Текст книги "Солнечная лотерея (сборник)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 56 страниц)

Мир, который построил Джонс

Глава 1

Температура в Убежище колебалась от 99 до 101 по Фаренгейту. В воздухе ленивыми волнами перекатывались клубы пара. Всюду били горячие гейзеры, и «почва» представляла собой зыбкую поверхность теплой слизи, состоящей из воды, растворенных солей и какой–то ноздреватой кашицы. Останки лишайников и простейших окрашивали и уплотняли влажную пену, падавшую отовсюду и покрывавшую влажные скалы, губкообразный кустарник и какие–то сооружения. Виднелся тщательно разрисованный задник: унылое плоскогорье, возвышающееся над бурным морем.

Без сомнения, Убежище было создано по образцу материнского чрева. Трудно было отрицать это сходство – да никто и не отрицал.

Луи угрюмо наклонился, сорвал какую–то бледно–зеленую поганку, растущую под ногами, и раздавил ее в пальцах. Под влажной органической оболочкой оказалась пластмассовая сетка: гриб был искусственным.

– Могло быть и хуже, – заметил Фрэнк, глядя, как Луи отшвырнул гриб. – Хорошо еще, что не пришлось за все это платить. Федправу [6]6
  Федеральное правительство.


[Закрыть]эта штука, наверное, стоила миллиарды.

– Театр какой–то, – злобно сказал Луи. – Ну зачем все это? Почему угораздило родиться именно здесь?

Фрэнк ухмыльнулся:

– Ты что, забыл, что мы высшие мутанты? Мы ведь сами решили так много лет назад. – Он ткнул пальцем туда, где за стеной Убежища был виден другой мир. – Мы слишком чисты для него.

Снаружи на прохладной постели тумана раскинулся полусонный ночной Сан–Франциско. То здесь, то там ползали редкие машины; пучки проводов, словно перепутанные членистые черви, вылезали из–под земли на станциях подземки. Перемигивались редкие огоньки офисов… Луи повернулся спиной к городу. Мучительно было видеть и сознавать, что ты здесь в ловушке, что тебя окружали всегда одни и те же люди. И тебе ничего не остается, как только сидеть тут да таращиться, подсчитывая годы, впустую проведенные в Убежище.

– Должна же тут быть какая–то цель, – проговорил он. – Хоть какой–нибудь минимальный смысл.

Фрэнк фаталистически пожал плечами:

– Военные игры, радиация. Повреждение генетического кода. Просто несчастный случай… как с Джонсом.

– Но нас оставили в живых, – подала голос Ирма, стоявшая за спинами мужчин. – Все эти годы о нас заботились, нас поддерживали. Ведь для чего–то им это было нужно. Должен же быть и для них в этом какой–то смысл.

– Ты скажи еще – предназначение, – съязвил Фрэнк, – или, к примеру, вселенская задача.

В Убежище, мрачном, окутанном паром резервуаре, их было семеро. Атмосферой служила смесь аммиака, кислорода, фреона и небольшого количества метана, насыщенная водяным паром и лишенная углекислого газа. Убежище сконструировали двадцать пять лет назад, в 1977 году, и старшие члены группы еще помнили свою прежнюю жизнь в механических инкубаторах. Сначала Убежище выглядело несколько иначе, но время от времени в его конструкцию вносились усовершенствования. В нем периодически появлялись рабочие, нормальные люди в герметичных скафандрах, за которыми тащились шланги и трубки – средства жизнеобеспечения. Чаще всего из строя выходила подвижная фауна, вот они и являлись ее ремонтировать.

– Если бы у нас была какая–то задача, – сердито буркнул Фрэнк, – нам бы сказали. – Лично он доверял специалистам Федправа, которые эксплуатировали Убежище. – Доктор Рафферти обязательно сообщил бы нам, и вам это известно.

– Что–то я не уверена, – сказала Ирма.

– Боже мой, – горячился Фрэнк, – они же нам не враги. Ну что им стоит уничтожить нас, стереть в порошок – но они же этого не сделали? В конце концов, они бы могли напустить на нас Молодежную лигу.

– Они не имеют права держать нас здесь, – запротестовал Луи.

Фрэнк зевнул.

– Если мы выйдем отсюда, – терпеливо, будто обращаясь к детям, проговорил он, – мы умрем.

На верхней кромке прозрачной стены торчал вентиль давления и шли ряды клапанов безопасности. Слабые струйки едких газов просачивались внутрь и смешивались с привычной влажностью воздуха.

– Чувствуете запах? – спросил Фрэнк. – Вот что вас ждет снаружи. Холод и смерть.

– А тебе никогда не приходило в голову, – спросил Луи, – что этой дрянью, которая оттуда сочится, нам морочат голову?

– Это каждому из нас приходило в голову, – ответил Фрэнк. – И через каждые пару лет. Мы давно уже стали параноиками, мы уже готовимся к побегу. Только зачем куда–то бежать, если можно просто выйти. Никто нас не держит. Мы спокойно можем выйти из этого парового котла, только помните: снаружи нам не выжить.

В сотне футов, возле прозрачной стены, застыли остальные четверо. Голос Фрэнка долетал до них глухими, искаженными звуками. Гарри, самый младший из всех, посмотрел в сторону Фрэнка. Он прислушался, но не смог разобрать ни слова.

– О’кей, – нетерпеливо сказала Вивиан, – пошли.

Гарри кивнул.

– Прощай, чрево, – пробормотал он. Протянув руку, он нажал на красную кнопку, вызывающую доктора Рафферти.

– Наши маленькие друзья, похоже, опять словно белены объелись. Они решили, что им все позволено. – Рафферти повел Кассика к подъемнику. – Это будет для вас интересно… по крайней мере сначала. Не удивляйтесь, кое–что вас может поразить. Они совершенно другие, я имею в виду психологически.

На одиннадцатом этаже показались первые элементы Убежища, специальные насосы, которые поддерживали атмосферу в нужном состоянии. Доктора в белом резко выделялись среди затянутых в коричневую униформу полицейских. На четырнадцатом этаже Рафферти вышел из лифта, Кассик последовал за ним.

– Они звонили, звали вас, – сообщил Рафферти один из врачей. – В последние дни они чем–то сильно встревожены.

– Спасибо, – ответил он и обратился к Кассику: – Их можно наблюдать на этом экране. Я не хочу, чтобы они вас видели. Лучше им не знать, что здесь полиция.

Часть стены отодвинулась. Открылся сине–зеленый, весь в вихрях тумана ландшафт Убежища. Кассик видел, как доктор Рафферти через шлюз прошел в этот искусственный мир за стеной. И в ту же минуту его высокую фигуру окружили семеро странных, крохотных, похожих на гномов существ как мужского, так и женского пола. Все семеро были сильно возбуждены. Хрупкие, как у маленьких птичек, грудные клетки вздымались от волнения. Пронзительно крича и отчаянно жестикулируя, уродцы что–то объясняли доктору.

– В чем дело? – оборвал их Рафферти. Он задыхался в смрадных испарениях Убежища, пот капал с покрасневшего лица.

– Мы хотим выйти отсюда, – пропищало существо женского пола.

– И мы уходим, – заявило другое существо, по виду мужчина. – Мы уже решили, и вы не можете держать нас здесь взаперти. Вы не имеете права.

Некоторое время Рафферти что–то им объяснял, потом резко повернулся и вышел обратно через шлюз наружу.

– Это уж слишком, – пробормотал он Кассику, потирая лоб. – Я выдерживаю там не более трех минут, начинает действовать аммиак.

– Вы хотите дать им попробовать? – спросил Кассик.

– Подготовьте Фургон, – приказал Рафферти своим помощникам. – Пусть будет наготове, чтобы подобрать их, когда начнут падать. – Кассику он объяснил: – Фургон – это как бы железное легкое, специально для них. Большого риска не будет: хоть это и очень хрупкие создания, но мы будем наготове и подберем их раньше, чем они успеют себе навредить.

Не все мутанты решили покинуть Убежище. Четыре фигурки нерешительно пробирались вдоль прохода к эскалатору. Позади, сбившись в кучку под защитой родного чрева, осталось трое их товарищей.

– Эти трое – реалисты, – заметил доктор Рафферти. – Они и возрастом постарше. Вон тот, покрупнее, темноволосый, который больше всех похож на человека, – Фрэнк. С молодыми всегда больше хлопот. Придется применить постепенную акклиматизацию – очень уж хрупкие у них организмы, – чтоб не задохнулись или не умерли от остановки сердца. – Он продолжил с тревогой: – Я бы хотел, чтобы вы очистили улицы. Их никто не должен видеть. Хотя уже час поздний и народу там немного, но на всякий случай…

– Я позвоню в районную полицию, – согласился Кассик.

– Сколько времени это займет?

– Несколько минут. Из–за Джонса и этих сборищ полиция всегда наготове.

Рафферти облегченно вздохнул и быстро вышел, а Кассик принялся искать телефон районной Службы безопасности. Он быстро нашел его, соединился с отделением в Сан–Франциско и отдал распоряжения. Пока он разговаривал, отряды воздушно–десантной полиции уже стали собираться вокруг здания, где находилось Убежище. Кассик не клал трубку до тех пор, пока не установили уличные заграждения, а потом пошел искать Рафферти.

Четверо мутантов спустились по эскалатору вниз. Пошатываясь, робко, почти на ощупь, они пересекли вслед за доктором Рафферти вестибюль и подошли к широким дверям, ведущим на улицу.

Улица была совершенно пуста; полиция знала свое дело: Кассик не заметил ни одного пешехода, ни одной машины. Лишь единственный силуэт на углу нарушал однообразие серого пространства: там, с работающим мотором, стоял припаркованный Фургон, готовый следовать куда прикажут.

– Вон они, – сказал врач, стоящий рядом с Кассиком. – Надеюсь, Рафферти понимает, что делает. – Он указал пальцем. – Вон та, весьма недурная собой, Вивиан. Она самая молоденькая. Парнишка – это Гарри, очень смышленый, только неуравновешенный. А вот эти – Дайтер и его приятель Луи. Есть еще восьмой, ребенок, он в инкубаторе. Они про него пока не знают.

Всем четверым человечкам явно было не по себе. В полубессознательном состоянии, а двое чуть ли не в судорогах, они отчаянно карабкались вниз по ступенькам, пытаясь удержаться на ногах. Далеко они не ушли. Первым упал Гарри; пару секунд он шатался на последней ступеньке, а потом ткнулся лицом прямо в бетонную плиту. Его маленькое тело дрожало, он пытался еще ползти вперед. Остальные слепо ковыляли по тротуару, не подозревая о том, что их товарищ упал; они и сами были едва живы.

– Ну, – Дайтер судорожно глотнул воздух, – вот мы и выбрались.

– Мы сделали это, – отозвалась Вивиан. Устало опустившись на корточки, она отдыхала, прислонившись к стене. Через секунду и Дайтер растянулся рядом с девушкой. Он распахнул рот, как рыба на берегу, в горле у него клокотало. С закрытыми глазами он бессильно попытался встать на ноги. Рядом повалился Луи.

Потрясенные, ошеломленные неожиданностью столь жалкого финала, все четверо лежали слабо шевелящейся кучей на серой мостовой, еще судорожно дыша, еще цепляясь за жизнь. НИКТО уже и не пытался двигаться дальше; они уже забыли, зачем подвергли себя этому испытанию. Задыхаясь, отчаянно пытаясь сохранить остатки уходящего сознания, они слепо уставились на нависшую над ними фигуру доктора Рафферти.

Доктор помедлил немного, сунув руки в карманы.

– Сами виноваты, – холодно сказал он. – Хотите продолжить? – Никто ему не ответил, едва ли они услышали его слова. – Ваш организм не приспособлен к обычному воздуху, – продолжил Рафферти. – И к температуре. И к еде. И ко всему остальному.

Он взглянул на Кассика, на лице которого отражались их боль, их отчаянное страдание. Чиновник Службы безопасности был потрясен невиданным зрелищем.

– Ну все, хватит мучиться, – резко сказал он. – Давайте вызовем Фургон и вернемся назад.

Вивиан слабо кивнула; губы ее шевельнулись, но она не проронила ни звука.

Обернувшись, Рафферти дал короткий сигнал. Тут же подрулил Фургон, из него выскочили роботы и затопали к четырем скрюченным гномикам. В мгновение ока всех погрузили внутрь. Экспедиция закончилась полным провалом. Но у Кассика было свое мнение на этот счет. Он видел, как человечки истово боролись, прежде чем проиграли.

Какое–то время он стоял вместе с доктором Рафферти на холодном ночном тротуаре, не произнося ни слова. Каждый думал о своем. Наконец Рафферти пошевелился.

– Спасибо за то, что очистили улицу, – пробормотал он.

– Хорошо, успели вовремя, – ответил Кассик. – Могло быть и хуже… Несколько патрульных из Молодежной лиги Джонса шлялись неподалеку.

– Вечно этот Джонс. У нас нет никаких шансов.

– Будем брать пример с этой четверки: давайте хоть пытаться.

– Но ведь это правда!

– Правда, – согласился Кассик. – Такая же правда, как и та, что ваши мутанты не могут дышать воздухом. Но мы все–таки ставим свои заграждения на дорогах. Мы очищаем улицы и надеемся, черт побери, что когда–нибудь заставим их замолчать навсегда.

– Вы когда–нибудь видели Джонса?

– Приходилось, – сказал Кассик. – Я знал его еще в те времена, когда у него не было никакой Организации, когда о нем никто и не слыхивал.

– Когда он был священником?

– Еще раньше, – проговорил Кассик, вспоминая давно прошедшие события. Невероятно, однако было время, когда имя Джонс не переходило из уст в уста. Время, когда не нужно было очищать улицы. Когда не существовало людей в серой униформе, которые всюду теперь бродят по улицам, собираются в толпы. Не было звона разбитого стекла, свирепого треска пылающих зданий…

– Что он тогда делал? – спросил Рафферти.

– Выступал на карнавале, – ответил Кассик.

Глава 2

Ему было двадцать шесть, когда он впервые встретил Джонса. Это произошло 4 апреля 1995 года. Он навсегда запомнил этот день: в прохладном весеннем воздухе пахло свежей травой. Год назад кончилась война.

Он стоял перед длинным широким спуском. То там, то здесь торчали какие–то строения, главным образом самодельные убежища, временные и непрочные. Некрасивые улицы, болтающиеся без дела рабочие – типичная картина небольшого поселка, удаленного от индустриальных центров, благодаря этому и уцелевшего. По обычным дням везде кипела работа: люди пахали землю, звенела кузница, доносился лязг какой–нибудь мастерской. Но сегодня над всей округой повисла тишина. Большинство здоровых взрослых и поголовно все дети потащились на карнавал.

Земля под ногами была влажной и мягкой. Кассик уверенно шагал вперед. Он тоже торопился на карнавал. Его там ждала работа.

Работу в то время найти было нелегко, поэтому Кассик несказанно обрадовался, когда подвернулось дело. Как и многие молодые люди, интеллектуально сочувствующие релятивизму Хоффа, он пошел на государственную службу. Аппарат Федправа предоставил ему шанс участвовать в решении задач Реконструкции; а раз он получал жалованье, и кстати, твердым серебром, значит, служил человечеству.

Тогда еще он был идеалистом.

Его назначили в Департамент внутренних дел. В Балтиморском учебном центре он прошел политическую подготовку, а потом попал в отдел региональной полиции, в войска безопасности. Но тогда, в 1995 году, казалось, что задачи подавления экстремистов политического или религиозного толка придуманы заскорузлыми бюрократами. Никто их не воспринимал всерьез: при отлаженном механизме распределения продуктов по всему миру с паникой и недовольством было покончено. Каждый мог быть уверен, что средства к существованию он получит всегда. Фанатизм военного времени изжил себя и исчез, контроль за провиантом и тряпками вернулся к доинфляционной отметке.

Перед Кассиком, переливаясь всеми красками, раскинулась площадь. Посередине сверкали яркие неоновые огни, украшавшие десяток зданий из стекла и металла. Широкая аллея вела к огромному конусу цирка. Предполагалось, что там будет происходить самое главное.

Знакомое зрелище встретило его. Кассик с трудом проталкивался в густой толпе, окутанной ядреным запахом пота и кольцами табачного дыма. Запах этот возбуждал Кассика. Протиснувшись за спинами семьи загорелых земледельцев, он достиг ограждения первой выставки уродов.

Жесткое облучение во время войны породило множество сложных болезней, а вместе с ними многочисленные отклонения от нормы в виде самых невероятных уродцев. Здесь, на невеселом карнавале, их было представлено изрядное количество.

Прямо перед Кассиком восседал мультичеловек – хитросплетение из мяса и органов. Вяло шевелились головы, руки, ноги – это чудовище было слабоумно и беспомощно. К счастью, потомство его оказалось нормальным, мультиорганизмы не стали настоящими мутантами.

– Боже мой, – с ужасом произнес осанистый кучерявый человек за спиной Кассика, – это ужасно!

Другой, тощий и длинный мужик, небрежно обронил:

– На войне таких было полно. Мы как–то схоронили их целую кучу, что–то вроде колонии.

Толстый глуповато моргнул, глубоко вонзил зубы в засахаренное яблоко и отодвинулся от старого вояки. Ведя за собой жену и троих детей, он обогнал Кассика.

– Страшно все это, – пробормотал он. – Отталкивающее зрелище!

– В некотором роде, – согласился Кассик.

– Не знаю, зачем я пришел сюда. – Толстяк показал на жену и детей, тупо поедающих жареную кукурузу и сахарную вату. – Им вот нравится. Женщины и дети вообще любят всякую глупость.

– Релятивизм учит, что все должны жить.

– Конечно, – горячо согласился толстяк, энергично кивая. Кусочек засахаренного яблока прилип к его верхней губе. Он смахнул его пятерней, усеянной веснушками. – У них тоже должны быть права, как и у всех. Как у вас, как и у меня, мистер… они ведь тоже живые.

Прислонившись к ограждению, ветеран громко и отчетливо произнес:

– Это не относится к уродам. Это касается только людей.

Толстяк залился краской и горячо зажестикулировал засахаренным яблоком:

– Мистер, может, они думают, что уроды – это мы. Кто знает, что такое урод?

Возмущенный ветеран заявил:

– Я знаю, что такое урод. – Он с отвращением смерил глазами Кассика и толстяка. – А сам–то кто такой, ты, любитель ублюдков?

Толстяк что–то бессвязно залопотал, вздрогнув всем телом, но жена схватила его за руку и потащила прочь, к следующей экспозиции. Все еще пытаясь протестовать, он затерялся в толпе. Кассик остался один на один с ветераном.

– Шут гороховый, – проворчал ветеран. – Дураку понятно, что они уроды. Черт подери, для чего тогда их тут выставили!

– И все–таки он прав, – заметил Кассик. – Закон дает право каждому жить так, как он хочет. Согласно релятивизму…

– Тогда к чертям твой релятивизм! Значит, мы воевали, били всех этих жидов, атеистов и красных только для того, чтобы всякий, кто захочет, становился проклятым уродом? Ты веришь этому интеллигентскому дерьму?

– Никого мы не побили, – сказал Кассик. – В этой войне никто не победил.

Вокруг них собралась небольшая кучка людей. Ветеран заметил это; его холодный взгляд сразу потускнел и застыл. Он проворчал что–то, в последний раз враждебно посмотрел на Кассика и исчез в толпе. Разочарованные зеваки разошлись.

Следующий урод был получеловек–полузверь. На фронте нередко случались межвидовые спаривания; без сомнения, корни того, что из этого получалось, терялись во мраке фронтовых кошмаров. Кассик пытался догадаться, кем были родители существа, которое сидело перед ним. Один из них наверняка был лошадью. Хотя этот уродец, по всей вероятности, подделка, его, скорее всего, получили искусственным путем, но выглядел он убедительно. После войны ходило множество запутанных легенд об отпрысках человека и животного; простые люди любят подобные закрученные сказочки–трахалки, где бойкие бабенки подставляют корму жутким монстрам.

Чаще всего попадались на выставке многоголовые дети. Он прошел мимо витрины с паразитами, живущими обычно колониями братьев и сестер. Покрытые перьями, чешуей, хвостатые, крылатые гуманоидные уроды пищали и махали всеми своими членами во все стороны – о, как бесконечны причуды взбесившихся генов. Там были люди, внутренние органы которых расположены снаружи, безглазые, безлицые, даже безголовые; уродцы с чрезмерно увеличенными, удлиненными и многосуставными членами; печальные создания, выглядывающие из чужого чрева; нелепые существа с чудовищно искаженным строением и неспособные к воспроизведению; монстры, живущие только тем, что демонстрируют за деньги свои нелепые тушки.

В центре ярмарки уже вовсю шли представления. В них участвовали не просто уроды, свои таланты и способности демонстрировали настоящие исполнители. Тут они уже показывали не самих себя, но свои необычные способности. Танцоры, акробаты, фокусники, пожиратели огня, борцы, боксеры, укротители, клоуны, наездники, водолазы, силачи, заклинатели, предсказатели, хорошенькие девушки – все они представляли искусства, пришедшие к нам из глубины веков. Все как прежде, только исполнители – уроды. Война создала новых чудовищ, но не новые способности.

Так или примерно так размышлял Кассик. Но тогда он еще не встретил Джонса. Никто еще не знал этого человека: время его еще не настало. Мир продолжал отстраиваться, зализывать раны, и до Джонса пока никому не было никакого дела. Где–то слева выступали девушки. Почувствовав невольный интерес, Кассик позволил толпе увлечь себя в ту сторону.

По платформе слонялись четыре девицы, движения их были вялыми, они явно скучали. Одна подстригала ножницами себе ногти, остальные с отсутствующим видом глазели на толпящихся внизу мужчин. Все четыре, разумеется, голые. В неярком солнечном свете тела их слабо светились, лоснящиеся, бледно–розовые, округлые. Глашатай время от времени что–то кричал в свой рупор металлическим голосом, который гремел над толпой бесформенной мешаниной звуков. Никто не обращал на него ни малейшего внимания; все просто стояли и пялились на девиц. Позади возвышалось сооружение из листовой жести, где происходило само действо.

– Эй, – позвала одна из девок.

Вздрогнув, Кассик понял, что обращаются к нему.

– Что тебе? – нервно спросил он.

– Который час?

Кассик поспешно посмотрел на наручные часы:

– Полдвенадцатого.

Девица отделилась от остальных и лениво подошла к краю платформы.

– Сигареты есть?

Сунув руку в карман, Кассик вытащил пачку.

– Спасибо. – Болтая грудями направо и налево, девица свесилась с помоста и взяла сигарету.

Помедлив в нерешительности, Кассик достал зажигалку и дал прикурить. Она улыбнулась ему сверху вниз, этакая кареглазая темноволосая малышка со стройными бледными ногами, слегка влажными от пота.

– Ну что, идешь? – спросила она.

Он и не собирался.

– Нет.

Девица насмешливо надула губы.

– Нет? А почему? – Стоящих вокруг, видимо, забавлял их разговор. – Тебе не интересно? Ты что, один из этих?

Люди в толпе хихикали и ухмылялись. Он почувствовал, что краснеет.

– А ты ничего, – лениво сказала девица. С сигаретой в ярких губах, она уселась, расставив ляжки и положив руки на голые коленки. – Пятьдесят–то долларов у тебя найдется? Или для тебя это дорого?

– Да, – рассердился Кассик, – дорого.

– А–а–а… – разочарованно протянула девица, желая, видимо, поддразнить, потом протянула руку и взъерошила его тщательно причесанные волосы. – Это ужасно. А если бесплатно? Хочешь? Хочешь побыть со мной задарма? – Подмигнув, она высунула кончик розового языка. – Я бы тебе кое–что показала. Ты удивишься, сколько я знаю способов…

– Давайте шляпу по кругу пустим, – посмеиваясь, предложил лысый потный человек справа. – Ребята, скинемся для молодого человека? – Взрыв смеха раздался кругом, и под ногами зазвенело несколько пятидолларовиков.

– Я тебе нравлюсь? – Девица наклонилась к нему и положила руку на плечо. – Думаешь, у тебя не получится? – Ее мурлыкающий голос поддразнивал и словно уговаривал. – Держу пари, у тебя все получится. И все они уверены, что у тебя получится. Они все хотят посмотреть. Не волнуйся, я тебе покажу, что надо делать. – Вдруг она крепко ухватила его за ухо. – Поднимайся–ка, мама покажет тебе, на что она способна.

Из толпы вырвались ликующие крики, Кассика подхватили и подняли наверх. Девица отпустила ухо и протянула руки, чтобы обнять, но он увернулся и упал обратно в толпу. Протолкавшись подальше от помоста, он стоял, тяжело дыша и пытаясь привести в порядок свою одежду… и чувства.

Но никто уже не обращал на него внимания. Он бесцельно пошел куда глаза глядят, сунув руки в карманы и пытаясь, насколько это было возможно, вновь обрести чувство беззаботности. Толпа двигалась по кругу, все глазели в основном на то, что было представлено в центре площади. Он осторожно обошел человеческий поток; лучше всего держаться периферии, где на открытых площадках раздавали всякое чтиво, вещали ораторы, собирая вокруг себя кучки любопытных. Может, этот тощий ветеран какой–нибудь фанатик, размышлял Кассик, а может, просто узнал в нем фараона.

Место, где показывали девочек, находилось как раз между уродами и талантами. Народ валил туда валом, как правоверные в Мекку. А сразу за помостом с девицами стояли будки предсказателей.

– Все они шарлатаны, – поведал ему снова неизвестно откуда взявшийся курчавый толстяк; он стоял со своим семейством возле будки, где метали дротики, с пучком дротиков в руке, пытаясь выиграть двадцатифунтовый голландский окорок. – Будущее никому не известно, пускай детям дурят головы своими сказками.

Кассик усмехнулся:

– Значит, говоришь, голландский окорок, двадцать фунтов? Да он тоже, скорей всего, из воска.

– Этот окорок я сейчас выиграю, – добродушно заявил толстяк. Его жена промолчала, но дети не скрывали полной уверенности, что это так и будет. – А вечером заберу его домой.

– Ну а я схожу узнаю, что ждет меня в будущем, – усмехнулся Кассик.

– Удачи вам, мистер, – сердечно пожелал толстяк. Он повернулся к огромному, изъеденному временем и мышами щиту с мишенями, сплошь испещренному мелкими зарубками. На нем хозяин намалевал девять огромных планет, а десятая – невероятно крошечная Земля по центру – оставалась девственно нетронутой. Толстяк прицелился и бросил дротик, но не зря хозяин спрятал за щитом магнит: дротик миновал Землю и благополучно вонзился в пустоту как раз где–то возле Ганимеда.

В первой будке предсказателя над низеньким столом сгорбилась толстая темноволосая старуха; перед ней, разумеется, стоял аппарат, который всегда стоит в таких случаях, то есть светящийся шар. Среди безвкусно развешанных тряпок самой кричащей расцветки толкались, выстраиваясь в очередь, несколько человек, готовые расстаться с двадцатью долларами. Сияли неоновые буквы:

ВАШЕ БУДУЩЕЕ ПРЕДСКАЖЕТ ВАМ МАДАМ ЛУЛУ КАРИМ–ЗЕЛЬДА.

УЗНАЙТЕ СВОЕ БУДУЩЕЕ,

БУДЬТЕ ГОТОВЫ КО ВСЯКОЙ

СЛУЧАЙНОСТИ В ЖИЗНИ.

Ничего тут особенного не было. Старуха бормотала посетителю обычную белиберду, какую всегда говорят в подобных случаях, и немолодая тетка из очереди выглядела вполне довольной. Но рядом с заведением мадам Лулу Карим–Зельды была еще одна будка, убогая с виду и совсем безлюдная. Там сидел еще один предсказатель, совсем иного рода. Тут не было ни кричащего дешевого убранства, ни сияющего шара, как у мадам Карим–Зельды, всюду царил унылый полумрак. Кассик очутился в сером, едва освещенном замкнутом пространстве, вокруг которого кричал и веселился карнавал.

На пустом помосте сидел молодой человек, не старше самого Кассика, может, и моложе. Надпись над его головой заинтриговала Кассика.

БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

(личную судьбу не предсказываем )

Кассик постоял, изучая молодого человека. Сгорбившись, тот угрюмо сидел в неудобной позе и курил, уставившись в пространство. Не было никакой очереди, будку обходили стороной. Лицо предсказателя покрывала щетина, странное лицо: одутловатое, с красными щеками, выпуклым лбом, на носу очки в железной оправе, припухлые, как у ребенка, губы. Он моргал глазами, часто затягивался, то и дело поддергивал рукава на бледных тощих руках. В фигуре его, одиноко сидящей на пустом помосте, было что–то решительное и в то же время мрачное.

«Личную судьбу не предсказываем». Странноватая надпись для ярмарки. Кому интересно счастье вообще, счастье для всех? Старая надпись шелушилась краской, словно лишай у бродячего пса. Похоже, предсказатель – не первый сорт; надпись не сулит ничего определенного. Но Кассика все–таки что–то заинтересовало. Видимо, парня изрядно потрепало, прежде чем он занялся этим делом. В конце концов, все предсказатели на девяносто девять процентов балаганные актеры, а остальные – просто неглупые люди. На карнавале такой человек всегда может раскинуть мозгами, сориентироваться и выдать что–нибудь такое, что делают все; почему же этот решил заняться явно никому не нужным делом? Наверняка тут некая тайна. Каждая линия его сгорбленного некрасивого тела говорила о том, что этот парень будет стоять до конца, что он должен выстоять, сколько бы ему ни пришлось торчать здесь.

Это и был Джонс, но тогда Кассик конечно же не знал этого.

Перегнувшись к платформе, Кассик сложил ладони и позвал:

– Эй!

Молодой человек повернул голову. Их взгляды встретились. Сквозь толстые стекла очков на Кассика холодно смотрели маленькие серые глаза. Он пристально щурился на Кассика, не двигаясь с места и не говоря ни слова. Пальцы его не переставая барабанили по столу.

– Ну и почему? – спросил Кассик. – Почему не предсказываем личную судьбу?

Парень не ответил. Его взгляд потускнел, он отвернулся и снова тупо уставился на крышку стола. Сомнений не было: этот парень не был специалистом, ему нечем было позабавить публику. И что–то такое с ним случилось: парень был явно не в себе. Другие забавники охотились за публикой, всячески зазывали к себе народ, выворачивались перед ним наизнанку (часто и буквально), лишь бы привлечь к себе внимание, а этот только сидел и сверкал своими очками. Он и пальцем не шевельнул, чтобы заработать; ну и не заработал, видно, ни гроша. Но тогда зачем он тут сидел?

Кассик колебался. Похоже, тут вряд ли что–нибудь вынюхаешь, он только зря тратит время, не за это правительство ему деньги платит. Но что–то такое мешало ему уйти. Он чуял здесь какую–то тайну, а тайн–то он как раз и не любил. Он был оптимистом и верил, что всегда можно решить любую проблему. Мир ему нравился тогда, когда в нем был смысл. А все, что он видел здесь, явно не имело смысла.

Поднявшись по ступенькам, Кассик подошел к парню.

– Хорошо, – сказал он. – Я согласен.

Ступеньки прогибались и трещали, помост шатался, находиться на нем было явно небезопасно. Стул, на который он уселся напротив предсказателя, так и застонал под ним.

Лицо парня было усеяно яркими пятнышками, что могло означать пересадку кожи. Следы войны? Над ним витал слабый запах какого–то лекарства: парень заботился о своем явно хилом здоровье. На лоб спускалась спутанная челка, одежда висела на костлявом теле, как на вешалке. Теперь он в упор смотрел на Кассика, изучая его и что–то прикидывая.

Нет, страшного в нем ничего не было. Было что–то неуклюжее, как бы недоделанное; изможденное тело его как–то странно подергивалось. Но взгляд был колючий и жесткий. Парень–то отнюдь не робкого десятка. В лицо Кассику смотрел человек с характером твердым и решительным. Кассик вдруг почувствовал тревогу. Инициатива явно уплывала из рук.

– Двадцать долларов, – сказал Джонс.

Кассик неуклюже порылся в кармане:

– За что? Что я получу взамен?

Выждав мгновение, Джонс объяснил:

– Вот это видите?

Он показал на круг, лежащий на столе. Поверхность круга была поделена на четыре равные части. Отведя назад рычаг, Джонс отпустил его, и стрелка на круге медленно повернулась; раздалось глухое металлическое пощелкивание.