Текст книги "Соблазненная"

Автор книги: Филис Кристина Каст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Стиви Рей налила ведро чистой воды, взяла ковшик, а из шкафа, в котором лежали садовые перчатки и стояли пустые горшки для рассады, вытащила несколько чистых полотенец. У самого выхода она остановилась перед небольшим поддоном с мхом, напоминавшим густой зеленый ковер.

Несколько мгновений Стиви Рей стояла молча, задумчиво жуя губу, а потом решительно оторвала от мха длинную полоску и, качая головой и ворчливо спрашивая себя, откуда она может знать то, что знает, вышла из теплицы.

У двери сарая Стиви Рей остановилась и насторожилась, включив свое особое, звериное чутье, позволявшее ей видеть, слышать и издалека чувствовать любую опасность.

Ничего. Никого. В такой час и в такую погоду все люди и нелюди попрятались по своим теплым домам.

– Все, у кого есть хренова голова на плечах, – буркнула Стиви Рей себе под нос.

Она снова огляделась, переложила свою ношу в одну руку и взялась за засов. Ладно, ладно… Чем быстрее – тем лучше. Чего тянуть-то? Может, он уже умер, деликатно избавив ее от самой большой ошибки, которую она совершила в своей жизни?

Стиви Рей откинула засов и толкнула дверь. И тут же сморщила нос. После чистого землистого аромата парника эта тесная каморка обрушила на нее густую вонь из газа, бензина и сырости, смешанную с мерзким запахом крови пересмешника.

Она помнила, что оставила его в дальнем углу сарая, за садовым трактором и стеллажами со всякими инструментами типа садовых ножниц, мешков с удобрениями и запасных деталей для дождевальных установок.

Присмотревшись, Стиви Рей не сразу различила темный неподвижный силуэт в углу. Он не шевелился. Она прислушалась, но не уловила ничего, кроме грохота ледяного дождя по крыше.

Умирая от страха перед неизбежным мгновением, когда ей все-таки придется посмотреть ему в лицо, Стиви Рей заставила себя переступить порог и плотно прикрыла дверь. Потом обошла трактор, обогнула стеллаж и шагнула к раненому.

Судя по его виду, он ни разу не шелохнулся за два долгих часа, прошедших с тех пор, как она оттащила его сюда и запихнула в самый дальний угол сарая.

Пересмешник лежал, скорчившись в нелепой позе эмбриона, слегка завалившись на левый бок. Пуля вошла ему в правую верхнюю часть груди и вышла через крыло, превратившееся в месиво из сломанных костей и окровавленных перьев. Похоже, одна нога у него тоже была сломана, потому что даже в темноте Стиви Рей видела, как она чудовищно распухла и посинела.

На теле раненого не было живого места, и это неудивительно. Пересмешника подстрелили в полете, а огромные старые дубы, растущие на краю территории монастыря, хоть и спасли ему жизнь, замедлив стремительное падение на землю, но жутко искалечили.

Стиви Рей даже не представляла, насколько тяжело его положение. Судя по всему, внутри он был изранен примерно так же, как снаружи. Если не хуже.

Стиви Рей понимала, что этот птицечеловек не жилец. И выглядел он совсем мертвым.

Она долго смотрела на его грудь и так и не поняла, колышется она или нет. Наверное, он уже не дышит. Но Стиви Рей продолжала смотреть на пересмешника, не смея подойти ближе и не в силах уйти.

Может, она спятила? О чем она думала, когда приволокла его сюда?

Нахмурившись, Стиви Рей вглядывалась в раненого. Он не человек. И даже не животное. И она вовсе не играла бы в Бога, если бы дала ему умереть. Он вообще не должен был появляться на свет!

Стиви Рей поежилась. Она никак не могла сойти с места, оцепенев от ужаса содеянного. Что скажут ее друзья, если узнают, кого она здесь прячет? Что если Зои от нее отвернется? И как отразиться это на красных недолетках – на всех красных недолетках? Как будто у них мало собственных злых и темных тайн, с которыми еще предстоит что-то сделать!

Монахиня была права. Она не должна поддаваться жалости. Нужно просто отнести ведро и полотенца обратно в парник, вернуться в аббатство, разыскать Дария и сказать ему, что в сарае валяется раненый пересмешник. И пусть воитель сделает свое дело. Если пересмешник еще жив, Дарий сам о нем позаботится. Уж его-то этот калека не разжалобит!

Стиви Рей вздохнула, даже не заметив, что это был вздох облегчения. Она приняла решение. Так будет лучше…

Веки пересмешника дрогнули, и затуманенный болью красный взгляд уставился прямо в ее глаза.

– Добей меня… – голос его был слаб и полон боли, и, тем не менее, это был настоящий человеческий голос.

И это решило дело.

Именно в этот миг Стиви Рей окончательно поняла, почему она не позвала Далласа и ребят, когда наткнулась на раненого. Она не сделала этого, потому что пересмешник заговорил и попросил убить его. Это был голос самого обычного человека – раненого, одинокого и до смерти напуганного.

Стиви Рей не смогла убить его тогда, а значит, не могла повернуться к нему спиной сейчас.

Да-да, все дело было в его голосе. Внешне пересмешник был настоящим чудовищем, но его голос был голосом человека, который испытывал такую боль и такое отчаяние, что приготовился к самому худшему.

Нет, даже не так. Он не приготовился к самому худшему, он ждал и хотел этого. Его положение было столь ужасным, что смерть казалась ему избавлением.

Да, конечно, он страдал по своей собственной вине, и, тем не менее, именно эти страдания делали его человечным в глазах Стиви Рей.

Она сама прошла через это. Она знала, что такое полная беспомощность.

ГЛАВА 8

Стиви Рей

И все-таки она подавила в себе безотчетное желание броситься к пересмешнику. Человеческий у него голос или нечеловеческий, и какова его истинная природа – сейчас все это было неважно. А важно было то, что пересмешник был огромным и сильным существом, кровь которого пахла неправильно и опасно. А Стиви Рей была здесь совсем одна.

– Слушай, ты… Я понимаю, что ты ранен и не можешь как следует соображать, но все-таки попробуй. Если бы я хотела тебя убить, то не приволокла бы тебя сюда, верно?

Стиви Рей старалась говорить как можно более спокойно и, подавив отчаянное желание выскочить за дверь, крепче уперлась ногами в землю и смело встретила холодный взгляд красных глаз пересмешника.

– Почему же ты не убила меня? – эти слова были произнесены едва слышным страдальческим шепотом, но кругом было так тихо, что Стиви Рей без труда их различила.

Она могла бы притвориться, что не расслышала или не поняла его, но Стиви Рей так устала от лжи и притворства, что, смело выдержав взгляд пересмешника, честно ответила:

– Видишь ли, тут дело скорее во мне, а не в тебе, но это долгая и сложная история. Сдается мне, я пока и сама точно не знаю, почему тебя не убила. Возможно потому, что вечно все делаю по-своему и не слишком люблю убивать.

Птицечеловек смотрел на нее так долго, что ей захотелось спрятаться от этого странного красного взгляда. Наконец он произнес:

– А следовало бы.

Брови Стиви Рей изумленно взлетели вверх.

– Что следовало бы? Убить тебя или поступить по-своему? Мог бы и пояснить. Кстати, на будущее – тебе следует вести себя поскромнее. Ты не в том состоянии, чтобы указывать, что мне следует делать, а чего не следует.

Видимо, пересмешник держался из последних сил, и глаза его уже начали устало закрываться, но последние слова Стиви Рей заставили раненного встрепенуться. Она увидела, как черты пересмешника исказила тень какого-то чувства, но лицо раненого было настолько чужим и ни на что не похожим, что Стиви Рей не поняла, какого именно.

Пересмешник приоткрыл клюв, словно хотел что-то сказать. И почти мгновенно все его тело сотрясла судорога, глаза закатились, а из горла вырвался стон. Этот сиплый звук был полон такой боли, что прозвучал совершенно по-человечески.

Стиви Рей, не раздумывая, шагнула вперед. Пересмешник вновь открыл глаза и устремил свой красный взгляд прямо на нее.

Стиви Рей замерла на месте и, медленно и отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла:

– А теперь к делу. Я принесла воду и чистые тряпки для перевязки, но не подойду к тебе, пока ты не дашь мне слово. Пообещай, что не сделаешь ничего такого, что может мне не понравиться.

На этот раз понять выражение лица пересмешника оказалось гораздо проще. Он был изумлен.

– Я не могу шевельнуться, – с усилием выговорил птицечеловек, останавливаясь после каждого слова.

– Звучит обнадеживающе. Значит, обещаешь не кусать меня и не делать никаких других пакостей?

– Обещщщщщщаю…

Стиви Рей вовсе не понравилось, что голос пересмешника вдруг стал гортанным, а обещание закончилось неприятным шипением, но разве у нее был выбор? Она расправила плечи и кивнула, словно не заметив странного змееподобного звука.

– Хорошо. Ладно. Давай посмотрим, чем я могу тебе помочь.

И, не давая себе времени призвать на помощь здравый смысл, решительно шагнула к пересмешнику.

Бросив полотенца и мох на пол, Стиви Рей осторожно поставила рядом ведерко с водой.

Черт возьми, ну и здоровенный же он! Как она могла забыть об этом? Наверное, у нее в мозгах произошло какое-то короткое замыкание, потому что «забыть» такие размеры было практически невозможно.

Перенести его сюда, да еще быстро, пока ребята не застукали ее за этим занятием, было делом нелегким, хотя пересмешник для своих размеров оказался до странности легким.

– Воды… – прохрипел раненый.

– Да, конечно! – Стиви Рей вскочила и неловко задела ручку ковшика. Тот с грохотом упал на пол, и она бросилась его поднимать, но так разнервничалась, что уронила снова. Потом подобрала, вытерла полотенцем, зачерпнула воды и подошла к пересмешнику. Тот слабо шевельнулся, пытаясь приподнять руку, но, громко застонав, бессильно ее уронил – рука была столь же беспомощна, как и его сломанное крыло. Не тратя время на раздумья, Стиви Рей наклонилась, легонько приподняла пересмешника за плечи, запрокинула ему голову и поднесла ковшик к клюву. Раненый с жадностью припал к воде.

Когда он напился, Стиви Рей уложила его обратно, подложив под голову пересмешника свернутое полотенце.

– К сожалению, у меня нет ничего, кроме воды, чтобы промыть твои раны, но я постараюсь сделать все как можно лучше. И еще я принесла тебе мох. Если обернуть им раны, они заживут быстрее.

Стиви Рей не стала говорить, что она понятия не имеет о том, откуда ей это известно. Это было просто очередное озарение, некая информация, которая время от времени поступала ей в голову – просто так, ниоткуда.

Такое с ней уже случалось. И не единожды. Только что она беспомощно хлопала глазами, не представляя, за что схватиться, а потом – раз! – и точно знала, что нужно делать. Скажем, сейчас нужно было тампонировать открытые раны.

Конечно, Стиви Рей очень хотелось верить, что это Никс приходит ей на помощь в трудные моменты, но, честно говоря, она не была так уж в этом уверена.

– Не стоит забивать себе этим голову, – пробормотала она вслух, разрывая полотенце на длинные полоски. – Просто продолжай выбирать добро, а не зло, это самое главное…

Пересмешник снова открыл глаза и вопросительно уставился на Стиви Рей.

– Ой, не обращай внимания, – смутилась Красная Вампирша. – Это я сама с собой болтаю. Иногда даже на людях, просто ужас! Что-то вроде персональной психотерапии, – она помолчала и посмотрела в глаза пересмешнику. – Будет больно. Я, конечно, постараюсь как можно осторожнее и все такое, но ты жутко покалечен.

– Давай, – просипел пересмешник страдальческим шепотом – слишком человеческим для такого чудовищного существа.

– Ну ладно, я предупредила.

Стиви Рей постаралась делать все как можно быстрее и осторожнее.

Дыра в груди птицечеловека выглядела кошмарно. Стиви Рей несколько раз промыла ее водой и, как смогла, очистила от набившейся внутрь грязи и обломков веток. Перья сбивали ее с толку. Они скрывали кожу и грудь раненого, и это было так странно! Под перьями у него оказался черный пух, мягкий и нежный, как сахарная вата, купленная на ярмарке.

Стиви Рей заглянула ему в лицо. Пересмешник лежал, откинув голову на полотенце. Глаза его были крепко закрыты, и он частыми короткими вдохами втягивал в себя воздух.

– Прости, я знаю, как это больно, – пробормотала Стиви Рей, но пересмешник в ответ лишь фыркнул, отчего вдруг еще больше показался ей похожим на обычного парня.

Нет, серьезно – всем известно, что у парней фырканье является главным (спасибо, что не единственным) средством общения.

– Так, кажется, теперь можно заняться мхом, – объявила Стиви Рей вслух.

Честно говоря, она говорила все это, чтобы успокоить не столько пересмешника, сколько себя саму. Оторвав кусок мха, Стиви Рей аккуратно наложила его на рану.

– Теперь, когда кровотечение прекратилось, все выглядит совсем не так страшно, – продолжала бормотать она, хотя пересмешник ни разу не сделал попытки поддержать разговор. – Ну вот, а теперь мы тебя немного подвинем!

Стиви Рей перевернула раненого на живот, чтобы добраться до выходного отверстия пули. Пересмешник беспомощно ткнулся лицом в полотенце и сдавленно застонал. Тогда Стиви Рей залопотала еще быстрее, стараясь заглушить его мучительный хрип:

– Это отверстие побольше, зато не такое грязное, так что и промывать придется меньше!

На этот раз ей потребовался гораздо больший кусок мха, но она быстро справилась с делом.

Затем настала очередь крыльев. Левое крыло пересмешника было крепко прижато к спине и выглядело практически неповрежденным. Зато правое – «Ой, божечки!» – это было настоящее кровавое месиво.

– Так, придется признать, что это уже за пределами моей компетенции. Огнестрельная рана тоже была не лепешка с медом, но там я, по крайней мере, представляла, что делать… Более или менее, разумеется. Но твое крыло – это просто что-то с чем-то. Ума не приложу, как тут поступить…

– Привяжи его ко мне. Крепко, – хмуро процедил пересмешник. Он по-прежнему не открывал глаз и не смотрел на нее.

– Уверен? Может, лучше оставить, как есть?

– Если перевязать, будет меньше болеть, – с ненавистью выплюнул раненый.

– Правда? Тогда ладно, – Стиви Рей быстро разорвала на полосы еще одно полотенце. – Ну вот. Я попробую привязать его тебе к спине, чтобы оно было в том же положении, что и здоровое. Нет возражений?

Птицечеловек мотнул головой.

Затаив дыхание, Стиви Рей взялась за крыло. Пересмешник дернулся и со свистом втянул в себя воздух.

Стиви Рей испуганно отдернула руки и отшатнулась.

– О, черт! Прости, пожалуйста.

Раненый приоткрыл глаза и посмотрел на нее. Потом раздельно, с трудом произнес:

– Просто. Сделай. Это.

Стиснув зубы, Стиви Рей наклонилась и, стараясь не обращать внимания на сдавленные стоны пересмешника, придала его переломанному крылу положение, отдаленно напоминающее нормальное. Переведя дух, она сказала:

– А теперь держись, потому что я начинаю перевязку.

Она почувствовала, как пересмешник напрягся, а потом тяжело приподнялся и оперся на левую руку, заняв полусидячее-полулежачее положение. Теперь торс его был немного приподнят над полом, так что Стиви Рей без труда смогла крепко обмотать крыло самодельными бинтами и зафиксировать.

– Все!

Птицечеловек тяжело рухнул на пол. Его сотрясала дрожь.

– Теперь перевяжу твою ногу. Она тоже сломана.

Пересмешник кивнул.

Разорвав еще одно полотенце, Стиви Рей хорошенько намотала его на удивление человеческую ногу.

Когда-то давно, в другой жизни, когда Стиви Рей еще училась в средней школе городка Генриетта, родине бойцовых курочек, она видела, как тренер их волейбольной команды вот так же крепко-накрепко перевязал травмированную голень одной девочки. Разве могла она тогда знать, как ей пригодится в будущем это воспоминание?

С чего это вдруг Стиви Рей вспомнила про бойцовских курочек? Честно сказать, символ родного города всегда казался ей верхом идиотизма, но теперь ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержать истерическое хихиканье.

Несколько глубоких вдохов помогли справиться с нервами, и Стиви Рей даже смогла спросить:

– Где-нибудь еще болит?

Пересмешник коротко дернул головой.

– Ладно, тогда я больше не буду тебя мучить. Надеюсь, самые тяжелые раны мы с тобой обработали.

Пересмешник снова кивнул, и тогда Стиви Рей уселась на пол рядом с ним и вытерла трясущиеся руки о чистое полотенце.

Некоторое время она сидела так, молча поглядывая на раненого и думая о том, что же ей теперь делать.

– Знаешь, что? – вслух сказала она. – Надеюсь, до конца моей поганой жизни мне больше никогда-никогда не придется перевязывать сломанные крылья!

Пересмешник открыл глаза, но не произнес ни слова.

– Нет, это просто ужасно. Наверное, сломать крыло в тысячу раз больнее, чем руку или даже ногу, правда?

Откровенно говоря, Стиви Рей вовсе не ожидала ответа и лепетала весь это вздор только потому, что была напугана и страшно нервничала. Вот почему она вздрогнула от неожиданности, когда услышала:

– Правда.

– Ну да, так я и думала, – Стиви Рей кивнула, словно они вели совершенно обычный разговор. Голос у пересмешника был по-прежнему слаб, однако говорить ему явно стало легче, и она подозревала, что не последнюю роль в этом улучшении сыграло перевязанное крыло.

– Еще воды, – сказал он.

– Да, конечно. – Радуясь, что руки ее больше не дрожат, Стиви Рей вскочила и взяла ковшик.

На этот раз птицечеловек сам смог поднять голову, а ей оставалось только осторожно лить ему воду в рот… то есть в клюв.

Напоив пересмешника, Стиви Рей решила собрать окровавленные обрывки полотенец, чтобы вынести их из сарая и выкинуть куда-нибудь. Конечно, красные недолетки не обладают таким острым обонянием, как она, но все-таки они чуют намного лучше обычных. Не хотелось бы, чтобы обостренное чутье привело их сюда.

Осмотрев сарай, Стиви Рей отыскала огромные мешки для садового мусора и затолкала в них окровавленные тряпки. У нее осталось еще три неиспользованных полотенца, и, недолго думая, она укрыла ими пересмешника.

– Ты Красная?

Звук хриплого голоса заставил Стиви Рей вздрогнуть.

Все время, пока она прибиралась, пересмешник лежал с закрытыми глазами, и она решила, что он уснул или впал в забытье. Но теперь красные человеческие глаза снова были открыты и пристально смотрели на нее.

– Просто не знаю, что и ответить. Я – красный вампир, если ты об этом. Первый красный вампир в истории.

Тут Стиви Рей вспомнила о Старке и его полностью завершенных красных татуировках, делавших дерзкого стрелка вторым красным вампиром на земле, и подумала о том, как-то он впишется в их мир… Но пересмешнику незачем было знать обо всем этом.

– Ты Красная.

– Как скажешь. Красная, так красная.

– Отец говорил, что Красная очень могущественная.

– Ну да, я могущественная, – не задумываясь, выпалила Стиви Рей. Потом посмотрела пересмешнику в глаза и спросила: – Отец? Это ты про Калону, что ли?

– Да.

– Знаешь, вообще-то он того… Улетел.

– Знаю. – Пересмешник отвернулся. – Я должен был улететь вместе с ним.

– Ты только не обижайся, но насколько я знаю твоего папочку, ты не много потерял, оставшись здесь. По-моему, твоего папашу вряд ли можно назвать славным малым. Не говоря уже о том, что его подружка Неферет вообще больная на всю голову. Та еще парочка – не дать не взять, горошины в гнилом стручке!

– Ты слишком много болтаешь, – выдавил из себя пересмешник, сморщившись от боли.

– Ага, дурная привычка, – кивнула Стиви Рей. Не станет же она признаваться пересмешнику, что всегда болтает, когда нервничает? – Тебе нужен покой, а мне нужно идти. Восход начался пять минут назад, и мне давно надо быть в аббатстве. Я смогла задержаться тут только потому, что небо все равно обложено тучами, и на улице темно, как ночью.

Она крепко перевязала мешок с мусором и пододвинула ведро с ковшиком поближе к пересмешнику – на случай, если у него хватит сил протянуть руку.

– Ну, пока. До встречи.

Стиви Рей направилась к двери, но он остановил ее.

– Что ты со мной сделаешь?

– Об этом я пока не думала, – откровенно призналась она и вздохнула, нервно щелкая ногтями. – Думаю, еще один денек ты будешь здесь в полной безопасности. Погода скверная, ливень не прекращается, так что монахини вряд ли высунут нос из своего аббатства. Недолетки тоже останутся под крышей до заката. А к тому времени я что-нибудь придумаю.

– Я не понимаю, почему ты не рассказала обо мне своим друзьям.

– Я тоже. Постарайся отдохнуть. Вечером я к тебе загляну.

Она уже взялась рукой за щеколду, когда он вдруг сказал:

– Меня зовут Рефаим.

Стиви Рей обернулась через плечо и улыбнулась.

– А меня – Стиви Рей. Приятно познакомиться, Рефаим.

* * *

Рефаим смотрел, как Красная выходит из сарая. Когда дверь за ней закрылась, он сделал сто медленных вдохов, а потом начал потихоньку шевелиться, пока ему не удалось принять сидячее положение.

Теперь, когда сознание вернулось, он должен был лично обследовать свои раны.

Так, голень определенно не сломана. Боль страшная, но он может шевелить ногой. Ребра тоже целы. Это всего лишь ушибы. Так, что там с пулевым ранением? Рана серьезная, но Красная промыла ее и обернула мхом. Если не загноится и не будет заражения, то заживет. Правая рука тоже шевелится, хотя и с большим трудом. Она словно чужая, и очень-очень слабая. Ладно, время покажет.

Наконец Рефаим сосредоточил внимание на размозженном крыле. Он закрыл глаза и принялся мысленно обследовать связки, сухожилия, мышцы и кости. Потом судорожно вздохнул и оцепенел, осознав весь масштаб вреда, причиненного пулей и последовавшим жутким падением с высоты.

Он больше никогда не сможет летать.

Правда была настолько ужасна, что разум отказывался принять ее. Лучше он будет думать о Красной и попытается вспомнить, что отец говорил о ней и ее силах. Возможно, эти воспоминания помогут ему отыскать ключ к ее необычному поведению. Почему она не убила его? Может, она собирается сделать это позже? Или хочет рассказать о нем своим друзьям?

Если так, то пускай. Его жизнь все равно кончена. Он будет только рад умереть в бою со всяким, кто попытается взять его в плен.

Но Красная, похоже, не пытается держать его в плену.

Превозмогая боль, усталость и отчаяние, Рефаим безжалостно заставлял себя думать.

Стиви Рей. Так она себя назвала. Зачем она спасла его? Для чего он мог ей понадобится, если не для того, чтобы пленить и использовать? Что еще она может с ним сделать?

Пытать.

Ну конечно, как же он сразу не догадался! Тогда понятно, для чего он нужен ей живым. Она хочет заставить его рассказать все, что он знает об отце. Рефаим поступил бы точно так же, если бы ему повезло поменяться с ней местами.

Но их ждет неприятный сюрприз. Они узнают, что сына Бессмертного не так-то просто сломать!

И все-таки боль и усталость исчерпали чудовищные силы Рефаима, и он рухнул навзничь.

Пересмешник еще пытался повернуться так, чтобы хоть немного облегчить страдания, дикими волнами обрушивавшиеся на его изуродованное тело, но это было невозможно. Физическую боль могло излечить только время. Но ничего не в силах исцелить его душу, искалеченную сознанием того, что он больше никогда не сможет летать – и никогда не будет нормальным.

«Лучше бы она убила меня! – думал Рефаим. – Может, если она придет одна, я смогу склонить ее к этому? А если не одна, если вместе с друзьями она попытается вырвать у меня тайны отца, то, клянусь небом, кричать от боли буду не только я сам! Отец… Где ты? Зачем ты меня оставил?»

И это была последняя мысль, мелькнувшая в сознании Рефаима, прежде чем он вновь провалился в беспамятство.