Текст книги "Долина в огне"

Автор книги: Филипп Боносский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Брось дурачиться, Винс, – сказал Бенни с натянутой улыбкой.

– Я серьезно говорю!

Бенедикт посмотрел на Винса, к оторый, насупившись, курил сигарету. Он устал спорить с братом. «Не все ли мне равно!» – подумал он, но тут же произнес вслух:

– Ты глупец, Винс, настоящий глупец! Думаешь, что нашел на все ответ, потому что не боишься курить, играть в азартные игры, бездельничать! Но бог есть, и есть наказание за грехи. И загробная жизнь. Ведь если бы этого не было, тогда всем миром управляли бы разные воры, грабители, убийцы, злодеи... Ведь тогда им некого было бы бояться!

Винс насмешливо поглядел на него.

– А почему ты думаешь, что это не они хозяйничают повсюду на белом свете?

– Нет, не они, – убежденно заявил Бенедикт. Он вспомнил шерифа Андерсона и закричал с яростью: – Не они!

Винс потер щеку.

– Ах, не знаю, – сказал он с внезапной искренностью. – Я ничего не знаю! Ни о чем не имею понятия! Впрочем, так же, как и ты, – он повернулся к Бенедикту, потом ласково погладил игральные кости, подбросил их и сказал: – Вот на что я полагаюсь. Тут уж я знаю: они всегда будут ложиться семеркой, в-с-е-г-д -a! И пока на земле не перевелись молокососы, которым невдомек, что бывают игральные кости, налитые свинцом, я буду охотиться на таких олухов, а они – на меня. И пойдет игра! Потеха! Я, что ж – я всегда буду твердо знать, что моя семерочка меня не подведет, а они, эти молокососы, ничего знать не будут. Разве только, что их денежки, с таким трудом заработанные, уплывают у них из карманов. А я приберу их денежки к рукам и куплю себе все, что только можно купить за деньги.

– А потом кто-нибудь из них поймет, что ты мошенничаешь, и укокошит тебя.

Винс с философским спокойствием пожал плечами.

– Ну и что же? – сказал он. – Надеюсь только, что это произойдет неожиданно и быстро.

– Но ты же помрешь!

И Винс опять пожал плечами.

– Ты сможешь помолиться за упокой моей души, – ответил он.

Однако он уставился в одну точку и с минуту сидел неподвижно, погруженный в горькие размышления, но потом рассмеялся, передернул плечами, повернулся к Бенедикту, и дразнящий хитрый огонек снова вспыхнул у него в глазах.

– Ты бы посмотрел, какая девка мне повстречалась сегодня, – начал он с восторгом, закатив глаза, но одновременно наблюдая за Бенедиктом. Винс обрисовал в воздухе ее формы: – Вот такая! Ну и молочное хозяйство, скажу тебе! – Он сделал вид, что хочет убедить Бенедикта, словно тот ему не верил. – Клянусь богом, Бенни, – воскликнул он, воздевая глаза к потолку, – я целую милю протащился за ней, только для того, чтобы посмотреть, как она трясет своими прелестями!

– Замолчи, Винс, – попросил Бенедикт хриплым голосом.

Но Винс не унимался.

– Исусе! – кричал он, – мальчик мой, я еле поспевал за нею, я был очень заинтересован, понимаешь, заинтересован! Потом она обернулась и сделала мне знак. Я бы, конечно, отправился за ней и в ад, но меня с моими верными костяшками ожидало одно важное дельце на берегу речки.

Он вытащил из кармана небольшую пачку денег и начал хвастливо считать их.

– Да, – сказал он, – молокососы рождаются каждую секунду. – Он зевнул. – У меня руки устали деньги загребать. – Он взял доллар, неодобрительно посмотрел на него и швырнул на пол. – Как он попал сюда? – спросил он. – Это деньги от девок, по запаху слышно. – Он посмотрел на Бенедикта взглядом опытного человека. – Выброси этот доллар, Бенедикт, когда у тебя будет время.

Бенедикт усмехнулся.

– Пускаешь пыль в глаза!

– А-а, теленочек, ваше преподобие, – сказал Винс. Он вытянул худые, жилистые ноги и нагнулся, чтобы расшнуровать башмаки. – Я вовсе не беспокоюсь о том, что мне не удастся попасть в рай, – продолжал он, – ведь стоит мне только сказать, что я брат Бенни, и райские врата распахнутся настежь!

В голосе его прозвучала странная нежность, и Бенедикт нахмурился.

– А папа уже работает? – неожиданно спросил Винс, развязывая шнурок.

– Нет, – ответил Бенедикт. Затем он медленно добавил: – Ты знаешь насчет дома?

– Ага, мне мама сказала.

– Ну и как?

– Что ну и как? Чего ты от меня хочешь? – спросил Винс вызывающим тоном.

– Почему бы тебе не подыскать работу, чтобы помочь отцу выкарабкаться?

– А пошел ты!.. – сказал Винс.

– Ты никому не приносишь пользы, – закричал Бенедикт. – Тебе на все наплевать, даже на родную семью! Нас вышвыривают из дома, а тебе и дела нет! Почему ты не идешь работать на завод?

– Черт возьми, я слишком молод, понимаешь, олух! – горячо возразил Винс. – Они не желают меня нанимать. Приходится ждать, пока стукнет восемнадцать.

– Так скажи, что тебе уже восемнадцать!

– Это все, что ты можешь мне посоветовать насчет того, как получить работу? – спросил с презрением Винс. – Пожалуйста, не беспокойся, – прибавил он с горечью. – Если старикан не хочет, чтобы я оставался в его доме, я уйду. Пойду бродяжничать! Сколько парней ушло – и я уйду! Мне до смерти надоело сидеть в этой глухой дыре, где тебя каждая собака знает как облупленного, где, чтобы иметь право ходить по улицам, нужно начальнику полиции задницу лизать! До того обнаглел, что требует, чтобы мы с ним делились доходами от игры! Неужели на Литвацкой Яме свет клином сошелся? Поеду в Нью-Йорк или в Чикаго, переменю фамилию. Вот посмотришь – года через два вернусь с таким мешком денег, что лошадь не свезет!

– Никто не говорит, чтобы ты уходил из дома.

– Ах нет? Тогда что же ты предлагаешь, черт побери?

– Я прост о хочу, чтобы ты помог семье.

– А что я могу сделать? Конечно, если я захочу, я сейчас же могу получить работу в Клэрвилле. Восемь монет в день.

– Что? – вскричал Бенедикт.

– Наверняка, если бы я был подлецом! Там бастуют шахтеры; тут один парень приходил, когда мы играли на холме, и сказал, что мы могли бы заработать по восемь монет в день. Хотел бы ты, чтобы я пошел на это?

– Папа убил бы тебя.

– Значит, все в порядке. – Он с горечью смотрел на свои худые, загорелые руки. – Я буду продолжать давать маме денежки, которые мне перепадают. Она не должна знать, откуда я их беру. Да, да! Это деньги! Пожалуйста, можешь сколько угодно плевать на них, но это – деньги, понимаешь! А ты хочешь непременно быть святым и ходить в рваных штанах с голой задницей? Даже священники не побрезговали бы этими деньгами.

Бенедикт начал раздеваться. Воцарилось напряженное молчание. Ему хотелось сказать этому упрямому лицу, этим сжатым губам, этим желтым глазам, полным горечи, что-нибудь такое, что рассеяло бы давящую тяжесть. Даже если слова его вызовут лишь новые насмешки...

– Я пойду с тобой вместе на исповедь в субботу, – пообещал он. – После исповеди тебе станет легче.

Винс посмотрел на него злыми глазами.

– Да неужели? А что, если я не пойду? Ведь мне за это платить не станут!

– Но ты ведь пойдешь, правда?

– Если захочется.

– Послушай, Винс, не отрекайся от веры, – страстно сказал Бенедикт. – Может быть, наступит день, когда ты будешь в ней нуждаться и она тебе поможет.

– Ложись-ка ты спать.

Винс затушил сигарету о железную ножку кровати и вытянулся. В комнату тихо проскользнул Джой. Винс, как только заметил его, выпрыгнул из постели и схватил Джоя за плечо.

– Ах ты негодник! – завопил он. – Если я еще хоть раз увижу, как ты куришь окурки, я так тебя исполосую, что ты неделю не сядешь.

Джой затрясся от испуга. Винс обернулся к Бенедикту и негодующе вскричал:

– Прошлый раз поймал его с поличным – этот сопляк уже курит! Марш в постель, немедленно! – заорал он и, отпустив Джоя, шлепнул его хорошенько по тощим ягодицам. – И читай сейчас же свои молитвы, черт бы их побрал! Заставь его, Бенни, прочитать все, слышишь? Ты у меня смотри, не пропусти ни одной, – орал он, угрожающе наступая на Джоя, который поспешно стал на колени, – а не то я из тебя дурь выколочу!

– Читай молитвы, – приказал Бенедикт.

– Все, какие знаю? – робко спросил Джой, уткнувшись лицом в ладони.

В субботу после ужина Бенедикт настороженно сказал Винсу:

– Пора идти в церковь. Ты мне обещал, что пойдешь сегодня, – быстро прибавил он. – Он сказал, что пойдет, – повторил он, обращаясь к матери.

Она с мольбой посмотрела на Винса.

– Ну ладно, ладно, – пробормотал он с затравленным видом.

Мать разжевала кусок мяса и сунула в рот Рудольфу.

– Пойди с ним, – попросила она Бенедикта.

– Могу и сам пойти. Я в телохранителях не нуждаюсь, – угрюмо запротестовал Винс.

Вошел отец с пучком зеленого лука. Он посмотрел на двух старших сыновей; те сразу присмирели, а отец уставился на Винса, которого не видел целую неделю.

– Бездельник! – рявкнул он наконец. Винс кинул на него исподлобья злобный взгляд. – Бездельник хорошо знает, куда пойти пообедать, – сказал отец по-английски. – Когда ему нужно пожрать, он находит дорогу домой.

Винс сжал кулаки.

– А как дело до работы коснется, не знает, где его дом.

– Не набрасывайся на меня, папа, – произнес Винс тихим, предостерегающим тоном. Глаза его сузились, лицо потемнело.

Отец взглянул на него.

– Что? – спросил он угрожающе. – Что ты сказал, мистер американский бездельник? Ты еще смеешь так со мной разговаривать! – прибавил он по-литовски. – У тебя же глаза убийцы. А ну-ка погляди на меня еще разок. – Он размахнулся и ударил Винса. – Игрок, бродяга, ничтожество! Приходит домой и лопает, когда я сам без работы, когда я сам недоедаю. А ты жрешь – ты... – И он опять поднял руку. Мать вскрикнула, увидев, что Винс замахнулся в ответ. Она схватила на руки маленького Рудольфа и прижала его личико к своему плечу, чтобы он не видел.

– Не смей поднимать руку на своего отца! – крикнула она хрипло.

Отец ударил Винса, и тот зашатался, прислонился к стене. Винс замер на мгновение, мускулы его напряглись, он сжал кулаки, потом улыбнулся матери какой-то истерзанной, кривой улыбкой, опустил руки и нагнул голову. Отец наносил ему удар за ударам и кричал:

– Ну, что же, бей, бей своего отца! Ну, ударь старика! Он кормит тебя, одевает, он вырастил тебя, американский мальчишка, наглец! – И он колотил его все сильней. А Винс, весь бледный, припал к стене, засунув руки глубоко в карманы. Он даже не уклонялся от ударов и молча ждал, когда они кончатся. Наконец, когда отец, обессилев, отступил и, тяжело дыша, сел к столу. Винс поднял голову, с горькой укоризной посмотрел на мать и вышел из дома.

Бенедикт последовал за ним.

Он шел за ним по пятам, миновал задний двор и перепрыгнул через канаву.

– Винс! – окликнул он.

Брат повернул к нему бледное лицо в кровоподтеках и горько вскричал:

– Убирайся домой! Оставь меня в покое! Чтоб мои глаза тебя не видели.

– А исповедь? – заикнулся было Бенедикт.

– Иди домой! – заорал Винс. – Смотри не заставляй меня пускать в ход кулаки! – Он отвернулся и пустился бежать. Бенедикт помчался за ним, перелез через забор, пересек двор, где лаяли собаки, и понесся по улице, стараясь не терять из виду долговязую фигуру. Его брат время от времени оборачивался на ходу и, грозя кулаком, метал на него яростные взгляды. Однако Бенедикт, охваченный каким-то неосознанным страхом, упорно продолжал бежать за Винсом, настойчиво взывая к нему:

– Ты же обещал мне пойти!

На пути встал еще один забор. Бенедикт перелез через него и угодил прямо в объятия поджидавшего его брата. Винс схватил его за горло и стал стукать головой о забор, приговаривая:

– Не гонись за мной, сукин ты сын! Убирайся домой!

Дико выпучив глаза, Бенедикт прохрипел:

– Отпусти меня, Винс!

Винс схватил Бенедикта за волосы, повалил наземь и стал тыкать его лицом в песок.

– Я не желаю, чтобы ты шел за мной, слышишь? – прошипел он. – Ненавижу тебя, твоих священников, всю эту вонючую дыру.

Бенедикт задыхался, слезы жгли ему глаза. Он ухватился за лодыжки Винса, вцепился в них обеими руками.

– Останься, Винс! – умолял он. – Не убегай!

Винс злобно лягнул его ногой.

Бенедикт поднял к нему измазанное грязью лицо.

– Прошу тебя, Винс, не убегай из дому! Я знаю, ты хочешь это сделать! Останься с нами! Я помогу тебе!

– Т ы! – Винс издевательски хмыкнул. – Будешь мне мораль читать? Иди домой! А я и без вас обойдусь, только оставьте меня в покое, дайте мне жить, как мне хочется! Не хочу вас больше видеть! Меня тошнит от вас всех! – кричал Винс. Он выдернул одну ногу из рук брата, но Бенедикт крепко вцепился в другую, и Винс несколько шагов волок его за собой.

– Отпусти ногу! – заорал Винс, глядя на него и останавливаясь. Бенедикт стиснул зубы и зажмурился, чувствуя, что другая нога Винса опускается ему на голову. Винс с силой пнул его.

– Пойдем со мной, Винс, – бормотал Бенедикт. – Пойдем на исповедь! Отец Дар поможет тебе. И отец Брамбо тоже. Пожалуйста, Винс, прошу тебя, не покидай нас. Останься с нами, Винс! Папа вовсе не хотел тебя бить; он без работы, поэтому такой раздражительный! Вот и все. Останься дома, Винс!

Он горько разрыдался, а Винс ушел. Бенедикт еще долго лежал, распростертый на земле. Наконец он сделал попытку подняться. Он привстал на четвереньки и пополз вдоль канавы, словно у него были переломаны ноги, потом поднял голову, чтобы в последний раз поглядеть на брата, но увидел лишь пегую корову, которая мирно брела по улице, волоча по земле длинную цепочку, продетую сквозь ее широкие ноздри.

Часть вторая

1

Хо, хо, Джо Магарак!

Джо Магарак был ростом в восемь, иногда в десять, а порой даже в двенадцать футов. Он прибыл в Америку в конце восьмидесятых годов прошлого столетия, а может быть, незадолго до первой мировой войны из страны, расположенной где-то в Центральной или Южной Европе – из Словакии, Богемии или Сербии. Американский вербовщик побывал в его деревне и объехал все соседние в округе. В самых пылких и восторженных выражениях он рассказывал о том, как необыкновенно хорошо живется людям в Соединенных Штатах, какие там неисчерпаемые возможности для получения работы, как легка жизнь в этой стране: там улицы вымощены золотом, а великодушные промышленники никого не любят так нежно, как новичков, и никому так щедро не платят, как им.

Джо так громко захохотал, что на расстоянии мили вокруг полегла вся пшеница, словно ее повалил ветер. Ему вдруг стало тесно в маленькой деревушке, где он родился: ему нужен был простор для применения накопившихся сил; он хотел видеть горы, большие реки, гигантские деревья. Он подписал сделку с вербовщиком, поставив такой огромный крест вместо подписи, что понадобилась целая чистая страница, и тут же расстался со всеми сбережениями своей матери и с половиной собственных денег, скопленных им за всю жизнь. Затем он отправился в путь. Он прошел за пять дней пятьсот миль и явился в Антверпен, где узнал, как и остальные завербованные, что агент надул его и скрылся с его деньгами и что билет его недействителен.

Эх ты, Джо Магарак!

Джо был на удивление добродушным человеком и, как всем известно, чрезвычайно терпеливым. Сердился он в очень редких случаях, но это был как раз такой случай. Джо не понимал ни по-английски, ни по-голландски. Он знал одно: он заплатил за свой проезд в золотую Америку и остался почти без копейки. Поэтому, когда ему захотели преградить путь на отплывающий за океан пароход, он растолкал всех и, подхватив под мышки двух или трех своих земляков, тоже переселенцев, взошел с ними на пароход.

Вот как Джо Магарак попал в Америку!

Он приехал в Питтсбург, где проживал один из его родичей, маленький, тщедушный человек, ростом всего в четыре фута девять дюймов, – короче говоря, его родной дядя. На следующее утро дядя повел его в заводскую контору по найму рабочих. Когда служащий конторы взглянул на Джо Магарака, сердце его возрадовалось за Компанию, и он немедленно, без всяких проволочек, вписал имя Джо в списки рабочих Завода.

Оказалось, что получить работу в Америке действительно нетрудно!

Первым долгом Заводская компания соорудила специальную тачку для Джо. Обыкновенные были слишком малы для него. А эта – новая – была десяти футов в длину и пяти в ширину, и Джо брался за нее, словно это была детская коляска, и катил ее через весь Завод, всегда наполненную до краев то глиной, то железной рудой, то известняком. Когда приходило время пробивать летку, старший мастер кричал: «Где Джо Магарак?» – И Джо подходил вразвалку к печи и, ткнув пальцем, пробивал летку и выпускал на свободу расплавленный металл. А когда кипящая лава была уже разлита в бункера и поезд стоял, дожидаясь отправки, старший мастер опять орал: «Где Джо Магарак?» – И Джо прибегал и, толкая поезд обеими руками, переводил его со двора к прокатному стану.

Заводская компания высоко ценила Джо Магарака – Джо Вьючного Осла, как его прозвали. Он работал как зверь и никогда не жаловался. Он являлся на Завод к каждой смене. Компания вычеркнула из платежной ведомости два десятка рабочих. Завод работал в две смены – по двенадцать часов каждая, – и порой, когда работы было много, Компания забывала напомнить Джо, чтобы он шел домой отдохнуть, и он работал без передышки круглые сутки. А так как Джо не умел ни читать, ни писать по-английски, ему платили всего за двенадцать часов работы. А что было делать Джо с этими деньгами, как не пропивать их? Когда же Джо напивался, он шумел, как разбушевавшийся ураган. Голос его гремел на всю долину, валил телефонные столбы и сшибал лошадей в канавы.

Он жил с другими новичками в меблирашках около Завода, и, чтобы Джо мог вытянуть ноги, пришлось срезать стену дома. Когда он спускался в столовую, для него освобождали весь обеденный стол, и вот что подавала ему вдова Додрачик каждое утро на завтрак: десять караваев ржаного хлеба, целого жареного поросенка, четырнадцать дюжин яиц, восемнадцать галлонов кофе, шесть фунтов масла и три бочки пива. Но даже при таком усиленном питании он поначалу немного отощал.

Так вот, по мере того как Джо привыкал к работе на Заводе, Компания все больше и больше ценила его. Она доверила ему проложить собственноручно тридцать миль железнодорожного пути; когда с прокатного стана сходили раскаленные рельсы, их грузили, ещё дымящиеся, на плечи Джо, и он мчался с ними к месту строительства, быстро укладывал шпалы, затем клал поверх них пылающие рельсы и накрепко прибивал их к шпалам. Затем он поднимал паровоз, ставил его на рельсы и катил его один, вручную, двадцать пять миль.

Ох, и Джо Магарак!

Потом ему поручили перенести Завод на другую сторону реки. Он взвалил его себе на плечи и перешел вброд реку, потом вернулся и таким же манером перенес паровоз. «Хо, хо, Джо Магарак!» – кричал ему народ.

После того как Джо десять лет проработал на Компанию, она вручила ему медаль.

Ай да Джо Магарак!

Компания командировала сотню вербовщиков на родину Джо, чтобы обыскать всю страну и найти еще таких, как он. Джо был их гордостью. «Эй, Джо Магарак!» – раздавался клич по всему Заводу, а громче и ласковее всего имя его произносили в конторах Компании, потому что Джо никогда не жаловался. Широкая, добродушная улыбка играла у него на лице, на лоб ему падали пряди волос цвета желтой глины. Он подхватывал нагруженную вагонетку, и воинственный клич вырывался у него из груди: «Хо, Джо Магарак!» И по всему Заводу, как эхо, отзывалось: «Хо, Джо Магарак!» Он был таким покладистым парнем! Работал дни и ночи, если ему приказывали, брал безропотно столько, сколько ему давали, никогда не болел, никогда не обижался. Он так и не научился английскому языку, за исключением тех слов, которые ему надлежало знать: «Буду делать, хозяин», «Да, хозяин, немедленно», «Очень благодарю, хозяин», «Хорошо, хозяин», «Мистер хозяин, о'кей, я делаю!»

Эй, Джо Магарак!

И вдруг в один прекрасный день Джо Магарак почувствовал усталость. В то утро он проснулся и не встал с постели. Вдова Додрачик трясла его, и щекотала, и обливала водой, но он не вставал. Он лежал спокойно, с закрытыми г лазами. Когда Компания узнала, что Джо Магарак все еще в постели, – а прошла уже половина рабочего дня, – она послала мастера разбудить Джо. Мастер заорал: «Ну, Джо, поднимайся! Тебя ждет работа!» И впервые за все время Джо не ухмыльнулся и не ответил: «Буду делать, хозяин!» Он продолжал лежать.

И тогда к нему послали управляющего, и управляющий пообещал Джо еще одну медаль и даже уронил над ним слезу, помянув его матушку, но Джо не сдвинулся с места. Тогда послали за доктором, чтобы проверить, не сошел ли Джо с ума. Потом послали за полицией. Фараонов прибыло немало, из этого города и из соседнего. Они доставили большой фургон, а также захватили с собой дубинки, цепи и ружья. Они выбили из-под Джо кровать и, выгнав его, еще полусонного, на улицу, приковали его цепью к фургону и поволокли к Заводу.

Когда Джо очутился на Заводе, он открыл глаза и увидел, что он уже не в постели. Ну и взбесился же он! «Хо!» – закричал он. Джо разорвал цепи и с такой силой лягнул старшего мастера, что тот перелетел через реку и шлепнулся в грязную лужу. А Джо уселся нога на ногу на верхушке доменной печи и снова заснул.

Джо Магарак проспал на верхушке домны целый месяц. И целый месяц, пока длился Великий Сон Джо Магарака, люди в долине не работали. Они ходили вокруг него на цыпочках, тихонько, словно боялись разбудить Джо Магарака. Его храп был подобен грому и сотрясал дома на расстоянии нескольких миль вокруг. Одну ногу он опустил в реку и запрудил ее. Рабочие сидели дома и пили пиво, и каждое утро, просыпаясь, выглядывали из окон, чтобы посмотреть, сидит ли еще Джо Магарак на макушке домны, возвышаясь как гора и похрапывая на всю долину.

В тот месяц на Заводе не произошло ни одного несчастного случая и не появилось ни одной новой вдовы.

Хозяева Завода совершенно обезумели. Они ломали себе головы, как разбудить Джо Магарака, и в то же время опасались его будить – как бы в нем опять не вспыхнула ярость.

Никогда раньше в долине не царило такое спокойствие. Никогда рабочий люд так долго не отдыхал. Рабочие стали ласковы со своими женами и вспомнили, как зовут их детей. Они даже устраивали пикники на холмах – тех холмах, на которые, работая на Заводе, они могли только поглядывать. И каждое утро, проснувшись, они спешили узнать: отдыхает ли еще Джо Магарак, потому что, пока он отдыхал, отдыхали и они, и глубоким покоем дышала вся долина. Так-то, Джо Магарак!

Наконец на тридцатый день своего Великого Сна Джо Магарак зевнул – и сильный ветер понесся над долиной и повалил наземь деревья. А когда он вытянул ноги и простер руки до самых туч, разразился проливной дождь. И этот дождь окончательно разбудил его.

– Хо, Джо Магарак! – крикнул он, и окна во всех домах задрожали, и рабочие обернулись к своим женам, а дети завопили: «Джо Магарак проснулся!»

Он снова пошел на работу. Управляющие Заводской компании вздыхали и покачивали головами, вспоминая о понесенных ими убытках, и так кричали на рабочих и понукали Джо, словно они уже находились в аду. С тех пор хозяев всегда преследовали кошмары. Они ворочались в постелях, объятые Великим Страхом: а вдруг Джо Магарак, этот покладистый Вьючный Осел, опять устанет и снова впадет в свой Великий Сон. И потому сами они не могли заснуть спокойно в своих роскошных постелях.

Ох, и Джо Магарак!

2

Когда почта доставила рабочим оттиснутые на ротаторе письма, написанные на английском, венгерском, словацком, русском, литовском и польском языках, за подписью «Джо Магарак», – из дома в дом пронесся хохот.

Письмо содержало краткое изложение фактов. Оно подтверждало уже распространившуюся новость: Компания решила засыпать всю Литвацкую Яму и таким образом за бесценок получить несколько акров хорошей, ровной земли – вблизи от реки и железной дороги. Письмо подтверждало также, что Банк потихоньку скупает закладные, которые еще не скупил, что Банк этим занимается уже несколько лет и назначил – неофициально – сроки для окончания этой операции. С первой партией домов будет покончено в июле, со второй – в декабре. В письме говорилось еще и о том, что Банк предлагает купить любой дом по номинальной стоимости. Затем указывалось, что, скупая дома, Банк фактически даром получает улицы, переулки и поля. Никто из Городского совета, большинство которого, кстати, составляли члены Компании, не думает поднимать об этом вопрос, так как это не входит в планы Компании. Далее в письме обращалось внимание на то, что земельный участок, который Завод получит от Банка, уже оплачен правительством по амортизационному плану, представленному Компанией правительству; что это вознаграждение за поставку стали для армии и что в действительности, если тщательно рассмотреть этот вопрос, то, оказывается, эту землю правительство даром отдает Заводской компании. Еще в письме говорилось, что тех рабочих, с которыми Компании не удавалось договориться, сразу же увольняли и таким образом вынуждали продавать свои дома Банку, а если рабочие упорствовали, их дома шли с молотка в уплату налогов. Джо Магарак объявлял, что на Заводе существует Союз рабочих и что Союз будет вести борьбу. Под письмом стояла подпись: «Джо Магарак».

Тринадцать семей продали свои дома Компании и покинули Литвацкую Яму. Люди почувствовали, что происходит что-то неладное, только когда грузовики подъехали к дому Богича. Нагруженный доверху скарбом, грузовик уехал, и тогда на улицах поднялась паника. Богич уже почти полностью выплатил за свой дом, а теперь ухватился за предложение Компании. Он немедленно (через Банк) купил себе другой в городе. Еще двенадцать семей живо последовали его примеру, а те рабочие, которым приходилось платить сложные проценты по крупным закладным, либо те, которые еще далеко не выплатили за дом, поняли, что пустующие дома в городе уже захвачены новыми хозяевами и теперь им некуда податься.

– Ну, – сказал отец Бенедикта, снял очки и обвел комнату потухшим взором, куда же мы теперь денемся? Для нас нет места на этой земле.

Он выглянул из окна в огород, где весенний лук пустил вверх такие высокие стрелки, что их можно было уже срезать для салата. Бенедикт проверял знания Джоя по катехизису. Джой посасывал бородавку на пальце и мучительно напрягал свою память.

– Что гласит четвертая заповедь? – звучно читал Бенедикт.

– Чти отца твоего и мать, – отвечал Джой.

– Что велит нам делать четвертая заповедь?

Джой отгрыз кусочек бородавки и выплюнул его.

– Четвертая заповедь велит нам... – подсказывал Бенедикт.

–... велит нам, – старательно повторил Джой, покосившись на него, и воздел глаза к потолку.

–... велит нам, – вытягивал Бенедикт.

– Верить? – спросил Джой.

– Нет, – ответил Бенедикт, – слушаться отца своего и мать.

– Правильно, – сказал Джой с облегчением.

– Должны ли мы почитать наших родителей? – спросил Бенедикт. Джой старался уловить в строгих глазах Бенедикта хотя бы слабый намек на ответ. – Наших отца с матерью, то есть родителей, – пояснил Бенедикт. – Должны ли мы всегда слушаться их, – понимаешь, не огорчать их?

Джой осторожно кивнул головой, готовый в любой момент отступить, если Бенедикт нахмурит брови.

– Грешно ли прекословить или возражать своим родителям? – мрачно спросил Бенедикт.

– Нет, не грешно, – сразу ответил Джой, и когда Бенедикт устремил на него строгий взгляд, он сказал робко: – Ты же возражаешь!

Бенедикт перевернул страницу.

– Что гласит седьмая заповедь? – спросил он многозначительным тоном.

– Седьмая заповедь? Седьмая? – игриво спросил Джой.

– Да, седьмая.

– Не...

– Не укради! – обрушился на него гневный голос Бенедикта.

– О! – произнес Джой и втянул голову глубоко в плечи.

– Что предписывает нам седьмая заповедь? – спросил Бенедикт.

Джой поглядел на отца, который строгал перекладинку, чтобы починить стул. Рудольф лежал на полу, и кошка лизала ему волосы.

– Седьмая заповедь предписывает нам никогда не брать того, что не принадлежит нам. А что должны сделать люди, которые украли?

– Которые украли? – Джой глотнул, глаза его обежали комнату.

– Они должны?.. – настаивал Бенедикт.

Отец посмотрел на них, отвернув серое, с желтизной, лицо от дневного света, льющегося в окно.

– Господин учитель, – сказал он.

Бенедикт вспыхнул.

– Я занят, папа, – сказал он.

– Пусть Джой отдохнет. Теперь я задаю один маленький вопрос, господин учитель.

Смиренный тон, в котором едва уловимо сквозила издевательская нотка, заставил Бенедикта закусить губу.

– Ты говоришь: «Джой, не воровать. Нехорошо, Джой, воровать». Правильно, правильно! – Он строго погрозил Джою пальцем. – Джой, – сказал он сурово, и Джой поспешно опустил голову. – Не воруй! Воруешь – пойдешь в тюрьму. – И он спросил по-литовски: – Понял? – Джой молча кивнул. – Теперь, – продолжал отец почтительно, – теперь вы скажите мне, господин добрый учитель, скажите мне вот что: когда ворует Компания, что это тогда? Кто сажает Компанию за решетку? Когда Компания крадет дома у людей, что это тогда? Ты, – закричал он, показывая рукой на дверь, – ты иди мистеру Райту, иди управляющему кон торой, твоим катехизисом. Ты открой книгу, покажи ему, ты говори: «Мистер Райт, босс, я показать вам что-то», – как ты говоришь Джою и показываешь в книгу. «Вот, – говоришь ты, – та седьмая заповедь, вы видите? Что она есть? – спрашиваешь Большого Босса. – Что говорит? Не красть! – Она говорит. Не красть рабочие дома! Не красть, сукин сын! Бог говорит: не воруй дом! Отдайте рабочим его дом, отдайте его работу, отдайте жизнь, мистер Райт, Большой Босс, хозяин Завода!» Ты скажи ему, Бенедиктас! – вскричал он взволнованно, тяжело дыша. – Потом приди сказать мне, что говорит Компания.

– Это совсем другое, – ответил Бенедикт, не глядя на отца.

– Вы говорите мне, господин добрый учитель? – спросил отец с ироническим почтением.

Бенедикт повернулся к Джою.

– Как надо ответить? – спросил он.

Джой от неожиданности раскрыл рот и уставился на отца.

– Ах, Джой, – воскликнул отец, воздев руки. Затем опустил их и сказал снисходительно: – Отдохни-ка покамест.

Джой послушно закрыл рот. Рудольф, ухватив кошку за хвост, ползком пробирался под печку. Отец поймал малыша за плечо и разлучил его с кошкой.

– Иди, иди, – сказал он, похлопав его по попке. Он подхватил с пола кошку и чопорно обратился к ней по-английски: – Госпожа кошка, может быть, вы мне скажете, нет? – Он легонько щелкнул кошку по уху и спустил ее на пол. – Погуляй, – приказал он ей. Через комнату, направляясь в огород, прошла мать.

Отец резко повернулся к мальчику.

– Ну, что скажешь?

– Папа, – тихо ответил Бенедикт, – не говори так со мной! Ты заставил Винса убежать из дому, не заставляй и меня сделать то же самое!

На минуту отец помертвел, глаза его, не отрываясь, смотрели на сына. Затем по лицу прошла судорога.

– Что ты говоришь? – спросил он тихим, раскатистым голосом. – Ты говоришь: я заставлять Винса, Винса убежать из дому! Ты так говоришь! – Он наклонился вперед. – Нет, я не говорить Винсу! – Он оглушительно стукнул кулаком по столу. – Я говорить Винсу – оставайся дома! Он сам думал убежать! Он давно это думал! Не вчера, не другой день – очень давно думал!