Текст книги "Неестественный свет"

Автор книги: Фиделис Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Мужчины спустились по ступенькам причала, и Бо забрался в лодку. Высокий мужчина сел на весла.

Когда лодка отчалила, графиня вбежала под колоннаду и, протиснувшись между колоннами, смотрела, как маленькая лодка удаляется по черным, стремительно несущимся водам Темзы.

– Вы умеете плавать? – Элпью с трудом поднялась и теперь отряхивала платье.

– Не говори глупостей, – заворчала графиня. – В такой воде ты умрешь через несколько минут. От холода или от гнили, либо тебя унесет вихревыми течениями, которыми ты так интересуешься.

– Тогда мы больше ничего не можем сделать, – вздохнула Элпью. – На эту ночь мы его потеряли.

– Да, – согласилась частично разочарованная, частично обрадованная графиня. – Домой – ужинать. Ничего другого не остается.

Элпью медлила.

– О, миледи! – покачала она головой, утирая слезу. – Мне все кажется, что это дело похоже на игру или на пьесу, в которой мы зрители. Но Бо Уилсон – живой человек, из плоти и крови, как вы и я…

Графиня попросила выразиться яснее.

– Он такой красивый мужчина и ничего плохого нам не сделал. Мне страшно, ваша светлость. Может, мы потеряли его не просто на эту ночь, а навсегда.

Глава третья
Оживление

Возвращение умерщвленного объекта к жизни, или его восстановление.

Когда перепачканные женщины вернулись домой, Годфри, уютно устроившись, сидел у жарко пылавшего огня, с головой уйдя в книгу.

– Я так и не знаю, что мы скажем его жене, – проговорила Элпью. – Надо было мне прийти ему на помощь.

– Горячего молока с сахаром для всех троих, Годфри, – со вздохом распорядилась графиня, тяжело плюхаясь в кресло.

– Ну лучше ли хорошего горячительного? – с надеждой предложила Элпью. – Мне кажется, мы все же могли бы попробовать его спасти.

Вполголоса заворчав, Годфри нехотя отложил книгу. Элпью посмотрела на графиню, качавшую головой: не обращай внимания.

– Перед нами стоит простой вопрос. – Графиня сняла короткие белые перчатки и протянула руки к огню. – Что делать? Должны ли мы сообщить констеблю? Поднять с постели мирового судью?

– А как мы все это объясним? – вздохнула Элпью. – Что мы делали в «Эльзасе»? Зачем следили за Бо Уилсоном?

– Да, да. Куда его увезли и кто? Предвижу, что если мы расскажем обо всем ночной страже, они подумают, что мы не в своем уме.

– Особенно если узнают, что нас только вчера выпустили из тюрьмы.

Элпью приподняла юбки и протянула ноги к огню.

– Но мы должны рассказать об этом его жене, – сказала графиня, почесывая в затылке. – Бо Уилсону, несомненно, грозит смертельная опасность.

Годфри пробрался к очагу и с лязгом снял с крюка котелок горячего молока.

– Если он вообще еще жив. – Элпью втянула щеку. – А что касается визита в дом миссис Уилсон, то мне там делать нечего, разве что вы пойдете. Эта женщина дала совершенно четкие указания. Мы не должны к ней приходить. А сейчас, ночью, нам вообще не откроют и уж тем более не станут слушать, что мы хотим сообщить. Нас примут за пьяных бродяжек.

– Но… – Графиня приняла из рук Годфри чашку с дымящимся напитком и подула на него. – Какое же наслаждение выпить перед сном горячего молока!.. У нас, вероятно, очень мало времени.

Годфри неверной походкой вернулся к котелку с молоком и снова подвесил его над огнем.

– Хотела бы я знать, кто его увез. – Элпью почесала в голове. – И почему.

Графиня пожала плечами.

– Вероятно, муж или любовник этой потаскухи. Она потянула напиток через трубочку чашки-поильника. Потом передала сосуд Элпью.

Годфри снова уселся в низкое кресло перед очагом.

Так, в молчании, троица просидела несколько минут: Элпью с некоторым разочарованием посмотрела на чашку, прежде чем отпить и передать Годфри.

Мысленно она перебирала все возможности. Бо, например, могли увезти за долги или какое-то другое преступление. Или, скажем, похититель работал на мужа этой проститутки. А может, он был ее сутенером?

– Что ты читаешь, Годфри? – спросила заскучавшая графиня, поворачивая к себе корешок книги, чтобы увидеть название. Годфри вырвал книгу и повернулся к хозяйке спиной.

– Боже мой! – от возмущения у графини перехватило дыхание. – Посмотри, что читает этот замшелый пень! «Безнравственность и богохульство на английской сцене» Джереми Колльера![25]25
  [25] Колльер Джереми (1650–1726) – английский епископ.


[Закрыть] – И она фыркнула.

– Я согласен со всем, что он говорит, – прошамкал Годфри, размахивая книгой. – Достаточно посмотреть, какое влияние оказывают эти новые пьесы на молодежь. Прелюбодеяние! Насилие! Ни к чему хорошему это не приведет.

– Ты тайный пуританин, Годфри, и я не позволю, чтобы в моем доме провозглашали подобные идеи. – Она снова фыркнула. – Я примирилась с тем, что ты читаешь Квэрлза[26]26
  [26] Квэрлз Фрэнсис (1592–1644) – английский писатель и поэт-мистик.


[Закрыть] и Принна и прочие книги, оскорбляющие мою чувствительность, но всему есть предел. Ты, того гляди, вступишь в Общество по исправлению нравов вместе с теми ревнивыми женами, которые и ругаться со своими мужьями не желают, и порезвиться на стороне беднягам не дают.

Вздрогнув, Элпью выпрямилась. А не может ли за всем этим стоять его жена? Какой суровой она выглядела, когда говорила о своем желании никогда больше не видеть Бо, если он окажется виновным.

А что, если это она организовала его похищение!

Элпью снова откинулась на спинку кресла. Нет. Если за похищением стояла миссис Уилсон, зачем ей было нанимать их в качестве свидетелей своего же преступления?

– Ты ведь наверняка в молодости ходил в театр, Годфри? – Графиня заглотила брошенную мажордомом наживку. – Возможно, со своими подружками?

– Когда я был молодым, Оливер Кромвель закрыл все театры – и правильно сделал.

– Ну хорошо, – отрезала графиня, присасываясь к трубочке. – Так как же ты все-таки развлекался в добрые старые времена?

– Мы не развлекались. – Годфри обнажил в усмешке беззубые десны. – Это было запрещено.

– По счастью, – вздохнула графиня, – я во время этих «беспорядков» находилась во Франции. – Она кашлянула и выпустила жидкость назад в чашку. – Я тогда была младенцем.

– Да сегодня достаточно просто пройтись по улицам, – проворчал Годфри. – Посмотрите, что творится в этом городе! Все эти шайки юнцов, которые опрокидывают портшезы, трезвонят в двери, оскорбляют женщин. Молодые люди сбиваются в какие-то ватаги – «Дебоширы», «Титиры»[27]27
  [27] Речь идет об обществах молодых повес-аристократов, предававшихся экстравагантным развлечениям. Т и т и р – имя пастуха, героя «Буколик» Вергилия.


[Закрыть] и прочие. В мое время ничего подобного не было. А всему виной театр.

– Годфри, дорогой мой, ты не понимаешь сути проблемы, – вздохнула графиня. – Ватаги юнцов всегда будут безобразничать. Молодые люди всегда предавались разгулу и необузданным страстям. И всегда будут. И театр не имеет к этому никакого отношения. Проблема в молодых людях. Pluse sa chonge et все равно plus est la[28]28
  [28] Графиня пытается воспроизвести поговорку: «Чем больше перемен, тем больше неизменного».


[Закрыть] то же самое… или что-то там по-французски, я точно не помню… – успокаиваясь, проговорила графиня, и Годфри вернулся к своей книге. – Пигаль всегда это говорит. – Графиня почесала парик. – Pluse sa chonge, что-то такое, что-то там по-французски.

– Придумала! – вскричала Элпью. – Я стану гугеноткой!

Дернув головой, графиня уставилась на нее.

– Гугеноткой? Ни за что, пока ты находишься под моим кровом.

– Французский язык, – объяснила Элпью. – Утром мы первым делом должны сообщить миссис Уилсон о несчастье, постигшем ее мужа. Тогда она сможет что-то предпринять.

– Прости мне мою тупость, но какое отношение может иметь гугенотка к миссис Уилсон?

– Послушайте: Morbleu! Tettebleu! Ventrebleu! Mort de ma vie! Видите, я знаю все их ругательные словечки. Госпожа Уилсон не захочет видеть ни вас, ни меня, но наверняка подойдет к двери ради молодой француженки, продающей шелковые ленты.

Графиня кивнула Элпью и одним махом осушила остатки молока.

– Умница, Элпью. – Она подала чашку Годфри, чтобы тот снова ее наполнил. – А потом мы сможем спокойно заняться поиском пикантных новостей для «Глашатая».

Лондон еще только просыпался, а Элпью, договорившись с хозяйкой магазинчика, торгующего на Спитлфилдском рынке французскими шелковыми лентами, звонила в колокольчик у двери дома миссис Уилсон.

Через дорогу, у двери какой-то лавки, притаилась в засаде графиня.

Дверь открыл слуга.

– Bon jour![29]29
  [29] Добрый день (фр).


[Закрыть] – улыбнулась Элпью. – Sacre bleu,[30]30
  [30] Черт возьми! (фр.)


[Закрыть] я хочу предлагать хозяйка этот дом хороший зделка!

Озадаченный слуга исчез в холле, оставив Элпью на улице. Быстро обернувшись, она подмигнула графине.

Через несколько минут к двери подошла миссис Уилсон, бледная и осунувшаяся. Она в тревоге вздрогнула, когда узнала Элпью.

– Я же сказала, чтобы вы сюда не приходили, – еле слышно проговорила она.

Элпью зачастила, заглушая ее голос:

– Ленты, какие душе угодно, мадам, темно-красные в мотках и вишневые, лимонные и из серебристого газа… – Акцент ее исчез полностью. – Morbleu, – спохватилась она, – они кразивые.

Миссис Уилсон с каменным лицом перебирала ленты в корзинке Элпью.

– Ну так что?

Элпью понизила голос:

– Этой ночью он домой не приходил, верно?

Миссис Уилсон покачала головой.

– И я знаю, почему…

Миссис Уилсон замерла, встретившись взглядом с Элпью.

– Вашего мужа похитили.

– Похитили? – Трясущимися руками миссис Уилсон вытащила серебристую ленточку. – Сколько стоит эта?

– Очень кразивая, правда? Для вас, мадам, три пенза, – громко ответила Элпью. – Его с завязанными глазами посадили в лодку на пристани у Герцогского театра.

– Мне нравится алая, – сказала миссис Уилсон, и на глазах у нее выступили слезы. – Когда?

– Этой ночью, – прошептала Элпью. – Сделал это большой такой мужчина. Крупный. Крепкий.

Внезапно у нее за спиной раздался громкий крик. Графиня во все горло проорала:

– SACRE BLEU, Элпью!

Она обернулась: ее напарница, побледневшая несмотря на румяна, стояла руки в боки и беззвучно, словно рыба, разевала рот с таким видом, будто увидела привидение.

Элпью проследила взгляд графини.

По Ладгейт-хилл шагал, улыбаясь всем встречным, Бо Уилсон, и под легким ветром плавно покачивалось на его шляпе зеленое перо.

Миссис Уилсон выдохнула имя мужа, затем резко повернулась к Элпью.

– Пошла вон, дешевая шлюха, – приказала она, засовывая ленты назад в корзинку. Понизив голос, она спокойно пригрозила: – И больше никаких выходок, наглая девка, иначе я вас прикончу.

И с этими словами захлопнула перед носом Элпью дверь.

Повернувшись, сыщица увидела, что Бо Уилсон остановился и беседует с графиней.

– Вы вчера были на лекции, если не ошибаюсь? – с непринужденной улыбкой спросил он.

Графиня, все еще не обретшая дара речи, лишь кивнула в ответ, потом проговорила:

– В высшей степени интересная лекция, не правда ли?

– А мне она показалась довольно скучной, – улыбнулся Бо.

Элпью предусмотрительно решила переждать на своей стороне улицы. Их расследованию пойдет на пользу, если одна из них останется, так сказать, в тени.

Графиня тщетно пыталась избавиться от большой капли, повисшей на кончике ее носа. Бо порылся в кармане брюк и достал платок.

– Вот, возьмите.

Графиня в ужасе посмотрела на кусок ткани. Платки стоили денег. Что он может пожелать взамен?

Но Бо просто приподнял шляпу и, попрощавшись с графиней, направился к двери своего дома и вошел туда. Он казался таким счастливым, словно провел самую обычную ночь. Ни малейшего намека на драматическую сцену, свидетелями которой стали две женщины. Ни синяков, ни царапин. Можно было подумать, что эта сцена у пристани Дорсетского парка привиделась графине и Элпью в холодной тьме прошлой ночи.

Когда Бо исчез в доме, Элпью резким свистом вывела графиню из состояния изумления.

– Что происходит? – прошептала она, увлекая ее светлость к ближайшей лавке.

Графиня утерла нос и сунула платок в карман.

– Он выглядел таким веселым, как жаворонок летним днем, – покачала головой Элпью.

– Дело становится еще более таинственным, – откликнулась ее напарница, завороженная теперь непонятными товарами, выставленными в окне заведения. – Что это за место?

– Аптека, – ответила Элпью. – Но куда же его увозили, и каким образом он теперь на свободе, и почему, почему, почему?

– Мне совсем не нравится вид всех этих предметов, – произнесла графиня, не отрывая взгляда от больших стеклянных сосудов, в которых булькали отвратительного цвета жидкости. – Полагаю, денег она тебе не дала?

– Разумеется, нет. – Элпью мимикой высказала свое неодобрение. – Теперь она считает нас полупомешанными. Нам остается только ждать здесь, пока он снова выйдет из дому, и пойти за ним…

Так, разглядывая окна-витрины и прогуливаясь вдоль по улице, чтобы не окоченеть под ледяным ветром, они прождали до начала третьего.

Надежно закутанный в толстый плащ, Бо вышел из парадной двери и энергично зашагал в сторону, противоположную той, в которую направлялся вчера.

– Помолимся, чтобы сегодня он повел нас в более полезные для здоровья места, – сказала Элпью, устремляясь за ним. – И чтоб никаких загадочных выходок в «Эльзасе».

После пяти минут бодрой ходьбы по Флит-стрит Бо Уилсон, срезая угол, нырнул в переулки, которые вывели его к театру «Линкольнз-Инн» на Португальской улице.

Снаружи, у театра, бурлила толпа – люди окликали друг друга, громко здоровались.

Бо Уилсон похлопал по спине старика в седом парике.

Из прибывших носилок выгрузилась толстая женщина с ручной обезьянкой и на мгновение заслонила Бо. Когда она прошествовала мимо них в театр, сыщицы услышали смех Уилсона.

– Нам повезло, что у нас с собой несколько шиллингов, оставшихся от денег Кью, – сказала графиня, прислонившись к коновязи. – Похоже, что до вечера мы просидим на представлении.

– Ненавижу театр, – простонала Элпью. Графиня увидела, что Бо и его немолодой товарищ двинулись ко входу.

– Интересно, что сегодня дают? – Графиня подошла к дверям и просмотрела афишу. – О, черт возьми, нет! «Ксеркс» Колли Сиббера.[31]31
  [31] Сиббер Колли (1671–1757) – английский драматург и актер.


[Закрыть]

– Нет, мадам, это было на прошлой неделе. – Элпью смотрела поверх ее плеча. – Сегодня идет «Двойная игра».[32]32
  [32] «Двойная игра» (1693) – пьеса английского драматурга Уильяма Конгрива (1670–1729).


[Закрыть]

Графиня бросила взгляд на Бо.

– Какое удачное название.

Бо вошел в здание. Графиня с Элпью последовали за ним.

– Обычная давка, – заметила ее светлость, проталкиваясь сквозь группу смеющихся женщин.

– Здесь хотя бы тепло, – отозвалась Элпью, работая локтями, чтобы проложить себе дорогу в зрительный зал. – И можно посидеть, а не бить опять ноги.

Люди позади них расступились, давая дорогу элегантной женщине, только что вышедшей из дорогой по виду кареты с внушительным ливрейным лакеем на запятках. За ней, неся ее юбки и отгоняя людей, вышагивал маленький арапчонок в розовых атласных штанишках и полосатом камзольчике, на голове у него красовался розовый с золотом тюрбан.

– Мадам Фу-ты-ну-ты, – проговорила графиня, попятившись, чтобы дать дорогу. – Из нуворишей, – пробормотала она себе под нос.

Бо прошел в партер, поэтому Элпью с графиней заняли места в боковой ложе, откуда им открывался прекрасный вид на объект слежки.

Билетеры в ливреях тушили люстры над сценой, а оркестр наигрывал приятную мелодию. Музыка закончилась, прекратилось постукивание за кулисами, и зрители умолкли.

Графиня в восторге подалась вперед, когда на авансцену вышла Энн Брейсгирдл, чтобы произнести вступление.

 
Так проверяют мавры, коль не лжет молва,
Действительно ли в тягости жена…
 

Элпью напряженно размышляла. Возможно, в этом-то все и дело! Может быть, миссис Уилсон не могла подарить Бо наследника, и он пустился во все эти тайные похождения, чтобы сотворить себе сына?

Энн Брейсгирдл одарила ложи и партер обаятельной улыбкой.

 
Какая б участь пьесу ни ждала,
Не будет автору в том никакого зла:
Поскольку если муза подведет,
То худшее, что ждет его, – развод.
Он вашего, мужья, решенья ждет.
 

Графиня ткнула Элпью локтем в бок. – Очень уместно!

Под гром аплодисментов Энн Брейсгирдл величаво удалилась, и двое актеров, выйдя из боковых кулис, начали пьесу.

– Нед, Нед, куда ж ты так быстро? Что, струсил? Но ты же нас не покинешь? – сказал один.

– А где женщины? – ответил второй.

Элпью посмотрела на Бо и быстро обежала взглядом зрительный зал. Она остро чувствовала особый, характерный для театра запах: смесь духов – резких, мускусных, цветочных – и пудры. Она различила фиалки и сандаловое дерево, ландыш и пачули, розовое масло, фрезию, жимолость и мускус.

Театр от публики не ломился, но обеспечил, как говорили актеры, «хороший сбор». Все ложи были заняты. Элпью внезапно встретилась взглядом с большими трогательными глазами маленького слуги-арапчонка.

Прошедшую ночь она провела в тепле, но не самым спокойным образом. Спала она с графиней, которая во сне храпела. А уж что до звуков, доносившихся из постели Годфри… Элпью постаралась об этом не думать. Большую часть времени она пролежала без сна, тревожась за красивого темноволосого мужчину, которому не доверяет жена. И пока позвякивание ведер с молоком и стук колес молочных тележек на улице не возвестили о приближавшемся рассвете, в ее голове теснились мысли об убийстве и увечьях. Однако же вот он, этот малый, сидит себе, улыбаясь, довольный и свободный, менее чем в трех ярдах от нее. На сцене выходили и исчезали с нее актеры, а Элпью все боролась с искушением крикнуть: «Где ты был прошлой ночью, Бо Уилсон?»

Наконец начался антракт, и в партер хлынули девочки с корзинами, полными апельсинов, и принялись расхваливать свой товар.

– Прекрасные китайские апельсины, сочные спелые апельсины.

Многие зрители вышли на улицу, на холод, выкурить трубку или размять ноги. У некоторых билеты были только на одно действие, эти люди собирались прийти и посмотреть остальные акты в другой раз.

Бо остался сидеть на своей скамье, болтая со стариком в седом парике, и Элпью попыталась определить, чем же занимается этот человек. Врач, наверное, или адвокат.

– Очень даже ничего, – обратилась к Элпью графиня. – Я наслаждаюсь славным Конгривом… «Хотя в браке мужчина и женщина становятся одной плотью, они все равно остаются двумя глупцами». – Она усмехнулась. – Очень к месту.

– Я не слушала, – сказала Элпью, по-прежнему глядя в партер. – Я следила за ним.

– И?

– Он смотрел пьесу.

– Он краснел, когда вышучивали брак?

Элпью покачала головой.

– Смотрел с вожделением на какую-нибудь из актрис? На Брейсгирдл? Я знаю, она прикидывается девственницей, но мне довелось с ней познакомиться, и я подозреваю, она не больше девственница, чем я…

Элпью покачала головой.

– Он смеялся над миссис Фербрюгген, а кто не смеялся?

– Чепуха! По-моему, проститутка с ляжками и задом таких размеров должна и смеху обрадоваться. – Графиня поджала свои накрашенные алые губки при воспоминании о грубых выпадах, которые миссис Фербрюгген позволила в адрес ее собственной пьесы, когда, швырнув рукопись на пол, осыпала ее ругательствами и топтала ногами.

Ее светлость слегка сдвинула набок парик. Чума на эту шлюху. Скоро она раскопает какой-нибудь связанный с нею скандал и насладится местью.

Элпью с графиней мрачно смотрели на Бо.

– Интересно, что же все-таки случилось вчера вечером? – вполголоса проговорила графиня. – Его ночная эскапада ничуть ему не повредила.

– И в самом деле, мадам, – вздохнула Элпью, – вид у него просто цветущий.

Бо махнул рукой. Ближайшая девочка с апельсинами поймала его взгляд и протиснулась вдоль ряда. Бо передал ей несколько монет, а она ему – два апельсина.

Элпью схватила графиню за руку.

– Вы видели? – возбужденно заговорила она. – Смотрите!

Один апельсин Бо Уилсон предложил своему пожилому другу. Потом быстро глянул на свой, с ловкостью фокусника очистил его, собрал кожуру в кулак и сунул в карман.

– Это записка, – выдохнула Элпью. – Вы видели? Она была засунута под кожуру… он положил ее в карман, не читая.

– Наконец-то, – сипло прошептала графиня. – Свидание.

Но в этот момент грянул оркестр, и на сцену вернулись актеры. Миссис Брейсгирдл в роли героини – Синтии – подшучивала над Сюзанной Фербрюгген, которая играла эксцентричную кокетку – леди Фрот.

– Не может быть, мадам! – фыркнула Энн Брейсгирдл. – Возможно ли, чтобы ваша светлость так влюбились?

Сюзанна Фербрюгген набросилась на нее:

– Я не могла уснуть, я три недели подряд не сомкнула глаз.

Каждая реплика по-своему отзывалась в голове Элпью, так или иначе наводя ее на мысли о Бо и его жене…

– Что же вы делали, мадам?

Она смотрела, как актрисы в открытую дразнят друг дружку.

– О, я писала, безостановочно писала, – миссис Фербрюгген привычно понизила голос. – Вам никогда не случалось писать?

Кто же написал записку, гадала Элпью? И к чему все эти ухищрения с апельсином?

– Любить и не писать? – загремела Сюзанна Фербрюгген.

Взгляд Элпью переметнулся на Бо. Он ушел!

– Ваша светлость… ваша светлость… Графиня была целиком поглощена происходящим на сцене.

Элпью вскочила с места, схватив графиню за руку и указывая на партер.

Ошеломленная графиня последовала за Элпью, переступая по пути через чьи-то ноги.

Зрители вокруг них шикали и всячески выражали свое неодобрение. Уйти в антракте было делом обычным, но с шумом уходить через несколько минут после начала действия – это непростительно.

Женщины выскочили на крыльцо и вытянули шеи. Посмотрели направо, налево, через дорогу. Бо нигде не было видно.

Элпью топнула ногой и выругалась.

– Что нам делать? Мы опять его потеряли. Графиня бросилась бежать по Португальской улице в направлении Друри-лейн.

– Постойте, мадам, что, если он пошел в другую сторону? – Стоя на цыпочках на верхней ступеньке, Элпью взмахивала руками, словно собиралась взлететь, пока графиня разворачивалась и хромала назад.

– Вот ведь незадача, – раздался в морозном воздухе ее голос. Подойдя, ее светлость тяжело опустилась на ступеньки. – Может, он все еще внутри, – с надеждой сказала она. – Вдруг ему вздумалось пойти в артистические – посмотреть, как переодеваются актрисы.

– Вы правы, – выдохнула Элпью. Она вспомнила, как сама работала летом в театре, одевая актрис, а иногда и принося им напитки. В артистических уборных всегда толпились молодые люди, в надежде хоть бы мельком увидеть грудь Брейсгирдл или полюбоваться другой пикантной частью тела – причем уже не мельком – актрис рангом пониже. – Вы оставайтесь здесь, миледи, и следите за зрителями, когда они станут расходиться. А я побегу за кулисы. У меня там есть знакомые. Я работала тут костюмершей.

Обрадовавшись возможности досмотреть комедию до конца, графиня пробралась в зал и втиснулась в последний ряд партера. Оглядела ложи. В них сидели красивые женщины, ветреные женщины, женщины, весь облик которых буквально кричал об их доступности. Но вероятно, нужная женщина ушла во время антракта.

Внимание графини привлек арапчонок. Прелестный малыш, подумала она. Хотя не так хорош, как был ее собственный милый Купидон. Его хозяйка кажется богатой. Высокомерной и богатой. Графиня понадеялась, что женщина по-доброму обращается с этим ребенком.

 
О, подлость скрытая, отныне – берегись,
В какой бы тайне ты ни зачиналась…
 

Стихи! Пьеса заканчивается. Графиня встала и переместилась к двери, чтобы выйти первой и ничего не пропустить.

 
Рождаются они с позором и стыдом;
Змеей свернувшись, черная измена
Ее ж исторгшее терзает чрево,
Родителей-преступников губя.
 

Зрители хлопали, выражали свое одобрение криками и возгласами: «Бис!», хотя, конечно, этого не подразумевали. Даже графиня отнюдь не горела желанием еще раз прослушать всю пьесу от начала до конца.

На сцену вышла эта наглая девка Фербрюгген, чтобы произнести эпилог.

Графиня зорко оглядела все головы перед собой. Хоть бы попался какой-нибудь болтун, который быстренько поведал бы им какую-нибудь историю для их скандальной газетенки. Тогда она не сокрушалась бы так, что Бо ускользнул от них второй раз.

 
…А кто неграмотный, хулить его не смеет,
Пусть даже он писать и не умеет.
 

Миссис Фербрюгген улыбнулась, послала зрителям воздушный поцелуй и убежала со сцены.

Пока угасали аплодисменты, графиня пристроилась на крыльце для наблюдения за расходившейся публикой. Когда у выхода осталось всего несколько человек, она вернулась в зрительный зал, надеясь, что Элпью за кулисами повезло больше. Через несколько минут Элпью через боковую дверь вышла на сцену.

– Увы, – сказала она, спускаясь в партер. – Его там не было, и никогда не бывало, никто о нем даже не слышал.

Она плюхнулась рядом с графиней на последнюю скамью. Девочки, торговавшие в антракт апельсинами, возвратились с метлами, чтобы убрать кожуру.

– Стой! – крикнула Элпью девочке с большой метлой, бросаясь к той скамье, на которой сидел Бо. Минуту-другую она ползала на четверенька: под скамьями, обитыми зеленым сукном, потом появилась – вся в пыли и с пустыми руками.

– Ничего.

Она повернулась к девочке с метлой.

– Я ищу записку. Я подумала, может, он ее бросил. – Она пригляделась повнимательнее. – Это не ты продала ему апельсин?

Девочка кивнула.

– Так, – сдержанно проговорила Элпью, знаком подзывая ее поближе, – скажи мне, где ты взяла этот апельсин?

– Он был мой собственный, – стала оправдываться та. – Я его не украла.

– Нет-нет, – заверила ее Элпью, – я ничего такого и не думала. Но тогда каким образом под кожуру засунули записку?

– Ах, вы об этом, – сказала девочка, ленив возя метлой по полу. – Многие так делают. Понимаете, если надо что-то сообщить. Назначить свидание.

– Так, – подбодрила ее Элпью.

Но девочка явно боялась говорить. Она опустилась на колени и принялась лихорадочно собирать подсохшие апельсинные корки.

Графиня, боясь выпустить из рук удачу, осторожно приблизилась и остановилась в нескольких шагах.

– Эту записку дала тебе дама, – вкрадчиво проговорила она, – чтобы ты передала ее красивому джентльмену?

Девочка замотала головой.

– Нет! Не женщина.

– Тогда – мужчина? – спросила Элпью.

Графиня неловко нагнулась и начала помогать девочке собирать апельсинные корки и косточки.

– Отличное умозаключение, Элпью. Я удивлена, что мистер Ньютон до сих пор не взял тебя в помощницы.

– Что за мужчина? – Взяв пример с графини, Элпью раскрыла мешок для мусора.

– Большой, – сказала девочка, оглянувшись и понизив голос. – Здоровый такой. Страшный.

– Он был на представлении? – Элпью постаралась припомнить зрительный зал. – Какого цвета камзол?

– Нет, – уверенно ответила девочка. – Он пришел и ушел до начала пьесы. Понимаете, мне нужно было время, чтобы засунуть эту записку в апельсин.

– Значит, ты больше ничего не можешь вспомнить про того мужчину? – спросила Элпью.

Девочка покачала головой, а графиня схватила ее метлу для завершающего проворного взмаха по полу.

– Вы не найдете записку, – сказала девочка, в смятении глядя на графиню. – Иначе как бы он знал, куда идти?

Графиня поднялась, медленно и осторожно передала девочке метлу и улыбнулась, обнажив в чарующей улыбке черные зубы.

– Какая же я глупая! Без записки он никогда не узнал бы, что сегодняшняя встреча состоится у… – Она покачала головой и щелкнула пухлыми пальцами, словно пытаясь поймать ускользнувшую мысль.

– У Святого Павла.

– У Святого Павла, – звонко рассмеялась графиня. – Милый старый Святой Павел!

– Ты прочла записку? – спросила Элпью, стараясь не выдать своего удивления. – Ты умеешь читать?

Элпью была поражена. Большинство девочек в этом возрасте читать не умели. Элпью посчастливилось, что ее научила графиня.

– Я не собиралась ее читать. Я даже не хотела. Но просто невозможно не увидеть то, что суешь в апельсины. А уж если заметишь буквы, то не можешь не прочитать их. Они так прямо и прыгают в глаза. И рассказывают тебе то, что написано, понимаете? Стоит только поглядеть…

– Забавное дело – чтение, да? – засмеялась графиня. – Когда ты не умеешь, то и не умеешь, потом вдруг – раз, и читаешь. Как я тебе сочувствую! Чтение! Чума на него!

– Мы затеяли это в шутку, – с глуповатой улыбкой начала девочка. – Просто в прошлом году один парень подумал, что будет забавно научить меня алфавиту, и с тех пор началась эта жуть. Эти проклятые буквы! Они повсюду – разговаривают со мной.

– И они сказали «Святой Павел»! – посочувствовала графиня. – Какие противные буквы!

– Мне больше нравилось, когда они просто казались черными линиями. Жизнь тогда была легче… Теперь, куда бы я ни пошла, я вижу «Выход» и «В кредит не отпускаем», и всякие прочие вещи, до которых мне и дела-то нет.

– Может, тебе переехать в Смирну, – предложила графиня. – У них там другие буквы.

Девочка с надеждой подняла глаза.

– Смирна! Это кофейня?

Элпью решила немедленно положить конец подобному методу расследования.

– Что-нибудь еще?

Девочка уставилась на нее, сбившись с мысли.

– Что – еще что-нибудь?

– В записке? Было что-нибудь еще?

– Цифра девять, – пробормотала девочка. – Святой Павел, девять.

– Девять! – проворковала графиня. – Бедняжка, как это для тебя ужасно. Ты и цифры знаешь?

При этих словах девочка разразилась слезами.

Шел уже девятый час, когда графиня с Элпью через западные ворота подошли к собору Св. Павла. Несколько рабочих убирали инструменты, накрывали котлы и другое строительное оборудование. Продавцы книг уже ушли домой, их лотки были надежно закрыты.

– Жаль, – вздохнула графиня. – Можно было бы еще разок глянуть на эту мерзость, пока мы ждем.

Попытавшись перешагнуть через лужу, Элпью поскользнулась на ней, проехалась пару ярдов и обрела равновесие, только ухватившись за графиню.

– Лед, – прокомментировала та. – Готова поспорить, что голый мужчина, которого мы видели в прошлый раз, не станет совершать свои обходы сегодня ночью!

Сыщицы поднялись на длинные деревянные мостки, которые вели к западному порталу собора.

– Надеюсь, внизу соорудят лестницу, – сказала графиня, глядя в зияющую пропасть, похожую на ров с водой. – Мы с тобой словно пара тварей, шествующих в Ноев ковчег.

Простор внутри нового собора поразил их. Графиня подняла глаза.

– Колонны кажутся непропорционально толстыми.

– Тем легче нам будет за ними спрятаться, когда прилетит наш голубок, – решила Элпью.

– Хорошо, что мы пришли заранее. Где мы встанем? – Графиня осмотрелась. – Какой уголок лучше всего подходит для свидания?

Элпью окинула взглядом огромное пустое пространство.

– Я произведу рекогносцировку, миледи. Вы ждите здесь.

В середине центрального прохода стоял старик, закинув голову и глазея на звезды.

– Вы здесь работаете? – спросила графиня настолько благоговейно, насколько смогла при таком холоде.

– Нет, – ответил мужчина, не двигаясь. – Посмотрите туда! – Он указал на зияющее в крыше отверстие. – Звезды и планеты. Может, даже сам Господь.

– М-м-м, – вздрогнув, отозвалась графиня и мысленно прочитала коротенькую молитву с просьбой о прощении ей всех ее грехов.

– Говорят, что рай всего в шести тысячах миль, строго вверх, – сказал мужчина. – Если бы у нас была достаточно сильная увеличительная оптика, направленная прямо в это отверстие, мы бы смогли мельком Его увидеть. А знаете ли вы, что собираются сделать эти глупцы?

– Нет, – растерянно пробормотала графиня

– Закрыть это куполом и увенчать трехсотфутовым шпилем. Это будет самое высокое сооружение в Лондоне. Выше даже, чем колонна в память о последнем пожаре.