он.

Я нагнулся и сжал рукоятку мачете. Гатт вскинул револьвер.

– Брось это немедленно!

Я крепче сжал мачете и стал подниматься на ноги: мне надоело играть с ним в кошки-мышки.

– Ладно, приятель, вот и пришел тебе конец! – воскликнул Гатт и спустил курок. Сухо щелкнув, боек ударил в пустое гнездо барабана. Гатт с удивлением посмотрел на свой револьвер, увидел, что я наступаю на него с мачете в руке, повернулся и побежал. Он запутался в ветках упавшего дерева, я взмахнул мачете – Гатт вскрикнул от ужаса и вырвался на свободу. Я обогнул дерево и начал теснить его к синоту.

Сжимая в руке револьвер, он пятился назад, пока не ступил на бетонный фундамент домика. Внезапно он резким движением швырнул в меня револьвер, и я присел, а в этот момент Гатт подхватил с фундамента валявшееся там мачете. На губах его появилась злорадная улыбка, но холодные глаза внимательно следили за мной.

Мачете – не спортивная сабля, которой учил меня фехтовать когда-то венгерский мастер, у него нет гарды, защищающей руку. И не отпрыгни я назад, когда Гатт бросился вперед и нанес боковой рубящий удар, лезвие его мачете могло отрубить мне кисть.

Сделав несколько выпадов, я понял, что Гатт не‘фехтовальщик, хотя для своего возраста и был достаточно подвижен. В молодости он, возможно, умел орудовать ножом, как все мафиози, но мачете больше похож на абордажный тесак или меч, и поэтому я имел преимущество. Я отогнал его от домика к краю синота, где он застыл на месте, широко расставив ноги и тяжело дыша. Его мгновенный удар сверху мог бы расколоть мой череп, но я парировал его, использовав знакомый прием, и мы оказались лицом к лицу. Глаза Гатта расширились от ужаса, когда я обманным движением сделал выпад и нанес рубящий удар точно в голову. Острие мачете попало ему под ухо, я отдернул руку, как учил меня тренеру и лезвие глубоко вошло в его шею. Он умер до того, как я понял, что почти отрезал ему голову. Гатт согнулся пополам и, упав на землю, покатился вниз, к краю синота, где с глухим стуком рухнул на деревянный пирс.

Я даже не взглянул на него: шатаясь, дошел до упавшего дерева и оперся на ствол. Потом меня стало рвать так, что едва не вывернуло наизнанку.

3

Видимо, я потерял на какое-то время сознание, потому что, очнувшись, обнаружил, что лежу на боку и смотрю на суетящихся на земле муравьев, – в первый момент они показались мне огромными, как слоны. Я сел на дерево и попытался собраться с мыслями, но они путались и ускользали, порхая, словно летучие мыши на чердаке. Раскопки, ферма, храм Юм Чака – все сплелось в один чудовищный кошмарный клубок. На глазах у меня выступили слезы: хотелось одного – вернуться домой, в Хейтри, и напиться чаю с оладьями и земляничным джемом. Мэдж Эджкомб возьмет старинный серебряный прибор и сервирует все это для меня на большом подносе. Большой поднос!

Все встало на свои места, и голова моя едва не лопнула от хлынувших ужасных воспоминаний. Я взглянул на свои руки: они были покрыты засохшей кровью. И тут я поклялся, что если вернусь живым в Англию, в уютные долины Девона, то уже навсегда останусь, на земле своих предков, на ферме Хейтри, и не стану искать себе приключений. Я буду выводить тучный рогатый скот и потягивать пиво в пабе, и если меня снова назовут сереньким человечком, я рассмеюсь в ответ и соглашусь, что так оно и есть, и большего мне от жизни и не нужно.

У меня болело в боку, я посмотрел и увидел, что Гатт рассек мне гидрокостюм и кожу, словно мясник тесаком. Видны были кости моих ребер, так что боль только начиналась.

Внезапно я вспомнил о Катрин в подводной пещере. О Боже, нужно было снова лезть в синот! Я должен был выполнить свой долг серенького человечка. Окинув взглядом руины Уаксуанока, я увидел медленно приближающихся ко мне привидений в белом – расплывчатые фигуры с винтовками в руках. Они двигались, не сводя с меня полных ненависти взглядов, подбадривая друг друга радостными возгласами, и вскоре дюжина чиклерос Кинтана-Роо окружила меня, медленно сжимая кольцо.

Я нагнулся за своим мачете, сжал рукоятку и с трудом распрямился, шепча чуть слышно:

– Подходите ближе, мерзавцы! Давайте быстрее со всем покончим!

В глазах чиклерос я прочел настороженность и уважение. Один из них лязгнул затвором, когда я поднял мачете. Внезапно мне заложило уши от странного пульсирующего рокота, в глазах у меня потемнело, и уже падая, я увидел, как чиклерос разбегаются в разные стороны, что-то испуганно крича.

Последнее, что я увидел, была спускающаяся на меня с неба саранча; Затем земля покачнулась у меня под ногами и стремительно приблизилась к моим глазам.

– Очнись, Джемми! – услышал я отдаленный голос и пошевелился. – Джемми, как ты себя чувствуешь? Эй, да принесите же наконец носилки!

– Кому здесь требуются носилки? – спросил я, открыв глаза.

Надо мной стоял Пэт Харрис. Я приподнялся, опершись на локоть, он поддержал меня за спину,

– Как ты здесь оказался? —: спросил я.

– Прилетел на армейском вертолете. Правительство послало сюда войска. Посмотри сам! – сказал он.

Я увидел пять военных вертолетов и людей в униформе. Двое из Них бежали к нам с носилками. Значит, это боевые машины я принял за саранчу, теряя сознание.

– Если бы не буря, мы прилетели бы раньше, – сказал Пэт. – Из-за непогоды мы на полпути вынуждены были сделать посадку. Но куда все подевались? Когда я утром пролетал над лагерем, мне показалось, что здесь настоящий ад. Вот почему я срочно связался с мексиканской армией.

– Вы слегка опоздали, – усмехнулся я. – Здесь остались одни мертвецы. Но Фаллон еще жив, он где-то там, в развалинах домика. – Я схватил Пэта за руку. – Боже мой, ведь Катрин ждет помощи в синоте, в пещере. Нужно вытащить ее оттуда. Да не смотри на меня, как на сумасшедшего. Она погибнет, если немедленно не поднять ее. Мы с ней скрывались там от Гатта.

– Тебе нельзя нырять, – сказал Пэт. – Среди солдат есть аквалангисты, я сейчас же пойду поговорю с сержантом.

Пока он разговаривал с группой солдат, я дошел до синота и встал на краю, глядя на черную воду. Подбежал Пэт.

– Сержант сказал, что в его распоряжении четыре аквалангиста и достаточное количество баллонов с кислородом. Объясните им, где именно находится Катрин, и они спасут ее. Боже, кто это там на пирсе? – с ужасом воскликнул он, заметив труп.

– Это Гатт, – равнодушно сказал я. – Ведь я говорил тебе, что убью его. У меня уже не было сил, чтобы смеяться или плакать, но Харрису явно стало не по себе. – Где же ныряльщики? – раздраженно спросил я, обернувшись в сторону вертолетов.

Вскоре аквалангисты появились. Я объяснил им, что нужно делать, и отдал одному из них свой акваланг. Солдат взял с собой запасные баллоны и скрылся под водой. Оставалось лишь надеяться, что Катрин не умрет от страха, когда он вынырнет в пещере. Но она хорошо говорила по-испански, и я решил, что все будет в порядке.

Пока мне перевязали рану, я увидел, как уносят к вертолету на носилках Фаллона. Харрис с изумлением заметил:

– Похоже, здесь была настоящая бойня. Повсюду находят трупы.

– Да, что-то вроде этого, – отрешенно ответил я.

Сдвинуться с места, пока не появится на поверхности

Катрин, я наотрез отказался. Пришлось довольно долго ждать, пока из Кампече доставляли необходимое подводное снаряжение. Потом все было проще, и Катрин самостоятельно выбралась из пещеры. Я был горд за нее. Мы вместе пошли к вертолету, она поддерживала меня, поскольку я уже с трудом держался на ногах.

Я не знал, что нас ожидает в будущем, как не знал и того, можно ли все случившееся с нами считать неплохим началом супружеской жизни, но готов был попытаться-, если бы Катрин согласилась.

Из всего, что происходило потом, мне почти ничего не запомнилось. Очнулся я в больнице, в Мехико, и увидел Катрин возле моей кровати. Это было уже много позже. И все же я смутно припоминаю, как сжимали мои руки золотую девушку, отлитую Виверо, когда взлетал вертолет. Солнце только всходило, и Христа не было видно, но темные очертания храма Юм Чака смутно вырисовывались на холме, нависшем над синотом, и медленно отдалялись, чтобы исчезнуть навсегда под гул винтов вертолета.