Текст книги "Очерки времён и событий из истории российских евреев том 3"

Автор книги: Феликс Кандель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

ОЧЕРК ПЯТНАДЦАТЫЙ

Становление коммунистической идеологии. Арест Любавичского ребе. Борьба с религией. Изменения в еврейских местечках 1930-х годов. Еврейский «дворик» в Витебске

1

С первых лет советской власти стала прокладывать себе дорогу коммунистическая идеология‚ навязываемая сверху партийными и государственными органами‚ поддерживаемая снизу искренне или от безвыходности‚ преодолевающая сопротивление тех‚ кто не желал лгать и поддаваться единообразию в мыслях и поступках. Единственным источником информации стали официальные газеты‚ которые публиковали материалы‚ угодные правителям. Налаживалось массовое производство портретов и скульптур вождей. Вырабатывались иные рефлексы‚ навязывался антидемократический способ мышления‚ прямолинейная, без полутонов, оценка высказываний и поступков: «наш» – «не наш»‚ «друг» – «враг»‚ «свой» – «чужой». Клеймили тех‚ кого уничтожали‚ и прославляли победителей‚ на чьей стороне была сила огромного государства. Провозглашали лозунги‚ призывавшие к ненависти и беспощадности: «Кто не с нами‚ тот против нас!»‚ «Если враг не сдается‚ его уничтожают!» Принудительно внедряли идеи коммунизма‚ того самого райского будущего‚ которое наступит во всем мире‚ когда восторжествует мировая революция и будут уничтожены на земном шаре кулаки с буржуями.

Н. Полетика‚ историк: "Скоро и я‚ и многие другие идеалистические и наивные караси поняли‚ что мы‚ в сущности‚ обломки... потерянного поколения‚ которое любило свободу и хотело жить в свободах социалистической демократии... Нашему поколению досталась тяжелая жизнь и тяжелая смерть‚ потому что наш век – век буржуазно-демократической революции – умер в России раньше нас".

Лозунги и призывы по радио‚ в газетах и неисчислимых агитационных брошюрах влияли на население‚ которое начинало мыслить этими штампами‚ применяя их на собраниях и в повседневной жизни. Из заявлений‚ писем‚ жалоб и доносов в центральные органы власти в первое десятилетие диктатуры можно углядеть начало того пути‚ который постепенно привел к удушению разума и свободы‚ к перерождению старого и появлению нового поколения‚ не знавшего – или не желавшего знать – иной жизни и иных убеждений.

Из письма неизвестного автора в Совнарком (декабрь 1917 года): "Больше двух партий у нас не должно быть. Должны быть только угнетаемые и угнетатели. Кроме того‚ свобода должна быть только для угнетаемых. Для угнетателей нужна палка. Только палкой введем справедливость на нашей земле".

Из письма крестьянина И. Демидова (Воронежская губерния‚ 1924 год): "Прочитавши несколько ваших газет... я вижу на факте‚ как мы‚ крестьяне и рабочие‚ победоносно строим лучшую жизнь... "О чем раньше мечтали‚ теперь мы на деле видим"‚ – говорят крестьяне..."

Из письма рабкора А. Богдановой (Ленинград‚ 1924 год):

Ясно видит стенгазета‚

В чем наш минус‚ в чем наш плюс.

Держит к ленинским заветам

Неуклонный‚ верный курс...

Из сочинения Т. Безуглова (Екатеринославская губерния‚ 1924 год): "Я замечаю‚ что гангрена охватила весь строй буржуазии Запада и Востока... Буржуазный способ жизни Запада и Востока заканчивает свое существование..."

Из письма сестры милосердия Н. Черняк (Ленинград‚ 1924 год):

Серп и молот на престоле‚

Ликует пахарь и кузнец‚

Свободно дышится на воле‚

А буржуям всем конец.

Из письма крестьянина Е. Любасева (Смоленская губерния‚ 1925 год): автор предлагал "десять заповедей советских" (взамен библейских)‚ среди которых имелись такие: "1) Я есть власть твоя‚ которая спасает тебя от гнета‚ кроме этой власти больше себе не ищи... 5) чти советскую власть лучше отца и матери‚ чтобы жилось хорошо детям‚ внукам и правнукам... 8) не укрывай от советской власти ни земли‚ ни скота‚ ни ее достояния... 9) не слушай клеветников на советскую власть и не защищай достойных наказания..." Автор письма рекомендовал и "две главных советских заповеди: 1) возлюби соввласть всем сердцем и душой... 2) возлюби трудящихся пролетариев всего мира‚ угнетенных и рабов..."

Из письма М. Калинину (Смоленская губерния‚ 1925 год): "Офицеров... министров и высших дворян с крупными помещиками... посадить в арестантские вагоны и доставить в Соловки... Чем скорее избавимся от сего навара царизма – тем лучше‚ немыслимо заниматься этой поганью... Покорный слуга СССР Н. Тихонов".

Из письма П. Еремеева И. Сталину (Каменец-Подольский‚ 1926 год): "Настоящим прошу обратить внимание‚ что дорогой наш вождь и учитель революции рабочих и крестьян товарищ Ленин скончался не по своей болезни‚ а от отравления яда... Вся старая гвардия гибнет от яду‚ яд приобретен у врагов наших – антанты капитала‚ которая стремится всеми силами уничтожить наилучших борцов революции".

Из письма учителя Н. Савельева и крестьянина Н. Жучкова И. Сталину (Подмосковье‚ 1927 год): "Мы желаем‚ чтобы ОГПУ с еще большей жестокостью усилило надзор в крупных промышленных центрах нашего Союза. По Москве и Ленинграду нужно очень часто проверять публику‚ где живет‚ что делает и так далее... Если Англия на нас пойдет‚ мы ее раздавим своей могучей силой".

Из письма П. Минькова И. Сталину (1927 год): "Мало быть вообще готовыми. Нужно быть начеку каждую минуту‚ в каждом месте‚ на каждом шагу. Нужно‚ чтобы эта готовность била в глаза и пугала наших врагов. Нужно создать гипноз страха".

Советская власть укрепляла свои позиции. Шла непрерывная промывка мозгов на всех уровнях‚ от младенцев до стариков. В сознание внедряли штампы – "всеобщее одобрение"‚ "по просьбе трудящихся"‚ "монолитное единство партии и народа"‚ "щупальца загнивающего капитализма", а также "трудности роста" и "удовлетворение постоянно растущих потребностей". Создавались образы внешних и внутренних врагов‚ закладывались ненависть и нетерпимость‚ принуждение и беспощадность ко всякому инакомыслию‚ чтобы закрепиться в сознании на многие десятилетия.

В 1932 году в Союзе воинствующих безбожников состояло пять с половиной миллионов человек‚ в 1935 году тринадцать миллионов‚ в 1937 – двадцать два миллиона. Из академического издания книги "Загадки": "К чему не приложь – обман и ложь; затменье уму и ведет во тьму" (отгадка – "религия"). Из частушек‚ рекомендованных к исполнению:

У кого на полке

Образа-иконки‚

А у комсомолочки

Книжечки на полочке...

Даже Лизки‚ Дуньки‚ Верки

Записались в пионерки;

Все забыли о попе‚

Держат курс на ВКП...

2

В 1920 году духовным лидером любавичских хасидов стал рабби Йосеф Ицхак Шнеерсон‚ который жил тогда в Ростове-на-Дону. Деятели местной евсекции угрожали ему репрессиями; рабби Шнеерсон переехал в Ленинград и возглавил Раввинский комитет‚ в который входили главные раввины Москвы‚ Минска‚ Харькова. Энергия и организаторские способности сделали рабби Шнеерсона религиозным лидером того времени‚ и не случайно на конференции раввинов в Коростене его избрали почетным председателем. Раввинский комитет получал от Джойнта ежегодную материальную помощь для проведения «культурной работы»; деньги собирали и верующие евреи Советского Союза. Эти средства направляли на содержание нелегальных хедеров на территории СССР‚ где учились тысячи еврейских детей; в Москве‚ Ленинграде‚ Минске‚ Витебске были созданы иешивы‚ в которых по вечерам занималась молодежь.

Рабби Шнеерсона называли в ОГПУ "одним из столпов еврейского религиозного движения". В 1925 году он основал в городе Невель бейт-мидраш для подготовки раввинов и резников; его посланники разъезжали по городам‚ чтобы поддержать евреев и укрепить их в вере; в разные общины отправляли раввинов‚ меламедов‚ резников – взамен тех‚ кого арестовывали.

В 1927 году И. Сталин заявил: надо "довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства"‚ – это неминуемо вело к трагическим событиям‚ которые наступили довольно скоро. Они описаны в воспоминаниях рабби Й. И. Шнеерсона "Записки об аресте"‚ дополнены свидетельствами очевидцев и хасидскими рассказами о "чуде освобождения" ребе, повторим с сокращениями эту историю, теперь уже в третьем лице‚ сохраняя‚ по возможности‚ стиль автора.

Лето 1927 года. Ленинград. Дом номер 22 на Моховой улице. В полночь в двенадцатой квартире неожиданно зазвонил звонок. Открыли дверь‚ и в квартиру стремительно ворвались вооруженные солдаты.

– Мы из ГПУ! Кто здесь Шнеерсон?

Группой командовал старший следователь Нахмансон‚ еврей из Невеля‚ его помощником был низенький‚ черноволосый Лулов из Риги. Два еврея-хасида пришли арестовывать Любавичского ребе‚ который был духовным наставником их родителей‚ предки которого были наставниками их предков. Произвели обыск‚ составили акт; ребе сложил вещи в маленький саквояж‚ передал его солдату‚ но тут подскочил Лулов и подхватил саквояж.

– Хасид остается хасидом‚ – зачастил он на идиш. – Мой дед носил свертки вашего отца‚ а я понесу ваши вещи.

Но ребе ему этого не позволил:

– Ваш дедушка был настоящий хасид и был достоин помогать моему отцу‚ когда тот шел по своим делам. Вы же уводите меня не по моей воле и хотите нести мои вещи? Такого удовольствия я вам не доставлю – именно потому‚ что хасид остается хасидом.

Машина проехала по ночному городу и въехала во двор дома на Шпалерной улице‚ где находилась следственная тюрьма. Ребе шел медленно по тюремному двору‚ у него болели ноги. На лестнице он напомнил Нахмансону‚ что тот разрешил ему повязывать в тюрьме тфилин и молиться.

– Забудьте здесь‚ что вы уважаемый всеми Шнеерсон‚ – грубо ответил Нахмансон. – Теперь вы самый обычный человек‚ которого накажут по всей тяжести преступлений!..

В большой комнате стояли длинные столы вдоль стен. За столами сидели секретарши с папиросами во рту и заполняли бумаги.

– Ваше социальное положение?

– Потомственный почетный гражданин.

– Род ваших занятий?

– Я занимаюсь исследованием‚ – ответил ребе. – Божественным исследованием‚ называемым хасидизм. А кроме того‚ изучением законов и предписаний еврейской религии.

– Как же я запишу все это? – перепугалась секретарша.

– А кто вас заставляет? Хотите – пишите‚ не хотите – не надо.

Секретарша заполнила анкету и взяла бланк‚ на котором было напечатано крупно: "Ярлык N..." Над многоточием она написала цифру‚ и арестант получил новое имя: "Ярлык N 26818".

По пути в камеру ребе попросил конвоира‚ чтобы разрешил ему повязать тфилин и помолиться. Конвоир в ответ сообщил‚ что жил когда-то в местечке‚ видел как евреи молятся‚ но сейчас это невозможно. Конвоир шел впереди‚ ребе – за ним. Он решил помолиться на ходу‚ успел повязать тфилин на руку‚ но получил сильный удар и покатился вниз по железным ступеням. Металлический бандаж‚ который он носил много лет‚ сломался при падении‚ и острый кусок железа вонзился в тело. С огромным трудом ребе поднимался по лестнице. Кровь шла не переставая. Боль была нестерпимой. Сверху кричал начальник отделения:

– Веселее‚ старикан‚ чего карабкаешься? Время дорого...

В комнате ребе обыскали. Он снова попросил разрешения помолиться‚ но ему опять отказали. И тогда ребе быстро повязал тфилин‚ прочитал "Шма‚ Исраэль" и начал молитву. В этот момент тюремщик повернулся к нему‚ вцепился в тфилин и заорал:

– Жидовская морда! В карцер посажу‚ изобью‚ изувечу...

Ребе успел закончить благословение: "...и царствуй над нами‚ Ты Сам‚ Всевышний‚ с любовью и милосердием"‚ – и его повели в камеру.

Духота. Тусклая лампочка. Железные койки‚ железный стол и железные двери‚ каменные глухие стены и невозможная теснота‚ при которой любое движение беспокоило соседа. Старожилы камеры встретили ребе приветливо‚ относились с уважением и помогали‚ чем могли. Через два дня его вызвали на первый допрос. Войдя в комнату‚ ребе сказал:

– Впервые вхожу в помещение‚ где собравшиеся даже не считают нужным привстать в знак уважения.

Следователь спросил‚ знает ли он‚ где находится. Ребе ответил:

– Конечно‚ знаю. В помещении‚ где по закону не следует устанавливать мезузу. Впрочем‚ есть и другие помещения подобного рода: например‚ конюшня или туалет.

На первом же допросе ребе заявил‚ что не будет отвечать ни на какие вопросы‚ пока ему не возвратят тфилин. Несмотря на крики и угрозы, он объявил голодовку‚ упрямо повторяя свое требование‚ и наконец следователи принесли тфилин в камеру. Допросы проходили каждый день‚ и однажды в комнату заглянул Нахмансон‚ который арестовал ребе.

– Мои родители‚ – сказал он‚ – были хасидами и долгое время оставались бездетными. И тогда отец поехал к Любавичскому ребе‚ получил от него благословение‚ Бог вспомнил о моей матери‚ и она родила сына. Этот сын стоит сейчас перед вами.

Следователи развеселились‚ а ребе в ответ на это рассказал о споре своего прадеда с одним ученым атеистом. Никакие доводы не смогли убедить атеиста‚ и тогда Цемах-Цедек‚ третий Любавичский ребе‚ сказал ему: "Ты пересмотришь свои взгляды‚ когда придет к тебе час мучений". Нахмансон выслушал это и замолчал...

На другой день после ареста рабби Шнеерсона в его квартире собрались руководители ленинградской общины. Политическая обстановка в стране была накалена. Великобритания разорвала отношения с СССР и предъявила резкий ультиматум. В стране была объявлена высшая боевая готовность для армии и флота. После убийства в Варшаве советского посла П. Войкова ОГПУ проводило массовые аресты. Крупный партийный деятель сказал дочери ребе: "Молись‚ чтобы твой отец остался в живых". А вскоре из Лениграда передали: за контрреволюцию‚ за организацию сети хедеров и иешив‚ за получение из-за границы денег для распространения религии: приговор – расстрел.

Раввины объявили пост в своих общинах‚ синагоги были переполнены‚ евреи молились за жизнь арестованного и подписывали петицию‚ которая начиналась словами: "Освободите ребе!.." Из многих стран мира приходили письма и телеграммы протеста; правительство Германии официально запросило советского посла в Берлине‚ и тот ответил таким образом: "Я уверен‚ что советское правительство не заинтересовано в лишении свободы раввина Шнеерсона. Расцениваю эту историю как попытку одного из секторов партии – так называемой еврейской секции – свести счеты с энергичным религиозным деятелем". Председатель ленинградского ГПУ в любой момент мог отдать приказ о приведении приговора в исполнение‚ а на все письма в правительственные органы приходил стандартный ответ: "Раввин Шнеерсон арестован законно‚ как злостный преступник‚ и приговор остается в силе".

Через неделю после ареста ребе в комнате‚ где заседал комитет по его спасению‚ раздался телефонный звонок. Е. Пешкова кричала в трубку: "Слава Богу‚ расстрел отменили!" Пешкова возглавляла в те годы Политический Красный Крест‚ была знакома со многими членами правительства‚ – расстрел заменили заключением на Соловецких островах‚ и неожиданное помилование‚ поступившее из Москвы‚ вызвало переполох в ленинградском ГПУ. Тюремщики принесли в камеру присланные из дома субботние одежды и халы для встречи субботы‚ вернули отобранные книги‚ кипятили для ребе воду в отдельном баке‚ разрешили читать и писать за столом после отбоя. В темной камере не было часов‚ нельзя было понять‚ когда наступает время вечерней молитвы‚ и надзиратели – стуком в дверь – извещали ребе о часе молитвы. Уникальная‚ по-видимому‚ ситуация в истории советской тюрьмы: по коридору разносились слова на непонятном языке‚ сопровождаемые хасидской мелодией‚ а надзиратели не врывались в камеру‚ не прерывали недозволенное‚ молча слушая молитву вчерашнего смертника. И заключенные слушали тоже.

В последний момент Пешкова встретилась с председателем ОГПУ В. Менжинским‚ и тот изменил приговор: вместо Соловков – "выслать на три года в город Кострому". За несколько минут до отхода поезда ребе поднялся на ступеньки вагона и в присутствии сотрудников ГПУ сказал провожавшим его хасидам:

– Все народы мира должны знать: лишь тела наши были преданы изгнанию и порабощению чужим властям. Но души наши не были изгнаны и в порабощение властям не переданы... Мы должны помнить‚ что тюрьма и каторга временны‚ а Тора‚ Заветы и народ Израиля – вечны.

И опять в дело вмешалась Пешкова‚ которой удалось невероятное. Генеральный прокурор подписал полное помилование‚ и вскоре ребе вернулся из Костромы. Теперь он жил под Москвой‚ в Малаховке‚ но руководители евсекции по-прежнему требовали принятия решительных мер: "Почему не арестовывают раввина-мракобеса? Кто победитель: революция или Шнеерсон?.." Назревал новый арест. Выбора не было‚ и ребе решил уехать из страны‚ для чего потребовались усилия многих‚ в особенности еврейских лидеров Латвии. Тысячи евреев пришли в синагогу на последнее выступление своего наставника‚ которое совпало с праздником Симхат-Тора. В самый веселый день‚ когда радуются и танцуют‚ Любавичский ребе прощался со своими хасидами.

– Да поможет Всевышний устранить все трудности и препятствия на пути к изучению Торы... – сказал он. – Вам мой наказ: берегите время и строго соблюдайте расписание занятий. Нужно дорожить каждой секундой именно теперь‚ когда мгновения равны годам... потому что на этом пути один человек равен десяткам тысяч.

20 октября 1927 года рабби Йосеф Ицхак Шнеерсон‚ шестой Любавичский ребе‚ вместе со своей семьей и несколькими ближайшими последователями навсегда покинул Россию. Его влияние на верующих не уменьшилось; власти‚ понимая это‚ принимали карательные меры; в одном из официальных изданий даже появился лозунг: "Против ребе Шнеерсона – за Ленина!.."

После отъезда ребе Раввинский комитет продолжал недолгое время свою деятельность‚ и его руководители сообщали: "Атаки‚ которым подвергаются иешивы‚ как бы сильны они ни были‚ не сломили дух учащихся и их учителей... Когда евсекция начинает притеснять иешиву‚ она перемещается в другой город и‚ разбившись на несколько групп‚ продолжает занятия. После закрытия иешивы в Невеле ее ученики разъехались по разным городам и учатся – по десять – пятнадцать человек в группе".

3

К началу 1930-х годов кампания против религии возобновилась с новой силой. В Советском Союзе провозгласили антирелигиозную пятилетку‚ чтобы к 1 мая 1937 года закрыть в стране молитвенные дома всех религий и «изгнать само понятие Бога». Иудаизм не обошли стороной и объявили «центром‚ вокруг которого группируются разнородные антисоветские элементы‚ сионисты‚ бундовцы‚ нэпманы».

Здания синагог использовали "для общественных целей"‚ перестраивая в кинотеатры‚ фабрики‚ хлебопекарни‚ общежития, превращая в склады‚ овощехранилища, гаражи и мастерские. Закрыли Старую синагогу в Феодосии‚ старейшую на территории СССР‚ в которой молились до этого сотни лет‚ и забрали из нее свитки Торы. Закрыли многие синагоги Бердичева‚ а главную хоральную синагогу превратили в клуб "воинствующих безбожников". В Бердянске запретили молиться в караимской кенассе‚ изъяли свитки Торы‚ молитвенники‚ бронзовые подсвечники. В Кременчуге решили разместить в хоральной синагоге Дом Красной армии. В Проскурове Большую синагогу города превратили в спортивный зал. В здании синагоги Хабаровска разместился художественный музей‚ в синагоге Якутска открыли Дом пионеров, а в хоральной синагоге Киева – еврейский детский театр. В Орле закрыли два монастыря‚ несколько церквей и единственную синагогу здания оказались "излишними по территориальному расположению"‚ и власти не усмотрели необходимости в "исполнении религиозных потребностей". В Симферополе официальная причина оказалась иной: "ввиду требования трудящихся ликвидировать синагогу и использовать ее под столовую". В Старой синагоге Херсона разместили Дом санитарного просвещения. В здании хоральной синагоги Харькова расположился клуб имени Третьего Интернационала. В Тифлисе одну из синагог превратили в спортивный зал‚ а в другой разместился Дом культуры трудящихся евреев Грузии имени Л. Берия.

В 1931 году на Украине закрыли более ста синагог. В Белоруссии действовали до революции 704 синагоги; 633 из них закрыли‚ а оставшиеся поставили под контроль советских органов. К концу 1933 года на территории РСФСР ликвидировали 257 синагог 57% от общего количества, 28% православных церквей и 42% мусульманских мечетей. Из протокола заседания (1931 год): "Слушали: о закрытии шести церквей г. Пензы. Постановили: ликвидировать в г. Пензе синагогу и пять церквей..." В том же году ликвидировали в Пензе беспроцентную ссудную кассу еврейской общины для выдачи займов нуждающимся и закрыли еврейский дом для престарелых, существовавший на пожертвования, "как опасное проявление буржуазного национализма".

Несмотря на упразднение еврейских общин‚ религиозные организации продолжали действовать в городах и местечках‚ регистрируясь под разными названиями и переходя после запрета на нелегальное положение. Они следили за сохранностью синагог и кладбищ‚ содержали раввинов и резников‚ надзирали за соблюдением кашрута, помогали больным и неимущим‚ хоронили умерших по религиозным законам. Издание религиозных книг было под запретом, а потому распространяли молитвенники и сборники раввинских проповедей, переписанные от руки, а также еврейские календари на каждый год, чтобы религиозные евреи могли узнать даты наступления праздников. В эти календари включали основные молитвы и поминальный "кадиш", которые дублировали русскими буквами, так как многие уже не могли читать на иврите. Появились странствующие проповедники‚ шойхеты – резники птицы и скота‚ переписчики свитков Торы‚ учителя в нелегальных хедерах и иешивах; раввины приезжали по приглашению‚ чтобы провести бракосочетание по еврейскому закону‚ а моэлы – совершить обряд обрезания новорожденного. Тайно преподавали Закон раввин Х. Брук в Бердичеве и раввин Н. Хайтман в Минске‚ а раввин А. Дрейзен из Витебска под видом крестьянина переезжал из города в город и обучал группы учеников.

Массовый переезд в большие города разобщал еврейское население‚ но остатки общинной жизни сохранялись. Чтобы проводить богослужение на частных квартирах‚ требовалось разрешение местных властей‚ однако не всякий решался на подобный шаг. Устраивали тайные молельни‚ куда сходились по одному‚ принимая меры предосторожности; использовали любые возможности и предлоги‚ чтобы не ходить на работу по субботам и праздникам. Религиозные евреи становились ремесленниками и брали работу на дом; Джойнт присылал для них чулочные‚ вязальные‚ оверлочные машины – таким способом они зарабатывали на жизнь и не нарушали религиозные предписания.

Евреи в подмосковных поселках говорили между собой на идиш‚ устраивали молельни в домах и избах‚ молились и по квартирам‚ переходя из семьи в семью; меламеды обучали детей‚ стараясь не привлекать к себе внимания. Люди среднего и старшего возраста соблюдали еврейские традиции‚ отмечали праздники‚ готовили те же блюда‚ что и их предки‚ даже если переставали молиться и ходить в синагоги. Для соблюдения кашрута покупали на рынке живую курицу и ехали за город к резнику‚ пересаживаясь с трамвая на пригородный поезд; на Хануку жарили традиционные "латкес" из картофеля‚ на Пурим пекли "гументаши" с маком‚ к празднику Песах выпекали мацу‚ изготавливали вино из изюма‚ к столу подавали бульон с "кнейдлах" – галушками из перемолотой мацы с гусиным жиром. Из воспоминаний жителя подмосковного поселка: на Суккот "помню‚ один раз вышли во двор старики с палками и простынями. Устроили навес из веток над головами и под этим навесом ели..." – "За три дня до праздника Песах мы снимали печку у нашей русской соседки: эта печка была самая большая. Хорошенько ее прокаливали. Потом приходили женщины и девушки из нескольких еврейских семей и брались за дело. Мацу пекли не каждый для себя‚ а на всех".

Еврейская жизнь сохранялась‚ теплилась‚ не желала умирать‚ особенно в небольших городах и местечках Украины и Белоруссии‚ в тех краях‚ где жили некогда великие цадики и раввины. В Меджибоже на Подолии негласно существовали погребальное братство и общество пособия больным; община сохранила в целости старинный бейт-мидраш – дом молитвы и учения основателя хасидизма Баал Шем-Това‚ в котором хранились его головной убор‚ посох и кресло; следили и за сохранностью места его погребения на местном кладбище‚ куда приезжали хасиды‚ чтобы помолиться у могилы своего учителя.

В Новозыбкове на Украине бейт-мидраш был постоянно заполнен: туда приходили молиться и изучать Закон; когда здание сгорело‚ община объявила всеобщий траур‚ и на похороны обгоревшего свитка Торы приехали раввины из других городов. "В Шаргороде были четыре молитвенных дома и большая хоральная синагога‚ сообщал очевидец, был и свой кантор Герш Кривошей. Когда он исполнял молитвы‚ в синагоге стояла мертвая тишина‚ и люди‚ затаив дыхание‚ слушали его чарующий голос..." "В Шаргороде справляли традиционные свадьбы: главным здесь был парикмахер Хаим Шнайдер и два его сына‚ которые при помощи барабанщика Бени-пукера веселили народ‚ играя на музыкальных инструментах..."

Из воспоминаний: "Я помню микву‚ куда иногда брала меня мама‚ помню дом над речкой‚ куда я носила субботний челнт и халу для бедной вдовы. Иногда‚ перед праздниками‚ мы с подругами потихоньку ходили собирать "цдаку" (пожертвование) для бедных‚ хотя такое занятие не значилось в кодексе чести советского пионера..." – " елигиозное воспитание‚ которое я с раннего детства получила дома‚ пришло в столкновение с тем‚ чему учила школа‚ и этот конфликт был непростым для ребенка. На ночь я читала молитву "Шма‚ Исраэль"‚ конечно‚ не понимая ни слова. Но как быть теперь‚ когда я стала октябренком‚ да еще членом СВБ (Союза воинствующих безбожников)? И я жарко молилась: "Боже‚ прости меня‚ но я ведь не имею права в Тебя верить. Я же октябренок! И молиться больше не буду".

Из года в год нападки на религию ужесточались. За исполнение элементарных обрядов и обычаев – вплоть до участия в пасхальном седере‚ в похоронах родителей по религиозному ритуалу и исполнении семидневного траура – могли взять на заметку‚ выгнать из партии и с работы; даже ношение бороды вызывало подозрение‚ предполагая тайное соблюдение традиций‚ с которыми беспощадно боролись. Из воспоминаний современника: "В 1929 год скончался мой отец. Нашлись люди, которые доложили руководителям евсекции, что я купил в кооперативе ткань для савана и участвовал в религиозном обряде при отпевании отца... На собрании одна учительница выступила с новым разоблачением: после похорон отца в течение семи траурных дней у меня на квартире ежедневно собирался "миньян", и я произносил заупокойную молитву "кадиш"..."

Притеснения набирали силу‚ но верующие продолжали сопротивляться. По разным городам существовали немногочисленные квартирные "миньяны"‚ разрешенные властями‚ однако почти все молились в одиночестве за закрытой дверью‚ опасаясь преследований. В городе Фрунзе‚ в Киргизии, синагоги не было‚ а потому "по субботам немногочисленные евреи собирались у кого-нибудь‚ молились‚ обменивались новостями и быстро расходились‚ опасаясь‚ как бы кто-нибудь не заметил и не донес "наверх"... Мацу пекли тайно‚ каждый у себя дома‚ и национальные праздники отмечали тоже с опаской: как бы чего не вышло. Обрезание мальчикам делали в глубочайшей тайне: родители трех-четырех младенцев договаривались о дне свершения обряда‚ собирали деньги‚ выписывали специалиста из Ташкента..." В 1931 году временно разрешили получение посылок с мацой из-за границы через магазины Торгсина ("Торговля с иностранцами"), но с непременным условием "выручить за эту операцию не менее одного миллиона рублей в иностранной валюте".

В начале 1930-х годов в Москве существовало нелегальное погребальное братство‚ члены которого хоронили евреев по религиозному обряду‚ произносили по покойному "кадиш" – поминальную молитву в течение последующих одиннадцати месяцев‚ устанавливали памятники на могилах на собранные средства‚ отмечали годовщины смерти‚ помогали вдовам и детям; раз в году члены погребального братства произносили специальную молитву‚ прося у покойных прощения‚ так как не имели возможности в полной мере воздать им должные почести.

С помощью Джойнта организовывали в Москве промышленные артели по производству мебели и швейных изделий. Эти артели перевыполняли план‚ завоевывали красные знамена в социалистическом соревновании и получали премии; там находили работу верующие евреи‚ которые не желали нарушать субботу. Из свидетельства очевидца: в одну из артелей приехал инспектор "и, как назло‚ в субботу утром. Конечно‚ ни в правлении‚ ни на производстве никого не было. По подсказке местных жителей он застал почти все руководство в частном доме‚ где после утренней молитвы люди сидели за столом‚ делали "кидуш" (благословение). Назревал скандал... Многие сразу же выехали из Москвы в Ташкент‚ в Самарканд и другие города. Ведь это был печально известный 1937 год!.."

В 1937 году в газете "Эмес" с возмущением писали о "несознательных" родителях‚ которые в дни еврейских праздников не пускали в школы своих детей‚ о изготовлении мацы на Песах, о секретаре партячейки‚ который делал обрезание сыновьям. В том же году запретили еврейским религиозным общинам выпекать мацу; ленинградские евреи послали письма И. Сталину‚ В. Молотову и М. Калинину‚ назвав это подлинным бедствием‚ не имеющим "прецедентов в истории евреев", но запрет не отменили. Государственные пекарни выпекали мацу‚ которая была некашерной‚ и верующие евреи не смогли традиционно отметить праздник Песах.

Представитель Витебского обкома партии докладывал в 1939 году: в белорусском местечке Колышки "до сих пор функционирует синагога, которую посещают до сорока пяти евреев. В дни еврейской Пасхи все еврейское население употребляет мацу, празднует этот праздник. Характерно, что в выпечке мацы участвовали школьники старших классов..." "В сельсовет явилась группа стариков... с просьбой дать разрешение на существование религиозного погребального общества... Хотя разрешение сельсоветом не было дано, эта группа... устроила похороны старушки Гуревич..."

«Да не станет насмехаться грядущее поколение над скромностью деяний и малостью трудов наших. Для тех условий – тяжелых и невыносимых‚ в которых мы жили‚ велики и громадны были эти дела. Во времена горести не отчаивались мы‚ совершалась работа малая‚ но непрерывная – из нее‚ из нее соткано полотно жизни‚ибо дела незначительные сливаются в огромные и создают бытие человеческое... Да не будут потомки пренебрегать самой малой работой – и удостоятся тогда дел великих...» (Моше Мордехай Певзнер‚ еврейский летописец)

4

В 1930-е годы менялся облик городков и местечек Украины и Белоруссии; там появились мебельные‚ бумажные‚ суконные‚ кирпичные‚ деревообрабатывающие фабрики‚ хлебозаводы и мясокомбинаты‚ цеха по переработке овощей и фруктов, которые притягивали к себе окрестное население. В местечках скапливалось большое количество рабочих‚ для которых строили новые кварталы домов‚ улицы заливали асфальтом или мостили булыжником‚ возводили здания почты‚ школы‚ клуба‚ гостиницы и больницы‚ открывали магазины по торговле продуктами и промышленными товарами‚ проводили электричество и радиосеть. Стандартная архитектура новых зданий с непременным памятником Ленину соседствовала со старыми домишками на запущенных улочках окраин‚ которые получили современные названия – Советская‚ Ленинская‚ имени Красной армии‚ а то и улица Фердинанда Лассаля‚ Розы Люксембург или Карла Либкнехта. Городки и местечки Украины и Белоруссии становились неотличимы от прочих населенных пунктов Советского Союза‚ где возводили однотипные здания‚ а улицы получали те же самые названия.