Текст книги "Скользя во тьме"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Или ближайший друг.

Возможно, подумал Арктур, Джерри Фабин – прежде чем его увезли. Ведь это была совершенно выжженная, отравленная скорлупа. Плюс мириады тлей. Надо же, обвинял Донну – да, собственно, всех девушек, – что они, дескать, его «заразили». Пидорас. Впрочем, подумал он, если бы Джерри вознамерился кого-то достать, он достал бы Донну, а не меня. И потом, я сильно сомневаюсь, что Джерри врубился бы, как снять с блока нижнюю панель. Попытаться он, понятное дело, мог, но как пить дать до сих пор бы там и торчал, отвинчивая и завинчивая один и тот же болтик. Или попробовал бы отбить панель молотком. Кроме того, если бы этим занялся Джерри Фабин, блок наверняка оказался бы полон сикарашьих яиц, которые бы живо его отпугнули. Арктур мысленно ухмыльнулся.

Мудак несчастный, подумал он, и мысленная ухмылка испарилась. Бедный сукин сын. Однажды в его мозг были занесены следовые количества комплексов тяжелых металлов – так все и получилось. Еще один в длинной череде, сумеречный организм среди многих ему подобных – среди едва ли не бесконечного числа овощей с поврежденными мозгами. Биологическая жизнь продолжается, подумал Арктур. Но душа, разум – все остальное мертво. Рефлекторный механизм. Вроде какого-нибудь насекомого – тли, к примеру. Машина, обреченная снова и снова следовать одним и тем же шаблонам, вернее, одному-единственному. Неважно, подходит он к ситуации или нет.

Интересно, каким Джерри был раньше, размышлял Арктур. Сам он не так уж давно его знал. Чарльз Фрек утверждал, что в свое время Джерри функционировал очень даже прилично. Чтобы в это поверить, подумал Арктур, мне нужно было самому его таким видеть.

Пожалуй, мне следовало сообщить Хэнку о порче моего цефаскопа, подумал он затем. Они быстро бы разобрались, в чем тут соль. Хотя чем они реально мне помогут? Это просто риск, на который ты идешь, решив заняться такой работой.

Она того не стоит, эта работа, подумал Арктур. На всей этой вшивой планете просто нет таких денег. Да и в любом случае дело не в деньгах. «А почему ты вообще это делаешь?» – спросил тогда Хэнк. Что любой человек, выполняющий любую работу, знает о своих подлинных мотивах? Итак, мотивы. Возможно, скука – желание хоть чем-то заняться. Тайная враждебность ко всем окружающим – ко всем друзьям, даже к девушкам. Или жуткий глубинный мотив: потребность наблюдать, как человек, которого ты до глубины души любил, с которым был по-настоящему близок, которого обнимал, целовал, с которым спал, о котором заботился, которого поддерживал и больше всех обожал, – потребность увидеть, как это теплое живое существо выгорает изнутри, выжигается от самого сердца. Пока не начинает щелкать и стрекотать как насекомое, снова и снова повторяя одну и ту же фразу. Магнитофонная запись. Пленка, склеенная в петлю.

«…Я знаю, мне бы только еще дозняк…»

Я останусь жить, подумал Арктур. И буду, подобно Джерри Фабину, это повторять, когда три четверти мозга уже превратится в гриб.

«…Я знаю, мне бы только еще дозняк, и мозги встанут на место».

Туг ему было видение: мозг Джерри Фабина как раскуроченная электропроводка цефалохромоскопа – провода обрезаны, закорочены, завязаны узлами, детали перегружены и бесполезны, скачки на линии, дым и вонища А кто-то сидит там с вольтметром, прослеживает схему и бормочет: «Вот черт, сколько резисторов и конденсаторов надо менять» – и так далее. В конце концов из Джерри Фабина выходит только фоновое гудение. И все сдаются.

А в гостиной Боба Арктура его тысячедолларовый, первоклассный цефаскоп работы фирмы «Альтек», предположительно отремонтированный, отбрасывает на стену световое пятнышко с тускло-серой строчкой:

Я ЗНАЮ, МНЕ БЫ ТОЛЬКО ЕЩЕ ДОЗНЯК…

После этого не подлежащий дальнейшему ремонту цефаскоп, а также не подлежащего дальнейшему ремонту Джерри Фабина выбросят на одну и ту же свалку.

Черт возьми, подумал Арктур. Кому нужен Джерри Фабин? Кроме, быть может, того Джерри Фабина, который некогда в качестве подарка своему другу вообразил схему и монтаж почти трехметровой системы консолей для квадротелевизора. Когда же у него поинтересовались, как он собирается перетащить такую массивную и тяжеленную систему, после того как она будет собрана, из гаража в дом своего друга, Джерри не моргнув глазом ответил: «Нет проблем, ребята. Я просто ее сложу – у меня уже и шарниры куплены. Понимаете, сложу всю эту ерундовину, суну ее в конверт и пошлю другу по почте».

По крайней мере, подумал Боб Арктур, теперь нам не придется отгонять от дома стремительную тлю – после того, как здесь побывал Джерри. Думая об этом, ему хотелось смеяться. Как-то раз они – в основном Лакман, у него это классно получалось, умно и смешно – придумали психиатрическую трактовку заворота Джерри на тлях. Все это, понятное дело, было связано с детством Джерри Фабина. Приходит, значит, как-то раз первоклассник Джерри Фабин с книжонками под мышкой домой, весело себе посвистывает, а там, в столовой, рядом с его мамашей сидит громадная тля, под метр двадцать ростом. Причем мамаша любовно на тлю глазеет.

– Это что? – интересуется маленький Джерри Фабин.

– А это твой старший брат, – отвечает ему мамаша, – с которым ты раньше никогда не встречался. Он пришел с нами жить. Мне он гораздо больше тебя нравится. Он столько всего умеет, чему ты никогда не научишься.

И с тех самых пор мать и отец Джерри Фабина снова и снова сравнивают его со старшим братом, тлей, причем всякий раз не в пользу Джерри. Естественно, у Джерри формируется все более и более выраженный комплекс неполноценности. После окончания школы старший брат получает стипендию в университете, а Джерри отправляется работать на бензозаправку. Закончив университет, старший брат, тля, становится то ли знаменитым врачом, то ли всемирно известным ученым, получает Нобелевскую премию, а Джерри по-прежнему катает колеса на бензозаправке, зарабатывая полтора доллара в час. Мать и отец не перестают ему про это напоминать. Они без конца долдонят:

– Ах, если б ты только мог стать как твой старший брат!

В конце концов Джерри сбегает из дома. Но подсознательно он по-прежнему считает, что тли имеют над ним превосходство. Поначалу Джерри мнит себя в безопасности, но затем начинает видеть тлей везде – в волосах, по всему дому, – ибо его комплекс неполноценности переродился в некое подобие сексуальной вины, а тли являются наказанием, которое он сам на себя налагает, и т. д. и т. п.

Теперь это уже не казалось забавным. Теперь, когда Джерри Фабина среди ночи сдали в дурку его собственные друзья. Да, они сами, все, кто был той ночью вместе с Джерри, решили это сделать. Ни отложить, ни совсем этого избежать было невозможно. Джерри той ночью свалил у передней двери все домашнее барахло, типа пятисот килограмм всевозможного хлама, включая кушетки, стулья, холодильник и телевизор, а потом сказал всем, что гигантская сверхразумная тля с другой планеты готовится ворваться в дом, чтобы его, Джерри, захватить в плен. Но даже если он справится с этой тлей, потом их приземлится еще больше. Эти внеземные тли, по словам Джерри, были пока что разумнее любого гомосапиенс и при необходимости могли проходить прямо сквозь стены, таким, в частности, образом обнаруживая свои подлинные тайные силы. Чтобы спасаться от них как можно дольше, требовалось заполнить дом парами синильной кислоты, что Джерри и готовился проделать. Как он готовился это проделать? Он уже герметично закупорил скотчем все окна и двери. Затем он намеревался открыть водопроводные краны на кухне и в ванной, затопляя дом. При этом Джерри утверждал, что бак водяного отопления в гараже полон синильной кислоты, а вовсе не воды. Он уже давно об этом знал и берег этот бак как последнее средство обороны. Все они, конечно, погибнут, зато не пустят сверхразумных тлей в дом.

Его друзья позвонили в полицию, и полиция, выломав переднюю дверь, поволокла Джерри Фабина в клинику нейроафазии. Последними словами Джерри были: «Притащите потом мои вещи, особенно мою новую куртку с бусинками на спине». Он только что купил эту куртку. Она страшно ему нравилась. Наверное, ему больше ничего не нравилось – все свои остальные вещи Джерри считал зараженными.

Нет, подумал Боб Арктур, теперь это забавным не кажется. Затем он стал размышлять, почему же тогда казалось. Наверное, все это произрастало из страха – жуткого страха, который все они испытывали несколько последних недель рядом с Джерри. Порой ночью, признался им Джерри, он рыскал по дому с дробовиком, чуя присутствие врага. Он готовился выстрелить первым – раньше, чем враг. Хотя они наверняка выстрелили бы одновременно.

Теперь, подумал Арктур, я тоже заполучил врага. Так или иначе, я встал на его тропу; увидел признаки его присутствия. Еще один выжженный калека на последней стадии – вроде Джерри. А когда тебя долбает последняя стадия этой параши, подумал он, долбает она не на шутку. Куда круче любой рекламы «форда» или «Дженерал Моторс» в прайм-тайм по телевизору.

Стук в дверь спальни.

Положив ладонь на рукоятку пистолета под подушкой, Боб Арктур произнес:

– Кто там?

Невнятное бормотание. Голос Барриса.

– Входи, – сказал Арктур. И потянулся включить прикроватную лампу.

Баррис вошел. Глаза его поблескивали.

– Еще не спишь?

– Меня сон разбудил, – сказал Арктур. – Религиозный сон. Сначала был жуткий раскат грома, а потом небеса вдруг разверзлись, явился Бог и страшным голосом на меня зарокотал. Что же за чертовщину Он нес? Ах, да. «Сержусь Я на тебя, сын мой», – сказал Он и нахмурился. Я весь затрясся, поднял взгляд и спросил: «Что же мне теперь делить, Господи?» А Он возьми да и скажи: «Ты опять забыл привинтить колпачок на тюбик с зубной пастой». И тут я понял, что это моя бывшая жена.

Усевшись, Баррис аккуратно положил ладони на колени, разгладил свои кожаные штаны, затем покачал головой и обратился лицом к Арктуру. Казалось, он в предельно хорошем настроении.

– Итак, – бодро начал он, – у меня есть исходная теоретическая гипотеза на предмет того, кто последовательно и злонамеренно раскурочил твой цефаскоп и может снова это проделать.

– Если ты хочешь сказать, что это Лакман…

– Послушай! – перебил Баррис, возбужденно покачиваясь взад-вперед. – К-как тебе, если я скажу, что уже несколько недель предчувствовал серьезный выход из строя какой-то домашней техники – в особенности дорогой и трудной для починки? Согласно моей теории, это неизбежно должно было случиться! Это подтверждает мою всеобъемлющую теорию!

Арктур внимательно его разглядывал.

Медленно осев назад, Баррис снова надел на себя спокойную, сияющую улыбку.

– Ты, – произнес он, тыкая пальцем.

– По-твоему, я это сделал, – проговорил Арктур. – Раскурочил свой собственный цефаскоп, который, кстати, даже не застрахован. – Гнев и отвращение переполняли его. И была уже поздняя ночь – ему требовалось поспать.

– Нет-нет, – стремительно забормотал Баррис, явно встревоженный. – Я хотел сказать, ты смотришь на того, кто это проделал. Изуродовал твой цефаскоп. Вот полностью то заявление, которое я намеревался сделать, но которое мне сделать не дали.

– Значит, ты это сделал? – Арктур с интересом уставился на Барриса, у которого аж глаза потемнели от какого-то смутного триумфа. – И зачем?

– Я хочу сказать, такова моя теория, что я это сделал, – сказал Баррис. – Очевидно, под гипнотическим внушением. И с блоком амнезии, чтобы я ничего не

вспомнил.

Потом, – буркнул Арктур, выключая прикроватную лампу. – Как-нибудь после.

Баррис встал, приходя в сильное возбуждение.

– Слушай, ты не понимаешь. В отношении техники и электроники у меня есть серьезные специальные навыки, у меня есть доступ к цефаскопу – я здесь живу. Чего я, однако, не могу просчитать, так это своего мотива.

– Мотив такой, что ты псих, – пробормотал Арктур.

– Возможно, меня наняли тайные силы, – растерянно произнес Баррис. – А какие у них могут быть мотивы? Возможно, чтобы заронить в нашей среде подозрительность, вызвать различные проблемы. Раздоры и раскол. Вынудить нас подкапываться друг под друга – всех нас, неуверенных в том, кому мы можем доверять, кто нам враг, а кто друг. И тому подобное.

– В таком случае они своей цели добились, – сказал Арктур.

– Но зачем им это понадобилось? – говорил Баррис, двигаясь к двери и назойливо хлопая в ладоши. – Столько проблем – раздобыть ключ от входной двери, снять нижнюю панель…

Я буду очень рад, подумал Боб Арктур, когда по всему дому расставят голосканеры. Снова коснувшись своего пистолета, он обрел некоторую уверенность, а затем задумался, не следует ли ему проверить, по-прежнему ли пистолет полон патронов. Но в таком случае, понял Арктур, Дальше я задумаюсь, не пропал ли боек, не высыпан ли из патронов весь порох и так далее – все дальше и дальше, одержимо и навязчиво, подобно мальчугану, считающему трещины в тротуаре, чтобы уменьшить страх. Малыш Бобби Арктур, возвращающийся домой из первого класса с книжонками под мышкой, испуганный лежащей впереди неизвестностью.

Потянувшись рукой вниз, он принялся шарить по остову кровати, пока не нащупал полоску скотча. Оторвав небольшой кусок, он отклеил оттуда две таблетки Вещества С в смеси с кваком. Баррис все еще оставался в комнате и внимательно наблюдал. Арктур швырнул таблетки в рот и проглотил без запивки, а потом со вздохом лег на спину.

– Исчезни, – рявкнул он на Барриса.

И уснул.

Глава пятая

Бобу Арктуру требовалось на какое-то время смыться из дома, чтобы там надлежащим образом (что означало: без малейших ошибок) смонтировали жучки. В том числе и на телефоне, хотя телефонная линия уже прослушивалась в другом месте. Обычная практика состояла в наблюдении за нужным домом, пока все жильцы оттуда не уходили, причем в манере, предполагавшей, что они не скоро вернутся. Органам порой приходилось ждать многие дни или даже несколько недель. В конце концов, если ничто другое не действовало, организовывался предлог: жильцов информировали, что к ним на весь день собираются нагрянуть дезинфекторы или еще какие-нибудь туфтовые работники и что всем нужно исчезнуть, к примеру, до шести вечера.

Но в данном случае никаких проблем не возникало. Подозреваемый Роберт Арктур сам охотно покидал дом да еще забирал с собой двух жильцов. Они отправлялись поискать цефалохромоскоп, которым могли бы временно пользоваться, пока Баррис снова не возьмется за работу. Всех троих видели отъезжающими в машине Арктура, с видом серьезным и целеустремленным. Затем, в удобном месте, каковым оказался телефон-автомат на бензозаправке, задействовав аудиосетку своего шифрокостюма, Фред позвонил куда полагается и доложил о том, что в доме Роберта Арктура весь день определенно никого не будет. Он подслушал, как трое жильцов договаривались о том, чтобы смотаться до Сан-Диего в поисках дешевого ворованного цефаскопа, который какой-нибудь обормот продал бы им баксов за пятьдесят. Цена заманчивая. Такая цена стоила длинной поездки и всего потраченного времени.

Это также давало органам возможность предпринять небольшой нелегальный обыск, который их тайные агенты всегда проводили, когда никто не видел. Им предстояло вынуть ящички бюро – не прилеплено ли там чего скотчем к задней стенке. А также разобрать торшеры – не посыплются ли оттуда сотни таблеток. А также заглянуть в унитазы – не закреплены ли там вне поля зрения пакетики из туалетной бумаги, которые легче легкого смыть, пустив воду. А также заглянуть в морозильное отделение холодильника – не содержат ли на самом деле пакетики с морожеными бобами и горохом хитроумно запечатанную мороженую наркоту. Тем временем монтировались сложные голосканеры, и сотрудники рассаживались в разных местах, чтобы проверить их работу. То же самое и со звуком. Однако визуальная часть была важнее и отнимала больше времени. И, разумеется, сканеры должны были быть незаметны. Для соответствующего их монтажа требовался определенный навык. Все точки следовало проверить. Специалистам, которые этим занимались, хорошо платили, потому как, просрись они вдруг, голосканер был бы обнаружен кем-то из обитателей дома. Тогда все жильцы сразу узнали бы, что они под наблюдением, и мигом заморозили бы свою деятельность. К тому же они порой срывали бы часть сканирующей системы и загоняли бы ее за хорошие деньги.

В судах, размышлял Боб Арктур, ведя машину по автостраде Сан-Диего на юг, оказывалось крайне трудно добиться обвинительного приговора по краже и сбыту систем электронного слежения, нелегально смонтированных в чьем-либо жилище. Полиция могла лишь арестовать сбытчика за какое-то другое нарушение закона. А вот толкачи в аналогичной ситуации реагировали прямо и непосредственно. Арктур припомнил один случай, когда торговец героином, желая подпалить одной телке задницу, засунул два пакетика героина в рукоятку ее утюга, а потом позвонил с анонимным стуком по телефону «МЫ НАМЕКАЕМ». Однако, прежде чем стук сработал, телка нашла героин, но вместо того чтобы просто выкинуть, она его продала. Полиция приехала, ничего не нашла, затем сделала с телефонного стука «отпечаток голоса» и арестовала торговца за предоставление ложной информации властям. Отпущенный под залог, торговец поздно вечером навестил девушку и до полусмерти ее избил. Когда его поймали и спросили, зачем он выбил ей глаз, сломал обе руки и несколько ребер, торговец так и ответил, что телка наткнулась на его кровные два пакетика первоклассного смэка, загнала их за хорошие бабки и таким образом нагло его кинула. Таков, размышлял Арктур, был менталитет толкача.

Он выгрузил Лакмана с Баррисом выклянчивать дешевый цефаскоп; это не только посадило обоих на мель и удержало от возвращения домой, пока шел монтаж жучков, но и позволило Арктуру проведать одну подопечную, которую он уже больше месяца не видел. Этой дорогой он ездил редко, а телка, судя по всему, ничем особенным не занималась – только два-три раза в день ширялась винтом и торговала собой, чтобы за него расплатиться. Жила она со своим торговцем, причем в течение дня Дэн Манчер обычно отсутствовал. Что было очень кстати. Торговец тоже был наркозависимым, но Арктур никак не мог понять, от чего именно. Судя по всему, от широкого спектра наркотиков. Так или иначе, что бы в этот спектр ни входило, постепенно Дэн сделался злобным и придурочным, бешеным и непредсказуемым. Просто удивляло, как это местная полиция до сих пор не упекла его за бесконечные нарушения общественного порядка. Возможно, ментов подмазывали. А скорее всего, им просто было насрать. Сладкая парочка жила в трущобном районе среди пожилых граждан и прочей бедноты. Только ради очень серьезных преступлений полиция удосуживалась навещать квартал Кромвель-вилледж, соседнюю свалку, автостоянки и вечно закиданные мусором дороги.

Казалось, ничто не вносит большего вклада в общее убожество, чем кучка строений из базальтовых блоков, задуманных как раз с тем, чтобы людей из этого убожества поднять. Припарковавшись, Арктур нашел нужную лестницу, поднялся в пахнущую мочой темноту и нашел дверь с номером 4 в здании с буквой «Г». Перед дверью лежала полная банка «драно», и он машинально ее поднял, подумав о том, сколько детишек здесь играло. Тут Арктуру ненадолго припомнились его собственные детишки и предохранительные меры, которые он все те годы ради них предпринимал. Вот одна из них – поднять эту банку. Потом он постучал банкой в дверь.

Вскоре замок щелкнул, и дверь, на цепочке, приоткрылась. Девушка, Кимберли Хокинс, выглянула наружу.

– Чего надо?

– Ты что, подруга? – сказал Арктур. – Это же я, Боб.

– Чего это у тебя?

– Банка «драно».

– Ну-ну, без приколов. – В равнодушной манере девушка отцепила от двери цепочку; голос ее также звучал предельно равнодушно. Кимберли была подавлена, подметил Арктур. Сильно подавлена. Причем это в комплект к фингалу и разбитой губе. Затем, оглядевшись, он увидел, что окна неопрятной квартирки были разбиты. Осколки стекла валялись на полу среди перевернутых пепельниц и бутылок из-под кока-колы.

– Ты одна? – спросил он.

– Ага. Мы с Дэном подрались, и он свалил. – Девушка, наполовину мексиканка, низенькая и не особенно симпатичная, с землистым цветом лица первитиновой наркоманки, невидящим взглядом смотрела себе под ноги – и тут Арктур вдруг понял, что она сильно хрипит. От некоторых наркотиков такое бывало. Она даже специально перевязала горло. Согреть квартирку, похоже, было нечем – особенно с разбитыми окнами.

– Прилично он тебя уделал. – Арктур поставил банку «драно» на высокую полку, поверх каких-то порнороманов в мягких обложках – большинство совсем затрепанные.

– Хорошо хоть, у него ножа с собой не было. Его ножа марки «кейс», который он теперь всю дорогу на ремне в ножнах таскает. – Кимберли уселась в мягкое кресло, откуда торчали пружины. – Чего тебе. Боб? А то мне совсем хреново. Я пустая.

– Хочешь, чтобы он вернулся?

– Ну… – Она едва заметно пожала плечами. – Не знаю.

Арктур подошел к окну и выглянул на улицу. Дэн Манчер рано или поздно покажется. Девушка была источником денег, и Дэн знал, что ей нужны регулярные вмазки. Особенно когда ее собственный запас иссяк.

– Сколько еще перетащишься? – спросил он.

– Еще день.

– А где-то в другом месте можешь достать?

– Да, но не так дешево.

– Что у тебя с горлом?

– Простудифилис, – ответила Кимберли. – Сквозняки тут.

– Надо бы тебе…

– Если я пойду к врачу, – перебила она, – он увидит, что я на игле. Как я туда пойду?

– Врачу будет насрать.

– Ага. Конечно. – Тут девушка прислушалась к громким и нерегулярным автомобильным гудкам. – Это машина Дэна? Красный «форд-торино»?

Арктур глянул на замусоренную стоянку. Там притормозил помятый «торино»; пара его выхлопных труб хором выдыхала темный дым. Дверца со стороны водителя открывалась.

– Да.

Кимберли заперла дверь на два дополнительных замка.

– Наверное, у него с собой нож.

– У тебя есть телефон?

– Нет, – ответила она.

– А не помешал бы.

Кимберли пожала плечами.

– Он же тебя убьет, – сказал Арктур.

– Не сейчас. Здесь ты.

– Тогда потом, когда я уйду.

Кимберли снова пожала плечами и села.

Очень скоро на лестнице послышались шаги, затем стук в дверь. А затем Дэн принялся орать, чтобы она открывала дверь. Кимберли в ответ завопила, что не откроет и что она не одна.

– Лады! – пронзительно завизжал Дэн. – Я тебе шины порежу! – Он побежал вниз, и Арктур с девушкой смотрели в разбитое окно, как Дэн Манчер, тощий, коротко стриженный тип с педерастической внешностью, размахивая ножом, приближается к ее машине. Вопли его теперь были слышны всей округе. – Я тебе шины порежу! Шины твои блядские! А потом я тебя на хуй прикончу! – Нагнувшись, он полоснул сначала одну, затем другую шину старенького «доджа» девушки.

Кимберли вдруг бросилась к двери и с бешеной энергией принялась отпирать разнокалиберные замки.

– Я должна его остановить! Ведь он мне шины режет! А у меня даже страховки нет!

Арктур схватил ее за руку.

– Моя машина тоже там. – Пистолета у него с собой, понятное дело, не было – зато у Дэна был нож марки «кейс» и полная отмороженность. – Шины не главное…

– Шины! Мои шины! – Визжа, девушка силилась отпереть дверь.

– Ему как раз это и нужно, – втолковывал ей Арктур.

– Ниже этажом, – выдохнула Кимберли. – Позвоним в полицию – там есть телефон. Пусти! – Она с недюжинной силой его отпихнула и наконец сумела открыть дверь. – Я в полицию позвоню! Мои шины! Там одна совсем новая!

– Я с тобой. – Он схватил ее за плечо, но Кимберли вывернулась и стремительно понеслась вниз по лестнице – Арктур едва за ней поспевал. Спустившись на этаж, девушка бешено забарабанила в дверь.

– Откройте, пожалуйста! – вопила она. – Пожалуйста, я хочу в полицию позвонить! Пожалуйста, дайте мне позвонить в полицию!

Арктур встал рядом и спокойно постучал.

– Нам нужно воспользоваться вашим телефоном, – попросил он. – Это очень срочно.

Пожилой мужчина в сером свитере, мятых форменных брюках и с галстуком на шее открыл дверь.

– Спасибо, – поблагодарил Арктур.

Кимберли протолкнулась мимо мужчины, подбежала к телефону и позвонила. Арктур встал лицом к двери, ожидая, что покажется Дэн. Но больше никаких звуков не раздавалось – не считая безмозглой болтовни Кимберли. Она гнала оператору что-то насчет ссоры из-за пары ботинок ценою в целых семь долларов.

– Он сказал, что они его, потому что я их ему на Рождество подарила, – бубнила девушка, – но они мои, потому что платила-то за них я, а потом он хотел их забрать, и тогда я консервным ножом оторвала от них задники, а он… – Она вдруг заткнулась, затем закивала головой. – Хорошо, спасибо. Да, я продержусь.

Пожилой мужчина внимательно разглядывал Арктура, и тот в ответ тоже на него глазел. В соседней комнате за всем происходящим молча наблюдала пожилая дама в ситцевом платье. На лице ее застыл страх.

– Скверно вам тут живется, – сказал двум пожилым людям Арктур.

– Так все время, – пожаловался пожилой мужчина. – Мы каждую ночь слышим, как они дерутся, и он все время кричит, что убьет ее.

– Нам надо было вернуться в Денвер, – произнесла пожилая дама. – Я же тебе говорила – надо было вернуться обратно.

– Эти ужасные драки, – продолжил пожилой мужчина. – Все время что-то бьется, и шум. – Убитым взглядом он смотрел на Арктура – прося то ли о помощи, то ли о понимании. – Снова и снова, без конца. А хуже всего то, что всякий раз… знаете…

– Да-да, скажи ему, – поддержала его пожилая дама.

– Хуже всего то, – с достоинством произнес пожилой мужчина, – что всякий раз, как мы выходим на улицу – в магазин или на почту, – внизу мы наступаем в… гм… знаете, что собаки оставляют.

– Не оставляют, а делают, – с достоинством поправила пожилая дама.

Приехала машина местной полиции. Арктур дал свидетельские показания, не раскрывая себя как сотрудника правоохранительных органов. Мент записал его показания и попытался записать показания Кимберли как потерпевшей, но та несла сущую галиматью. Снова и снова она долдонила про пару ботинок, почему она их купила и как много они для нее значили. Мент, сидя со своим листком на картонке, раз поднял глаза на Арктура и одарил его холодным взглядом, понять который Арктур не смог, но который все равно ему не понравился. В конце концов мент посоветовал Кимберли позвонить, если подозреваемый вернется и доставит еще неприятности.

– Вы отметили порезанные шины? – спросил Арктур, когда мент собрался уходить. – Осмотрели ее машину на стоянке? Вам не мешало бы лично записать номера порезанных шин, отметить нанесение порезов острым предметом и то, что это произошло недавно – из них до сих пор воздух выходит.

Мент снова одарил его тем же взглядом и без всяких дальнейших комментариев вышел.

– Тебе нельзя здесь оставаться, – сказал Арктур девушке. – Ему следовало посоветовать тебе уехать. Спросить, могла бы ты еще где-нибудь остаться.

Кимберли сидела на потрепанной кушетке в своей замусоренной гостиной. Теперь, когда она бросила тщетные попытки изложить менту суть своего положения, глаза ее снова лишились блеска. В ответ на замечание Арктура она лишь пожала плечами.

– Я тебя куда-нибудь отвезу, – сказал Арктур. – Есть у тебя друг, к которому ты бы могла…

– Пошел на хуй! – вдруг злобно рявкнула Кимберли – голосом, удивительно похожим на голос Дэна Манчера, только еще скрипучее. – Пошел ты на хуй, Боб Арктур! Съеби отсюда! Ну, порыл! Съебешь ты или нет? – Ее вопли становились все визгливей, а потом внезапно оборвались.

Арктур вышел из квартиры и стал медленно спускаться по лестнице. Когда добрался до нижней ступеньки пролета, что-то вдруг загремело и загрохотало вслед за ним. Оказалось – банка «драно». Затем Арктур услышал, как запирается дверь – один замок за другим. Бесполезные замки, подумал он. Все тщетно. Следователь посоветовал Кимберли звонить, если подозреваемый вернется. Как же она позвонит, не выходя из квартиры? А если она выйдет, Дэн Манчер пырнет ее ножом марки «кейс» – как шину. Тогда – если вспомнить жалобы живущих этажом ниже стариков – Кимберли как пить дать сперва наступит, а затем упадет мертвой в собачье дерьмо. Арктуру хотелось истерически хохотать над приоритетами пожилой пары: мало того что у них над головами выгоревший торчок каждую ночь колотит, угрожает убить и, скорее всего, скоро убьет торгующую собой молодую наркоманку, у которой наверняка стрептококковое заражение горла, да и много помимо горла, но ВДОБАВОК К ЭТОМУ, САМОЕ ХУДШЕЕ…

Везя Лакмана с Баррисом обратно на север, Арктур вслух посмеивался

– Дерьмо собачье, – повторял он. – Собачье дерьмо. – Если вдуматься, решил он, то весь юмор в собачьем дерьме. В уморительном дерьме собачьем.

– Ты бы лучше поменял полосы и объехал тот грузовик, – посоветовал Лакман. – Мудозвон еле тащится.

Арктур перебрался на левую полосу и набрал скорость. Но затем, когда он отпустил газ, педаль вдруг провалилась на уровень коврика на полу. Тут же мотор яростно взревел, набирая полные обороты – и машина буквально выстрелила вперед на чудовищной, дикой скорости.

– Тормози! – хором воскликнули Лакман с Баррисом.

Машина мигом набрала сотню – впереди замаячил

фургон «фольксвагена». Педаль газа сдохла – в нормальное положение она так и не вернулась. Оба пассажира – и Лакман, который сидел рядом с Арктуром, и Баррис, позади – инстинктивно выбросили руки перед собой. Арктур вывернул баранку и пулей пронесся мимо «фольксвагена» – слева, где еще оставалось немного свободного места, прежде чем туда успел влететь шедший на приличной скорости «корвет». «Корвет» отчаянно засигналил, и все трое услышали, как завизжали его тормоза. Тут Лакман с Баррисом завопили. Лакман резко протянул руку и выключил зажигание; Арктур тем временем перевел рычаг коробки передач в нейтральное положение. Машина сбавила ход, он тормознул ее, перевел на правую линию, а затем, когда мотор наконец заглох, откатился на обочину и постепенно остановился.

Давно уже обогнавший их «корвет» все еще возмущенно сигналил. А затем мимо прокатил гигантский грузовик, и на один оглушительный момент в воздухе повис гул его пневматического клаксона.

– Что, черт возьми, стряслось? – спросил Баррис.

Руки, ноги и все остальные части тела Арктура дрожали. В равной мере дрожащим голосом он ответил – Возвратная пружина педали газа. Наверное, сломалась или заело. – Он указал себе под ноги. Все стали вглядываться в педаль, которая по-прежнему лежала на одном уровне с полом. Неудивительно, что машина газанула по максимуму. Правда, своей высочайшей скорости – много больше сотни – она не набрала. И, понял Арктур, хотя он машинально выжал тормоз, машина лишь замедлилась.

Все трое молча вылезли на обочину и подняли капот. Белый дым поднимался от масляных колпачков, а также снизу. И почти кипящая вода шипела из перепускного сопла радиатора.