Текст книги "Скользя во тьме"
Автор книги: Филип Киндред Дик
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Судя по его УДу, он Джеймс Р. Баррис, – вставил Хэнк, – и именно так он отрекомендовался. – Затем он добавил: – Отметок об аресте у него нет.
– Что ему нужно? – Обращаясь к Баррису, Фред спросил: – Какая у вас информация?
– У меня есть доказательство того, – низким голосом произнес Баррис, – что мистер Арктур является составным звеном крупной подпольной организации, прекрасно финансируемой, имеющей в своем распоряжении целый арсенал оружия, пользующейся кодовыми словами, сориентированной, судя по всему, на свержение…
– Это уже домыслы, – перебил Хэнк. – Что она, по-вашему, готовит? Какое у вас доказательство? Имейте в виду – нас интересует только информация из первых рук.
– А в ПСИХБОЛЬНИЦУ вас уже отправляли? – спросил Фред у Барриса.
– Нет, – ответил Баррис.
– Согласны ли вы подписать клятвенное, заверенное нотариусом заявление в канцелярии окружного прокурора, – продолжил Фред, – относительно вашего доказательства и информации? Согласны дать в суде показания под присягой и…
– Он уже сказал, что согласен, – перебил Хэнк.
– Мое доказательство, – сказал Баррис, – основной части которого у меня сегодня с собой нет, но которое я в нужное время смогу подобающим образом представить, состоит из магнитофонных записей телефонных переговоров Роберта Арктура. То есть тех переговоров, которые Роберт Арктур вел, не зная, что я его подслушиваю.
– Что это за организация? – спросил Фред.
– Я считаю, что она… – начал Баррис, но тут Хэнк жестом велел ему заткнуться. – Она политическая, – тем не менее продолжил Баррис, потея и немного дрожа, но с видом предельно довольным, – и направлена против нашего государства. Извне. Врагом Соединенных Штатов.
– А какова связь Арктура с источником Вещества С? – спросил Фред.
Баррис немного поморгал, затем облизнулся, скроил гримасу и ответил:
– Это содержится в моем… – Он осекся. – Когда вы изучите всю мою информацию – то есть мое доказательство, – вы, несомненно, сделаете вывод что Вещество С производится зарубежным государством, нацеленным на уничтожение Соединенных Штатов, и что мистер Арктур является существенно важным звеном всей той структуры, которая…
– Можете вы назвать конкретные имена других членов этой организации? – спросил Хэнк. – Лиц, с которыми Арктур встречался? Ведь вы сознаете, что предоставление ложной информации компетентным органам является преступлением, и, если вы это делаете, вас обязательно привлекут к судебной ответственности.
– Я сознаю, – подтвердил Баррис.
– Итак, с кем контактировал Арктур? – спросил Хэнк.
– С некой мисс Донной Готорн, – ответил Баррис. – Под различными предлогами он регулярно отправляется к ней домой и тайно сговаривается.
Фред рассмеялся.
– Тайно сговаривается. Что вы имеете в виду?
– Я следовал за ним, – медленно и раздельно продолжил Баррис, – в своей машине. Когда он ничего не подозревал.
– И часто он туда отправляется? – спросил Хэнк.
– Да, сэр, – кивнул Баррис. – Очень часто. Не реже, чем…
– Донна его девушка, – заметил Фред.
– Мистер Арктур также… – начал Баррис.
Повернувшись к Фреду, Хэнк спросил:
– Как думаешь, есть тут толк?
– Нам определенно следует взглянуть на его доказательство, – ответил Фред.
– Принесите ваше доказательство, – проинструктировал Хэнк Барриса. – Все, целиком. Более всего нас интересуют имена. Имена, а также номера машин и телефонов. Замечали вы когда-либо у Арктура крупные количества наркотиков? Более крупные, чем у простого пользователя?
– Безусловно, – сказал Баррис.
– Какого рода это были наркотики?
– Различные. У меня есть образцы. Я аккуратно отбирал образцы… чтобы вы их проанализировали. Могу их также принести. Совсем понемногу, широкое разнообразие.
Хэнк и Фред переглянулись. Баррис, глядя невидящим взором перед собой, улыбался.
– Прямо сейчас вы еще хотите что-то сказать? – спросил Хэнк у Барриса. Затем сказал Фреду: – Пожалуй, нам стоит послать с ним сотрудника за его доказательством. – Имелось в виду: позаботиться, чтобы он не запаниковал и не свалил, не попытался передумать и выйти из игры.
– Я хотел бы сказать еще одно, – заявил Баррис. – Мистер Арктур наркоман. Он зависимый от Вещества С, и его сознание стало спутанным. Оно постепенно, за определенный период времени, становилось все более спутанным, и теперь он опасен.
– Опасен, – эхом повторил Фред.
– Да, – подтвердил Баррис. – У него уже были эпизоды, какие случаются с теми, чей мозг поражен Веществом С. Перекрест зрительных нервов должен разрушаться, поскольку относящийся к аналогичной стороне тела компонент… но также… – Баррис откашлялся. – Происходит также разрушение мозолистого тела.
– Подобные беспочвенные домыслы, – сказал Хэнк, – как я вас уже предупреждал, ровным счетом ничего не стоят. Так или иначе, мы пошлем с вами сотрудника. Он поможет доставить сюда ваше доказательство в целости и сохранности. Согласны?
Ухмыляясь, Баррис кивнул.
– Но разумеется…
– Разумеется, этот сотрудник будет в штатском.
– Меня… – тут Баррис развел руками, – могли убить. Как я уже сказал, мистер Арктур…
Хэнк кивнул.
– Хорошо, мистер Баррис, мы ценим вашу самоотверженность. Если столь крайний риск окупится, если ваша информация позволит добиться обвинительного приговора в суде, тогда безусловно…
– Я здесь совсем по другой причине, – заявил Баррис. – Этот человек болен. У него поврежден мозг. От Вещества С. Причина, почему я здесь…
– Нас не интересует, почему вы здесь, – перебил Хэнк. – Нас интересует только, стоит чего-то ваш доказательный материал или нет. Все остальное – ваши проблемы.
– Благодарю вас, сэр, – не переставая ухмыляться, закивал головой Баррис.
Глава тринадцатая
Вернувшись обратно в комнату 203, полицейскую лабораторию психологического тестирования, Фред без особого интереса слушал, как оба психолога излагают ему результаты тестов.
– Вы продемонстрировали то, что мы склонны расценивать скорее как явление конкуренции, нежели как повреждение. Присядьте.
– Ага, – стоически отозвался Фред, садясь.
– Имеется в виду конкуренция, – пояснил другой психолог, – между правым и левым полушариями вашего мозга. Там не столько единственный сигнал, дефектный или искаженный; скорее там два сигнала, которые сталкиваются друг с другом путем внесения противоречивой информации.
– Обычно, – объяснил другой психолог, – человек пользуется левым полушарием. Там располагается система «я», или «эго», или сознание. Левое полушарие является доминантным, ибо именно там всегда находится речевой центр; если быть более точным, двухсторонность заключается в локализации речевых способностей, или валентности, в левом, а ориентационно-пространственных способностей в правом полушарии. Левое полушарие можно сравнить с цифровым компьютером, правое – с аналоговым. Таким образом, функция двухсторонности не сводится к простому дублированию; две системы восприятия принимают и обрабатывают вновь поступающие данные различным образом. Однако в вашем случае ни одно из полушарий не доминантно, и они не действуют друг по отношению к другу в компенсирующей манере. Одно сообщает вам одно, другое – другое.
– Это как если бы в вашей машине было два топливных расходомера, – подхватил другой спец, – и один показывал бы полный бак, а другой регистрировал бы пустой. Сразу оба не могут быть правы. Они противоречат друг другу. Однако в вашем случае ситуация не такая, что один работает, а другой испорчен; тут скорее… Вот что я имею в виду. Оба расходомера имеют дело с одним и тем же объемом топлива – с одним и тем же топливом в одном и том же баке. На самом деле они тестируют одно и то же. Вы, как водитель, располагаете лишь опосредованной взаимосвязью с топливным баком – через расходомер или, в вашем случае, расходомеры. По сути, бак может совсем опустеть, а вы об этом не узнаете, пока какой-нибудь индикатор на приборной доске не сообщит или пока машина не остановится. В машине ни в коем случае не должно быть двух расходомеров, сообщающих противоречивую информацию, ибо как только такое происходит, вы полностью лишаетесь всякого знания о реальном положении дел. Тут не та ситуация, как в случае с основным и резервным расходомерами, где резервный включается лишь когда отказывает основной.
– И что это значит? – спросил Фред.
– Уверен, вы уже это поняли, – сказал левый психолог. – Вы уже это испытывали, не сознавая, почему это и отчего.
– Два полушария моего мозга конкурируют? – спросил Фред.
– Да.
– Почему?
– Из-за Вещества С. Функционально оно зачастую такое вызывает. Именно этого мы и ожидали; тесты лишь подтверждают наши предварительные выводы. Повреждение происходило в обычно доминирующем левом полушарии, а правое полушарие пыталось это повреждение скомпенсировать. Однако в данном случае парные функции не сливаются в единое целое, ибо подобное состояние является ненормальным, к которому организм не подготовлен. Такого никогда не должно происходить. Явление «перекрестных сигналов», как мы его называем. Связанное с расщеплением мозга. Мы могли бы предпринять удаление правого полушария, однако…
– А это пройдет, – перебил Фред, – если я перестану принимать Вещество С?
– Вполне возможно, – ответил левый психолог, кивая. – Это функциональное нарушение.
– Но тут может быть и органическое поражение, – заметил другой спец. – Тогда это необратимо. Время покажет. И только после того, как вы достаточно долго не будете принимать Вещество С. Совсем от него откажетесь.
– Что? – переспросил Фред. Он так и не понял, что ему ответили – да или нет. Так это навсегда? Что они ему сказали?
– Даже если это поражение мозговой ткани, – утешил один из психологов, – то в настоящее время продолжаются эксперименты по удалению небольших фрагментов из каждого полушария, чтобы устранить конкуренцию в процессе обработки гештальта. Считается, что в конечном итоге это может привести к восстановлению нормальной доминантности левого полушария.
– Однако проблема здесь такова, что далее, всю оставшуюся жизнь, индивид может получать лишь частичные впечатления – поступающие чувственные данные. Вместо двух сигналов он получает половину сигнала. Что, на мой взгляд, является в равной мере дефектом.
– Да, но частичная неконкурирующая функция все же лучше, чем совсем никакой функции, раз конкуренция двух перекрестных сигналов сводится к нулевой форме восприятия.
– Видите ли, Фред, – обратился к нему другой спец, – вы уже не обладаете…
– Я больше не буду принимать Вещество С, – перебил Фред. – Всю оставшуюся жизнь.
– Сколько вы принимаете сейчас?
– Немного. – После паузы он добавил: – В последнее время больше. Из-за стресса на работе.
– Вас, несомненно, следует освободить от всех заданий, – заключил один психолог. – Снять вас отовсюду. Вы неадекватны, Фред. И так будет еще очень долго. В лучшем случае. Но даже после этого никто не может быть уверен. Вы можете полностью восстановиться; а можете и не восстановиться.
– Какого черта, – проскрипел зубами Фред, – если оба полушария моего мозга доминантны, они не получают одни и те же стимулы? Почему они не могут каким-то образом на пару синхронизироваться, как бывает со стереозвучанием?
Молчание.
– Я хочу сказать, – продолжил он, бурно жестикулируя, – что левая и правая рука, когда они хватают один и тот же предмет, должны…
– Леворукость альтернативна праворукости. Взять, к примеру, значение этих терминов для зеркального отображения, когда левая рука «становится» правой… – Психолог наклонился над Фредом, который так и не поднял голову. – Как вы определите перчатку с левой руки в сравнении с перчаткой с правой руки для человека, который не имеет понятия о значении этих терминов? Чтобы он не взял другую? Когда перед ним зеркало?
– Перчатка с левой руки… – начал было Фред, но тут же умолк.
– Это как если бы одно из полушарий вашего мозга воспринимало мир отраженным в зеркале. Через зеркало. Понимаете? Так что левое становится правым – и все, из этого вытекающее. Впрочем, мы еще толком не знаем, что из этого вытекает – что значит видеть мир, таким образом реверсированный. Выражаясь топологически, перчатка с левой руки – это перчатка с правой руки, пропущенная через бесконечность.
– Через зеркало, – уточнил Фред. Помрачненное зеркало, подумал он; помрачненный сканер. И апостол Павел имел в виду зеркало. Не стеклянное зеркало – таких тогда еще не было, – а собственное отражение в отполированной до блеска металлической сковороде. Лакман в своих теологических чтениях что-то такое цитировал. Образ, полученный не через телескоп или систему линз, которые не реверсируют, а через собственное лицо, обращенное к тебе же, реверсированное – пропущенное через бесконечность. Как эти спецы мне и сказали. Не видимый сквозь стекло, а отраженный стеклом. И это отражение тебе возвращается: это ты, твое лицо, и в то же время не твое. Фотоаппаратов в те времена еще не было, и единственным способом увидеть себя оставался именно такой: наоборот.
Я увидел себя наоборот.
В каком-то смысле я всю вселенную стал видеть наоборот. Другой стороной моего мозга!
– Топология, – говорил один из психологов. – Мало исследованная наука или один из разделов математики – кому как больше нравится. Подобно черным дырам в космосе…
– Фред видит мир наизнанку, – в это же самое время заявлял другой психолог. – Сразу и спереди, и сзади. Я так полагаю. Нам сложно судить, каким он ему представляется. Топология – один из разделов математики, изучающий свойства геометрической либо иной конфигурации, которая неизменна, если предмет подвергается любой постоянной трансформации в отношении один к одному. Однако, приложенная к психологии, она…
– И, когда такое происходит с объектами, кто знает, какими они тогда предстанут? Они сделаются неузнаваемы. Схожим образом, к примеру, когда дикарь впервые видит свою фотографию, он не узнает в ней себя. Даже несмотря на то, что множество раз видел свое отражение в воде, в металлических предметах. Ибо его отражение реверсировано, а фотография – нет. Таким образом, он не знает, что это одно и то же лицо.
– Он привык только к своему реверсированному, отраженному изображению, и именно таким себя и мнит.
– Зачастую человек, слушающий воспроизведение собственного голоса…
– Тут другое. Это должно быть связано с резонансом в синусе…
– Может статься это вы, пидорасы, – рубанул Фред – видите вселенную наизнанку, как в зеркале. А я, может статься правильно ее вижу.
– Вы видите ее и так, и эдак.
– Что является…
– Принято говорить только о видении «отраженной» реальности, – заметил психолог. – Не о видении самой реальности. Основной дефект отражения – не то, что оно нереально, а то, что оно реверсировано. Это любопытно. – На лице у него появилось странное выражение. – Равенство. Научный принцип равенства. Вселенная и ее отраженный образ, последний мы почему-то принимаем за первую… потому что нам недостает двустороннего равенства.
– Тогда как фотография может скомпенсировать недостаток двустороннего равенства полушарий; она не есть объект, однако она не реверсирована. Такая передача объекта должна делать фотографические образы вовсе не образами, а подлинной формой. Реверсом реверса.
– Однако фотография также может случайно быть реверсирована, если негатив перевернули – напечатали наоборот. Обычно об этом можно судить, только если там есть текст. По лицу человека этого не понять. Скажем, у вас есть два контактных снимка данного конкретного человека – один реверсированный, другой нет. Человек, который никогда его не встречал, не сможет сказать, какой снимок верен, хотя он прекрасно видит, что они различны и друг на друга не накладываются.
– Таким образом, Фред, не демонстрирует ли это вам всю сложность проблемы формулирования различия между перчаткой с левой руки и…
– Тогда не следует ли передавать написанное? – произнес голос. – Смерть проглочена. Ради победы. – Наверное, только Фред его слышал. – Ибо, – продолжил голос, – как только текст появляется задом наперед, ты сразу понимаешь, что иллюзия, а что нет. Смута заканчивается, и смерть, последний враг, Вещество Смерть, проглоченная, идет не вниз, а вверх – ради победы. Внимайте, ныне открою священную тайну: не все в смерти уснем.
Тайна, подумал Фред. Он имеет в виду разгадку. Тайны. Священной тайны. Мы не умрем.
Отражения пропадут.
И все будет быстро.
Мы все изменимся, и под этим он имеет в виду – реверсируем обратно, совершенно внезапно. В мгновение ока!
Ибо, мрачно подумал Фред, наблюдая, как полицейские психологи записывают свои выводы и ставят там подписи, прямо сейчас мы самым блядским образом искажены. Все мы, каждая мельчайшая ерундовина, расстояние и даже время. Но сколько пройдет времени, задумался он, пока делается снимок, контактный снимок, прежде чем фотограф обнаружит, что негатив у него реверсирован, – сколько пройдет времени, прежде чем он его перевернет? Еще раз его реверсирует и сделает нужный снимок?
Доля секунды.
Теперь я понимаю, подумал Фред что значит то место в Библии. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно». Но моя система восприятия с тем же успехом просерается. Как они говорят. Я это понимаю, но ничем себе помочь не могу.
Возможно, подумал он, раз я вижу сразу двумя способами, верно и реверсированно, я первый в истории человечества, для кого негатив был одновременно и перевернут, и не перевернут. Таким образом, я вижу все таким, каким оно будет, когда станет истинным. Хотя в то же время я вижу как все. Итак, у меня два взгляда. Но где какой?
Какой реверсирован, а какой нет?
Когда я вижу фотографию, а когда отражение?
И какую выплату я получу как пособие по болезни или как пенсию, пока буду переламываться и лечиться? – спросил себя Фред, уже приходя в ужас – испытывая глубокий страх и вездесущий холод. Wie kalt ist es in diesem unterirdischen Gewolbe! Das ist naturlich, es ist ja tief1.[6]6
Цитата из оперы Бетховена «Фиделио»: Леонора: Как холодно под сводом подземелья! Рокко: Само собой, ведь мы же глубоко.
[Закрыть] И я должен буду воздерживаться от этого говна. Я видел, как люди через это проходят. Боже милостивый, подумал он и закрыл глаза.
– Это может показаться метафизикой, – говорил один из психологов, – но математики утверждают, что таким образом мы можем оказаться на пороге новой космологии…
Другой возбужденно произнес:
– Бесконечность времени, выраженная как вечность, это петля! Подобно петле пленки в кассетнике!
Прежде чем вернуться в кабинет Хэнка, чтобы прослушать и изучить доказательство Джима Барриса, Фреду предстояло убить еще целый час.
Кафетерий в административном здании показался ему не самым плохим для этого местом, и Фред побрел туда, смешавшись с сотрудниками в униформе, в шифрокостюмах и в штатском.
Тем временем заключения психологов предположительно должны были быть переданы Хэнку. Их писанина окажется у него на столе, когда Фред туда явится.
Это даст мне время подумать, размышлял Фред, забредая в кафетерий и становясь в очередь. Время. Предположим, подумал он, время круглое, как Земля. Ты плывешь на запад, чтобы достичь Индии. Над тобой потешаются, но в конце концов Индия оказывается впереди, а не позади. Быть может, со временем распятие Христа окажется впереди, пока мы плывем вперед, думая, что оно позади, на востоке.
Перед ним в очереди стояла секретарша. Синий свитер в обтяжку, никакого лифчика и почти никакой юбки. Приятно было осматривать ее достопримечательности; Фред все глазел и глазел, пока девушка наконец его не заметила и не отодвинулась со своим подносом.
Первое и Второе Пришествие Христа – одно и то же событие, – подумал он; время – петля пленки в кассетнике. Неудивительно, что люди уверены в неотвратимом – в том, что Он вернется.
По-прежнему разглядывая секретаршу сзади, Фред вдруг понял, что она не может в ответ его разглядеть, так как в шифрокостюме у него нет ни лица, ни зада. Но она чует, что я беру ее на прицел, решил он. Любая телка с такими ножками чует массу всего, от каждого мужчины.
Черт возьми, подумал он, в этом шифрокостюме я мог бы треснуть ее по кумполу и трахать целую вечность – и кто бы смог выяснить, какая сволочь это проделала? Как бы она меня опознала?
Преступления следует совершать именно в таких костюмах, размышлял Фред. А также мелкие пакости, за неимением настоящих преступлений, которых ты никогда не совершал; всегда хотел, но никогда не совершал.
– Мисс, – обратился он к девушке в синем свитере, – у вас определенно чудные ножки. Хотя вы, надо полагать, это знаете – иначе не носили бы такую микроюбку.
Девушка изумленно раскрыла рот.
– Что? – переспросила она. – А, теперь я поняла, кто вы.
– В самом деле? – удивленно спросил Фред.
– Вы Пит Викман, – заявила девушка.
– Кто? – переспросил он.
– Разве вы не Пит Викман? Вы всегда сидите напротив меня – правда, Пит? -
– Значит, – заключил он, – я тот парень, что всегда сидит там, изучает ваши ножки и строит планы насчет сами знаете чего?
Девушка кивнула.
– У меня есть надежда? – спросил Фред.
– Ну, это как посмотреть.
– Могу я как-нибудь вечерком сводить вас пообедать?
– Пожалуй, да.
– Можно мне узнать ваш номер телефона? Чтобы я смог вам позвонить.
– Дайте мне ваш, – пробормотала в ответ девушка.
– Я дам вам мой номер, – сказал Фред, – если вы прямо сейчас сядете со мной за столик и перекусите, чем вы там собираетесь перекусить, пока я займусь сандвичем с кофе.
– Нет, у меня там подружка – она ждет.
– Я мог бы посидеть с вами обеими.
– Мы собирались обсудить кое-что личное.
– Ладно, – сдался он.
– Тогда увидимся, Пит. – Она двинулась дальше с ложкой, вилкой и салфеткой на подносе.
Фред взял себе кофе с сандвичем, нашел пустой столик и сел там в одиночестве, отламывая кусочки сандвича, кидая их в кофе и наблюдая за этим процессом.
Итак, эти суки собрались снять меня с Арктура, решил он. Я окажусь в «Синаноне», «Новом Пути» или еще как-то подобном месте, где переламываются, а они поручат кому-нибудь другому вести слежку и оценивать действия Арктура. Какому-нибудь засранцу, который ни хрена об Арктуре не знает. Придется начинать все сначала.
По крайней мере, подумал Фред, они могут дать мне возможность оценить доказательство Барриса. Могут не ставить меня на яму, пока мы не закончим с этим материалом – каким бы он ни оказался.
Если б я и впрямь трахнул эту телку и она бы забеременела размышлял он, у детей – никаких лиц. Просто смутные пятна. Фред содрогнулся.
Я сам знаю, что меня надо снимать с задания. Но зачем же прямо сейчас? Я мог бы еще кое на что сгодиться – обработать информацию Барриса поучаствовать в выработке решения. Или просто посидеть там и посмотреть, что он принесет. Выяснить, наконец, к своему удовольствию, что там готовит Арктур. Он какая-то важная шишка? Или нет? Они просто обязаны позволить мне задержаться и хотя бы это выяснить.
Просто позволить мне молча посидеть и понаблюдать.
С такими мыслями Фред все сидел и сидел, а потом заметил, что девушка в синем свитере и ее подружка, брюнетка с короткой стрижкой, встают из-за своего столика и собираются уходить. Подружка, не особенно симпатичная, поколебалась, затем подошла к Фреду, согнувшемуся над чашкой кофе с кусочками сандвича.
– Пит? – обратилась к нему девушка с короткой стрижкой.
Он поднял взгляд.
– Мм, Пит, – нервно начала она. – У меня всего одна секунда. Мм, Эллен хотела сама вам сказать, но струсила. Пит, она бы уже давно с вами встретилась. Может, месяц назад, типа даже еще в марте. Если бы…
– Если бы что? – спросил он.
– Ну, Эллен хотела, чтобы я вам передала… мм, она сама какое-то время хотела вам намекнуть. Короче, Пит, все у вас получилось бы куда успешнее, если бы вы употребили, к примеру, «Скоп».
– Как жаль, что я не знал, – отозвался он без энтузиазма.
– Ладно, Пит, – с облечением попрощалась девушка, собираясь уходить. – Увидимся позже. – Ухмыляясь, она поспешила прочь.
Бедняга Пит, подумал Фред. Недоносок несчастный. Интересно, она правду сказала? Или парочка зловредных сучек, желая резко поставить Пита на место, просто выдумала этот фортель, видя, как он… как я один тут сижу? Просто подленькая издевка… а-а, хрен с ними со всеми, подумал он.
Хотя это могла быть правда, подумал Фред затем, вытирая рот, комкая салфетку и тяжело поднимаясь на ноги. Интересно, а у апостола Павла изо рта воняло? Снова засунув руки в карманы, он побрел к выходу из кафетерия. Засунув их сперва в карманы шифрокостюма, а затем в карманы обычных брюк. Вот, наверное, почему Павел в конце жизни постоянно в тюряге сидел. Его туда именно за это бросали.
Такого типа мозгоебущие телеги всегда именно в такое время на тебя обрушиваются, подумал Фред выходя из кафетерия. Телка отгрузила мне свой «Скоп» поверх того, что сегодня уже отгрузили другие обломщики. Большие об-ломщики с вековой мудростью своей психологической баланды. Сперва тестирование, а теперь еще и это. Блядство, подумал он. Теперь Фред чувствовал себя еще хуже – едва мог идти, едва мог думать. В голове гудело от неразберихи. От неразберихи и отчаяния. Так или иначе, подумал он, от «Скопа» все равно никакого толку; «Лаворис» куда лучше. Правда когда его выплевываешь такое ощущение, что кровью харкаешь. Может, тогда «Микрин»? – задумался он. Да «Микрин», пожалуй, самое лучшее.
Будь в этом здании аптека подумал Фред я мог бы взять там бутылочку и употребить ее, прежде чем подниматься к Хэнку. Тогда я чувствовал бы себя уверенней. И может статься, у меня было бы больше шансов.
Сейчас, подумал он, я бы употребил все, что только помогает. Все, что угодно. Воспользовался бы любым намеком, типа как от той телки, любым предложением. Страх и смятение совсем одолевали. Блин, подумал он, что же мне делать?
Если меня снимут с задания, подумал Фред, я больше никогда никого из них не увижу. Никого из моих друзей – людей, за которыми я следил и которых знал. Возможно, я уйду в отставку на всю оставшуюся жизнь – так или иначе, я в последний раз видел и Арктура и Лакмана, и Джерри Фабина, и Чарльза Фрека, и особенно Донну Го-торн. Я больше никогда не увижу никого из моих друзей – всю оставшуюся вечность. Все кончено.
Донна. Он вспомнил фразу из песни, которую много лет назад, в Джорджии, любил напевать на немецком его двоюродный дедушка. «Ich seh', wie ein Engel im rosigen Duft / Sich trostend zur Seite mir stellet», что, как объяснил ему двоюродный дедушка, означало: «Вижу, одета как ангел, стоит возле, чтобы меня утешить». Женщина, которую он любил, женщина, которая его спасла (в той песне). В песне, а не в реальной жизни. Двоюродный дедушка уже умер, и эти слова он слышал давным-давно. Его двоюродный дедушка, немец по рождению, любил напевать в доме или читать вслух стихи.
Gott! Welch Dunkel hier! O grauenvolle Stille!
Od’ ist es um mich her. Nichts lebet auszer mir…
Даже если мои мозги не совсем выгорели, подумал он, к тому времени, как я снова окажусь на службе, к моим друзьям уже будет приписан кто-то другой. Или они будут в могиле. Или на нарах. Или в федеральных клиниках. Или просто рассеяны, рассеяны, рассеяны. Выжжены и уничтожены, подобно мне, неспособны прикинуть, что за блядство кругом творится. Так или иначе, все подошло к концу – по крайней мере для меня. Я, сам того не ведая, уже с ними попрощался.
Все, что я смогу когда-либо сделать, подумал Фред, это снова проиграть голокассеты. И вспомнить.
– Я должен вернуться в безопасную квартиру… – Оглядевшись, он умолк. Я должен вернуться в безопасную квартиру и спереть все кассеты, подумал он. Пока еще могу. Позднее их могут стереть – или я просто не получу к ним доступа. Хуй с ним, с отделом, подумал он; пусть мне это в жалованье зачтут. По любым этическим соображениям кассеты о том доме и тех людях принадлежат мне.
А теперь эти кассеты – все, что у меня от этого осталось. Это все, что я могу надеяться забрать с собой.
Но чтобы проиграть кассеты, стремительно думал Фред мне также понадобится вся система кубо-проекционного головоспроизведения. Которая сейчас тоже там, в безопасной квартире. Мне придется ее разобрать и вывозить деталь за деталью. Сканеры и записывающие блоки мне не потребуются – только компоненты передачи, воспроизведения и особенно вся кубо-проекционная аппаратура. Я могу забрать все по частям – у меня есть ключ от квартиры. Они потребуют, чтобы я вернул ключ, но мне могут прямо здесь изготовить дубликат, прежде чем я его сдам – это обычный ключ марки «Шлаг». Тогда я смогу это провернуть! Поняв это, Фред почувствовал себя гораздо лучше; теперь он был настроен решительно, возвышенно и немного гневно. Гневно ко всем. Еще он испытывал радость от того, как славно он сможет уладить свои дела.
С другой стороны, подумал Фред если я сопру сканеры, записывающие головки и все такое, я смогу продолжать мониторинг. Сам по себе. Продолжать слежку, которую я вел. По крайней мере, какое-то время, хоть недолго. На самом деле все в жизни бывает очень недолго. И эта история – лишнее тому подтверждение.
Слежка, подумал он, обязательно должна продолжаться. И, по возможности, мной. Я всегда должен наблюдать – наблюдать и прикидывать, что там к чему. Даже если мне никогда не удастся ничего предпринять в связи с увиденным. Даже если я просто буду незримо там присутствовать и молча наблюдать. Крайне важно, чтобы я, как наблюдатель за всем происходящим, оставался на своем месте.
Не ради них. Ради меня самого.
Впрочем, поправился Фред ради них тоже. Вдруг что-то такое случится – как в тот раз, когда Лакман подавился. Если я буду наблюдать, я смогу заметить и вызвать подмогу. Позвонить. Позвать на помощь. Своевременно, как полагается.
Иначе, подумал он, они могут погибнуть. И никто этого даже не заметит. Никто не узнает. Никого это на хрен не заинтересует.
В несчастные жизни таких маленьких людей кто-то обязательно должен вмешиваться. Или хотя бы отмечать их скорбные приходы и уходы. Отмечать и по возможности непрерывно записывать – чтобы их не забывали. Ради лучших времен, в будущем, когда люди все поймут.
В кабинете у Хэнка Фред оказался вместе с Хэнком и сотрудником в униформе, а также потеющим, ухмыляющимся осведомителем Джимом Баррисом. Перед ними на столе воспроизводилась одна из баррисовских кассет. Рядом на другую кассету записывался дубликат для отдела.
– …А, привет. Слушай, сейчас нет времени.
– А когда будет?
– Я позвоню.
– Это срочно.
– Ну, что там?
– Мы собираемся…
Хэнк поднял руку, жестом веля Баррису остановить кассету.
– Можете вы идентифицировать для нас голоса, мистер Баррис? – спросил Хэнк.
– Да, – с готовностью подтвердил Баррис. – Женский голос принадлежит Донне Готорн, мужской – Роберту Арктуру.
– Хорошо, – кивнул Хэнк, затем бросил взгляд на Фреда. Перед ним лежал медицинский отчет по поводу Фреда, и он его просматривал. – Давайте дальше вашу кассету.
