Текст книги "Неизвестный Кафка"
Автор книги: Франц Кафка
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
313. На мне лежало полотнище большого знамени, я с трудом выбрался из-под него. И обнаружил, что нахожусь на какой-то возвышенности, а вокруг меня – луга вперемежку с голыми скалами. Подобные же возвышенности волнами разбегались во все стороны света, уходя к далеким горизонтам, и только на западе туман и сияние заходящего солнца размывали их контуры. Первым человеком, которого я увидел, был мой командир, он сидел на камне, скрестив ноги и уперевшись локтями в колени, и спал, положив голову на руку.
314. Глубокий колодец. Нужны годы, чтобы оттуда поднялось ведро, и в один миг оно срывается вниз – быстрее, чем ты успеваешь наклониться к нему; тебе еще кажется, что ты держишь его в руках, а ты уже слышишь всплеск в глубине – нет, даже и его не слышишь.
315. Молчаливость – один из атрибутов совершенства.
316. [О мнимой смерти].
Тот, кто по собственному опыту знает, что такое мнимая смерть, может рассказывать, об этом ужасные вещи, но рассказать, каково там, после смерти, не может, ведь он, собственно, даже не был ближе к смерти, чем кто-либо другой, он, в принципе, только «пережил» нечто необычное и благодаря этому стал больше ценить обычную жизнь. Так бывает со всяким, пережившим нечто необычное, особенное. К примеру, Моисей на горе Синай, несомненно, пережил нечто «особенное», но вместо того чтобы посвятить себя этому особенному – скажем, как тот мнимо умерший, который не подает признаков жизни и остается лежать в гробу, – сбежал с горы вниз, имея, естественно, сообщить важные вещи, и чувствовал к тем людям, к которым сбежал, еще большую любовь, чем прежде, и посвятил им затем свою жизнь, можно, наверное, сказать, из благодарности. От обоих, от вернувшегося мнимо умершего и от вернувшегося Моисея, можно узнать многое, но самого главного от них узнать нельзя, потому что они сами этого не узнали. А если бы узнали, то уж тогда не вернулись бы. Но мы вовсе и не хотим этого знать. В чем нетрудно убедиться, если, к примеру, вспомнить, что у нас может когда-то возникнуть желание испытать – при обеспечении гарантированного возвращения, то есть «свободного проезда» – переживания мнимо умершего или Моисея, более того, мы даже можем желать себе смерти, но мы и в мыслях не пожелали бы оставаться живыми в гробу или на горе Синай без всякой возможности вернуться… (Это, собственно, не имеет отношения к страху смерти…).{144}
Разговорные листки{145}
1. Теперь появляется какое-то представление о том, что такое туберкулез: посередине ограненный камень, сбоку пилы, а вокруг – пустые сухие выброшенные наружу отходы.{146}
2. [Рисунок].
Это потому что я много часов ничего не делал гортанью, она так болит? Скрытое-то раздражение у меня все время
3. Вы ничего не слышали о Швенингере, враче Бисмарка? Он разрывался между официальной медициной и совершенно самостоятельно изобретенной им натуропатией; великий человек, которому очень трудно приходилось с Бисмарком, так как тот был выдающийся обжора и пьяница.
4. Эти малые количества и постоянные позывы доказывают, что там есть препятствия для полного очищения, которые должны быть устранены, прежде чем пытаться купировать лекарствами.
5. Где-то в сегодняшних газетах есть замечательная маленькая заметка о том, как обращаться с сорванными цветами, у них такая ужасная жажда; какая бы ни была газета.
6. Косо, это почти моя идея, чтобы они могли больше выпить, убрать листья.{147}
7. Немного воды, эти куски пилюль застревают в мокроте, как осколки стекла.
8. Если бы эти макароны были не такие нежные, я бы вообще не мог есть, всё обжигает, даже пиво.
9. «Библиотека путешествий и приключений», лейпцигское издательство «Брокгауз».
10. № 27, Артур Бергер, «На острове вечной весны». Я уже читал несколько книг из этой библиотеки, это, в основном, отрывки из великих книг для детей, очень хорошие. Их, наверное, много, большой выбор; скажем, Лехнер (Грабен), но вот Хеллер, например, – нет, тут нужно иметь нюх, чего при нынешней жаре я от вас требовать не могу. Погодите с этим до тех пор, пока не принесут одежду.
11. Но это же только какие-то глупые наблюдения. Как только я начинал есть, в гортани что-то такое опускалось, что меня удивительно освобождало, и я уже начинал думать о всевозможных чудесах, но это сразу же проходило.
12. Верить, что когда-нибудь я смогу запросто отважиться на большой глоток воды.
13. Понемногу проглатывается.
14. Я бы особенно позаботился о пионах, они такие хрупкие.
15. И сирень – к солнцу.
16. Спроси, есть ли хорошая минеральная вода, просто из интереса.
17. Есть у вас минутка времени? Тогда, пожалуйста, полейте немного пионы.
18. Господин доктор, вы разбираетесь в винах? Вы уже пили – этого года?
19. Даже теперь я в таком состоянии, что мне потребуются недели, чтобы оправиться – если это удастся. Пожалуйста, посмотрите чтобы пионы не касались дна вазы. Для этого их надо держать в обертке.
20. В комнату залетала птица.
21. Хороший совет: положить в вино ломтик лимона.
22. Если нельзя купаться в ручье, то и воздушные ванны
23. Как-нибудь шутки ради я мог бы и минеральной воды
24. 8 дней я это, может быть, еще выдержу, я надеюсь, тут столько нюансов.
25. Я буду его слушаться, в особенности, если это приятно после лимонада; расскажи еще раз, как твоя мама пила – только воду, стойкие боли, жажда. Но раньше, когда ей давали хорошую воду, она была рада.
26. У нее никогда не было какой-нибудь сопутствующей болезни, которая ей какое-то время не позволяла пить?
27. Вы уже видели книги от «Шмиде»?{148}
28. Образовательная поездка для Р. Государственная стипендия на 6 недель.{149}
29. Треть из середины вычеркнута.{150}
30. А могут эти боли на время прекратиться? в смысле – на продолжительное время?
31. Пожалуйста, будьте осторожны, чтобы я вас не обкашлял.
32. Письмо «Шмиде».
33. Как я вас мучаю, это просто безумие.
34. У Бисмарка тоже был личный врач, тоже мучился.
35. Этот врач тоже был великий человек.
36. Этого я всегда боялся больше, чем всего прочего, уж лучше отказаться от лекарств и всего остального; после сегодняшнего утра – хотя всё ведь обманывает – эти конфетки действуют лучше, чем впрыскивание, если не считать последующего бесконечного жжения. Я не могу сразу после растворения, потому что тогда очень жжет. Это «лучше» выражается в том, что боли, которые возникают ведь и после вспрыскивания, тут не такие острые – так, как если бы те раны, над которыми течет пища, были слегка прикрыты. Я просто хочу описать эффект. Впрочем, я это только сегодня утром почувствовал. Все это вполне может быть и не так.
37. Постоянный страх.
38. Из-за того, что вы так ко мне добры, мои боли, естественно, усиливаются, именно в этом смысле больница – очень хорошо.
39. Человека рядом со мной они угробили, все эти ассистенты забегали на одну минутку и, ничего не спрашивая Они позволяли ему разгуливать с воспалением легких и температурой 41. Это было великолепно, как потом ночью все эти ассистенты лежали в своих кроватках, а там был только священник с помощником. Он не должен был исповедоваться. Совершив последнее помазание, священник снова.{151}
40. Мне сегодня трудно говорить.
41. Я ведь так грущу только оттого, что все эти безумные мучения с едой напрасны.
42. Здесь, сейчас, с этими силами я должен это писать Только сейчас они присылают мне материалы.{152}
43. Да ведь даже слишком ясно видно, как медицинский черт прокладывает дорогу другому.{153}
44. Плохое должно оставаться плохим, иначе будет еще хуже.
45. Вы знаете Гисхюбль? Местечко под Карлсбадом Источник Леса
46. Если бы не было темы, тогда был бы материал для беседы.
47. Сколько лет сможешь ты это выдержать? Сколько я смогу выдержать то, что ты это выдерживаешь?
Я сейчас хочу это прочесть.
Да, это может слишком меня разволновать, и все-таки я должен пережить это снова.
48. Почему мы никогда не пили пиво в саду.
Долгая дорога.
Вино – Меран. Пиво Мошка.{154}
49. Я рад, когда какое-то время тихо.
[Рисунок (Италия и Сицилия)].
50. Озеро же не имеет стоков.
51. Молоко очень хорошо, но ужасно, что опять будет очень поздно, хотя моей вины тут нет. Это такой всеобщий жалобный вопль.
52. Плохо, что я даже один-единственный стакан воды выпить не могу, но немного насыщаешься и самим желанием.
53. И эти удивительные воспоминания, к примеру, о Гисхюбле, одном удивительно красивом маленьком лесном селении под Карлсбадом.
54. Если верно – а это, по-видимому, верно, – что мое теперешнее питание недостаточно, чтобы вызвать улучшение изнутри, тогда вообще никакой надежды, только на чудо.
55. Я и теперешнее питание недолго смогу выдержать при таких болях и таком кашле.
56. Отец рад, но и сердится за срочные письма.
57. Посмотрите на сирень, она свежее утра.
58. Девочке нужно сказать про стекло, она иногда приходит босиком.{155}
59. Ergo bibamus[5]5
Итак, будем пить (лат.).
[Закрыть]. Так выпьем же.{156}
60. Это мне не нравится, слишком много работы, требует слишком глубоких познаний. Совсем другое дело – ухаживать за комнатными цветами.
61. Я теперь так отравлен, что чистый фрукт моему телу уже вряд ли понятен.
62. Это можно есть ложкой, так тоже хорошо, только не чисто, но поскольку я буду есть совсем немного, то самое лучшее – все перемешать и немного отлить мне в стакан.
Без воды я не могу это проглотить. Йогурта мне бы вполне хватило, да и любому хватило бы при такой лихорадке. Это меняется с погодой, когда жарко, это еще немного лучше, гуще, кроме того, когда жарко, и это лучше, не такое хрупкое и плотное.{157}
63. Чтобы муравьи не доели.
64. Мы теперь отошли на порядочное расстояние назад от того дня, когда в саду той гостиницы мы
65. Это было словно какое-то соглашение в полусне. Мне было обещано, что мне удастся переспать этот шум, но за это я должен был пообещать что-то другое, я пообещал, но забыл
66. Она не может есть, значит, у нее нет болей. Она еще вернется?{158}
67. Вечно это «пока», я ведь могу применить это и к себе. Мы все время говорим об этой гортани так, словно все может развиваться только в сторону улучшения, но это же неправда.
Естественно, влияет и настроение, к примеру, волнующая тема разговора.
68. Как мы могли так долго обходиться без Р.?
69. Мне сейчас снилось, что Р. стоит у двери, а я должен подать ему знак, что я с чем-то справился, но в то же время я знаю, что ты [Дора] на террасе, и не хочу этим знаком тебя потревожить. Трудный случай.
70. Даже если я в самом деле немного отойду от всего этого, то от болеутоляющих наверняка – нет.
71. Кто звонил по телефону? это не Макс был?
72. Бесконечно много мокроты, легко и все-таки утром – боли; сквозь эту пелену мелькнула мысль, что за такое количество и за такую легкость каким-то образом дают Нобелевскую премию
73. За это водяных нимф и любят
74. Мы купим какую-нибудь маленькую книжечку про эти вещи, это нужно знать точно
75. Но теперь пока достаточно цветов.
Покажи мне эту Аглаю, слишком яркий, чтобы ставить вместе с другими.
Боярышник совсем спрятался, слишком в темноте.
Больше воды. Плоды.{159}
76. Ты хвалишь так произвольно, когда я хорошо ем; сегодня я много съел, и ты бранишься, а другой раз так же незаслуженно хвалишь.
77. Где эта вечная весна?
78. Разве в газете не написано: зеленоватые прозрачные вазы?{160}
79. Вчера вечером еще одна пчела выпила белой сирени. Очень косо срезать, тогда они могут касаться дна.
80. В сотах я его ем с удовольствием, но они бывают, наверное, только осенью, и кроме того, светлые красивые соты очень редки.
81. А ракитника нельзя достать?
82. Он сегодня воды еще не пил. И жить, как мы здесь живем, в «Венском лесу» было бы невозможно.{161}
83. Нельзя ли мне сегодня попробовать, может быть, мороженого
84. Преданный друг – добрый мудрый по-отечески заботливый ангел-хранитель.
85. Как легко это проходило тогда в постели, когда вы приходили, и притом у меня было даже не пиво, а, разумеется, компот, плоды, фруктовый сок, вода, фруктовый сок, плоды, компот, вода, фруктовый сок, плоды, компот, вода, лимонады, сидр, плоды, вода.{162}
86. Как это удивительно, правда? сирень, умирая, пьет, все еще всасывает.
87. Такого не бывает, чтобы умирающий пил.
88. Даже если дело идет к заживлению – простите эти мои вечные отвратительные расспросы, но ведь вы мой врач, правда? – это продлится годы и так же долго придется ждать безболезненной еды?
89. Риторический вопрос
90. При такой питейной способности я пока не смогу пойти с отцом в пивную в саду городской школы плавания.
91. В прежние годы Венеция Рива Дезенцано и тот же Нордерней Гельголанд дядя Зигфрид.{163}
92. Я однажды должен был ехать с ней (с ее знакомым) на Балтийское море, но постеснялся из-за своей худобы и, в общем, нерешительности.
Насколько это того стоило, понимать меня. Такая она была во всем.
Она была не красивая, но стройная, с благородной фигурой, которую она, как рассказывают (сестра Макса, ее подруга) сохранила.{164}
93. Положи мне на минутку руку на лоб, чтобы мне набраться мужества.
94. Эта газета приходит в 3 экземплярах 2 раза в неделю.
95. Каждый член устал, как человек.
96. Почему я в больнице даже не попробовал с пивом лимонад это все было так бесконечно.
97. Итак, помощь снова уходит, не оказав помощи.{165}
98. У рассказа теперь новое название: «Певица Жозефина, или Мышиный народ». Такие названия с «или» не очень красивы, но, может быть, здесь это имеет особый смысл. Оно несколько напоминает весы.
99. Когда я был маленьким и еще не умел плавать, отец, который тоже не умел плавать, иногда брал меня с собой в отделение для неумеющих. И потом мы сидели с ним, голые, у стойки, и перед каждым были пол-литра пива и колбаса. Колбасу отец обычно приносил с собой, так как в школе плавания она была слишком дорогая. Ты должна хорошо себе это представить: огромный мужчина держит за руку маленького робкого заморыша… например, как мы с ним раздеваемся в темноте в маленькой кабинке и как он потом меня оттуда вытаскивает, потому что я стесняюсь, как он пытается преподать мне свои мнимые плавательные познания и тому подобное. Но потом – пиво!
100. У тебя нет такого чувства, что перед Леонхардом, когда он диктует, стоит стаканчик пшора?{166}
101. Мой кузен был замечательный человек. Когда этот Роберт – ему было уже лет сорок – ближе к вечеру: раньше он не мог, он был адвокат и был очень занят, как делами, так и удовольствиями, – так вот когда он после пяти вечера появлялся в Софиевой школе плавания, несколькими движениями сбрасывал одежду, прыгал в воду и бултыхался там с силой красивого дикого зверя, сверкая водой и сияя глазами, и мгновенно оказывался далеко у самой запруды, – это было великолепно. А полгода спустя он был уже мертв, замученный насмерть врачами. Какая-то загадочная болезнь селезенки, с которой боролись, в основном, инъекциями молока, зная, что это ничем не поможет.
102. У Макса 27 мая день рождения.
103. Чаще предлагай сестре вина.
104. Здесь хорошо дарить, потому что здесь ведь каждый – немного знаток.
105. Это счастье – дарить то, что другому наверняка и в тот же миг доставит искреннюю радость.
106. Надо бы еще позаботиться о том, чтобы самые нижние цветы там, где они прижимаются к вазе, не страдали. Как бы это сделать? Может быть, действительно лучше всего – чашки.
Речь о еврейском языке{167}
Перед тем как прозвучат первые стихи восточно-еврейских поэтов, я хотел бы уверить вас, глубокоуважаемые дамы и господа, в том, что вы понимаете идиш намного лучше, чем вы думаете. Я, собственно, не забочусь о тех впечатлениях, которые получит каждый из вас на сегодняшнем вечере, но я хочу, чтобы с первого же мгновения они – если они того заслуживают – воспринимались свободно. Однако этого не может произойти, пока некоторые из вас испытывают перед идиш такой страх, что он почти читается на лицах. О тех, кто относится к идиш с пренебрежением, я вообще не говорю. Но страх перед идиш – если угодно, страх, смешанный с неким известным отвращением – в конце концов вещь, в принципе, понятная.
Если мы окинем предусмотрительно-беглым взглядом нашу западноевропейскую жизнь, мы найдем ее весьма упорядоченной, все спокойно идет своим чередом. Мы живем в каком-то прямо-таки веселом согласии, понимаем друг друга, когда нам это необходимо, обходимся друг без друга, когда нас это устраивает, но понимаем друг друга даже и тогда; кто, существуя при таком порядке вещей, смог бы понять этот путаный идиш – да и кто вообще захотел бы его понимать?
Идиш – это самый молодой европейский язык, ему всего четыреста лет – даже, собственно, еще намного меньше. Он еще не выработал такие ясные языковые формы, какие используем мы. Его выражения коротки и остры.
У него нет никакой грамматики. Любители пытаются составить грамматику, но идиш постоянно живет в речи и не может устояться. Народ не оставляет его грамматикам.
Он состоит из одних иностранных слов. Но они в нем не покоятся, а сохраняют ту торопливость и живость, с которой были усвоены. Переселения народов пронизывают идиш от одного его края до другого. Все это немецкое, древнееврейское, французское, английское, славянское, нидерландское, румынское и даже латинское идиш воспринял с любопытством и легкомыслием; немалая сила нужна уже для того, чтобы удержать эти языки вместе в таком состоянии. Поэтому ни один разумный человек и не помышляет о том, чтобы превратить идиш в какой-то мировой язык, как ни близок он, вообще говоря, к таковому. Заимствования из него популярны только в воровском жаргоне, потому что арго меньше нуждается в языковых связях, чем в отдельных словах. А также потому, что идиш все-таки долго был презираемым языком.
Но и в таком бытовании языка господствуют осколки известных языковых законов. К примеру, начало формирования идиш относится ко времени перехода средневерхненемецкого в нововерхненемецкий. Тогда происходил выбор форм, средневерхненемецкий выбрал одну, идиш – другую. Иными словами, идиш развивал формы средневерхненемецкого языка последовательнее, чем даже нововерхненемецкий, так, например, выражение на идиш mir seien (нововерхненемецкое wir sind[6]6
Мы есть.
[Закрыть]) естественнее развилось из средневерхненемецкого sin, чем это современное wir sind. То есть идиш продолжал придерживаться форм средневерхненемецкого несмотря на развитие нововерхненемецкого. Все, что попадало в гетто, не скоро выходило оттуда. Так сохраняются формы Kerzlach, Bkmlach, Liedlach[7]7
В современном немецком: Kerze (свеча), Blüme (цветок), Liede (беседка).
[Закрыть]. И затем в это языковое образование, смешивающее закон и произвол, вливаются еще и диалекты. Да и весь идиш состоит только из диалекта, даже письменный, несмотря на то, что о написании, в основном, имеется единое мнение.
При всем том я думаю, что в большинстве своем вы, глубокоуважаемые дамы и господа, пока что пребываете в убеждении, что ни единого слова на идиш не поймете.
Не ожидайте от объяснений поэзии никакой помощи. Если уж вы даже идиш понять не в состоянии, никакое конкретное объяснение вам не поможет. В лучшем случае вы поймете его и заметите себе, что там будет что-то сложное. К примеру, я мог бы вам сказать: господин Леви прочтет сейчас – как это в самом деле и будет – три стихотворения. Вначале «Grine» Розенфельда. «Grine» это «Grünen», «зеленые», «новобранцы», новоприбывшие в Америку переселенцы. В этом стихотворении такие еврейские эмигранты со своими грязными дорожными узлами маленькой группкой идут по улице Нью-Йорка. Естественно, собираются зеваки, с удивлением их рассматривают, следуют за ними и смеются. Взволнованный этой уличной сценой до глубины души, поэт поднимается над ней и обращается ко всем евреям и ко всему человечеству. И кажется, что когда говорит поэт, эта группа эмигрантов застывает, хотя они далеко от него и не могут его услышать.
Второе стихотворение принадлежит Фругу и называется «Песок и звезды». Это горькая интерпретация одного библейского предсказания. В нем говорится, что мы станем как песок у моря и как звезды на небе. Ну, как песок нас уже попирают – когда же теперь сбудется и про звезды?
Третье стихотворение – Фришмана, называется «Ночь тиха». Влюбленная пара встречает ночью благочестивого ученого, идущего в молельный дом. Они пугаются: теперь на них могут донести, потом успокаивают друг друга.
Как вы видите, такие объяснения ничего не дают. Привязанные к этим объяснениям, вы затем в читаемом будете искать то, что уже знаете, и того, что там есть на самом деле, не заметите. Но, к счастью, всякий, знающий немецкий язык, способен понять и идиш. Так как если смотреть с некоторого – правда, большого – удаления, то внешняя понятность идиш образована немецким языком; в этом преимущество идиш перед всеми языками земли. Однако – по справедливости – и у них у всех есть преимущество перед ним. И именно то, что идиш нельзя перевести на немецкий. Связи между идиш и немецким слишком тонки и значимы, они мгновенно разрываются, когда идиш возвращают к немецкому, то есть возвращают уже не идиш, а нечто бессущностное. Переводом, к примеру, на французский идиш может быть сообщен французам, переводом на немецкий он уничтожается. Так, «toit» это не «tot» и «Blьt» – никоим образом не «Blut»[8]8
toit (идиш) и tot (нем.) – «мертвый»; Blьt (идиш) и Blut (нем.) – «кровь».
[Закрыть].
Но не только из этой дали немецкого языка можете вы, уважаемые дамы и господа, понять идиш; вы можете подойти к нему на шаг ближе. Уже сравнительно недавно появился хорошо известный разговорный язык немецких евреев – в качестве некоторого более или менее отдаленного, но все еще сохраняющего множественность оттенков (в зависимости от места проживания носителей: в городе или деревне, на востоке или на западе) приближения к идиш. Поэтому историческое развитие языка идиш можно было бы проследить в современной плоскости почти так же хорошо, как и в глубине истории.
И уже совсем близко вы подойдете к идиш, если вспомните о том, что, помимо знаний, в вас живут способности и сочетания способностей, позволяющие вам понимать идиш чувством. Лишь так может объясняющий помочь вам – успокоив вас, чтобы вы не чувствовали себя исключенными и осознали, что уже не можете жаловаться на непонимание языка. Это – самое важное, ибо с каждой жалобой понимание ускользает. В то же время, сохранив спокойствие, вы вдруг окажетесь внутри этого языка. Но раз уловив идиш – а он соединяет всё: и слово, и хасидскую мелодику, и само существо этого восточно-еврейского актера, – вы уже не сможете вновь обрести ваше прежнее спокойствие. Вы тогда так сильно почувствуете истинное единство этого языка, что испугаетесь, но уже не идиш, а себя. И вы не сможете в одиночку выносить этот страх, если одновременно из того же идиш к вам не придет вера в себя, равная этому страху – и еще более сильная, чем он. Впитывайте ее в себя настолько, насколько сможете! Если же потом, завтра или позднее, она вас оставит – да и как сможет она удержаться в воспоминаниях об одном-единственном вечере! – то я желаю вам позабыть и этот страх. Ибо мы не хотим, чтобы все это стало для вас наказанием.
