Текст книги "Скользя во тьме"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Вижу бутылку кока-колы, – буркнул Фред.

– Бутылка газировки – это правильный ответ, – подтвердил сидящий спец и быстро убрал рисунок, заменяя его другим.

– Вы что-то такое заметили, – спросил Фред, – когда изучали мои отчеты и тому подобное? Что-то дефективное? – Все из-за той речи, подумал он. – А как насчет речи в клубе «Светских Львов»? – спросил он затем. – Не проявил ли я в ней билатеральную дисфункцию? Меня из-за нее на эти тесты направили? – Фред уже читал про эти тесты на расщепление мозгов, которые отдел время от времени проводил.

– Нет, это обычная практика, – ответил сидящий спец. – Мы хорошо понимаем, сотрудник Фред, что тайным агентам по роду своей работы приходится принимать наркотики. Те, кому пришлось отправиться в федеральную…

– Навсегда?

– Ну, мало кому навсегда. Повторяю, речь идет о токсическом нарушении восприятия, которое через определенное время может выправиться как…

– Сумерки, – перебил Фред. – От этого все становится сумрачным.

– Вы замечаете какие-либо внутренние переговору? – вдруг спросил его один из спецов.

– Что? – неуверенно переспросил он.

– Между полушариями. Если есть повреждение левого полушария которое обычно отвечает за лингвистические навыки, тогда правое полушарие порой вмешивается и пытается справиться как может.

– Не знаю, – ответил Фред. – Нет, не замечал.

– А чужие мысли? Как если бы думал кто-то другой. Кто-то, чей образ мыслей отличен от вашего. Могут быть даже иностранные слова, которых вы не знаете. Которые на протяжении вашей жизни заучиваются из периферического восприятия.

– Ничего такого. Я бы заметил.

– Вы бы наверняка заметили. Судя по отчетам людей с повреждением левого полушария, это весьма шокирующий опыт.

– Конечно, я бы заметил.

– Обычно считалось, что правое полушарие вообще не обладает лингвистическими способностями. Однако это было до того, как такое множество людей искалечило себе левое полушарие наркотиками и дало правому возможность вмешаться. Заполнить вакуум.

– Могу вас заверить, что на этот счет я держу ухо востро, – произнес Фред и услышал чисто механические нотки своего голоса – как у прилежного ученика в школе. Таким голосом обычно повинуются любому тупому приказу, который отдают облеченные властью. Те, кто выше по положению и могут употребить власть независимо от того, разумно это или нет.

Просто соглашайся, подумал он. И делай, что говорят.

– Что вы видите на втором рисунке?

– Овцу, – ответил Фред.

– Покажите мне эту овцу. – Сидящий спец подался вперед и повернул рисунок к себе. – Ослабление способности различать фон и сигнал приносит массу проблем – к примеру, вместо отсутствия форм вы воспринимаете ложные формы.

Как с собачьим дерьмом, подумал Фред. Собачье дерьмо можно определенно считать ложной формой. По любой мерке. Он вдруг…

Данные показывают, что немое, меньшее полушарие специализировано для восприятия гештальта, являясь в первую очередь синтетиком при обработке введенной информации. Напротив, речевое, большее полушарие, судя по всему, действует в более логической, аналитической, компьютероподобной манере, и собранные сведения позволяют предположить, что возможной причиной церебральной латерализации у человека является базовая несогласованность языковых функций, с одной стороны, и функций синтетического восприятия, с другой.

…почувствовал себя больным и подавленным – почти как во время той речи в клубе «Светских Львов».

– Там нет никакой овцы, верно? – спросил он. – Но я был близко?

– Это не тест Роршаха, – заметил сидящий спец, – где бесформенное пятно может по-разному интерпретироваться многими субъектами. Здесь обрисовывается только один-единственный специфический объект. В данном случае это собака.

– Что? – переспросил Фред.

– Собака.

– С чего вы взяли, что это собака? – Он в упор не видел никакой собаки. – Покажите, где. – Спец…

Данный вывод находит свое экспериментальное подтверждение в опытах на животных с рассеченным мозгом, два полушария которого могут быть обучены воспринимать, оценивать и действовать независимо. У человека, где выработка умозаключения обычно смещается в одно полушарие, другое полушарие, очевидно, специализируется на ином способе мышления, который можно назвать «соположенным». Правила или методы, согласно которым происходит выработка умозаключения по «эту» сторону мозга (сторону, которая говорит, читает и пишет), много лет подвергались анализу с точки зрения синтаксиса, семантики, математической логики и т. п. Правила, согласно которым происходит выработка умозаключения по другую сторону мозга, в дальнейшем потребуют многолетнего изучения.

…перевернул карточку. На обороте был выведен предельно простой контур, а под ним надпись «СОБАКА» – и Фред сразу же узнал в контуре ту самую форму, что таилась среди беспорядочных линий на передней стороне. Собственно говора это даже была конкретная порода собаки: борзая со втянутым брюхом.

– Как это понимать? – спросил он. – Почему вместо собаки я увидел овцу?

– Скорее всего, просто как психологический тормоз, – предположил стоящий спец, меняя опорную ногу. – Только когда мы прогоним весь набор карточек, а затем проведем несколько других тестов…

– Это тест более высокого уровня по сравнению с Роршахом, – перебил сидящий спец, доставая новый рисунок – поскольку он не толковательный. Ошибочных ответов можно придумать множество, но правильным будет только один. Есть только один объект, нарисованный и удостоверенный для каждой карточки в государственном отделе психографики; именно это верно, ибо передано прямиком из Вашингтона. Либо вы его опознаете, либо нет. Если у вас получается целый ряд неопознаний, мы фиксируем функциональное расстройство восприятия и лечим вас некоторое время, пока вы впоследствии надлежащим образом не справитесь с тестами.

– В федеральной клинике? – спросил Фред.

– Да. Итак, что вы видите на этом рисунке, среди этих конкретных черно-белых линий?

Город смерти, подумал Фред, изучая рисунок. Вот что я вижу: смерть во всех ее обличьях – не в одном единственно верном, а во множестве. И повсюду. Метровый контрактник на тележке.

– Скажите мне все-таки, – пробормотал Фред. – Вас та речь в клубе «Светских Львов» насторожила?

Два медицинских спеца переглянулись.

– Нет, – наконец ответил стоящий. – Это связано с фрагментом разговора, который состоялся у вас с Хэнком. Что-то вроде экспромта – по сути, просто трепотня. Недели две назад… Понимаете, в обработке всего этого мусора, всей сырой информации, которая поступает, существует технологическое запаздывание. До вашей речи в том клубе, к примеру, пока что не добрались. И еще пару дней не доберутся.

– А что это была за трепотня?

– Что-то про украденный велосипед, – подключился другой спец. – Так называемый семискоростной велосипед. Вы пытались выяснить, куда делись три недостающие передачи, не так ли? – Два медицинских спеца снова переглянулись. – Вы посчитали, что они остались на полу в гараже, откуда этот велосипед украли.

– Черт возьми, – запротестовал Фред. – Но тут вина Чарльза Фрека, а не моя. Он тогда своими мудацкими телегами всем плешь проел. А я просто подумал, что это – Черт возьми, – запротестовал Фред. – Но тут вина Чарльза Фрека, а не моя. Он тогда своими мудацкими телегами всем плешь проел. А я просто подумал, что это забавно.

БАРРИС (стоя в центре гостиной с громадным сияющим велосипедом, очень довольный): Смотрите, что я за двадцать долларов отхватил.

ФРЕК: Что это?

БАРРИС: Велосипед. Десятискоростной гоночный велосипед, практически новехонький. Я увидел его у соседей во дворе и поинтересовался. У них четыре штуки оказалось. Тогда я предложил двадцать долларов, и они мне его продали. Цветные. Даже специально для меня через изгородь его перекинули.

ЛАКМАН: Не думал, что ты можешь почти новый десятискоростник за двадцать долларов достать. Просто удивительно, как это ты его за двадцать долларов достал.

ДОННА: Он очень похож на тот, который с месяц назад у моей соседки напротив стырили. Наверняка эти черные его стырили.

АРКТУР: Ясное дело, стырили, раз у них целых четыре штуки. И раз так задешево продают.

ДОННА: Ты должен вернуть его моей соседке напротив, если он ее. Или хотя бы дать ей посмотреть, ее он или не ее.

БАРРИС: Это мужской велосипед. Так что ни хрена подобного.

ФРЕК: Как же ты говоришь, что у него десять скоростей, когда у него только семь передач?

БАРРИС (изумленный): Что?

ФРЕК (подходя к велосипеду и тыча пальцем): Вот, смотри, пять передач тут, а две тут, на другом конце цепи. Пять плюс две…

Когда перекрест зрительных нервов кошки или обезьяны разделен сагиттально, информация, введенная в правый глаз, направляется только в правое полушарие, а левый глаз аналогичным образом информирует только левое полушарие. Если подвергнутое такой операции животное обучается выбирать между двумя символами, используя только один глаз, последующие испытания показывают, что оно способно делать надлежащий выбор и другим глазом. Однако, если спайки, в особенности мозолистое тело, были рассечены до обучения, первоначально закрытый глаз и соответствующее ему полушарие должны обучаться с самого начала. Таким образом, если спайки были рассечены, обучение не переносится из одного полушария в другое. Таков фундаментальный эксперимент по рассечению мозга Майерса и Сперри (1953; Сперри, 1961; Майерс, 1965; Сперри, 1967).

…выходит семь. Так что это всего лишь семискорост-ной велосипед.

ЛАКМАН: Ништяк, даже семискоростной велосипед не стоит двадцать долларов. Он все равно сделал славную покупку.

БАРРИС (обозленный): Эти цветные сказали мне, что у него десять скоростей. Это грабеж!

(Все скапливаются вокруг велосипеда. Снова и снова пересчитывают передачи.)

ФРЕК: Теперь я насчитал восемь. Шесть спереди, две сзади. Выходит восемь.

АРКТУР (резонно): Но их должно быть десять. Не бывает ни семи-, ни восьмискоростных велосипедов. По крайней мере, я о таких не слышал. Как думаете, что приключилось с тремя пропавшими передачами?

БАРРИС: Эти цветные, надо полагать, с ним похимичили. Разбирали его непригодными инструментами и без нужных технических познаний. А когда собрали, то оставили три передачи на полу в гараже. Они, наверное, до сих пор там лежат.

ЛАКМАН: Тогда надо пойти и сказать – пусть вернут недостающие передачи.

БАРРИС (злобно размышляя): Но в этом-то и весь облом. Они наверняка предложат мне их купить, а не просто отдадут, как это полагается. Интересно, что они еще раскурочили. (Осматривает весь велосипед.)

ЛАКМАН: Если мы все туда пойдем, они нам их за милую душу отдадут. Можешь не сомневаться, приятель. Ведь мы все пойдем, ага? (Оглядывается, ища согласия.)

ДОННА: А вы уверены, что здесь всего семь передач?

ФРЕК: Восемь.

ДОННА: Семь, восемь – какая разница? Просто, прежде чем вы туда пойдете, лучше кого-нибудь спросить. То есть мне не кажется, что они этот велосипед типа разбирали. Прежде чем туда заваливаться и обкладывать их тяжелым говном, надо выяснить. Врубаетесь?

АРКТУР: Она права.

ЛАКМАН: У кого же нам спросить? Кто из наших знакомых спец по гоночным велосипедам?

ФРЕК: Давайте спросим первого встречного. Давайте выкатим велосипед на улицу, а когда какой-нибудь мудак появится, мы его тут же и спросим. Таким образом мы выясним независимую точку зрения.

(Все коллективно выкатывают велосипед из передней двери и буквально сразу же натыкаются на молодого негра, паркующего свою машину. Вопросительно указывая на семь – восемь? – передач, они спрашивают, сколько их там, хотя сами – исключая Чарльза Фрека – прекрасно видят, что там всего семь: пять на одном конце цепи, две на другом. Пять плюс два равняется семи. Они собственными глазами могут убедиться. Что происходит?)

МОЛОДОЙ НЕГР (спокойно): На самом деле вы должны умножить число передач спереди на число передач сзади. Понимаете, тут не прибавление, а умножение, потому что цепь перескакивает с шестеренки на шестеренку, и в смысле числа передач вы получаете пять (он указывает на пять передач) на одну из тех, что спереди (опять указывает), а это дает вам число пять, умноженное на единицу, что составляет пять. Затем вы переключаете вот этот рычажок на руле (показывает рычажок), цепь перескакивает на вторую из тех двух, что спереди, и снова взаимодействует с теми же самыми пятью, что сзади, откуда получается еще пять. Прибавлять надо пять к пяти, что дает десять. Понимаете, как эта штука работает? Дело в том, что число передач всегда берется из…

(Они благодарят его и молча закатывают велосипед обратно в дом. Молодой негр, которого они никогда раньше не видели и которому никак не больше семнадцати, запирает свою немыслимо раздолбанную машину, а они закрывают переднюю дверь дома и просто стоят внутри.)

ЛАКМАН: У кого-нибудь есть наркота? «Где наркота, там лепота». (Никто не…

Все свидетельства указывают на то, что разделение полушарий создает две независимые сферы сознания внутри одного черепа – иначе говоря, внутри одного организма. Данный вывод возмущает некоторых людей, рассматривающих сознание как незримую собственность человеческого мозга. Другим, настаивающим, что открываемые таким образом для правого полушария возможности находятся на уровне возможностей автомата, он кажется преждевременным. Очевидно, в приведенных случаях полушарное неравенство существует, однако оно вполне может быть обусловлено характеристиками изучавшихся нами индивидов. Более чем вероятно, что если человеческий мозг будет разделен у очень юного индивида, оба полушария смогут в результате развивать умственные функции высокого порядка на уровне, достижимом только для левого полушария у нормального индивида.

…не смеется.)

* * *

– Мы знаем, что вы были одним из той группы, – сказал сидящий медицинский спец. – Не имеет значения, кем именно. Ни один из вас не смог, глядя на велосипед, проделать простейшую арифметическую операцию, необходимую для определения числа передач в его весьма небольшой системе шестеренок. – В голосе спеца Фред уловил определенное сочувствие, меру доброты. – Подобная операция входит в тест на способности для ученика младших классов средней школы. Вы все были под воздействием наркотиков?

– Нет, – ответил Фред.

– Подобные тесты на способности дают детям, – добавил другой медицинский спец.

– Так что же случилось, Фред? – спросил первый спец.

– Забыл, – отозвался Фред. Какое-то время он молчал. А потом сказал: – Мне это кажется скорее ляпом познающей системы, чем воспринимающей. Разве в подобных вещах не участвует абстрактное мышление? Пусть даже не…

– Вам может казаться все, что угодно, – перебил сидящий спец. – Однако тесты показывают, что познающая система отказывает, поскольку не получает точных данных. Иными словами, введенная информация искажается таким образом, что, когда вы начинаете рассуждать о том, что видите, вы рассуждаете неверно, так как вы не… – Пытаясь как-то это выразить, спец развел руками.

– Но у десятискоростного велосипеда действительно семь передач, – возразил Фред. – То, что мы видели, было верно. Две спереди, пять сзади.

– Но никто из вас не воспринимал, как пять задних взаимодействуют с каждой из двух передних. О чем сказал вам негр. Он был очень высокообразованным человеком?

– Это вряд ли, – сказал Фред.

– То, что увидел негр, – продолжил стоящий спец – отличалось от того, что увидели вы. Он увидел две отдельные соединительные линии между системой задних передач и передних. Он одновременно воспринял, как каждая из передних передач управляет каждой из пяти задних по очереди… А вы увидели только одну соединительную линию ко всем задним.

– Но тогда у нас получилось бы шесть передач, – возразил Фред. – Две передние передачи, но одна соединительная линия.

– Что является неверным восприятием. Того негра никто этому не учил. Его только учили – если его вообще чему-то учили – распознавать, каково значение тех двух соединительных линий. А вы – все вы – совершенно одну из них упустили. Так что, хотя вы сосчитали две передние передачи, вы восприняли их как некую однородность.

– Ладно, в другой раз я уж маху не дам, – проговорил Фред.

– Когда в другой раз? Когда вы купите ворованный десятискоростной велосипед? Или когда будете резюмировать всю введенную за день информацию?

Фред хранил молчание.

– Давайте продолжим тест, – предложил сидящий спец. – Что вы здесь видите, Фред?

– Пластиковое собачье дерьмо, – ответил Фред. – Типа какое здесь, в Лос-Анджелесе, продают. Могу я теперь идти? – Опять получалась речь в клубе «Светских Львов».

Оба спеца, однако, рассмеялись.

– Знаете, Фред, – сказал сидящий, – если вам удастся сохранить то чувство юмора, какое у вас еще осталось, возможно, вы это сделаете. Справитесь.

– «Это сделаю»? – эхом повторил Фред. – Сделаю что? Сделаю добро? Сделаю зло? Сделаю дело? Сделаю ручкой? Сделаю пи-пи? Сделаю бабки? Сделаю ноги? Уточните ваш термин. Между прочим, латинский эквивалент слова «делать» – «facere». А это всегда напоминает мне «fuckere», что является латинским эквивалентом слова «ебать», а я как раз…

Мозг высших животных, в том числе человека, представляет собой двойной орган, состоящий из правого и левого полушарий, соединенных перемычкой нервной ткани, именуемой мозолистым телом. Каких-то 15 лет назад Рональд И. Майерс и Р. У. Сперри, тогда еще в Чикагском университете, сделали поразительное открытие: когда эта связка между двумя половинками головного мозга рассечена, каждое полушарие функционирует независимо, как если бы оно было целостным мозгом.

…в последнее время ни хрена приличного в этом смысле не имел. Одно говно – хоть пластиковое, хоть какое. Если вы, парни, типа психологи и слушали мои бесконечные базары с Хэнком, скажите мне тогда, черт побери, где у Донны рукоятка. Как мне к ней подобраться?

То есть как это делается? С такой вот уникальной, упрямой телочкой?

– Все девушки разные, – отметил сидящий спец.

– Я имею в виду, этично к ней подобраться, – пояснил Фред. – Не подсыпать ей в бухалово барбитуру, а потом вдуть, пока она будет на полу в гостиной валяться.

– Купите ей цветы, – предложил стоящий спец.

– Что? – переспросил Фред. Его профильтрованные шифрокостюмом глаза широко распахнулись.

– В это время года вы можете купить маленькие весенние цветочки. К примеру, в цветочных отделах «Пенниса» или «К-Марта». Или азалии.

– «Пенниса», – пробормотал Фред. – Вы имеете в виду пластиковые цветы или настоящие? Надеюсь, настоящие.

– В пластиковых мало хорошего, – рассудил сидящий спец. – Они выглядят как… гм, как поддельные. И никуда от этого не деться.

– Могу я теперь идти? – спросил Фред.

Переглянувшись, оба спеца кивнули.

– Мы протестируем вас как-нибудь в другой раз, – сказал стоящий. – Это не так уж срочно. Хэнк в нужное время вас уведомит.

Невесть почему Фреду вдруг захотелось перед уходом пожать им руки, но он этого не сделал. Просто ушел, даже ничего не сказав, несколько подавленный и смущенный – тем, вероятно, как внезапно все это его пыльным мешком из-за угла оглоушило. Они снова и снова просматривали мой материал, подумал он, пытаясь найти признаки того, что я спалил себе мозги, и кое-что действительно нашли. По крайней мере достаточно, чтобы затеять это тестирование.

Весенние цветочки, подумал Фред, добравшись до лифта. Маленькие, растут, наверное, у самой земли, и куча народу их топчет. Интересно, они растут на природе? Или их специально выращивают? К примеру, в специальных промышленных резервуарах или в огроменных закрытых оранжереях. Вообще интересно, на что похожа настоящая сельская местность? Поля там и все такое, типа странные запахи. И еще, задумался он, такое можно найти? Куда надо поехать, как туда добраться и где там остановиться? Что туда ходит и какой нужен билет? И у кого этот билет купить?

Когда я туда отправлюсь, подумал Фред, мне бы хотелось кого-нибудь с собой взять. Может, Донну. Но как ее об этом попросить? Как попросить об этом телку, к которой даже не знаешь, как подобраться? Когда все строишь насчет нее планы и ни черта не выходит. Вообще ни черта. Нам надо торопиться, подумал он. Потому как если опоздаем, все весенние цветочки вроде тех, про которые мне рассказали, уже умрут.

Глава восьмая

По пути к дому Боба Арктура, где всегда можно было найти компанию торчков и приятно провести время балдежа, Чарльз Фрек придумал хохму для старины Барриса, чтобы расплатиться с ним за те телеги в третьем кафетерии «Фиддлерс». Умело избегая расставленных повсюду радарных ловушек (обычно полиция маскировала свои радарные машины для проверки неосторожных водителей под старые и грязные фургоны марки «фольксваген», выкрашенные тускло-коричневой краской и управляемые бородатыми мудаками; всякий раз, заметив такой фургон, он притормаживал), Чарльз Фрек в качестве репетиции прогнал в голове глючный номер со своей хохмой:

ФРЕК (небрежным тоном): Мне нужен винт.

БАРРИС (с чванливой физиономией): Раз уж ты, Фрек, обращаешься к культурному, технически образованному человеку, мог бы называть винт, как полагается, первитином. Но куда там! Тебе, наверное, даже неизвестно, что это препарат из группы амфетаминов, как, к примеру, и фенамин, и что производится он в лабораториях. Ты, надо полагать, думаешь, что он, как трава, на грядке растет. А почему ты, собственно, у меня его спрашиваешь? Разве я…

ФРЕК (преподнося ему убойную фразу): Я хочу сказать, что открыл сегодня капот, а там из карбюратора винт выпал. Вот я и подумал, что у тебя в ящике с инструментами, может, такой найдется. Понимаешь, винт в смысле…

Концовку убойной фразы Чарльз Фрек пока что придумать не смог. Пока он ехал, его сильно отвлекали другие машины и всевозможные огни; впрочем, Чарльз Фрек ни секунды не сомневался, что, добравшись до дома Боба Арктура, он выложит все это Баррису как полагается. И, особенно если там соберется куча народу, Баррис наверняка схватит наживку – а тогда всем сразу станет ясно, какой Баррис откровенный хуеплет. Это будет славной расплатой, потому что Барриса, как никого другого, обламывало, когда из него посмешище делали.

Когда Чарльз Фрек подкатил к дому, выяснилось, что Баррис вместе с Бобом Арктуром возятся с машиной Боба. Оба стояли у поднятого капота, а рядом валялась целая куча всяких инструментов.

– Привет, ребята, – поздоровался Чарльз Фрек, захлопывая дверцу и непринужденно подходя к ним. – Слушай, Баррис, – начал он в спокойном тоне, кладя руку Баррису на плечо, чтобы привлечь его внимание.

– Да погоди, – прорычал Баррис. На нем были ремонтные шмотки; свежая смазка покрывала и без того грязную ткань.

– Мне нужен винт, – заявил Чарльз Фрек.

– Какого размера? – нетерпеливо хмурясь, спросил Баррис.

– То есть?

– Какого размера винт?

– Гм, – произнес Фрек, не зная, что сказать дальше.

– С какой шляпкой? – спросил Арктур, тоже весь в смазке от ремонта машины. Фрек заметил, что они уже сняли карбюратор, воздушный фильтр, шланги и еще черт-те что.

– С крестовиной, – пробормотал Фрек.

– Ну, такой у Джима всегда найдется, – сказал Арктур. – Правда, Джим?

– На всех винтов не напасешься, – буркнул Баррис. – Так какого размера?

– Я толком и не знаю, – смущенно ответил Чарльз Фрек. – Вывалился какой-то винт. Кто его знает, какого он там размера? Да хрен с ним, ребята.

Сделав в работе паузу – он вечно делал в работе паузы, разговаривая с кем-то или нет, – Баррис сказал:

– Послушай, Фрек, ты, часом, другим винтом не закинулся? Обычно, когда слишком много винтом закидываются, начинают болтать как утенок Дональд.

– А это как? – поинтересовался Чарльз Фрек.

– А это так, что никто ни хрена понять не может, – ответил Баррис.

– Ты о чем, Баррис? – спросил Арктур. – Что-то я тебя не пойму.

С пляшущей от веселья физиономией Баррис спародировал голос утенка Дональда. Фреку и Арктуру понравилось. Оба ухмыльнулись. Баррис погнал Дональда дальше, а под конец ткнул пальцем в карбюратор.

– Что с карбюратором? – уже без улыбки спросил Арктур.

Баррис, обычным голосом, но по-прежнему ухмыляясь во весь рот, ответил:

– У тебя стержень дросселя погнут. Весь карбюратор надо ремонтировать. Иначе в один прекрасный день, когда ты попилишь по шоссе, дроссель перекроется, мотор наполнится и заглохнет, а тут какой-нибудь мудак как раз долбанет тебя сзади. Вдобавок этот сырой газ, омывающий стенки цилиндра, весьма вероятно, смоет всю смазку, так что твои цилиндры будут поцарапаны и необратимо повреждены.

– А почему стержень дросселя погнут? – поинтересовался Арктур.

Пожав плечами, Баррис принялся разбирать карбюратор дальше. Право ответить на этот вопрос он предоставил самому Арктуру и Чарльзу Фреку, который и так в моторах ни черта не смыслил, а уж тем более когда затевался такой сложный ремонт.

Тут из дома вышел Лакман в броской рубашке и стильных джинсах «ливайс» в обтяжку. В руках у него была книжка, а на носу темные очки.

– Я позвонил в одну контору, – сообщил Лакман. – Там посмотрят, какой подержанный карбюратор может для этой машины сгодиться. Они скоро позвонят, так что переднюю дверь я не закрыл.

– Раз уж ты, Боб, этим занялся, – сказал Баррис, – ты мог бы поставить себе четырехбаррелевый карбюратор вместо этого двухбаррелевого. Но тогда придется ставить другой коллектор. Мы могли бы достать подержанный, совсем задешево.

– Будет слишком высокий холостой ход, – заметил Лакман. – Если взять типа рочестеровский четырехбаррелевый – ты ведь его имеешь в виду? И он не будет как надо переключать. Он не будет включать повышающую передачу.

– Жиклеры холостого хода можно заменить жиклерами меньшего размера, – парировал Баррис. – Это все скомпенсирует. А по тахометру Боб сможет следить за оборотами в минуту, чтобы мотор не перебирал оборотов. Благодаря тахометру Боб будет знать, когда не включается повышающая передача. Обычно, чтобы включить повышающую передачу, достаточно бывает просто чуть отпустить педаль газа, если автоматическое соединение с коробкой передач этого само не делает. Я даже знаю, где мы можем достать тахометр. Собственно говоря, у меня одни есть.

– Да-да, – произнес Лакман. – Очень хорошо. А если Боб в случае крайней необходимости прямо на шоссе от души выжмет газ, чтобы резко получить максимум от редуктора? Тогда карбюратор включит понижающую передачу и даст такие обороты, что разорвет к ебеням передний сальник – или хуже того, куда хуже. Взорвет весь мотор.

– Боб увидит скачок стрелки тахометра и осадит назад, – терпеливо отозвался Баррис.

– При обгоне? – спросил Лакман. – Почти обогнав какой-нибудь блядский полуприцеп? Блин, да он волей-неволей должен будет мчать дальше на полной, высокие там обороты или нет. Боб скорее рискнет взорвать мотор, чем осадит назад, потому как, если он осадит, ему уже никогда этот полуприцеп не обогнать. Он аккурат под него зароется.

– Инерция, – возразил Баррис. – У такой тяжелой машины хорошая инерция. Она пронесет Боба дальше, даже если он осадит.

– А как типа в гору? – спросил Лакман. – При обгоне в гору инерция далеко Боба не пронесет.

Баррис обратился к Арктуру:

– Сколько эта машина… – Он нагнулся посмотреть, какой она марки. – Этот… – Баррис шевелил губами, – «олдс»…

– Этот «олдс» весит порядка пятисот кило, – брякнул Арктур. Чарльз Фрек заметил, как он подмигнул Лакману.

– Тогда ты прав, – согласился Баррис. – При таком легком весе большой инерционной массы не получится. Или получится? – Он принялся искать ручку и что-нибудь, на чем писать. – Пятьсот кило, передвигающиеся со скоростью сто двадцать километров в час, создают силу, равную…

– Пятьсот кило, – уточнил Арктур, – если считать всех пассажиров, полный бензобак и большую коробку кирпичей в багажнике.

– А сколько всего пассажиров? – невозмутимо осведомился Лакман.

– Двенадцать.

– Считая водителя?

– Ага.

– Тогда шесть рыл сзади, – сказал Лакман, – и шесть…

– Нет, – возразил Арктур. – Одиннадцать рыл сзади и только один водитель спереди. Так будет больше нагрузки на задние колеса для лучшего сцепления с дорогой. Тогда машина не будет вилять хвостом.

Баррис настороженно поднял взгляд.

– А что, эта машина виляет хвостом?

– Если только сзади одиннадцать рыл не сидят, – ответил Арктур.

– Тогда лучше нагрузить багажник мешками с песком, – посоветовал Баррис. – Хватит трех стокилограммовых мешков с песком. Тогда пассажиры смогут распределиться более равномерно, и им будет удобней.

– А как насчет трехсоткилограммового ящика с золотом в багажнике? – спросил у него Лакман. – Вместо трех стокилограммовых…

– Ты не отдохнешь? – пробурчал Баррис. – Я тут пытаюсь вычислить инерционную силу этой машины, передвигающейся со скоростью сто двадцать километров в час.

– Она не даст ста двадцати, – заметил Арктур. – У нее цилиндр сдох. Я хотел тебе сказать. Когда я прошлым вечером ехал домой от универсама 7-11, оттуда поршень вылетел.

– Тогда зачем мы карбюратор разбираем? – поинтересовался Баррис. – В таком случае надо было всю голову разбирать. И даже больше. Вполне возможно, у тебя блок цилиндров треснул. Ага, так вот почему она не заводится.

– А что, твоя машина не заводится? – спросил Чарльз Фрек у Боба Арктура.

– Она не заводится, – объяснил Лакман, – потому что мы с нее карбюратор сняли.

– А зачем мы карбюратор сняли? – озадаченно спросил Баррис. – Я уже забыл.

– Чтобы заменить пружины и всякие мелкие фигулеч-ки, – напомнил ему Арктур. – Чтобы машина снова не наебнулась и нас нечаянно не угрохала. Так нам механик со станции «Юнион» посоветовал.

– Если вы, мудозвоны, прекратите трещать как куча торчков навинченных, – прорычал Баррис, – я все-таки смогу завершить свои вычисления и сказать вам, как эта конкретная машина с ее конкретным весом будет справляться с четырехбаррелевым карбюратором «рочестер», модифицированным, разумеется, меньшими по размеру жиклерами холостого хода. – Теперь он явно не на шутку озлился. – Так что ЗАТКНИТЕСЬ!

Лакман раскрыл книжку, которую притащил с собой из дома. Затем вдохнул побольше воздуха, раздувая свою и без того мощную грудь. Бицепсы его тоже вздулись.

– Хочу тебе, Баррис, кое-что почитать, – сообщил он и принялся довольно бегло декламировать. – «Он, кому дано узреть Христа более реального, нежели всякая иная реальность…»

– Что-что? – переспросил Баррис.

Лакман продолжал читать:

– «…нежели всякая иная реальность в Мире, Христа всюду сущего и всюду приумножающего величие, Христа как конечное определение и плазматический Принцип Вселенной…»

– Что это за потетень? – спросил Арктур.

– Шарден. Тейяр де Шарден.

– Бли-ин, Лакман, – протянул Арктур.

– «…такой человек воистину пребывает в зоне, где никакая множественность его не тревожит, но коя тем не менее суть наиактивнейшая мастерская универсального самоосуществления». – Лакман захлопнул книжку.