Текст книги "Дикки-Король"

Автор книги: Франсуаза Малле-Жорис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Для них, – говорит Алекс, показывая Роже в сторону зрителей, – это пустяк, накладка, провал в памяти. А для меня – инфаркт через два года…

– Серж, Клода не видел? – спрашивает Полина.

Серж, озабоченный и взволнованный, проходит мимо.

– Неужели, по-твоему, сегодня вечером я могу думать о чем-то постороннем?

Полина приоткрывает дверь в раздевалку. Столпившись в углу, музыканты оживленно спорят. Жанина плачет. Перед уборной Дикки Алекс объясняется с директором театра.

– Он работал на десять минут меньше, чем было предусмотрено!

– Ну и что? Вам же идут деньги или нет? – возражает Алекс.

С десяток молодых людей держатся в сторонке: это «сыновья и дочери счастья», вид у них просветленный и слегка надменный. Полине они не слишком симпатичны. Откровенно говоря, она считает тот блаженный вид, который они постоянно на себя напускают, чуть-чуть идиотским. А это их позерство, будто они не курят и отказываются от стакана пива, словно в нем сидит дьявол, просто потеха. Но они все-таки любят Дикки, поют вместе с ним… Полина превозмогает свою антипатию и подходит к высокому блондину, который выглядит чуть поумнее остальных.

– Привет. Ты не видел Клода, пожилой такой тип, у него черные волосы, голубая майка?

– Да, видел. Нет, здесь его нет, – отвечает Никола. И, заметив растущее беспокойство, промелькнувшее на живом личике Полины, спрашивает:

– А что с ним, заболел?

– У него неприятности, а раз он не пришел – он каждый вечер приходит, – я волнуюсь… У него мой багаж, – прибавляет она из какого-то чувства стыдливости.

– Наркотиков перебрал?

– Нет, не это.

– Значит, пьет, – с отвращением сказал Никола. Полину слегка задели эти слова.

– Он пьет, потому что у него неприятности. Привет.

– Ты куда?

– Поищу в отелях на площади… Он всегда снимает отдельную комнату. Мне нужно его найти. (Она чувствует, что действовать надо быстро.)

Решительный, без лишнего волнения тон Полины производит на Никола впечатление.

– Хочешь, я тебе помогу?

– Конечно. Его фамилия Валь. Клод Валь.

Они уходят через кулисы под неодобрительными взглядами других членов группы.

– Вам нельзя разлучаться? – осторожно спрашивает Полина.

– Можно. Мы делаем то, что хотим. Правда, мы, в общем-то, набегаем разлучаться, потому что мы еще недостаточно вооружены для борьбы с искушениями…

В чем эта разница, Полина почти не поняла. И этот высокий парень, который говорит как монахиня… Впрочем, если он хочет ей помочь…

– Ищи в отелях по левой стороне, а я буду искать по правой. Встречаемся у фонтана. Потом обойдем ближайшие от площади улочки.

Клод как раз остановился в отеле «У фонтана». И там же встретились Никола с Полиной; и молодой человек был поражен той строгостью, с которой Полина требовала, чтобы Клода непременно позвали к телефону, – в его номере никто не отвечал, – чтобы поднялись к нему и открыли дверь при свидетелях. Натиску этой совсем маленькой, плохо одетой и неухоженной девочки уступили как портье, так и дежурный по этажу, а Никола оставалось лишь наблюдать и восхищаться спокойствием Полины, которая вызвала «скорую помощь» и перевезла, не забыв при этом спрятать его бумажник, Клода, отравившегося снотворными и алкоголем, в клинику Сен-Жан.

Когда они снова вышли на улицу, он не сказал ни слова. В группе прежде всего стремятся отучить хвалить кого-либо. Похвала предполагает шкалу ценностей, от которой надо отказаться. Но он все-таки тяжело вздохнул, услышав, как Полина с облегчением заявила:

– Мы еще успеем на раздачу автографов.

Они даже застали последнее бисирование. И увидели, как в последний раз опускали занавес, как Дикки рухнул на пол, как уносили это молодое гибкое тело…

– Публика ничего не заметила, – сказал Алекс. – Ну, устал немножко, жара… Но он выдержал…

Никола присоединился к своим, что-то им объясняя; фанаты суетились, в отчаянии заламывали руки, обсуждали происшедшее. Дикки очнулся.

Алекс снова – обнадеживающий признак – орал.

– Ну-ка катитесь отсюда! Он чувствует себя прекрасно! Увидите его завтра! Ему нужно отдохнуть! Проваливайте!

– А как же пикник? – простонал Рене.

– Отменяется! Пикники отменяются навсегда!

Алекс тоже был на грани срыва.

– Столько цыплят! Куда я их дену?

Тут подошел постановщик Серж, мрачный и довольный тем, что может сообщить: в кассе недостает пяти тысяч франков. Не хватало лишь этого.

Полина и Анна-Мари отправились ночевать на туристскую молодежную базу, которую отыскала Анна-Мари. Полина думала с каким-то легким грустным презрением, что Клод не «выдержал».

«Приезжаю!» – телеграфировал Симон Вери.

Этот приезд приободрит Дикки! Хотя Вери не желает прочно связывать Дикки с «Детьми счастья», ему чуточку нравится мистическая ориентация. Пресловутая искорка безумия…

– В этом есть нечто новое, нечто… еще небывалое… Немножко от Демиса Руссоса, немножко от Ленормана, правда, ярче выраженное… Я умею признавать свои ошибки, дорогой мой Алекс (это обращение означает, что Вери не простил Алексу). Но здесь, я думаю, благодаря вам мы, наверное, сможем найти путь к международной аудитории… У нас уже есть девиз – Архангел песни, мы нашли его почти случайно – принц, ангел, архангел… Постепенно откажемся от Принца и сделаем ставку на Архангела. Никакого социального протеста, только туманный намек на социальное сознание с уходом в ностальгическую потусторонность… Согласен, звучит не слишком по-французски, но бывают обстоятельства, когда надо преодолевать шовинизм, не правда ли?

– А что скажет об этом Дикки?

– Дикки может лишь прийти в восторг, не иначе, – самодовольно ответил Симон Вери. – Он прирожденный мистик.

Алекс серьезно задумался, что же Вери имеет в виду.

Хотя идея, конечно, неглупа. Посоветоваться с фанатами, поговорить с отцом Полем – разумеется, он не должен злоупотреблять этим, – посмотреть, как отреагирует труппа, находящаяся, правда, под обаянием Дикки, как поведут себя Кристина, Жан-Лу де Сен-Нон, старые девы из Эндра, а также журналисты, устроители концертов, спросить мнение о… Во всяком случае, Алексу отлично известно, что после всех этих мероприятий и консультаций решение будет найдено в результате какой-нибудь случайности, оброненного кем-нибудь слова… Но действовать надо в этом духе. Так началась история долгой ночи в Каоре.

– И поскольку мы проезжаем через Ажен и Каор, то мы – мсье Вери и я – надумали устроить ужин, совсем простой, абсолютно интимный, на котором мы обойдем столы, выслушаем самые разные мнения… Пригласим кое-кого из фанатов, кое-кого, разумеется, из ваших «Детей счастья», нескольких членов правления фирмы «Матадор», музыкантов…

– Мой дорогой Алекс, это будет настоящая радость…

– Речь идет, само собой, лишь о некоем… зондаже. Это не имеет никакого отношения к вопросу о сценических костюмах, который еще предстоит обсудить…

– Алекс, дорогой мой дружище! – раздался в трубке громогласный хохот. – Да мне это и в голову не приходило! Вы насквозь земной человек, человек действия! Мне это нравится! Это как Павел и Иоанн, если не сказать Марфа и Мария. Ведь взаимодополняемость, двусмысленность – вот что нам нужно… Но это может завести нас слишком далеко! Ведь вы приглашаете не бизнесмена, а духовное лицо, художника и, надеюсь, друга, правильно я вас понял?

– Правда, – ответил Алекс, чувствуя себя как-то неловко. (Приглашение Поля еще одна из светлых идей Вери.) – Друга. Бескорыстного друга.

И снова гомерический хохот. Алексу почудилось, что он видит отца Поля в его странном одеянии – какой-то полумонашеской рясе, полуоблачении гуру, в сандалиях, видит его трясущееся от смеха брюхо…

– Никто никогда не бывает бескорыстен. Утверждать обратное было бы лицемерием… Вы знаете, я долго жил в Соединенных Штатах. Так вот, в Соединенных Штатах пророчество, религиозные или полурелигиозные искания представляют собой весьма почтенный бизнес… Хотя во Франции, разумеется, нужно действовать осторожно, в перчатках. Я приду. Приду в перчатках, не бойтесь. Это все очень меня интересует и, тут я искренне признаюсь вам, интересует бескорыстно.

Сколь бы странным это ни казалось, но Алекс ему поверил.

– Мне очень нравится ваш молодой человек. В нем действительно что-то есть. (Еще бы! Миллион проданных дисков, вот что у него есть.) Алекс, стараясь быть любезным, сказал:

– Ваши… ну, эти малыши, просто безупречны. Как, впрочем, и ваш брат.

На другом конце провода на мгновенье воцарилось молчанье. Алекс подумал, уж не дал ли он промашку.

– Я тоже очень его люблю, – ответил наконец отец Поль несколько изменившимся голосом. – Он, знаете, моложе меня, я следил за его учебой, для меня он больше сын, нежели брат…

Алекс не знал, что ответить. После всего того, что доктор порассказал ему о своем брате…

– Да, я все знаю, – сказал отец Поль, словно читая мысли Алекса. – Но дело не в этом… у нас, понимаете ли, чисто идеологические разногласия…

Потом, подобно прибою, отца Поля вновь захлестнула его жизнерадостность.

– Ну ладно, значит, встречаемся в Каоре! Могу я дать вам совет?

– Разумеется, – понимающе ответил Алекс.

– В Каор не заезжайте. В тридцати километрах от города есть отличный, да, отличный ресторан, там молодой шеф, желающий преуспеть, он будет из кожи лезть вон, чтобы почтить нашу звезду, подумайте об этом! Ресторан называется «Атриум», обстановка там тоже очень милая, в римском стиле 1900-х годов, парк, бассейн… Нет, дорогой мой дружище, чаевых я не беру! Я вполне способен быть бескорыстным, уверяю вас! (Смех.) – Алекс поверил отцу Полю лишь наполовину. – Алло, Алекс? Так вот, сейчас я вам это докажу. Сделаю вам подарок, и в «Атриум» вы приедете с гораздо более веселым настроением. (Голос отца Поля вновь стал серьезнее, но вместе с тем теплее.) Вы помните ту историю в Антибе, что послужила причиной всех неприятностей?

– Да.

– Вам теперь нечего бояться этой девушки. Она врезалась в столб, погибла.

– КАК?

– Погибла на следующее утро или через день после той истории, точно не знаю. Несчастный случай на шоссе или, что вероятнее, самоубийство. Ей было около тридцати, она работала машинисткой в Лорьяне, на фабрике по производству сардин. Звали ее Колетта Лидек…

– Быть не может! (У Алекса перехватило дыхание. И подумать только, что эта Колетта превратилась в его кошмар! А уже прошло несколько недель, как она погибла!)

– Понимаете, с этой стороны вам больше нечего опасаться.

– О! Это здорово! В самом деле здорово, – бормотал вконец растерявшийся Алекс.

– Вы догадываетесь, что ее убил не я…

– Нет! Но вы молодец, что сказали мне об этом. (В этот день Алексу было не до шуток.) Просто гору сняли с плеч, целую гору…

– Надеюсь… До свидания, дружище мой, Алекс.

– До свидания, Поль… Но… все-таки, как вы узнали?

– Неважно, дорогой мой старик… Я же говорил вам, что у меня кое-какие друзья в полиции.

Отец Поль снова рассмеялся. Он действительно смеялся добрым смехом.

«Изменение имиджа» представляет собой важное решение, которое сопровождается предосторожностями и покаянными обрядами. Советоваться с фанатами входит в эти обряды. Не имеет значения, что эта консультация очень редко приносит какой-либо проблеск. Зато можно будет выдвигать следующий аргумент: мы советовались с фанатами. Существует также генеральный штаб: фирму грамзаписи представляют один или несколько пресс-атташе, один или несколько коммерческих директоров, иногда художественный директор, композитор (или несколько композиторов), один или несколько текстовиков… Все они, как правило, знают свое ремесло, не лишены таланта и здравого смысла, все выдвигают превосходно обоснованные коммерческие или художественные доводы, и вдруг кажется, что все впадают в транс. Все трепещут, суетятся, священный бред овладевает участниками обсуждения, который иногда можно приписать алкоголю или наркотикам, но этим нельзя объяснить, почему с виду вполне приличный служащий срывает галстук и рвет его в клочья, почему музыкант рыдает от бешенства, почему пресс-атташе на всю ночь запирается в ванной, взяв с собой заложницу – официантку или фанатку… Это транс, бред, из которых родится неожиданное решение, опровергающее все, что говорилось раньше. Свое слово должен сказать Дух. Может оказаться, что заговорит он самыми скромными устами: слово гримерши Мюриэль в то мгновенье, когда рушатся ценности, приобретет такой же вес, как и мнение всемогущего мсье Вери. И он сам, великий патрон, пылкий фанатик бриджа, кого президент приглашает на уик-энд в Рамбуйе, будет готов, подобно истинно верующему, согласиться, что Дух Святой, председательствующий на присуждении золотых дисков, избрал скромную Мюриэль, а не его, выразителем своей воли.

Готовится священнодействие.

– Алло, Рене?

– Нет, Жюльетта. Сейчас я его позову. Кто у телефона?

– Алекс Боду.

– О, здравствуй, Алекс! Вы где?

– В Витроле. У меня совсем нет времени.

– Ладно, пойду посмотрю. Не знаю, на месте ли он…

– Не знаете, у себя ли он? Это в ваших-то двух комнатках? Скажите ему, я не буду на него орать.

– Ах, хорошо, – явно с облегчением ответила Жюльетта.

– Алекс?

– Это ты, Рене? У меня для тебя, наверно, кое-что найдется. Ты этого не заслуживаешь, ты просто сволочь, но гак случилось, что у меня для тебя кое-что есть…

– Слушай, Алекс, я знаю, ты мне не поверишь, но клянусь тебе, клянусь жизнью Жюльетты…

– Она тебе надоела?

– Я не шучу. Клянусь тебе, я все написал совсем иначе, а Фийу исправил все в верстке… Ты же его знаешь, он терпеть не может певцов вроде Дикки… У него это навязчивая идея, по-моему, какая-то заторможенность и…

– Сейчас не время копаться в комплексах Фийу! Ведь вы же в «Фотостар» своими гнусными разоблачениями начали эту кампанию против Дикки. Так вот, я хочу дать тебе шанс оправдаться.

– Клянусь тебе…

– Не забывай, этот разговор оплачиваю я. Суть в том, что у меня есть совсем свежие сведения об этом деле и я тебе отдаю их, если ты поклянешься, не серьезно, например, жалованьем Жюльетты в фирме «Матадор», что Фийу, когда ты сдашь свою столь волнующую статью, не поправит ее в верстке.

– Да клянусь же! Ты же знаешь, что можешь мне доверять! Это был несчастный случай, который больше не повторится! Кстати, Фийу со вчерашнего дня в отпуске.

– Отлично. Между нами, я больше доверия питаю к «Матадору». Тебе известно, что Жюльетта очень нравится Вери, очень.

– Да? – спросил Рене, приятно удивившись.

– Да. Он мне сказал: найдется мало женщин, которые умеют быть такими деловыми, оставаясь при этом милыми. Так и сказал.

– О! Очень любезно. Если это доставит ему удовольствие, то я ему…

– Погоди. У тебя нет какого-нибудь особого повода злиться на Дикки?

– Абсолютно нет! Откуда ты это взял?

– О’кэй! Тогда слушай. Девушка, фанатка, пробралась через балкон в номер Дикки и набросилась на него с криком: «Ты принес мне слишком много страданий!» Улавливаешь?

– Как стенографистка.

– Так вот, она набросилась на него с ножом и ранила его, потом скрылась. Дикки – он всегда великодушен – не пожелал обращаться в полицию. И тут мы узнали, что на следующий день в отчаянии от всего, что она натворила, девушка на своей машине врезалась в столб.

– Быть не может! Погибла?

– Прямо на месте.

Рене восхищенно присвистнул.

– Ну и ну! Это хорошо, отлично.

– И ты самый первый, заметь, кому я об этом рассказываю. Девушке было двадцать шесть лет. Звали ее Колетта Лидек. Работала на заводе рыбных консервов в Лорьяне. Сопровождала турне, начиная с Фрежюса, надеясь познакомиться с Дикки и потратив все свои деньги с аккредитива, который украла. Будь осторожен, подай тот материал как следует, понял? Дикки хотел избежать того, что произошло. Ведь он держится в стороне от фанаток потому, что не хочет внушать им ложных надежд, но разве он может помешать им обожать себя? Дикки заявляет: «Я боюсь за них» или какую-нибудь фразу в этом духе. Понимаешь?

– О, прекрасно понимаю! Он сознает свою ответственность за этих экзальтированных девчушек, пытается направлять их, помочь им обрести цель в жизни… Словом, он вроде святого Венсана де Поля.

– Ты взял верный тон. Хотя двадцати шестилетняя девушка вряд ли может сойти за сбившуюся с пути девчушку… Ладно, ты все уладишь. Слушай дальше. Я тоже подсуетился. У меня есть фотография девушки. Есть два ее письма – бредовых! Наконец, может найтись завещание девушки, которое я наверняка сумею раздобыть, и в нем она расскажет о мистическом браке (по-моему, она пишет об этом), что соединил ее с Дикки. Все это она, естественно, выдумала. Она абсолютно чокнутая! А это полностью обеляет Дикки, полностью.

– Роскошно! Роскошно! Я выбью для тебя обложку и по крайней мере четыре полосы. И проведу анкету: «Фотостар» спрашивает: «Вы покончили бы с собой ради него?» И конечно, мы дадим лишь самые трогательные ответы…

– Согласен. Но я также хочу, чтобы в ближайшем номере было сказано о девушке мечты Дикки-Короля, а он расскажет, какой она должна быть умной, доброй…

– Уметь пронять до потрохов, – насмешливо перебил Рене. – Но мысль мне нравится. Я назову статью «Образцовый портрет моей души-сестры», автор – Дикки-Король. И можно будет дать воображаемый портрет, ты зеваешь, их дают при розыске бандитов.

– Потрясно! Ты сам напишешь? Штуку о душе-сестре?

– Почему бы и нет?

– Сделай ее туманной, поэтичной, понял? Никаких потрохов и добродетелей домашней хозяйки. Мы сейчас заняты тем, что подумываем, не изменить ли нам имидж Дикки. Значит, нужна экология, девушка должна любить природу, простую жизнь, животных; не делай ее слишком красивой, потому что это отпугивает фанаток. Главное, что Дикки хочет видеть ее непосредственной, «подлинной», без косметики, любящей поэзию и даже медитацию.

– Что?

– Ме-ди-та-цию! Это новый трюк. Религиозная тревога, хотя все, конечно, очень расплывчато. Улавливаешь суть: он прогуливается в густых лесах и задается вопросом о смысле жизни. Он хочет, чтобы девушка поднимала его.

– Он читает «Упанишады».

– Что?

– Это новый трюк, – в свою очередь, отпарировал Рене. – Нет, шучу, я все отлично понял.

– Ты-то сам что об этом думаешь?

– Думаю, это оригинально. Это придаст нам какую-то особенную ноту… Я не против… Есть Беар с его галактиками, но это не совсем то. В этом духе чуть-чуть работал Ленорман, но недолго и не так настойчиво. Помнишь его «Нечто и я»?

– У нас все будет совсем иначе. Гораздо глубже! Учти, имидж еще не выработан, понял? Мы пока ищем. Вери требует много тонкости, изящества, понял? Он сказал: тумана напускайте сколько хотите, но имидж должен быть мистическим, хотя бы намеками.

– О, прекрасно понимаю!

– Суперкласс. Действуй, но потихоньку, намеками. Я тебе позвоню, как только мы примем решение.

– Клянусь тебе, ты будешь доволен.

– Я тебе доверяю. Но прекрати свои свинские штучки! Знаешь, ты ведь вправду немного подлец. Ты чуть было не провалил наше турне. Я это знаю! Не ори! Мне известно, что это сделал Фийу! Но ведь когда девушка позвонила, чтобы растрезвонить о своем приключении перед тем, как разбиться, ты все-таки мог бы догадаться, что она чокнутая!

– Но мне девушка не звонила! – возразил Рене. – Звонил какой-то парень из вашей труппы, так, по крайней мере, он мне сказал, – и чокнутым его никак не назовешь.

На другом конце провода ответа не последовало.

– Так это опять вы? Удивительно! – сказала она. Голос ее был каким-то неискренним.

Клод переживал по-настоящему, хотя его горе не имело отношения к Фанни. Он издевался над тем, что составляло радость Полины, высмеивал этих людей, которые были так добры к нему, всех, без исключения… Клоду никогда не следовало бы высказывать Полине то, что он думает о концерте.

Больше никогда она не будет вести себя с ним как прежде. Никогда больше не вернется ребенок, который вкладывал свою доверчивую ручку в его ладонь, отправляясь с ним в зоопарк. Они оба знают это. Именно эту неловкость Полина пыталась скрыть под притворным гневом.

– После всего, что вы мне наговорили об этом нелепом спектакле, я не поверила бы, что вы посмеете снова здесь показаться!

Фанаты, толпящиеся перед театром, у служебного входа, ждали, чтобы Дикки, Алекс и Вери, вышедшие на улицу, произвели свой отбор – указали нескольких счастливцев, которых допустят на ночной ужин и дискуссию. Была полночь.

– Я просто пришел попрощаться, – смущенно пробормотал он. – Пойми, я не хотел тебя огорчать. Я был совсем не в себе.

– Огорчать? Меня? Да мне все это просто смешно. Меня подвезли какие-то торговцы обувью, и мы в дороге не скучали! И, посмотрите, они отвалили мне пару клевых мокасин!

Толпа зашевелилась. Сейчас выйдет Дикки. Все-таки Клоду надо было объясниться с Полиной.

– Послушай, дорогая моя…

Он замолчал. Клод больше не смел обращаться к ней «дорогая моя», как он совершенно естественно делал это несколько дней назад. Перед ним стоял уже не ребенок, а девушка, уязвленная в своей гордости, в своей молодой доверчивости. И раньше чем он нашел слова и подходящий тон, появился Дикки со свитой незнакомых Клоду людей, в толпе все засуетились, слышались умоляющие просьбы, фразы вроде: «Да, ты едешь, и вы, разумеется, едете, дорогой друг, а вас двое, но все равно приезжайте, встречаемся в „Атриуме“ через полчаса или через минут сорок, Дикки заедет в отель переодеться…» – и тут мимо него прошел Алекс, сердечно хлопнув его по плечу:

– Это ты, старик! Здорово! Скажи-ка, что ты здесь делаешь? Значит, ты последний из романтиков? Бедный мой старик! Ладно, доезжай с нами перекусить, это тебя развеселит. И девчушку бери. Все-таки она держалась молодцом, разве нет?

Алекс и на этот раз обо всем слышал, но ничего не знал. Он прошел, расточая свои милости, отвергая слишком назойливые просьбы. Начали расходиться: отверженные медленно и понуро, остальные быстро и оживленно.

«Кто поедет в моей машине?» «Возьмем такси на пятерых?»

Полина в каком-то внезапном умоисступлении забыла обо всем.

– Мы приглашены!

– Куда? Как я могу ехать? Я собрался уезжать, заказал в…

– Вы не понимаете. Вас приглашает Дикки.

Было заметно, что она вообще не надеялась на такое счастье. А приглашение Алекс адресовал ему. Клод почувствовал, что если сможет в слабой степени смягчить боль, которую причинил Полине, то лишь приняв это приглашение.

– Да, ты права. Мы едем туда. Если хочешь… если хочешь, можем поехать в моей машине.

Легкая усмешка промелькнула на лице Полины, но она тут же с удивительным достоинством сдержалась; она явно не чувствовала себя вправе отказать ему в лишней возможности загладить свою вину:

– Конечно, Клод.

Первые машины подъехали к «Атриуму» около часа ночи.

Отец Поль приехал в «мерседесе» вместе со своим другом, подсадив по дороге Розу, Никола, Франсуа. Весело прикатили музыканты с двумя девицами – музыканты утверждали, будто они фанатки, – что сразу бы подвергла сомнению Жанина, если бы не была в полной прострации. Дейва, разумеется, не выгнали – за него вступился Дикки, – но не простили. Дейв ей тоже никогда не простит.

Алекс рассаживал за столом главных гостей. Он и Вери – по обе стороны от Дикки. Далее мадам Вери, которая свалилась как снег на голову и будет всех стеснять, но ведь нельзя выкинуть ее, не правда ли? Поэтому он посадил ее слева от себя и пристроил к ней с другого бока друга отца Поля, другу этому также нечего было делать на ужине, хотя, кто знает… Но с комиссаром полиции нельзя обращаться как с простым фанатом… К нему Алекс подсадил Жана-Лу – придется утешить его, что он оказался совсем рядом с сыщиком, – дав ему в соседки Беатрису, хорошенькую корреспондентку Из журнала «Флэш-78». Затем – отец Поль, который тем самым окажется прямо под прицелом Вери, и пусть они выпутываются как знают. И Мажикюс, великий Мажикюс, пародист-иллюзионист, – как-никак вместе с ним Дикки делал свои первые шаги на сцене, – которого встретили случайно, но попробуй-ка его не пригласи… Оставались Жизель, коммерческая директриса «Матадора», рядом с которой никто ни за что не сядет, Патрик, который будет склочничать, если его не посадить за почетный стол, и пресс-атташе Кристина, хорошенькая блондинка, хрупкая на вид, но с железным характером. Нельзя сажать Жизель рядом с Вери. Он весь ужин был бы в плохом настроении. Но и Мажикюс тоже. Придется устроить Жизель на краю стола вместе с Кристиной, хотя они друг друга ненавидят. А куда доктора девать? Опять я о нем забыл! Усажу его между мадам Вери и этим полицейским комиссаром. Собрать всех зануд в один угол, это правильно. Придется свести Жизель с Мажикюсом. Что ни делай, будет лучше, если в плохом настроении окажется эта дорогая старая развалина, нежели Вери. И заодно Патрик будет на краю стола. Ну вот, порядок. Пусть остальные рассаживаются сами.

– Нет, нет! Быть не может! Нас же тринадцать!

Алекс замечает Дейва, в этот вечер удивительно опрятно, почти элегантно одетого. Вот повод для примирения. Ведь на этом настаивает Дикки…

– Садись-ка сюда, старик, скажешь нам свое мнение, ты же так давно знаешь Дикки…

– Боюсь не понравиться госпоже президентше, – ухмыльнулся Дейв.

От Алекса не ускользнуло, что Жанина, опухшая от слез и коктейлей, стоит совсем близко, ожидая, чтобы ей указали место, которое, как она считает, ей бесспорно полагается среди почетных гостей. «Да, через два года инфаркт! – думает Алекс. – Этого всего я не выдержу!»

– Жанина, я считаю, что ты принесешь больше пользы, послушав немножко, о чем говорят фанаты… – все-таки несколько смутившись, процедил Алекс.

– Почему? Почему же? – бормочет Жанина; вид у нее жалкий, но она не отступает ни на шаг.

Дикки с доктором еще не приехали. Фанаты толпятся в глубине зала, рассаживаются, снова встают, производя адский шум. Музыканты и хористки выражают свое недовольство, их плохо посадили, они ничего не услышат, не смогут высказать своего мнения. Презрительная Минна стоит, испепеляюще глядя на это отребье фанатов, за чьим столом ее намереваются усадить. Примчался взбешенный Патрик – его «ягуар» сломался, и он был вынужден взять такси. Он успокаивается, увидев, что устроен на хорошем месте. Дейв отказывается сидеть между Жаном-Лу и комиссаром и самолично усаживается с другой стороны, отодвинув Жана-Лу от прекрасной и полезной Беатрисы. В перспективе новые протестующие вопли.

Месье Вери, уже сидящий за столом, разворачивает салфетку и самым что ни на есть светским тоном обращается к Кристине:

– Вы были в Мексике? Недавно я провел там несколько дней, вы пришли бы от нее в восторг.

И Кристина с очаровательной наглостью, тайной которой она владеет, отвечает:

– На мою зарплату туда не поедешь.

А ведь зарплату ей платит Вери… Именно в такие минуты Алекс думает о своей старушке матери, которая содержит букинистическую лавчонку в Ницце, на старой прохладной и живописной улочке, неторопливо беседуя с тихими занудами-эрудитами, и Алекс спрашивает себя, почему он занимается своим ремеслом.

– Вы должны были бы чуть-чуть уменьшить количество избранных, мой дорогой Алекс, – говорит Мажикюс, вертя в руках бокал. (Уж не собирается ли он показывать свои фокусы?)

В ресторане царит суматоха. Все вскакивают, садятся, опять встают, о чем-то спорят, кричат, меняют столы, окликают друг друга; создается впечатление, что этот кавардак не кончится никогда.

– Нас действительно многовато, – простодушно констатирует мсье Вери.

– Если я лишний, могу поесть на кухне, – гнусавым голосом отвечает Жан-Лу де Сен-Нон.

Этот молодой человек тридцати двух лет в помятом джинсовом костюме, шелковой рубашке, с цепочкой на запястье говорит и двигается с крайней развязностью, называет свою квартиру из одиннадцати комнат «мой барак» и притворяется, будто читает лишь одни комиксы. Однако каким-то загадочным образом всем известно, что его мать виконтесса, а он закончил консерваторию, получив первую премию. Он зарабатывает громадные деньги и поэтому пользуется уважением мсье Вери и правом одеваться, как каменщик на стройке, если не считать нескольких побрякушек.

Молодой повар – хозяин ресторана, взволнованный, словно на премьере, велел для начала подать шампанское. Атмосфера смягчилась. В конце концов все расселись, кроме Патрика, потому что Жанина стоит как приклеенная за его стулом, а он не знает, следует ли уступить ей место. Дикки еще не приехал. Алекс принимает резкое решение: он не может себе позволить обидеть Патрика, который исполняет обязанности дирижера и, если рассердится, настроит остальных музыкантов против Алекса.

– Жанина, дорогая, я правда думаю, что тебе лучше посидеть с фанатами. Ты смогла бы выяснить, какова температура в группе…

– Правильно, правильно, – обрадованно подхватил Мажикюс. – Ступайте к вашей пастве…

Несчастная, изгнанная из рая, Жанина являет собой олицетворение горя. Дейв громко хохочет. Преисполненный такта отец Поль присоединяется к разговору Кристины и мсье Вери и рассказывает о своем пребывании в Соединенных Штатах, о «той потребности в духовном, которую я обнаружил у молодежи, такой открытой, такой пылкой…».

– И начисто лишенной, я полагаю, критического духа, – перебил его мсье Вери, чье кредо – не верить ни во что, кроме своего бога – пластинки в 33 оборота, – и пророка его – пластинки в 45 оборотов.

Жанина наконец решилась немного отодвинуться, пошатываясь, словно ее ударили по голове дубиной. После ухода Дейва отказ Алекса – это уж слишком.

– Извини, – с легким раздражением в голосе сказал Патрик.

Жанина вынуждена дать ему сесть. В полной растерянности она смотрит по сторонам. Она не может обратиться к Дикки, потому что тот еще не приехал.

Лицо Алекса неумолимо. Мадам Вери что-то щебечет Жану-Лу. Комиссар Линарес, который никого не знает, выглядит несколько потерянным. Группа из отца Поля, Кристины и мсье Вери оживленно спорит, а Патрик развертывает салфетку. Жанине остается лишь обернуться в глубину зала и убедиться, что оправа все места за столом музыкантов заняты, а слева несколько фанатов объединились с «детьми счастья». Хористка Кати, которая, как обычно, ходила звонить в Париж, чтобы справиться о своем малыше, тоже оказалась без места. Осталось лишь один-два свободных стула за столом, где сидят Жюльен, Рене, «баронесса», торговец грампластинками… Для Жанины, которая так часто ужинала, сидя по правую руку от Дикки, это действительно сброд. Опустив голову, она идет навстречу своему позору, и иронический возглас Жюльена: «Чудо свершилось! К нашему столу грядет Жанина!» – уже никак не может ее приободрить.

Огромная и бледная луна заливает светом какую-то безлюдную планету, безжизненное, усеянное камнями пространство, которое само кажется лунным ландшафтом. Неприветливый ночной пейзаж, посреди которого остановился стального цвета «мерседес», словно мертвый аэролит.

– Дикки, согласись, не можем же мы оставаться здесь!