Текст книги "Скользя во тьме"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Ты дрожишь, – сказала Донна. Потом протянула Руку и положила ладонь ему на плечо. Спокойное прикосновение, на которое он сразу откликнулся. – При-тормози.

– Устал я, – пробормотал Чарльз Фрек. – Уже двое суток на ногах. Все с Джерри сикарах собирали. Пересчитывали и в банки складывали. А когда наконец обломались, встали и собрались наутро положить банки в машину, чтобы взять с собой и показать доктору, там уже ни хрена не было. Одна пустота. – Теперь он и сам чувствовал, что дрожит, видел свои дрожащие руки на баранке при скорости двадцать миль в час. – Ни в одной злоебу-чей банке. Ни хрена. Никаких сикарах. И тут до меня дошло – как кувалдой долбануло. Я въехал насчет его мозгов – ну, мозгов Джерри. Что они у него паленые.

В воздухе уже не пахло весной, и Чарльз Фрек внезапно подумал, что ему срочно нужен дозняк Вещества С; только сейчас до него дошло, что сегодня он, наверное, принял меньше, чем нужно. К счастью, у него был с собой переносной запасец – в самом дальнем конце бардачка. Он лихорадочно принялся искать, где бы припарковаться.

– А у тебя в мозгах и впрямь тараканы, – отчужденно заметила Донна. Казалось, она ушла в себя – глубоко-глубоко. Чарльз Фрек задумался, не достал ли девушку его стремный стиль вождения. Наверное, достал.

Тут в голове у Чарльза Фрека вдруг раскрутился очередной глючный фильм, причем без его на то согласия. Сперва он увидел большой припаркованный «понтиак», под задним бампером которого торчит домкрат, – машину тянет вперед, а парнишка лет тринадцати с копной длинных волос пытается удержать ее на месте, одновременно взывая о помощи. Дальше Чарльз Фрек увидел, как он сам и Джерри Фабин дружно выбегают из дома Джерри – несутся по закиданной банками из-под пива подъездной дорожке к машине. Сам он зачем-то хватается за дверцу со стороны водителя, чтобы ее открыть и выжать педаль тормоза. А Джерри Фабин – в одних штанах, босоногий, с растрепанными и беспорядочно струящимися по плечам волосами (он как раз спал) – Джерри сразу бросается к заднему бамперу и голым бледным плечом, на которое солнечный свет в жизни не попадал, отшвыривает парнишку от машины. Домкрат гнется и падает, задняя часть машины оседает, колесо летит в сторону – а с парнишкой полный порядок.

– Чего тебя к тормозу понесло? – выдыхает Джерри, пытаясь убрать с глаз сальные патлы и ожесточенно моргая. – Поздно уже было для тормоза.

– Как он, в порядке? – вопит Чарльз Фрек. Сердце бешено колотится.

– Ага. – Все еще задыхаясь, Джерри стоит рядом с парнишкой. – Еб твою мать! – в ярости орет он на мальчугана. – Я что, не говорил тебе подождать, пока мы вместе этим займемся? А когда домкрат выскальзывает – блин, приятель, ты что, две с лишним тысячи кило удержать собрался? – Лицо Джерри пылает гневом. Парнишка, малыш Ратасс, смотрится жалко и виновато вздрагивает. – Я же тебе не раз и не два говорил!

– Я было к тормозу побежал, – объясняет Чарльз Фрек, отчетливо сознавая свой идиотизм, понимая, что просрался никак не меньше мальчугана. Он, взрослый, напрочь расклад не просек. И все же ему, как и парнишке, хочется хоть как-то оправдаться, хоть на словах. – Но теперь-то мне понятно… – бормочет он, и тут глючный номер оборвался. Оказалось, это был документальный перезапуск, потому как теперь Чарльз Фрек ясно вспомнил День, когда это случилось. Тогда они еще все жили вместе. Блестящее чутье Джерри спасло ситуацию – иначе Ратасс со сломанным позвоночником оказался бы под задним бампером «понтиака».

Потом все трое хмуро поплелись назад к дому, даже не догнав колесо, которое все еще катилось.

– Я спал, – пробормотал Джерри, когда они вошли в мрачные внутренности дома. – Первый раз за две недели сикарахи немного меня отпустили, и я смог заснуть. Пять суток я вообще не спал – только все бегал и бегал. Я подумал, может, они свалили; они и правда свалили. Подумал, они наконец-то решили оставить меня в покое и перебраться куда-то еще – типа к соседям. Но теперь я их снова чую. Этот пестицид номер десять, который я достал, или номер одиннадцать… короче, меня опять кинули, как и всех остальных. – Теперь его голос был просто подавленный, не злой – негромкий и растерянный. Джерри погладил Ратасса по голове, а потом влепил ему смачный подзатыльник. – Дубина. Когда домкрат выскальзывает, сваливай оттуда на хрен. Наплюй на машину. Никогда не становись сзади и не пытайся всю эту тяжесть удержать.

– Но, Джерри, я подумал, что полуось…

– На хуй полуось. На хуй машину. Речь о твоей жизни идет. – Все трое прошли в мрачную гостиную – тут перезапуск уже прошедшего момента замигал и вырубился навеки.

Глава вторая

– Джентльмены клуба «Светские Львы Анахайма», – сказал человек у микрофона, – сегодня вечером у нас есть замечательная возможность, предоставленная руководством Оранжевого округа, послушать, а затем задать вопросы тайному агенту по борьбе с наркотиками из ведомства шерифа Оранжевого округа. – Человек в розовом костюме из вафельной ткани, с желтым пластиковым галстуком на шее, в голубой рубашке и ботинках из кожзаменителя буквально лучился улыбкой; человек этот явно страдал излишком веса и возраста, а также счастливого блаженства – даже когда не от чего было особенно блаженствовать.

Наблюдая за ним, тайный агент по борьбе с наркотиками почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

– Далее, вы легко можете заметить, – продолжал конферансье клуба «Светских Львов», – что вам едва виден этот человек, сидящий непосредственно справа от меня, ибо на нем сейчас так называемый шифрокостюм. Именно такой костюм он обязан носить в определенные моменты – а по сути, практически постоянно – во время своей каждодневной правоохранительной деятельности. Позднее он объяснит, почему.

Аудитория, в которой, как в зеркале, всеми возможными способами отражались достоинства конферансье, приглядывалась к человеку в шифрокостюме.

– Этот человек, – объявил конферансье, – которого мы будем звать Фредом, ибо такова его конспиративная кличка, под которой он докладывает о собранной информации, оказавшись внутри шифрокостюма, не может быть опознан ни по внешности, ни по голосу – даже при помощи технологической спектрограммы речи. Он выглядит как смутное пятно – и ничего больше. Разве я не прав? – Он изобразил широчайшую улыбку. Аудитория, посчитав это и впрямь забавным, тоже немного поулыбалась.

Шифрокостюм был изобретен в лабораторном комплексе «Белл» – после того, как случайно возник в воображении одного из местных сотрудников по имени С. А. Пауэрс. Несколько лет назад С. А. Пауэре проводил эксперименты по воздействию растормаживающих веществ на нервную ткань и однажды вечером, сделав себе инъекцию препарата IV, считавшегося вполне безопасным и умеренно эйфористическим, испытал катастрофическое падение уровня цереброспинальной жидкости в своем головном мозге. Затем он субъективно наблюдал бледное световое пятно, спроецированное на дальнюю стену спальни, в котором с калейдоскопической быстротой сменяло друг друга то, в чем С. А. Пауэре тогда опознал произведения современной абстрактной живописи.

Около шести часов подряд, пребывая в трансе, С. А. Пауэре наблюдал, как в световом пятне одна за другой стремительно проскакивают тысячи картин Пикассо. Затем его угостили Паулем Клее, причем в объеме куда большем, чем художник сотворил за всю свою жизнь. Далее, наблюдая, как друг друга с бешеной скоростью сменяют полотна Модильяни, С. А. Пауэре предположил (кое-кому для всего требуется теория), что розенкрейцеры телепатически внедряют в него картины – вероятно, ускоряя процесс посредством микрорелейных систем самого последнего образца. К тому времени, как его стали измочаливать картинами Кандинского, С. А. Пауэре вспомнил, что Русский музей в Ленинграде специализируется как раз на таком абстрактном модерне, и решил, что Советы пытаются телепатически с ним связаться.

Проснувшись поутру, С. А. Пауэре припомнил, что резкое падение уровня цереброспинальной жидкости в головном мозге обычно приводит к подобному эффекту. Так что никто не пытался телепатически – посредством микрорелейных систем или без их посредства – с ним связаться. Тем не менее случившееся с ним навело С. А. Пауэрса на идею шифрокостюма. в основе своей конструкция состояла из многогранных кварцевых линз, завязанных на миниатюризованный компьютер, в банках памяти которого содержалось полтора миллиона физиогномических фрагментарных изображений различных людей: мужчин, женщин и детей, причем каждый вариант был закодирован, а затем равномерно спроектирован на сверхтонкую пеленообразную мембрану размера, достаточного, чтобы облечь в нее среднего человека.

Шаря по своим банкам памяти, компьютер проектировал на мембрану каждый из имевшихся в наличии цвет глаз и волос, форму носа и зубов, конфигурацию лицевой части черепа – и вся поверхность пеленообразной мембраны принимала на себя очередную физическую характеристику, проецировавшуюся в течение одной наносекунды, а затем переключалась на следующую. Желая сделать шифрокостюм еще более эффективным, С. А. Пауэре запрограммировал компьютер на рандомизацию последовательности характеристик внутри каждого набора. А чтобы снизить его стоимость (государственным чиновникам это всегда приходилось по вкусу), исходный материал для мембраны он нашел в побочном продукте производства одной крупной промышленной фирмы, уже имевшей деловые связи с Вашингтоном.

Так или иначе, на протяжении сеанса длиною в час носитель шифрокостюма оказывался Воплощением Человека во всех возможных комбинациях (в пределах полутора миллионов субчастиц). Следовательно, любое его – или ее – описание становилось бессмысленным. Вряд ли стоит добавлять, что С. А. Пауэре загрузил в банки памяти компьютера собственные физиономические характеристики – так что, погребенные среди бешеной перестановки качеств, они комбинировались и выходили на поверхность в среднем, согласно его вычислениям, раз в каждые пятьдесят лет на костюм, получая при этом сравнительно немалое время. Такова была достаточно обоснованная претензия С. А. Пауэрса на бессмертие.

– А теперь давайте послушаем смутное пятно, – гаркнул конферансье, и аудитория отозвалась бурными аплодисментами.

Облаченный в шифрокостюм Фред, которого также звали Роберт Арктур, мысленно простонал и подумал: «Господи, жуть какая».

Раз в месяц окружному тайному агенту по борьбе с наркотиками согласно случайной выборке предписывалось выступать на подобных безмозглых сборищах. Сегодня была его очередь. Внимательно разглядывая аудиторию, Боб Арктур вдруг осознал, до чего же он ненавидит цивилов. Они думали, что все это очень классно. Улыбались. Их это развлекало.

Именно в этот момент фактически бесчисленные компоненты шифрокостюма ненадолго выдали С. А. Пауэрса.

– Впрочем, если ненадолго перейти на серьезный тон, – заметил конферансье, – то… наш гость… – Он замялся, пытаясь вспомнить.

– Фред – подсказал Боб Арктур. Или С. А. Фред.

– Да-да, Фред. – Воодушевленный, конферансье продолжил свой нудеж в направлении аудитории. – Видите ли, голос Фреда подобен голосам роботов-компьютеров в банке Сан-Диего – идеально монотонный и искусственный. Он не оставляет у нас в головах никаких характерных черт – точно так же, как и в то время, когда Фред отчитывается перед своим начальством по… гм… по Программе борьбы со злоупотреблением наркотиками в Оранжевом округе. – Он сделал многозначительную паузу. – Дело в том, что эти сотрудники полиции подвергаются весьма немалому риску, ибо силы наркоторговли, как нам известно, с поразительной ловкостью проникли в различные правоохранительные органы по всему государству – точнее, вполне могли проникнуть, согласно мнению большинства наиболее информированных экспертов. Таким образом, для защиты этих столь преданных своему делу людей шифрокостюм просто необходим.

Вялые аплодисменты в адрес шифрокостюма. А затем ожидающие взгляды на Фреда, таящегося за своей мембраной.

– Однако что касается его повседневной работы, – добавил под конец конферансье, уже готовясь уступить место у микрофона Фреду, – то там он, разумеется, этого костюма не носит. Он одевается как мы с вами, или вернее будет сказать, в хипповые одеяния различных субкультурных группировок, в среде которых он ведет неустанную подрывную работу.

Он дал знак Фреду встать и подойти к микрофону. Фред, Роберт Арктур, уже в седьмой раз выполняя эту повинность, заранее знал, что говорить, а также что его ждет в дальнейшем: самые разные типы идиотских вопросов и непроходимая тупость. Ничего, кроме пустой траты времени, раздражения и чувства безнадежности, с каждым разом все более сильного.

– Если бы вы встретились со мной на улице, – сказал он в микрофон, когда затихли аплодисменты, – вы бы сказали: «Вон торчок придурочный». И пошли бы прочь с чувством отвращения.

Тишина.

– Я выгляжу совсем не как вы, – продолжил Роберт Арктур. – Я не могу себе этого позволить. От этого зависит моя жизнь. – На самом деле по виду он не так уж от них отличался. И под шифрокостюмом, на работе, носил ту же одежду, что и в повседневной жизни. Арктуру нравилась его одежда. А говорил он попросту то, что в свое время было написано другими и выдано ему для заучивания. Что-то он мог выбросить, но основной формат оставался стандартным, и им все пользовались. Введенный пару лет назад одним простодушным начальником отдела, к настоящему времени этот текст уже сделался чем-то вроде Священного Писания.

Роберт Арктур подождал, пока мысль дойдет.

– Не собираюсь сразу же вам рассказывать, – продолжил он, – что я пытаюсь делать в качестве тайного сотрудника полиции, занятого выслеживанием наркоторговцев и всех источников их нелегального товара на улицах нашего города и в коридорах наших школ – здесь, в Оранжевом округе. Я собираюсь рассказать вам… – тут он сделал эффектную паузу, как учили в классе по контактам с общественностью полицейской академии, – чего я боюсь, – закончил Арктур.

– Что меня больше всего страшит, – погнал он дальше, – страшит днем и ночью, это судьбы наших детей. Ваших детей и моих… – Снова пауза. – У меня двое, – признался он. Затем, тихо-тихо: – Совсем еще малышки. – Дальше Арктур выразительно возвысил голос: – Но уже не настолько маленькие, чтобы их расчетливо, ради собственной выгоды, не пристрастили к наркотикам. Чтобы этого не сделали те черные силы, что разрушают наше общество. – Еще пауза. – Пока мы еще в точности не знаем, – вскоре продолжил он, уже спокойнее, – кто эти люди – или, скорее, звери, – кто эти звери, что кормятся на-шей молодежью, словно в диких джунглях какой-то совсем другой страны. Личности поставщиков тех ядов, составленных из губительной для мозга скверны, которые ежедневно вкалываются, принимаются орально и выкуриваются несколькими миллионами мужчин и женщин или, вернее, теми, что некогда были мужчинами и женщинами, – их личности нами постепенно разгадываются. Но в конечном счете, как перед Богом, мы все узнаем наверняка.

Голос из аудитории:

– Задать им жару!

Другой голос, с тем же энтузиазмом:

– Смерть коммунякам!

Аплодисменты и еще несколько реплик.

Роберт Арктур молчал. Разглядывая всех этих цивилов в их жирных костюмах, жирных галстуках, жирных ботинках, он подумал: «Вещество С никак их мозгам не повредит – у них просто нет никаких мозгов».

– Скажите все, как есть, – выкрикнул женский голос, чуть менее выразительный. Пошарив глазами по аудитории, Арктур различил средних лет дамочку, не такую жирную – она тревожно сжимала ладони.

– Ежедневно, – сказал Фред, Роберт Арктур – как угодно, – эта болезнь забирает у нас свою дань. В конце каждого прошедшего дня приток доходов… – Тут он умолк. Просто потому, что, хоть убей, не мог вспомнить конца фразы, пусть даже и повторял ее миллион раз – как в классе, так и на предыдущих лекциях.

Зал погрузился в молчание.

– Впрочем, – продолжил он, – дело тут вовсе не в Доходах. В чем-то другом. Что непременно случится.

Они даже ничего не заметили, подумал Арктур – хотя он плюнул на заранее заготовленную речь и попер дальше как Бог на душу положит, уже без опоры на пиарщиков из административного центра Оранжевого округа. Так какой хрен разница? – спросил он себя. Что с того? Что они вообще знают? О чем им беспокоиться? Эти цивилы, подумал Арктур, живут в своих укрепленных квартирных комплексах под надежной охраной, готовой открыть огонь по любому торчку, которому вздумается перелезть через стену с пустой наволочкой в надежде стырить у цивилов их пианино, будильник, электробритву и стереосистему, за которые они так и так не платили, – стырить, чтобы получить свой дозняк, достать дерьма, без которого он запросто может подохнуть, загнуться в жестоких ломках. Впрочем, подумал он, если ты живешь внутри, без опаски выглядывая наружу, если по твоей стене проведен ток, а твоя охрана вооружена – хрен ли тебе вообще об этом задумываться?

– Если бы вы страдали диабетом, – продолжил Арктур, – и у вас не было бы денег на укол инсулина, стали бы вы ради этих денег красть? Или просто взяли бы и подохли?

Молчание.

В наушнике шифрокостюма послышался металлический голос:

– Полагаю, Фред вам лучше вернуться к заранее заготовленному тексту. Настоятельно вам это рекомендую.

Фред Роберт Арктур – как угодно, – ответил в свой ларингофон:

– Я его забыл.

Слышать это мог только его начальник в главном штабе Оранжевого округа, который не был мистером Ф. – или, иначе, Хэнком. Этот начальник был анонимным, приставленным к Фреду только на эту лекцию.

– Л-ладно, – прошипел в микрофон официальный металлический суфлер. – Я вам его зачитаю. Повторяйте за мной, но старайтесь, чтобы все выглядело естественно. – Небольшая задержка, шуршание страниц. – «Каждый день приток доходов растет – а куда они идут, мы…»

– Меня заклинило на этом тексте, – заупрямился Арктур.

– «…скоро установим, – продолжал официальный суфлер, пропуская его слова мимо ушей, – а тогда возмездие будет скорым. И когда оно наступит, я бы ни за что на свете не хотел бы оказаться в их шкуре».

– А знаете, почему меня клинит на этом тексте? – спросил Арктур. – Потому что именно такая ахинея людей на дозняк и сажает. – Как раз из-за таких телег, подумал он, ты даешь крен и становишься торчком. Вот почему ты сдаешься и уходишь. От омерзения.

Но тут он снова взглянул на публику и понял, что для этих людей все совсем по-другому. Только так до них и можно было достучаться. Он имел дело с дебилами. Умственно отсталыми. Им все следовало излагать как в первом классе средней школы: «А – первая буква в слове Апельсин, и Апельсин Круглый».

– С, – громко объявил Роберт Арктур аудитории, – это буква для Вещества С. Также это первая буква в словах Сволочи, Суки, Скоты и Самоубийство. Моральное самоубийство, которое отталкивает ваших друзей от вас, а вас от них, всех от каждого, изоляция, одиночество и всеобщая подозрительность. С, – продолжил он, – это в конечном итоге Смерть. Медленная Смерть, как мы… – Он осекся, но вскоре продолжил: – Как мы, торчки, ее называем. – Говорил он хрипло и с запинками. – Как вам, полагаю, известно. Медленная Смерть. Которая с головы начинается. Вот такие дела. – Арктур вернулся к своему стулу и сел. В полной тишине.

– Вы сорвали мероприятие, – произнес его начальник-суфлер. – Увидимся у меня в кабинете, когда вы вернетесь. Комната 430.

– Ага, – согласился Арктур. – Я сорвал мероприятие.

Цивилы смотрели на него так, будто он прямо у них на

глазах нассал на сцену. Хотя он не очень понимал, с какой стати.

Бодро прошагав к микрофону, конферансье клуба «Светских Львов» затараторил:

– Перед началом встречи Фред просил меня сделать ее по преимуществу форумом вопросов и ответов – лишь с его кратким вступительным заявлением. Я забыл об этом упомянуть. Итак… – он поднял правую руку, – кто у нас первый?

Арктур вдруг снова неловко поднялся на ноги.

– Похоже, Фред хочет что-то добавить, – сказал конферансье, подманивая его к себе. Медленно вернувшись к микрофону, Арктур склонил голову и, тщательно подбирая слова, произнес:

– Еще только одно. Не давайте им пинка под зад когда они уже подсели. Не травите простых пользователей, наркозависимых. Добрая половина из них, большинство, особенно девушки, понятия не имеют, что именно им подсовывают – а порой даже, что им вообще что-то подсовывают. Просто пытайтесь удержать, кого можете, от того, чтобы он подсел. – Он ненадолго поднял взгляд. – Поймите, эти толкачи растворят несколько красных капсул в бокале с вином, а потом угощают девушку, сущую еще девчонку. Там штук восемь-десять красных капсул, и она их глотает. Дальше ей вмазывают мекс, где в пополаме героин и Вещество С и… – Арктур осекся. – Спасибо за внимание, – закончил он.

– Как нам остановить их, сэр? – выкрикнул кто-то из мужчин.

– Прикончить всех толкачей, – ответил Арктур и вернулся к стулу.

Роберту Арктуру страшно не хотелось возвращаться прямиком в административный центр Оранжевого округа, в комнату 430. Тогда он побрел по одной из торговых улиц Анахайма, поглядывая на вывески «Макдоналдсов», моек для автомашин, бензозаправок, «Пицца-Хатов» и прочих чудес света.

Бесцельно волоча ноги по торговой улице, полной самого разного народа, Арктур, как всегда, испытывал странные чувства по поводу того, кто он такой. Как он совсем недавно сказал этим слабоумным «Светским Львам», без шифрокостюма он выглядел как торчок, разговаривал как торчок; все окружающие без тени сомнения принимали его за торчка и реагировали соответственно. Другие торчки – надо же, подумал он, как слово «другие» выскочило – одаривали его взглядами типа «мир, брательник». А цивилы совсем по-другому посматривали.

Напяливаешь мантию и митру священника, размышлял Арктур, шляешься в них повсюду, и люди кланяются, типа преклоняют колена, пытаются поцеловать хотя бы твое кольцо, если не жопу, и очень скоро ты – натуральный священник, так сказать. Что же тогда подлинно? – спросил он себя. Чем все кончается? Никто не знает.

Его понимание, кто он такой и чем занимается, особенно ослабевало, когда его стопорили менты. Постовые, патрульные, просто менты – какие угодно. Подкатывали, к примеру, в устрашающе неторопливой манере к тротуару, изучали его на расстоянии острым, напряженно-пустым взглядом, а потом как в голову взбредет – примерно пятьдесят на пятьдесят – либо катили дальше, либо манили к себе.

– Так-так, – обычно говорил мент, протягивая лапу, – а ну-ка посмотрим твой УД. – И почти тут же, пока Арктур-Фред-Бог-Знает-Кто нашаривал в кармане бумажник, мент орал: – Под АРЕСТОМ бывать приходилось? – Или, в качестве варианта, добавлял: – ДО СИХ ПОР? Как будто Арктуру прямо сейчас предстояло в обезьянник отправиться.

– А в чем претензии? – обычно спрашивал он, если вообще что-то произносил. Как правило, тут же собиралась толпа. Большинство полагало, что его засекли, пока он на углу торговал. Почти все неловко ухмылялись, ожидая, что будет дальше, хотя некоторые – в основном чиканосы, черные и откровенные торчки – выглядели враждебно. Очень скоро эти, с враждебным видом, начинали понимать, что вид у них враждебный, и быстренько меняли его на невозмутимый. Ибо все знали, что всякий, у кого рядом с ментами вид враждебный или неловкий – не имело значения, какой именно, – должен иметь, что прятать. Менты, согласно легенде, особенно хорошо это знали – и автоматом таких винтили.

На сей раз, впрочем, никто его не доставал. Торчков вокруг было в достатке – Арктур оказывался всего лишь одним из многих.

Кто же я на самом деле такой? – спросил он себя. И ему вдруг захотелось хоть ненадолго облачиться в шифрокостюм. Тогда, подумал он, я снова стал бы смутным пятном, и прохожие бы мне аплодировали. А теперь давайте послушаем смутное пятно, вспомнил Арктур в кратком перезапуске. А как, между прочим, они могли быть уверены, что там то самое смутное пятно, а не какое-то другое? Внутри запросто мог быть кто угодно другой-не Фред, или другой Фред, а они так бы этого и не узнали – даже когда предполагаемый Фред открыл бы рот и заговорил. Ничего бы они не узнали. И никогда. К примеру, Эл мог бы прикинуться Фредом. Более того, внутри вообще могло быть пусто. В главном штабе Оранжевого округа организовали бы голос для шифрокостюма, анимировали бы его из ведомства шерифа. В таком случае Фред мог быть кем угодно – тем, кому случилось бы в тот день сидеть за столом, имея перед собой текст и микрофон. Или сразу несколькими сотрудниками за их столами.

Но, похоже, то, что я сказал в конце, подумал Арктур, ставит здесь точку. Там, в кабинете, сидел не кто-нибудь. И, между прочим, эти ребята хотят со мной потолковать.

Разговор этот по-прежнему его не привлекал, а посему Арктур продолжал тянуть время и слоняться, никуда конкретно не направляясь и в то же время оказываясь везде. В Южной Калифорнии не имело значения, куда ты направлялся. Всюду попадались одни и те же «Макдоналдсы», как будто, когда ты намеревался куда-то пойти, перед тобой просто крутили круговую полоску. И когда ты наконец чувствовал голод и заходил в «Макдоналдс», чтобы взять там фирменный макдоналдсовский гамбургер, он оказывался тем же самым, который тебе продали в прошлый раз, и в позапрошлый, и в позапозапрошлый – который тебе без конца продавали с самого твоего рождения. Вдобавок вредные элементы – как пить дать лжецы – утверждали, что этот самый гамбургер сделан из мускульного желудка индейки.

К настоящему времени, согласно собственной рекламе, «Макдоналдсы» уже пятьдесят миллиардов раз продали один и тот же гамбургер. Интересно, подумал Арктур, не одному ли и тому же человеку они его продавали. Жизнь в Анахайме, что в штате Калифорния, была по сути своей коммерческой, бесконечно проигрываемой заново. Ничто не менялось; все лишь в форме неоновой жижи распространялось дальше и дальше. То, что всегда требовалось, было давным-давно заморожено в неизменном виде, как если бы рубильник на мастрячившей все это барахло автоматической фабрике был навеки заблокирован в положении «ВКЛ». Как земля стала пластиковой, подумал Арктур вспомнив сказку «Как море стало соленым». В один прекрасный день, подумал он дальше, мы все будем в принудительном порядке продавать макдоналдсовский гамбургер точно так же, как мы его покупаем. Вечно будем продавать его друг другу в наших гостиных. Таким образом, нам даже из дома выходить не придется.

Арктур взглянул на часы. Два тридцать: время звонить насчет товара. Если верить Донне, через нее он мог заполучить порядка тысячи колес Вещества С в смеси с винтом.

Естественно, получив товар, он передаст его в окружное Бюро по борьбе с наркотиками, где его проанализируют, а затем уничтожат – или что там еще с ним делают. Может, сами схавают, как гласила еще одна легенда. Или загонят. Но у Донны Арктур покупал не за тем, чтобы арестовать ее за торговлю; он уже много раз у нее покупал и ни разу не арестовывал. Речь шла совсем не о том, чтобы арестовать мелкую местную торговку – девушку, полагавшую, что торговать наркотой круто и прикольно. Добрая половина агентов по борьбе с наркотиками в Оранжевом округе прекрасно знали, что Донна торгует, и узнавали ее в лицо. Порой Донна торговала даже на стоянке перед универсамом 7-11, прямо под автоматическим голо-сканером, установленным там полицией, – и все ей сходило с рук. В некотором смысле Донну вообще нельзя было арестовать – что бы и где бы она ни продавала.

А эта его сделка с Донной, как и все предыдущие, сводилась к тому, чтобы через Донну протоптать тропку наверх – к поставщику, у которого она покупала. Посему закупки Арктура постепенно возрастали в количестве. Вначале он уломал ее – если это слово здесь подходит – выложить ему просто в порядке дружеской услуги десять таблеток. Впоследствии, уже за плату, он получил от Донны пакет в сто таблеток, затем три пакета. Теперь же, если повезет, Арктур сможет взять тысячу – или десять пакетов. В итоге Арктур запросит количество, превосходящее ее экономические возможности; Донна просто не сможет набрать достаточно бабок для предоплаты своему поставщику, чтобы обеспечить товар на своем конце. Следовательно, вместо того чтобы получить еще большую прибыль, она потеряет в деньгах. Они станут торговаться. Донна будет настаивать, чтобы Арктур внес хотя бы часть предоплаты. Он откажется, а сама она, как уже было сказано, всю предоплату обеспечить не сможет. Время станет поджимать – даже в такой мелкой сделке нарастет напряжение. Все начнут проявлять нетерпение; поставщик, кем бы он ни был, запсихует, что Донна долго не показывается. В итоге, если все выйдет как надо, Донна сломается и скажет Арктуру и своему поставщику: «Знаете, вам лучше договариваться напрямую. Я знаю вас обоих; вы оба классные парни. Я за каждого из вас поручусь. Я назначу время и место, и вы сможете встретиться. Так что. Боб, если тебя интересуют такие количества, отныне ты сможешь покупать напрямую». Ибо, закупая в таких количествах, Арктур во всех отношениях переходил в категорию торговцев. Донна решит, что он решил продавать по сотне, раз покупает минимум по тысяче. Таким образом он сможет сделать один шаг вверх по лестнице и, якобы сделавшись торговцем подобно Донне, приблизиться к следующему звену в цепочке, а затем, быть может, сделать еще шаг наверх, и еще – по мере того, как будут расти закупаемые им количества.

На финише – а проект так и назывался, «Финиш», – Арктур столкнется с кем-то в положении настолько высоком, что его будет смысл арестовывать. Конкретно это означало лицо осведомленное – либо находящееся в не посредственном контакте с производителем, либо обслуживающее поставщика, лично знакомого с источником

В отличие от других наркотиков Вещество С, по всей видимости, имело один-единственный источник. Оно было синтетическим, неорганическим, а следовательно, изготавливалось в лаборатории. Его можно было синтезировать, и федеральные эксперименты на сей счет уже проводились. Однако сами составляющие Вещества С происходили от сложных веществ, которые почти в равной мере сложно было синтезировать. Теоретически его мог производить любой, кто, во-первых, имел в своем распоряжении формулу, а во-вторых, технологические возможности для обустройства фабрики. Но на практике цена всего этого оказывалась просто фантастической. Тем не менее изобретатели и распространители Вещества С продавали его так дешево, что отпадала всякая возможность эффективной конкуренции. А широкое распространение предполагало, что, несмотря на существование одного-единственного источника, оно имело разветвленную схему – скорее всего, целый ряд лабораторий в нескольких ключевых зонах, по одной рядом с каждым крупным урбанистическим центром в Северной Америке и Европе. Почему ни одна из лабораторий до сих пор не была обнаружена, оставалось полной загадкой; однако вывод, как публичный, так и находящийся под завесой секретности, был таков, что «Агентство В. С.» – как власти произвольно его нарекли – настолько глубоко проникло как в местные, так и федеральные правоохранительные органы, что всякий, кому удавалось узнать хоть что-то полезное о его деятельности, вскоре либо переставал этим интересоваться, либо исчезал.