Текст книги "Скользя во тьме"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Приметив предельно разборчивый указатель, Арктур припарковался на небольшой стоянке, которую этот конкретный филиал «Нового Пути» делил с булочной, и нетвердыми шагами направился по песчаной дорожке к передней двери. Вид он напустил на себя жалкий, а руки сунул в карманы.

Хорошо хоть отдел не поставил Арктуру в вину то, что он упустил Спейда Викса. По официальной версии такой поворот дела только лишний раз подтверждал то, какой хитрой бестией был этот Вике. Формально Вике был скорее курьером, чем торговцем: через нерегулярные промежутки времени он привозил партии жестких наркотиков из Мексики куда-то в окрестности Лос-Анджелеса, где его встречали покупатели и производили дележку. Метод переправки партии через границу был весьма хитроумен: на одном из перекрестков Вике липкой лентой приклеивал пачку к днищу какой-нибудь цивильной машины, остановившейся впереди, а затем, уже на территории Соединенных Штатов, при первой удобной возможности пристреливал лоха. Если пограничный патруль Соединенных Штатов обнаруживал на днище цивильной машины наркотики, винтили, естественно, цивила, а не Викса. Хранение в штате Калифорния считалось достаточным доказательством для возбуждения судебного дела. Мало радости для цивила, его жены и детишек.

Лучше любого другого тайного агента в Оранжевом округе Арктур мог узнать Викса по внешнему виду: жирного чернявого пижона на четвертом десятке, с уникальной – неспешной и элегантной – манерой говорить, будто усвоенной в какой-то липовой английской школе. На самом же деле Вике вышел из трущоб Лос-Анджелеса и не то что английской, а вообще никакой школы не кончал. А своей дикции, скорее всего, выучился при помощи учебной кассеты, украденной из какой-нибудь университетской библиотеки.

Одеваться Вике любил неброско, но шикарно – словно он врач или адвокат. Частенько он брал с собой дипломат крокодиловой кожи и нацеплял на нос очки в роговой оправе. Как правило, Вике был вооружен дробовиком, который он доукомплектовал пистолетной рукояткой, изготовленной по спецзаказу в Италии, очень классной и стильной. Впрочем, в «Новом Пути» вся его чешуя была счищена – там его должны были одеть, как и всех прочих, в первую попавшуюся, полученную в виде пожертвования одежду, а дипломат крокодиловой кожи засунуть подальше в платяной шкаф.

Открыв солидную деревянную дверь, Арктур вошел в дом.

Мрачный коридор, слева комната отдыха, где несколько парней читали книжки. В дальнем конце – столик для пинг-понга, еще дальше – дверь на кухню. Лозунги на стенах – некоторые сделаны от руки, некоторые по трафарету. «ЕДИНСТВЕННЫЙ РЕАЛЬНЫЙ ОБЛОМ – ЭТО ОБЛАМЫВАТЬ БЛИЖНИХ» и тому подобное. Мало шуму, мало движения. «Новый Путь» занимал своих жильцов в различном розничном бизнесе – большинство как парней, так и девушек сейчас наверняка трудились в парикмахерских, на бензоколонках, в мастерских по изготовлению шариковых авторучек. Арктур с усталым видом прислонился к стене.

– Слушаю вас? – Появилась прелестная девушка в синей мини-юбке и футболке с надписью НОВЫЙ ПУТЬ от соска до соска.

Хриплым, измученным голосом Арктур произнес:

– Я… я совсем выпал. Больше ничего не вяжется. Можно мне сесть?

– Конечно. – Девушка поманила к себе двух непримечательных на вид парней с бесстрастными физиономиями. – Помогите ему сесть и дайте кофе.

Тоска зеленая подумал Арктур, позволяя двум типам отвести себя под руки и усадить на мягкую потрепанную кушетку. Вокруг он видел унылые стены, покрытые унылой, полученной в виде пожертвования, низкосортной краской. Впрочем, эти центры и существовали в основном за счет благотворительности, испытывая трудности с финансированием.

– Спасибо, – дребезжащим голосом прохрипел Арктур, словно его переполнило облегчение от того, что он наконец здесь и сидит. – Ф-фу, – выдохнул он, пытаясь пригладить волосы, а затем делая вид, будто ничего не выходит.

Нависая над ним, девушка твердым голосом произнесла:

– Вы, мистер, черт знает, на что похожи.

– Ага, – удивительно бодрым тоном согласились двое парней. – Натурально. Ты что, приятель, в собственном говне вывалялся?

Арктур вздрогнул.

– Кто ты такой? – потребовал ответа один из парней.

– И так видно, кто он такой, – отозвался другой. – Блядское отребье из мусорного бака. Вон, смотри. – Он ткнул пальцем в волосы Арктура. – Вши. Оттого ты, дядя, и чешешься.

Девушка, сверх всякой меры невозмутимая и ни под каким соусом не дружелюбная, осведомилась:

– Итак, зачем вы, мистер, сюда явились?

Затем, подумал Арктур, что где-то здесь крупный наркокурьер заховался. Затем, что я из полиции. А вы, все трое, безмозглые мудаки. Но вместо этого он, как и ожидалось, раболепно забормотал:

– Вы тут сказали…

– Да, мистер, кофе вам сейчас принесут. – Девушка мотнула головой, и один из парней послушно зашагал на кухню.

Пауза. Потом девушка наклонилась и тронула его за колено.

– Вам чертовски скверно, да? – негромко спросила она.

Арктур смог только кивнуть.

– Вы испытываете стыд и отвращение к той твари, в которую вы себя превратили, – продолжила она.

– Ага, – согласился он.

– К тому ходячему говну, которое вы из себя сделали. Выгребной яме. День за днем втыкая себе в жопу занозу, вводя в свое тело…

– Я больше так не мог, – сказал Арктур. – Это место – моя единственная надежда. Больше мне ничего в голову не пришло. У меня был друг, который сюда пошел. По крайней мере, сказал, что собирается. Чернявый такой лет тридцати с чем-то, образованный, очень вежливый…

– С семьей вы встретитесь позже, – перебила девушка. – Если мы вас возьмем. Понимаете, вы должны удовлетворять нашим требованиям. И первое – искреннее желание.

– У меня оно есть, – подтвердил Арктур. – Самое искреннее желание.

– Вам должно быть совсем скверно, чтобы мы вас сюда взяли.

– Мне совсем скверно.

– До чего дошла привычка? До какой дозы?

– Тридцать грамм в сутки, – ответил Арктур.

– Чистого?

– Да. – Он кивнул. – Я держу эту дрянь в сахарнице на столе.

– Очень круто придется. Всю ночь будешь подушку глодать, а когда проснешься, кругом будут перья. Будут судороги и пена изо рта. И гадить будешь под себя, как больные животные. Готов ты к такому? Ведь мы здесь ничего тебе не дадим.

– Ничего-ничего, – пробормотал он. Выходил полный облом, и Арктур чувствовал беспокойство и раздражение. – Мой кореш, – снова отважился он, – тот чернявый парнишка. Как он тут – справился? Очень надеюсь, что его по дороге не замели – он был в таком ауте, что едва машину вел. Он думал…

– В «Новом Пути» нет отношений один на один, – перебила девушка. – Тебе следует это усвоить.

– Хорошо, но как он тут справился? – спросил Арктур, уже понимая, что даром теряет время. Черт, подумал он, а тут достача еще почище ментовской. И эта телка мне ни хрена не скажет. Такая у них политика. Как об стенку горох. Когда попадаешь в одно из таких мест, считай, что ты мертв для мира. Спейд Вике может сейчас сидеть за перегородкой, слушать и живот надрывать. Или его тут может не быть. Или что-то среднее. Тут даже с ордером делать нечего, понял Арктур. Местный персонал хорошо умел тормозить и тянуть резину, пока тот жилец, которого здесь разыскивала полиция, не выскакивал в заднюю дверь или в печной трубе не закупоривался. Ведь в конце концов местный персонал тоже состоял из бывших наркозависимых. А идея о шмоне в реабилитационном центре никого в правоохранительных органах не привлекала – попробуй потом возмущенную общественность утихомирь.

Пора плюнуть на Спейда Викса, решил Арктур, и сматываться. Ничего удивительного, что меня раньше сюда не посылали – народ здесь не очень любезен. Итак, подумал он затем, насколько я понимаю, своего главного задания я лишился. Спейда Викса больше не существует.

Так и отрапортую мистеру Ф., сказал себе Арктур, а потом дождусь нового задания. Все, к черту. Он твердо встал на ноги и сказал:

– Я сваливаю.

Двое парней уже успели вернуться – один с кофейником, другой с книжками – очевидно, типа инструкций.

– Что, приссал? – с надменным презрением спросила девушка. – Пороху не хватает? Никак слезть с дерьма не решишься? Хочешь отсюда на брюхе выползти? – Все трое злобно сверкали на него глазами.

– Я как-нибудь потом, – буркнул Арктур, направляясь к передней двери.

– Торчок злоебучий, – бросила ему в спину девушка. – Ни мужества, ни мозгов – вообще ни хрена. Ладно, ползи – решение за тобой. Ну, порыл отсюда.

– Я еще вернусь, – обозлился Арктур. Все здесь с самого начала его подавляло, а теперь, когда он уходил, давление еще усилилось.

– Обратно мы можем тебя и не взять, слякоть, – сказал один из парней.

– На коленках будешь ползать, – подхватил другой. – Долго и упорно клянчить. А мы тебя все равно можем не взять.

– Вообще-то мы уже сейчас тебя не берем, – подвела итог девушка.

У двери Арктур помедлил и повернулся к своим обвинителям. Ему хотелось что-то сказать, но, хоть убей, ничего в голову не приходило. Они ему совсем мозги запудрили. Голова просто не работала. Ни мыслей, ни отклика, ни ответа – пусть даже самого вшивого и убогого. Странно, в недоумении подумал Арктур.

И направился к стоянке.

Насколько я понимаю, снова подумал он, Спейд Вике исчез навсегда. А в это милое местечко я больше не ходок.

Пора просить новое задание. Следить за кем-то другим.

Они круче нас, подумал Арктур, забираясь в машину.

Глава четвертая

Изнутри своего шифрокостюма смутное пятно, подписавшееся как Фред, смотрело в упор на другое смутное пятно, представлявшееся как Хэнк.

– Так-так, тут Донна, тут Чарльз Фрек, тут… ну-ка, посмотрим. – Монотонно-металлический голос Хэнка на мгновение отключился. – Все верно, ты и Джима Барриса охватил. – Хэнк сделал у себя в блокноте пометку. – А Спейд Вике, ты считаешь, скорее всего умер или скрылся из района.

– Или прячется и пассивен, – уточнил Фред.

– Ты не слышал от кого-нибудь такое имя – Эрл или Арт де Винтер?

– Нет.

– Как насчет женщины по имени Молли? Крупного телосложения?

– Нет.

– А парочки братьев, лет около двадцати, фамилия типа Хэтфилд? Возможно, полукилограммовыми пакетами героина торгуют.

– Полукилограммовыми пакетами? По полкило героина?

– Именно.

– Нет, – помотал головой Фред. – Но я запомню.

– Теперь швед, рослый, фамилия типично шведская. Отбывал срок, склонность к черному юмору. Высокий, но худощавый, носит с собой много наличных – вероятно, после дележки партии в начале месяца.

– Понаблюдаю, – сказал Фред. – Надо же, полкило. – Он покачал головой – точнее, смутное пятно заколебалось.

Хэнк копался в своих голографических карточках.

– Так, этот в тюрьме. – Он бросил взгляд на карточку, затем прочел надпись на обороте. – Нет, мертв – сбросили с лестницы. – Он копался дальше. Время шло. – Как думаешь, Джора собой не приторговывает?

– Сомневаюсь. – Джоре Каджас было всего пятнадцать. Уже подсаженная на инъекции Вещества С, она жила в трущобной комнатушке в Бреа, хоть как-то обогревать которую можно было только при помощи кипятильника. Единственным источником дохода Джоре служила заслуженная ею стипендия штата Калифорния. Впрочем, насколько знал Фред занятий она уже шесть месяцев как не посещала.

– Когда начнет, дай мне знать. Тогда мы сможем заняться родителями.

– Ладно, – кивнул Фред.

– Эти соплячки быстро идут под гору. Недавно одна тут была – лет на пятьдесят выглядела. Волосы седые, растрепанные, зубов не хватает, глаза запавшие, руки как спички… Мы спросили, сколько ей лет, а она и говорит: «Девятнадцать». Мы дважды перепроверили. «Знаешь, на сколько ты выглядишь? – спросила у нее одна из женщин. – Вот зеркало, посмотрись». Та посмотрелась. И зарыдала. Я спросил, сколько она уже на игле.

– Год – предположил Фред.

– Четыре месяца.

– Уличный товар нынче совсем паршивый, – заметил Фред стараясь не представлять себе девятнадцатилетнюю девушку с выпадающими седыми волосами. – Раньше такого мусора никогда не подмешивали.

– Знаешь, как ее подсадили? Ее братья, оба торговцы зашли как-то ночью к ней в спальню, прижали и вмазали, а потом еще и оттрахали. Оба. Наверное, хотели в нее новую жизнь вдохнуть. С тех пор она четыре месяца торчала на углу, прежде чем мы ее сюда притащили.

– И где сейчас брательники? – Арктур подумал, что мог бы с ними столкнуться.

– Тянут шестимесячный срок за хранение. Девушка теперь еще и с триппером, причем сама этого не поняла. Так что триппер пошел глубоко внутрь, как это обычно бывает. Ее братья решили, что это будет прикольно.

– Какие милые ребятишки, – сказал Фред.

– Скажу тебе одну вещь, которая точно тебя достанет. Слышал ты про трех младенцев в Ферфилдской больнице, которым нужно каждый день колоть героин, потому что они слишком малы, чтобы перенести абстиненцию? Сестра попыталась было…

– Меня уже достало, – механически-монотонным голосом произнес Фред. – Спасибо, достаточно.

– Когда подумаешь, – продолжал Хэнк, – что новорожденные младенцы уже подсажены на героин из-за того, что…

– Спасибо, – повторило смутное пятно по имени Фред.

– Как думаешь, что полагается матери, которая время от времени дает новорожденному младенцу вмазку героина, чтобы его успокоить? Чтобы не ревел? Сутки на окружной ферме?

– Типа того, – без выражения отозвался Фред. – Возможно, все выходные, как для алкашей. Порой я хотел бы знать, как сойти с ума. А то забыл.

– Да, это утраченное искусство, – заметил Хэнк. – Быть может, по нему есть настольное руководство.

– Был такой фильм 1970 года, – сказал Фред. – «Французская связь» назывался. Про пару героиновых торчков. Как-то раз они вмазались, и у одного совсем крыша слетела. Он принялся вмазывать всех подряд – включая своих начальников. Ему уже все по фигу было.

– Тогда, наверное, к лучшему, что ты не знаешь, кто я такой, – решил Хэнк. – Ты только случайно мог бы меня вмазать.

– В конечном счете, – пробормотал Фред, – кто-то все равно всех нас достанет.

– И это будет облегчением. Ощутимым облегчением. – Просматривая дальше свою стопку карточек, Хэнк сказал: – Джерри Фабин. Что ж, его списываем. Клиника нейроафазии. Ребята дальше по коридору говорят, Джерри Фабин по дороге в клинику сообщил сопровождавшим его сотрудникам, что за ним днем и ночью катался на тележке безногий контрактник, всего в метр ростом. Но он никогда никому не говорил, потому что все бы мигом приссали и подняли бучу. Тогда у него совсем не осталось бы друзей, и даже поговорить было бы не с кем.

– Ага, – стоически отозвался Фред. – Фабин свое получил. Я смотрел в клинике его ЭЭГ. Про него можно забыть.

Всякий раз, сидя напротив Хэнка и отчитываясь, Фред испытывал внутри себя определенную глубокую перемену. Замечал он эту перемену, как правило, только впоследствии, а непосредственно в это время чувствовал необходимость проявить сдержанное отношение стороннего наблюдателя. В течение отчета никто и ничто серьезного эмоционального значения для него не имело.

Поначалу он считал, что все дело в шифрокостюмах, которые они с Хэнком напяливали; физически они никак не могли друг друга ощущать. Позднее он предположил, что костюмы никакой существенной разницы не вносят, а суть заключается в самой ситуации. Хэнк, по причинам профессионального характера, намеренно снижал уровень обычной теплоты, обычного общего возбуждения-ни гнев, ни любовь, ни любые другие сильные эмоции ничего хорошего бы никому из них не принесли. Зачем нужна была интенсивная естественная увлеченность ситуацией, когда они обсуждали преступления – серьезные преступления, совершенные близкими Фреду людьми, а порой, как в случае Лакмана и Донны, не только близкими, но и дорогими? Фреду приходилось себя нейтрализовывать; им обоим приходилось это делать, но ему в большей мере, чем Хэнку. Они становились нейтральными – говорили в нейтральном тоне, выглядели нейтрально. Со временем это стало несложно делать – даже без предварительной подготовки.

Но впоследствии все чувства просачивались назад.

Возмущение по поводу многих увиденных им событий, даже ужас. В ретроспективе – шок. Чудовищные, всепоглощающие демонстрации, причем без предварительного просмотра. Со слишком громким и гулким звуком в голове.

Но пока Фред сидел за столом напротив Хэнка, он ничего такого не переживал. Теоретически он мог в совершенно бесстрастной манере описать любое увиденное событие. Или выслушать все что угодно, от Хэнка.

К примеру, Фред мог бы небрежно заметить: «Донна загибается от гепатита и при помощи своей иглы старается прихватить с собой как можно больше друзей. Лучше всего будет глушить ее рукояткой пистолета, пока совсем копыта не откинет». Мог говорить так про свою любимую девушку – если, конечно, он сам это наблюдал или знал наверняка. Или: «Донна вторые сутки страдает от общего сужения сосудов из-за дрянного аналога ЛСД. Половина кровеносных сосудов в ее мозгу уже закупорилась». Или: «Донна мертва». Хэнк отметил бы это у себя в блокноте и.

возможно, спросил бы: «Кто продал ей товар и где его сварганили?» Или: «Где состоятся похороны? Надо будет переписать все номера машин и фамилии». И они без всяких эмоций это бы обсудили.

Таков был Фред. Но несколько позже Фред оборачивался Бобом Арктуром – где-нибудь на тротуаре между «Пицца-Хатом» и бензозаправкой «Арко» (отныне и всегда доллар два цента за галлон) – и жуткие краски неизбежно просачивались в душу, нравилось ему это или нет.

Это меняло Боба Арктура, в то время как Фред был сущей экономией страстей. Впрочем, пожарные, врачи и члены похоронной команды испытывали в своей работе сходные переживания. Никто из них не мог каждые несколько секунд вскакивать и что-нибудь эдакое восклицать; сперва они должны были измотаться сами, а затем измотать всех остальных – и как специалисты на работе, и просто как люди. У человека неизбежно оказывалась такая масса энергии.

Хэнк не навязывал Фреду этого бесстрастия; он лишь позволял ему таким быть. Ради его же собственного блага. И Фред очень это ценил.

– А что насчет Арктура? – спросил Хэнк.

В добавление ко всем остальным, пребывая в шифрокостюме, Фред обычно докладывал и о себе. Если бы он этого не делал, его начальник – а через него и весь правоохранительный аппарат – очень скоро бы дознался, кто такой Фред в шифрокостюме или без. Осведомители «Агентства В. С.» в свою очередь доложили бы кому следует – и очень скоро Боб Арктур, курящий дурь и глотающий колеса вместе с другими торчками в собственной гостиной, тоже обнаружил бы, что за ним на тележке катается метровый контрактник. Причем, в отличие от Джерри Фабина, он бы не галлюцинировал.

– Арктур ничем таким не занимается, – сообщил Фред, как он всегда это делал. – Работает в своем неведомом «Центре гашения», глотает в течение суток несколько таблеток смерти в пополаме с винтом и…

– Не уверен. – Хэнк вертел в руках листок бумаги. – У нас здесь намек от осведомителя, чья информация обычно подтверждается, что Арктура финансируют откуда-то сверху – помимо того, что ему платит «Главный центр гашения». Мы, кстати, позвонили туда и выяснили, каков его чистый заработок. Очень не густо. Тогда мы поинтересовались, почему так, и там сказали, что у него всю неделю неполная занятость.

– Туфта, – мрачно прокомментировал Арктур, прекрасно понимая, что «финансирование сверху» обеспечивала ему как раз работа на органы. Еженедельно он получал это «финансирование» мелкими купюрами через машину, замаскированную под автомат с «доктором пеппером» в одном мексиканском баре-ресторане в Плацентии. Порой, особенно когда случался крупный героиновый перехват, сумма оказывалась весьма значительной.

Хэнк задумчиво продолжал:

– Согласно этому осведомителю, Арктур загадочным образом приходит и уходит, особенно под вечер. Приехав домой, он ест, а потом на основании почти очевидных отговорок снова исчезает. Порой очень скоро. Но никогда не исчезает надолго. – Хэнк поднял взгляд на Фреда, точнее, зашевелился шифрокостюм. – Ты что-нибудь такое наблюдал? Можешь подтвердить? К чему это может сводиться?

– Скорее всего, к Донне, его девушке, – ответил Фред.

– Гм. «Скорее всего». Тебе положено знать.

– Да к Донне, к Донне. Он там днем и ночью ее трахает. – Тут ему вдруг стало очень неловко. – Но я проверю и дам знать. А кто этот осведомитель? Возможно, это просто месть Арктуру.

– Черт возьми, мы не знаем. Телефонный звонок. Отпечатка не сделать – он использует какую-то допотопную электронную сетку. – Хэнк усмехнулся, металлический смешок прозвучал очень странно. – Но эта сетка сработала. Ее хватило.

– Будь я проклят, – возмутился Фред, – если это не выжженный кислотник Джим Баррис! Наверняка этот шизофреник просто срывает зло на Арктуре. Баррис заканчивал на военной службе бесконечные курсы ремонта электроники, плюс еще практику техобслуживания тяжелого оборудования. Как осведомителю я бы ему и секунды не уделил.

– Мы не уверены, что это именно Баррис, – сказал Хэнк. – Да и в любом случае Баррис может оказаться чем-то большим, чем просто «выжженным кислотником». Мы поручили нескольким людям этим заняться. Для тебя там, по-моему, ничего интересного – по крайней мере, на сегодня.

– Так или иначе, это кто-то из друзей Арктура, – заключил Фред.

– Да, местью тут, без сомнения, попахивает. Эти торчки трезвонят друг на друга всякий раз, как задницу поцарапают. А по сути дела, он, похоже, близко знает Арктура.

– Приятный парнишка, – с горечью произнес Фред.

– Ну, так мы хоть что-то выяснили, – заметил Хэнк. – Да и чем это отличается от того, что делаешь ты?

– Я это делаю не со зла, – сказал Фред.

– А почему ты вообще это делаешь?

– Будь я проклят, если знаю, – после некоторой паузы ответил Фред.

– Викса ты потерял. Пожалуй, пока что я дам тебе задание наблюдать главным образом за Бобом Арктуром Есть у него среднее имя? Он пользуется инициалом…

Фред издал сдавленный механический шум.

– Почему за Арктуром?

– Тайное финансирование, тайная занятость, наживает себе врагов. Так какое у Арктура среднее имя? – Ручка Хэнка застыла в воздухе. Он терпеливо ждал.

– Постлефтвейт.

– Как это пишется?

– Без понятия.

– Постлефтвейт, – повторил Хэнк, записывая несколько букв. – Это что за национальность такая?

– Валлиец, – кратко ответил Фред. Он едва видел сидящего перед ним Хэнка – глаза туманились, и все остальные органы чувств тоже.

– Это тот народ, что воспевает героев Харлеха? А что такое «Харлех»? Какой-нибудь город?

– Харлех – это где в 1468 году держалась героическая оборона от йоркистов… – Фред осекся. Блин, подумал он. Кошмар какой-то, не иначе.

– Погоди, я хочу записать, – говорил Хэнк, старательно корябая ручкой.

– Значит ли это, – спросил Фред, – что вы поставите жучки в дом и в машину Арктура?

– Да, причем с новой голографической системой; так лучше, и мы скорее узнаем все необходимое. Полагаю, тебе понадобится хранение и вывод данных. – Хэнк и это отметил.

– Возьму, что смогу, – пробормотал Фред, чувствуя, что совсем выпадает от таких веселых новостей. Скорей бы этот доклад закончился, подумал он. И глотнуть бы пару колес…

Сидевшее напротив смутное пятно все строчило и строчило, вписывая в ордер инвентарные номера всей высокотехнологичной аппаратуры, которая скоро, по получении добра от высокого начальства, окажется в распоряжении Фреда, – будет вести наисовременнейший мониторинг в его собственном доме, за ним же самим и следить.

* * *

Уже битый час Баррис пытался сварганить глушитель из обычных подручных материалов стоимостью не более одиннадцати центов. При помощи алюминиевой фольги и куска пенорезины ему это почти удалось.

В вечерней темноте на заднем дворике у дома Боба Арктура, среди буйно разросшихся сорняков и груд мусора, Баррис готовился выпалить из своего пистолета с надетым на него самодельным глушителем.

– Соседи услышат, – забеспокоился Чарльз Фрек. Он повсюду видел горящие окна – многие наверняка смотрели телевизор или забивали косяки.

– Здесь звонят, только когда кого-нибудь точно угрохают, – отозвался Лакман, пристроившись где-то вне поля зрения, но внимательно за всем наблюдая.

– В наш век, – мрачно произнес Баррис, – в том дегенеративном обществе, в котором нам приходится жить, при столь всеобщей развращенности, каждый достойный человек постоянно нуждается в пистолете. – Прищурившись, он выпалил из своего пистолета с самодельным глушителем. Чудовищный грохот на время оглушил всех троих. В дальних дворах залаяли собаки.

Улыбаясь, Баррис принялся разматывать фольгу с куска пенорезины. Похоже, он был страшно доволен.

– Н-да, вот это точно глушитель, – сказал Чарльз Фрек все еще держась за уши и прикидывая, когда заявится полиция. Целая череда машин.

– Вышло так, – объяснил Баррис, показывая ему и Лакману черные дырки, прожженные в пенорезине, – что он усилил звук вместо того, чтобы его приглушить. Но я сделал почти то, что требовалось. По крайней мере в принципе.

– А сколько стоит такой пистолет? – поинтересовался Чарльз Фрек. У него никогда не было пистолета. Несколько раз он заводил себе нож, но его все время тырили. Однажды нож сперла телка, пока Чарльз Фрек в ванной мылся.

– Немного, – ответил Баррис. – Б/у – около тридцати долларов. А этот как раз б/у. – Он протянул пистолет Чарльзу Фреку, но тот опасливо попятился. – Я тебе его продам, – пообещал Баррис. – Тебе непременно нужен пистолет. Чтобы обороняться от всех, кто станет тебе вредить.

– Таких слишком много, – с иронической ухмылкой заметил Лакман. – На днях я видел в «Лос-Анджелес Тайме» объявление. Там говорилось, что каждому, кто навредит Фреку особенно успешно, бесплатный радиоприемник дадут.

– Могу поменяться с тобой на тахометр Борга-Вагнера, – предложил Чарльз Фрек.

– Который ты стырил из гаража у соседа напротив? – спросил Лакман.

– Ну, тот парень тоже наверняка его стырил, – стал оправдываться Чарльз Фрек. По его несокрушимому убеждению, все, что хоть чего-нибудь стоило, первоначально так или иначе тырилось; это просто указывало на то, что данная вещь имеет стоимость. – По сути дела, – продолжил он, – этот сосед напротив не первый его стырил. Он уже минимум раз пятнадцать из рук в руки переходил. То есть это натурально крутой тахометр.

– Почем ты знаешь, что он его стырил? – поинтересовался у него Лакман.

– Блин, приятель, у него там в гараже восемь тахометров, и у всех обрезанные провода болтаются. То есть откуда они еще могли взяться? Какой мудак пойдет покупать себе сразу восемь тахометров?

– А я думал, ты цефаскопом занимаешься, – обратился Лакман к Баррису. – Ты что, уже закончил?

– Не могу же я днем и ночью с ним работать, – парировал Баррис. – Это слишком большой прибор. Мне нужен перерыв. – Хитрым складным ножиком он отрезал еще кусок пенорезины. – Вот этот будет абсолютно беззвучным.

– А Боб думает, ты с цефаскопом работаешь, – сказал Лакман. – Лежит там на кровати у себя в спальне и воображает, как ты его прибор чинишь. А ты тут из своего паршивого пистолета палишь. Разве ты не согласился с Бобом, что задолженная тобой квартплата должна компенсироваться твоей…

– Подобно хорошему пиву, – провозгласил Баррис, – сложная, кропотливая реконструкция поврежденного электронного блока…

– Ладно, давай пали из своего охрененного одиннадцатицентового глушителя, – перебил Лакман и рыгнул.

* * *

Вот я и огреб, подумал Роберт Арктур.

Он лежал на спине в мутном свете спальни, мрачно уставившись в пустоту. Рядом, под подушкой, лежал его специальный полицейский револьвер; при грохоте барри-совской пушки 22-го калибра, выпалившей в заднем дворике, Арктур машинально достал револьвер из-под подушки и положил поближе к правой руке. Мера предосторожности – против любой отдельной угрозы и всех сразу; сознательно он об этом даже не подумал.

Впрочем, его револьвер 32-го калибра мало чем мог помочь Арктуру против методов столь нечестных, как наглая порча его самого ценного и дорогостоящего имущества. Добравшись до дома после доклада Хэнку, он сразу же проверил всю остальную технику и нашел ее в порядке. Особенно машину – в подобных случаях всегда первым долгом машину. Что бы ни происходило и с чем бы это ни было связано, все это казалось крайне трусливым и подлым. Какой-то бесчестный и малодушный урод таился на периферии жизни, предпринимая в отношении Арктура косвенные выпады со скрытой, безопасной позиции. Даже не человек, а скорее что-то вроде ходячего, незримого воплощения их образа жизни.

А ведь было время, когда Арктур не держал под подушкой револьвера. Когда один псих в заднем дворике не палил черт знает зачем из своей пушки, когда другой псих – или, может статься, тот же самый – не переносил отпечаток коротухи в собственных паленых мозгах на немыслимо дорогой и ценный цефаскоп, который все обитатели дома плюс все их друзья любили и на который нарадоваться не могли. В прежние времена Боб Арктур вел свои дела совсем по-другому: была у него жена, очень похожая на всех прочих жен, две маленькие дочки, устойчивое домашнее хозяйство, которое ежедневно подметалось, мылось и освобождалось от мусора, мертвые газеты, которые даже не открывали, а только переносили от передней дорожки к мусорному баку – порой впрочем, успевая за это время что-нибудь прочитать. Но в один прекрасный день, вынимая из-под раковины электрическую машинку для приготовления «воздушной кукурузы», Арктур треснулся головой об угол кухонного шкафа. Резкая боль и порез на скальпе, столь нежданные и незаслуженные, невесть по какой причине сорвали всю паутину. До Арктура мигом дошло, что как раз к кухонному шкафу он никакой ненависти не испытывает. Ненавидел он только свою жену, двух дочерей, весь дом в целом, задний дворик с мотокосилкой, гараж, систему радиационного подогрева, передний дворик, ограду – короче, все это злоебучее место и каждого в нем живущего. Арктур решил развестись и свалить куда подальше. Очень скоро он так и сделал. И постепенно вписался в новую, мрачную жизнь, лишенную всего вышеперечисленного.

Наверное, Арктур должен был сожалеть о своем решении. Но он не сожалел. Та жизнь была лишена волнений, лишена приключений. Она была слишком безопасна. Все элементы, все ее составляющие всегда оказывались прямо перед глазами, и ничего нового даже нельзя было ожидать. Та жизнь, как однажды ему представилось, походила на утлую пластиковую лодчонку, отправившуюся в чуть ли не вечное безмятежное плавание, в самом конце которого ей все-таки предстояло утонуть, что стало бы для всех тайным облегчением.

Но в том мрачном мире, где Арктур жил теперь, на него постоянно обрушивались вещи омерзительные, вещи удивительные, а порой, очень редко, и вещи волшебные; ни на что нельзя было рассчитывать заранее. Как в случае с умышленной и злонамеренной порчей цефалохромоскопа фирмы «Альтек», вокруг которого Арктур строил приятную часть своего графика – тот фрагмент дня, когда все расслаблялись и оттягивались. С разумной точки зрения, для неведомого вредителя его поступок не имел смысла. Но не столь уж многие из этих длинных вечерних теней были и впрямь разумны, по крайней мере, в строгом понимании. Загадочный акт мог быть совершен кем угодно и по какой угодно причине. Любым человеком, которого Арктур знал или даже просто когда-то встречал. Любым из восьми дюжин фантастических придурков, разнокалиберных уродов, выжженных торчков, психотических параноиков с затаенным на него галлюцинаторным злом, который, однако, действовал в реальности, а не в фантазии. По сути, это даже мог быть кто-то, кого Арктур никогда не встречал, – кто-то, случайно выбравший его из телефонного справочника.