Текст книги "Король темных просторов"

Автор книги: Феликс Крес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Рапис, всюду имевший своих шпионов, знал обо всех этих начинаниях; размах предприятия делал невозможным сохранение полной тайны. Он выиграл войну. Легенды о собранных им сокровищах неожиданно нашли удивительное подтверждение: капитан «Морского змея» купил себе подмогу, и притом не какую попало… В атаке на остров (позднее названный Барирра – Странный) участвовали четыре больших корабля и два поменьше, а кроме того, десятка полтора быстрых суденышек морских шакалов, рыбаков и пиратов, грабивших заманенные на мель корабли. Два имперских фрегата пустили ко дну, два других обратили в бегство. Легионеров, оставшихся без помощи на острове, перерезали всех до единого – три сотни с лишним. Морская стража отчаянно пыталась замять дело, командование сухопутных войск требовало объяснений в связи с гибелью своих отрядов на острове. Имперский трибунал начал расследование; ясно было, что предводитель пиратов имел среди командования стражи своих доносчиков. Быстро выяснилось, что империя не в состоянии проводить невероятно дорогие и притом безнадежные операции по обороне никому не нужной торчащей из воды скалы. Было сделано все, чтобы превратить проигрыш в победу: всем и всюду трубили об огромных потерях пиратов, о потопленных парусниках, о виселицах… Престиж имперских войск удалось спасти – но ценой потери острова. Бесстрашный Демон, как тут же начали называть капитана пиратов, получил свою Барирру. От содержания там гарнизона отказались. Лишь время от времени к острову осторожно приближались патрульные суда морской стражи. Они всегда находили там победно развевающийся красно-зеленый флаг – и больше ничего. Видно было, что пиратский парусник время от времени сюда заглядывает: флаг меняли, снимали порванный ветрами и вешали новый. Однако, если не считать этого, остров казался заброшенным и забытым. Бесстрашному Демону он был не нужен…

Сидя в каюте, посреди разбросанной постели, Рапис провел рукой по лицу. Он вдруг понял, как часто (слишком часто!) стали его посещать в последнее время воспоминания. Капитан начинал задумываться, не признак ли это подступающей старости. Все чаще его беспокоило прошлое и все реже – будущее… Он встал и выглянул из спальни. Девушка – уже одетая – поправляла складки сказочно богатого, хотя и несколько запыленного и помятого платья.

Капитан молча разглядывал ее. Он уже знал, что ему предстоят серьезные хлопоты… Девушка в его каюте не могла быть деревенской жительницей. Дочь рыбака из островного селения не сумела бы даже зашнуровать лиф. Лицо было перечеркнуто черной повязкой, а взгляд единственного глаза таил в себе некую мрачную, угрюмую экзотику, но прежде всего – вызов.

– Госпожа, – сказал Рапис, – я капитан пиратского корабля, но прежде всего я мужчина чистой крови. Я не беру в плен женщин, равных мне по происхождению, чтобы продать их в неволю. Возможно, я мог бы потребовать выкуп. Произошла печальная ошибка… Ридарета.

А дальше? Он с усилием складывал горловые звуки в слова, а те в свою очередь в предложения.

Девушка молчала.

– Назови свое имя, госпожа, – потребовал он уже решительнее. – Возможно, я плохо владею языком, но уверен, что меня можно понять. Прошу назвать полное имя или инициалы твоих родовых имен. Это не просьба, а приказ.

Кирлан когда-то пытался совершить невозможное – перенести родовые инициалы на гаррийскую почву. Родовые имена появились много веков назад в Дартане, потом их перенял Армект. Однако они были абсолютно чужды гаррийским обычаям и традициям. Они прижились только на Островах: жители их, не имевшие собственной аристократии, не протестовали, когда император, награждая за различные заслуги, даровал некоторым семьям статус чистой крови.

Девушка прикусила губу.

– Просто… Ридарета, – наконец ответила она.

Молчание затягивалось. Капитан смотрел ей прямо в лицо; она отвечала ему удивительно упрямым и непокорным взглядом. Кем она была, гром и молния?

– Ты можешь стать ценной заложницей, – сказал Рапис, – но можешь оставаться невольницей, как и прежде. Выбирай. Заложницу я могу обменять на золото. Невольниц я уже пробовал – ничего не вышло. Все женщины, какие есть на корабле, достанутся завтра матросам. Но здесь военный корабль, а не бордель, и потому матросские забавы продлятся самое большее день. Потом с невольницами будут забавляться рыбы.

И впервые на ее лице мелькнула тень страха. Даже ужаса.

Капитан сел в просторное, удобное кресло и вытянул ноги на середину каюты. У имперских офицеров не было таких кресел. Он притащил его себе с того же барка, откуда взялись и женские платья в сундуке.

– У меня нет ни терпения, ни времени, ваше благородие, чтобы играть с тобой в вопросы без ответов, – спокойно сказал он. – Я хочу услышать твое полное имя. Спрашиваю в последний раз.

Девушка сжала губы.

Он ждал.

За дверью послышались шаги. В каюту вошел Эхаден, как обычно без стука.

– Я слышал… – начал он и тут же ошеломленно замолчал.

Рапис махнул рукой, показывая своему помощнику на девушку в прекрасном платье.

– Рыбацкая дочка, – представил он ее. – Зовут Ридарета. И ничего больше. Пройдись, – приказал он девушке. – Туда и обратно – ну, давай!

Девушка подчинилась. Она даже не пыталась притворяться… Эхаден пришел в себя. Отступив назад, он изумленно смотрел на ровную походку, прямую спину и высоко поднятую голову пленницы. Она ставила ноги на носок, а не на пятку, уверенно, не путаясь в платье.

– Откуда ты взялась в той деревне, госпожа? Почему не сказала… – начал офицер.

Рапис усмехнулся.

– Ну вот, – сказал он. – Позови еще Тареса, и окажется, что все офицеры, какие только есть на «Змее», спрашивают ее благородие об одном и том же. Хотя Тарес слишком глуп… Но Раладан наверняка бы спросил. Он немало помотался по свету.

Капитан пожал плечами.

– Возьми ее себе, – неожиданно добавил он. – Мне для этого терпения не хватит. Наша дама, – продолжал он на кинене, – сказала по-гаррийски слова два или три, зато с таким произношением, какого у меня никогда не будет, проживи я хоть сто лет. Она даже не пытается скрывать, что превосходно себя чувствует в этом платье, но полного имени тебе не назовет даже под страхом смерти. Моего терпения не хватит, – повторил он. – Возьми ее себе и выясни, кто она, поболтайте друг с другом по-гаррийски. Я уже сыт по горло этим твоим паршивым языком. Пленниц завтра отдай матросам, дела пошли неудачно, – он прищурился, – так что вместо серебра они получат женщин. А с этой поступай как хочешь. Только убери ее с глаз моих, иначе после того, что я сейчас с ней сделаю, от нее толку будет не больше, чем от Алагеры, когда мы ее в последний раз видели…

5

Дул западный ветер. «Морской змей» быстро шел курсом галфвинд прямо на юг. Обогнув Круглые острова, они миновали их и пошли дальше, через Закрытое море.

Настроение команды было не самым худшим, хотя от пленниц, подаренных им Раписом, остались одни лишь воспоминания, и притом старательно скрываемые… Капитан пришел в неописуемую ярость, когда стало ясно, сколь разумны были принципы, которых он придерживался, и сколь глупо было пытаться от них отступать. Женщин набралось чуть меньше сорока; из-за самых молодых и красивых началась драка. Дошло до поножовщины, нескольких матросов ранили, а двое погибли. Боцману и гвардейцам – помощникам Раписа, еще из старой команды, – пришлось пустить в ход палки и бичи, чтобы снова навести порядок. Пленницам перерезали горло и вышвырнули за борт. Так закончились матросские забавы.

Раздраженный Рапис с неохотой поддался на уговоры Эхадена, позволив оставить еще на какое-то время на корабле таинственную одноглазую пленницу. В конце концов он согласился, но пообещал, что если только увидит девушку «где-нибудь на корабле», то прикажет тут же выкинуть ее в море.

«Помни! – приказал он. – Держи ее на поводке, у себя; я не желаю больше ничего слышать ни о каких животных на борту».

На том и порешили.

Была ночь. Эхаден проверил вахтенных на палубе и вернулся в каюту. Ридарета проснулась. В слабом свете покачивающегося фонаря она смотрела, как он расстегивает пояс, снимает камзол, а потом сбрасывает сапоги и стягивает штаны. Наконец он остался в одной рубашке.

– Я не сплю, – сказала девушка.

– Вижу.

Он присел рядом с ней на постель, задумчиво глядя в пол.

– Скоро осень, – сказал он. – Пора решать, что дальше.

– Что будет осенью? А, штормы…

– Штормы, – подтвердил Эхаден. – Пора бурь. Осенью никто не ходит по морям. У «Морского змея» есть несколько укромных мест. Команда сойдет на берег, будет тратить заработанное серебро. На борту останутся несколько матросов и еще кто-нибудь. Может быть, я, может быть, он… Но ты точно не останешься. Придумай что-нибудь. Должен быть кто-нибудь, кто за тебя заплатит. Я не могу больше тебя защищать.

– Может, сбежим? – предложила она.

Он покачал головой.

– Кажется, ты уже однажды пробовала? – с мрачной иронией спросил он. – Я потерял целое состояние, заплатив тому матросу лишь за то, чтобы он не слишком тебя стерег. И что? В лесу случая не представилось, а на пляже…

– Тогда на пляже мне почти удалось, – возразила девушка.

– Почти.

– Ты его боишься, – заметила она.

– Я не знаю никого, кто бы его не боялся. Бесстрашный Демон. Это не обычное военное прозвище. Этот человек и в самом деле стал демоном. Я уже почти не в состоянии с ним разговаривать. С каждым месяцем, с каждой неделей все хуже и хуже. Может, дело в том камне, Гееркото. Не знаю. Он тебя не узнал. – Эхаден развел руками и беспомощно покачал головой. – Не узнал… – повторил он.

– Я лишилась глаза, – тихо напомнила девушка.

Он все еще качал головой.

– Ридарета, он тебя не узнал. Не узнал лица единственной женщины за всю свою жизнь, которую любил. Понимаешь? Смотри, – он показал на собственное лицо, – я на нее похож, даже теперь, после стольких лет. Да или нет? И ты на меня похожа, очень похожа. Он этого не заметил.

– Мама рассказывала…

Эхаден не слушал.

– Он одел тебя в платье, заставил пройтись… А до этого видел тебя обнаженной. У тебя ее рост, ее фигура, такие же волосы… – говорил он словно сам с собой. – Ты выглядишь точно так же, как выглядела она лет пятнадцать назад. Ведь я видел ее с детства, мы всегда были вместе… когда ей было десять лет – и шестнадцать, как тебе сейчас… Не спорь со мной, – добавил он, хотя девушка молчала – Если чье-то лицо и запомнилось мне на всю жизнь, то это лицо моей собственной сестры… Впрочем, что ты можешь об этом знать… – Он махнул рукой.

Ридарета молчала.

– А от него у тебя подбородок и рот, – добавил Эхаден. – Этого он тоже не заметил.

– Скажи ему, – тихо, но решительно попросила она.

– Нет! – резко возразил он. – Ты не знаешь, о чем говоришь, я уже пытался тебе это… Он тебя убьет, попросту убьет! Он не владеет собой, пойми! Он по-настоящему любит своих моряков, и что? Мне еще раз тебе рассказать, что он вчера приказал сделать с тем глуповатым матросиком?

Девушка покачала головой. Матроса протащили под килем. За мелкий, очень мелкий проступок. Он умер.

– Он тебя убьет, – повторил Эхаден. – Это армектанец. Он им был, есть и будет. Он не поверит! Уже шестнадцать лет он убежден, что Агенея ему изменила, сбежала, бросила… Это армектанец! – повторил он. – Он не поверит, что высокорожденную гаррийку, забеременевшую от армектанского офицера морской стражи, лишь по этой причине могли держать взаперти в доме собственного отца в течение двенадцати лет! И тем более он не поверит, что после ее смерти тебя выгнали на улицу, как собаку! Это не по-армектански, понимаешь? Шернь, как же я все это ненавидел! – бросил он, – «Священная борьба за независимость Гарры»! Священная, столетняя ненависть к Армекту и армектанцам! Да, нас завоевали! Да, когда-то была война! Но на этом проклятом острове просто невозможно жить, и виноваты в том старые идиоты вроде моего отца! Твоего деда! – взорвался он. – Который проклял меня и лишил наследства лишь за то, что я нашел настоящего друга в лице армектанского солдата. Я тебе говорю, Ридарета, если бы завтра утром мне было суждено умереть, эта дружба стоила бы много больше, чем что-либо иное в моей жизни! Агенея это понимала. Как же я рад, – воскликнул он, – что этот старый дурак наконец умер! Шернь, а таких, как я и Рапис, называют преступниками!

– Перестань, – тихо сказала девушка. – Ты кричишь.

Эхаден сглотнул слюну.

– Да, кричу.

Он потер ладонями лицо.

– Рапис тебя убьет, – еще раз повторил он. – И меня вместе с тобой. Он не поверит, даже не попытается понять. Он не узнал тебя, понимаешь? Он решил, что ему изменила женщина, и вбивал себе это в голову шестнадцать лет. Он не узнал тебя. Он сделал все возможное, чтобы забыть о той измене, и ему это удалось. Он и в самом деле все забыл.

– Ведь он знает твою историю, значит, может быть…

– Да, он знает мою историю, но в нее не верит, – прервал он ее. – А может быть, даже и верит, но… – Он беспомощно развел руками. – Тебе известно о существовании Полос Шерни, и все это знают. И что с того? Тебе понятно, в чем их суть? Ты знаешь, на чем зиждется Шернь? Так и тут. Рапис знает мою историю, но ничего в ней не понимает. Что, пойдешь теперь к нему и что скажешь? Что ты путешествовала с бедным торговцем, что оказалась на острове как раз тогда, когда?.. А перед этим о восстании и о том, что Агенея… – Он снова развел руками. – Сама слышишь, как все это звучит. И что с того, что правда именно такова?

Они замолчали.

– Спи, – наконец сказал он.

Она лишь грустно улыбнулась в ответ.

Эхаден лег рядом с девушкой и повернулся к ней спиной. Однако он не мог заснуть до самого утра. Он понимал, сколь большое влияние на судьбы отдельных людей могут оказать события далекого прошлого. Жизнь Ридареты, жизнь Раписа, его собственная жизнь, наконец… Все было решено еще тогда, когда никого из них даже не было на свете.

Гарра была завоевана не без причин. Властитель королевства Армект мог еще терпеть обременительные нападения пиратов с Островов на южноармектанские селения, однако после захвата Дартана король Армекта стал владыкой Вечной империи и не мог смотреть сквозь пальцы на опустошения в новообретенных, самых богатых провинциях. Архипелагами Закрытого моря нелегко было завладеть, еще труднее было их контролировать и удерживать. Из отстоящего на сотни миль Кирлана Острова казались лежащими на краю света, хотя до них было не дальше, чем до северных границ Громбеларда или юго-восточных – Дартана. Однако в Громбеларде и Дартане находились имперские легионы, власть же осуществляли имперские князья-представители. Тем временем из сотен и тысяч островов Закрытого моря ни один не годился в качестве центра, откуда можно было бы контролировать столь обширную морскую территорию. Единственным подходящим для этого местом была Гарра. Следует признать, что первым шагом империи была попытка заключить вооруженное перемирие с заморским королевством; в конце концов, обитавшие на островах разбойники одинаково докучали как армектанцам, так и гаррийцам. Но перемирие заключено не было…

Еще ни одна война не была для Армекта столь кровавой.

Первое предупреждение прозвучало, едва было завоевано Закрытое море. Островки рыбаков-пиратов, у самых берегов континента, удалось усмирить без особого труда. Дальше, однако, простиралось Закрытое море, зажатое в клещи многочисленных архипелагов, вытянувшихся двумя огромными грядами. Корабли пиратов с Островов топили один имперский парусник за другим. Победа была в конце концов одержана, но лишь потому, что морские разбойники не в состоянии были заключить друг с другом какой-либо союз: их просто раздавили по очереди.

А потом пришла война с Гаррой. Морские сражения империя проиграла – все до единого. За несколько лет, ушедших на восстановление почти полностью уничтоженного флота, была потеряна половина с таким трудом добытых островов. Морские силы империи были перевооружены – основным кораблем стал фрегат, построенный по образцу гаррийского корабля; тяжелые, с глубокой осадкой, малоповоротливые барки совершенно не годились для военных действий в окружавших Гарру самых предательских водах мира. Могучая армада с солдатами на борту вновь отправилась завоевывать заморский край. В крупнейшем морском сражении всех времен парусники гаррийцев устроили новым имперским фрегатам настоящее побоище. Однако часть транспортных кораблей все же добралась до Гарры. Сухопутные силы острова были слабыми, их командование – неумелым. Имперские легионеры, действуя в невероятно трудных условиях, на чужой территории, лишенные помощи и снабжения, сумели, однако, занять крупные портовые города. Флот гаррийцев, в распоряжении которого остались лишь случайные пристани, не приспособленные для того, чтобы принимать военные корабли, можно было уже не рассматривать как решающую силу…

Разъяренные масштабом своих потерь, армектанцы, обычно весьма мягко относившиеся к жителям покоренных земель, устроили на них настоящую охоту. Трудно было найти семью, где не оплакивали бы мужа, сына или брата. Остров превратился в гигантский эшафот, жестоко подавлялись любые проявления неприязни, а тем более враждебности к новым властям. Дорргел, столицу и крупнейший порт Гарры, город-побратим старой Дороны, буквально сровняли с землей, раз за разом поджигая не до конца уничтоженные огнем развалины. Результаты подобных действий не заставили себя долго ждать. Извечная неприязнь гаррийцев ко всему, исходящему с континента, превратилась в неприкрытую ненависть. Быть настоящим гаррийцем означало ненавидеть все армектанское. Морская провинция стала постоянным источником беспокойства. Давно уже умерли все те, кто помнил независимое королевство Гарры. И тем не менее для многих гаррийских родов гаррийка, связавшая свою жизнь с армектанцем, заслуживала лишь презрения.

Рапис и его дочь были жертвами закончившейся столетие назад войны.

Светало, когда с палубы донесся сдавленный крик вахтенного матроса. Вскоре послышался ропот матросских голосов. Эхаден, уставший и невыспавшийся, отбросил одеяло. В то же мгновение где-то рядом хлопнула дверь.

– Вахтенный!

Эхаден узнал голос Раписа. Послышались шаги. Какой-то матрос заговорил – быстро, испуганно:

– Господин, я хотел…

– Я приказал разбудить меня до рассвета! Приказал?! Ну и?!

Раздался глухой удар, матрос взвыл, словно с него живьем сдирали шкуру. Затем дверь с грохотом распахнулась, и Рапис ворвался в каюту Эхадена. Офицер вскочил.

– Ты со шлюхой?! – прорычал капитан. – Где я, что это за корабль?!

Эхаден ощутил внезапный приступ гнева.

– Не смей называть ее шлюхой! – крикнул он.

– Знаешь, что творится?! Мы торчим в самой середине конвоя! В эту ночь командовать должен был ты!

– Не смей называть ее шлюхой!

– Конвой! Ради всех морей, что с тобой?!

Капитан с яростью толкнул офицера в грудь. Эхаден отлетел к стене. Он выхватил меч. Молчавшая до сих пор девушка закричала. Не владея собой, Эхаден замахнулся на нее, неожиданно для самого себя.

– Хватит! – рявкнул он.

Девушка смолкла.

В каюте внезапно наступила тишина. Несколько мгновений все трое не двигались с места. Первым опомнился капитан.

– Эхаден, мы находимся посреди конвоя, – изо всех сил сдерживая себя, сказал он. – На палубу!

Он повернулся и вышел. Эхаден без единого слова, как был, в одной рубашке и с мечом, двинулся следом.

На палубе собралась вся команда. Прибежал боцман.

– Два купца и военный по правому борту, капитан!

Рапис растолкал матросов и встал у фальшборта. В сером рассветном сумраке, среди тумана, не далее чем в трех милях наискосок от носа маячили три мачты с голубыми парусами. Это был большой фрегат. Чуть дальше виднелись два неуклюжих купеческих барка.

Рапис и Эхаден переглянулись. Офицер встал у грот-мачты.

– Бортовые батареи!

На палубе началось столпотворение. Канониры бросились к орудиям.

– Абордажные команды!

Матросы, под предводительством Тареса, помчались к арсеналам.

Рапис спокойно разглядывал шедший с юго-востока фрегат. Тот медленно двигался поперек ветра, с той же скоростью, что и тяжело нагруженные, глубоко сидевшие в воде барки. Туман рассеивался; на корабле стражи уже заметили пиратов, и теперь там шли лихорадочные приготовления к сражению и напряженная работа с парусами. Еще мгновение – и имперцы сменили курс. Фрегат шел теперь на всех парусах прямо наперерез «Морскому змею». Все отчетливее были видны серебристые шлемы столпившихся на баке и юте лучников. Нос парусника окутался дымом, раздался грохот, и два пушечных ядра взметнули два фонтана воды. Фрегат стражи пристреливал орудия, но расстояние было еще слишком велико. Раписа крайне удивил подобный бесполезный расход пороха. Имперцы считали пушки чем-то вроде грохочущих луков – и точно так же их использовали. Морская стража до сих пор не разработала сколько-нибудь разумных принципов применения этого – в некоторых случаях весьма действенного – оружия.

– Пойду на абордаж! – крикнул он Эхадену.

Офицер кивнул. Рапис подозвал боцмана, который тут же вручил ему топор с широким лезвием. Матросы начали собираться вокруг своего капитана. Стоявший у мачты Эхаден начал отдавать команды.

– Раладан, право руля! – кричал он. – Бизань-шкот выбрать! Левый грот-шкот!..

Замешательство на «Змее», казалось, нарастало, громко хлопали паруса. Но подобный хаос был лишь кажущимся – корабль лег на борт, разворачиваясь…

– Раладан, так держать! Так держать!

Оба корабля шли теперь прямо навстречу друг другу. Когда между ними оставалось не более ста шагов, на палубу «Змея» упали первые стрелы, посланные с бака фрегата. Послышался грохот падающих тел, раздались крики боли и проклятия. Фрегат пытался повернуть, но на середине маневра кто-то там, судя по всему, передумал… Рапис пожал плечами, когда имперский корабль снова окутали клубы дыма, ядра обрушились в море. Капитан «Морского змея» знал причины подобной неразберихи. Имперцы постоянно терпели поражения от пиратов, поскольку за десятки лет так и не сумели понять разницу между наземным и морским сражением. Имперские войска, как легионы, так и морская стража, руководствовались нерушимым армектанским принципом, повелевавшим отделять солдат от всяческих тыловых служб. Солдатское ремесло было профессией, освященной традициями; обслуга военных лагерей на суше и моряки на море солдатами не считались. Однако на армектанских равнинах обозы не шли в первых рядах – на море же трудно было высадить моряков перед сражением… На приближавшемся фрегате кто-то один командовал войском, а кто-то другой управлял кораблем. Капитан, формально командовавший парусником, фактически был лишь комендантом находившихся на борту солдат, понятия не имея, чем отличаются штаги от вант. Он был вынужден действовать через посредство своего первого помощника-моряка (который, естественно, не мог быть солдатом), что в горячке сражения приводило к плачевным результатам. Однако армектанцы с достойным лучшего применения упорством отдавали свои парусники под командование превосходных, заслуженных бойцов… совершенно не знавших морского дела. Рапис сам был армектанцем и знал и ценил традиции своей страны. Однако он вполне разумно полагал, что здесь, на Просторах, им не место.

Расстояние между противниками сокращалось, на палубу «Морского змея» сыпалось все больше стрел. Пиратская команда не оставалась в долгу, но стражники стреляли более метко. Высокий, плечистый Рапис отшатнулся и с нескрываемым изумлением уставился на торчащую под самой ключицей стрелу. Окружавшие его моряки в ужасе закричали. Капитан спокойно сжал рукой древко и выдернул стрелу, с нарастающим удивлением разглядывая наконечник. Он не чувствовал ни малейшей боли… Ему давно уже не приходилось бывать раненым, даже контуженным, и он понятия не имел, сколь большую пользу приносит ему Гееркото, которым он обладал.

Матросы, видя презрение, с которым их капитан отбросил прочь вырванную из груди стрелу, снова закричали, на этот раз торжествующе. Вокруг падали убитые и раненые, корабли встретились, сошлись почти борт к борту – и лишь тогда, с минимального расстояния, заговорили пушки «Морского змея». Корабль вздрогнул и покачнулся, окутавшись клубами вонючего дыма, но сквозь них на мгновение мелькнул выщербленный фальшборт фрегата, разрушенная надстройка на баке и опустошение, произведенное среди такелажа. Парусники разминулись и разошлись в разные стороны. Однако на «Морском змее» уже звучал приказ разворачиваться, пока поврежденный фрегат переваливался с волны на волну, удерживая прежний курс, и был не в состоянии нормально маневрировать. Рапис и Эхаден беспрепятственно могли догнать противника и окончательно вывести его из строя с помощью орудий по правому борту. Учитывая время, необходимое, чтобы зарядить пушки, потопить большой военный корабль с помощью одной лишь артиллерии было нереально. Однако на «Морском змее» никто и не собирался развлекаться подобным образом. Речь шла о том, чтобы причинить как можно больше повреждений, а затем – пойти на абордаж.

Преследуемый фрегат пытался отстреливаться из кормовых орудий, но с тем же результатом, что и прежде. «Морской змей» без труда поравнялся с беспомощным парусником. Там отчаянно пытались освободить корабль от обременительного балласта, в который превратилась поваленная мачта; солдаты и матросы путались в порванном такелаже. Шедший борт о борт с фрегатом пиратский корабль свел их деятельность на нет залпом из бортовых орудий. Не обращая внимания на стрелы, сыпавшиеся с фрегата, матросы Раписа ловко бросили абордажные крючья, соединив корабли канатами, зацепились баграми за борт. Дикий рев, вырвавшийся из двух сотен глоток, заглушил команды имперских офицеров. Толпа вооруженных людей хлынула на палубу фрегата. Матросы прыгали через фальшборт, цеплялись за ванты, падали прямо на головы солдат во главе с полутора десятками наиболее опытных головорезов – остатков старой команды Раписа. Солдат подавили одним лишь численным превосходством; организованное сопротивление захлебнулось через несколько минут. Началась смертельная погоня; разбойники хватали убегавших солдат и матросов, после чего без церемоний швыряли их за борт. Сражение угасало. По знаку капитана пираты со знанием дела подожгли фрегат с носа и кормы. Лишь только пламя охватило доски, Рапис дал команду возвращаться. Добычу не брали – ведь оставались еще два больших, нагруженных товаром барка; пока грабили бы фрегат, они могли сбежать. Канаты, связывавшие парусники, перерезали, отцепили багры. Стоявшие у борта моряки Раписа с шумным весельем наблюдали за беспомощно метавшимися в пламени оставшимися в живых солдатами и матросами. Огонь быстро распространялся, вспыхнули паруса, такелаж и мачты. «Морской змей» отошел от пылающего как факел корабля самое большее на четыреста шагов, когда оттуда в панике начали прыгать в море человеческие фигурки. Мгновение спустя взлетели на воздух пороховые склады на корме. Корабль резко наклонился, до ушей пиратов донеслись крики и вопли. Потом взорвались запасы пороха на носу. Команда «Змея» радостно завопила.

Рапис с улыбкой наслаждался зрелищем. Потом он повернулся и смерил взглядом расстояние, отделявшее «Морского змея» от пытающихся скрыться купцов. Барки разделились; неплохое решение. Он мог завладеть лишь одним. Четыре мили, не больше. Капитан позвал лоцмана и коротко переговорил с ним, потом подошел к Эхадену.

– Раладан говорит, что потребуется время. Мне тоже так кажется. Мы можем ссориться и дальше, – без тени улыбки сказал он. – Но не знаю, стоит ли.

Офицер покачал головой:

– Похоже, ты ранен? Перевяжи.

Рапис машинально поднес руку к ключице.

– Совсем забыл… – с искренним удивлением и недоверием сказал он. – Ничего не чувствую.

– Команде ты, во всяком случае, понравился, – чуть насмешливо согласился Эхаден. – Надо признать, ты и впрямь произвел на них немалое впечатление.

Рапис внимательно посмотрел на него.

– Ты не понял, – с нажимом произнес он. – Мне не было больно, Эхаден. Слышишь? Мне плевать на то, что думает обо мне команда, я не собирался перед ними красоваться, просто ничего не почувствовал. Это… нехорошо, – туманно закончил он.

Несколько мгновений они смотрели на матросов, все еще разглядывавших пылающий остов фрегата. Эхаден нахмурился.

– Что, тот камень? – спросил он, избегая взгляда капитана. – Тот рубин?

Рапис, поколебавшись, кивнул:

– Похоже, так, – потом тихо добавил, хотя среди возгласов команды его все равно не мог бы услышать никто посторонний: – Я боюсь, Эхаден… Слышишь? Я не знал, что даже так… – Он замолчал.

«Боюсь». Эхаден все еще избегал взгляда капитана. Признание Раписа в том, что он боится, было чем-то… невероятным.

– Давай поговорим. Сейчас оденусь, – он показал на рубашку, составлявшую всю его одежду, – и поговорим. У тебя? – полувопросительно предложил он.

Капитан покачал головой:

– Мне не хочется разговаривать, Эхаден, не сейчас. Мне хочется сражаться. Сожгу этого купца, потом приду к тебе поговорить. Хочу проверить… – Он умолк. – Скажи, – неожиданно спросил он, – ты не заметил, что я как-то… изменился?

Эхаден почувствовал, как что-то неожиданно сдавило ему горло.

– Ради всех сил мира, – тихо сказал он, – я сто раз говорил, чтобы ты выбросил эту дрянь в море. Сделай это наконец. Никто из нас понятия не имеет, что это, собственно, такое и чему служит. Выброси.

– Я изменился? – настойчиво повторил Рапис.

Офицер направился в сторону кормы. Сделав два шага, он остановился и повернулся, приложив палец ко лбу.

– Вот здесь, – сказал он. – Все у тебя там перемешалось, уже полгода с тобой невозможно договориться. Сначала ты бежишь от одного корабля, потом кричишь, что намерен напасть на весь флот империи. Убиваешь матросов, которые ничего не сделали. Говоришь о вещах, которых никогда не было. Не узнаешь… – Он замолчал и глубоко вздохнул. – Выброси этот камень. Лучше прямо сейчас, ну! Ты меня спрашиваешь, изменился ли ты? Я, друг мой, надеюсь лишь на то, что все это по вине того самого Гееркото. Выброси его!

Он развернулся кругом и направился в свою каюту, оставив капитана в одиночестве стоять у грот-мачты.