Текст книги "Молотов. Полудержавный властелин"

Автор книги: Феликс Чуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 55 страниц)

«О большевиках есть хороший роман?»

– Сейчас я читаю: весь народ пошел за ленинской идеологией. Это абсурд! Из двадцати миллионов коммунистов полмиллиона настоящих не найдется. И ученые говорят чушь! – утверждает Молотов. – Нужна дисциплина, но дисциплина тоже должна быть сознательной. Другой дисциплины не может быть при социализме.

Для этого нужна гораздо большая организованность, гораздо большая ответственность сверху. И сверху донизу. Ленин в 1902 году говорил в брошюре «Что делать?»: дайте мне организацию революционеров, и мы перевернем Россию. Он и перевернул. А много ли из этих революционеров были действительно вполне сознательны, вполне организованы? А перевернул! Не силой. Как Пастернак потом писал: «Он управлял теченьем мысли и потому – страной». (Цитирует по памяти. –  Ф. Ч.)Пастернак почуял.

А иначе бы не вышло. Это очень умно, очень… Вы помните Пастернака «Высокую болезнь», как он описывает Ленина, когда он выходит перед съездом Советов делать доклад? Это шаровая молния! Когда он вышел, сразу все организовалось, дисциплинировалось, стало объединенным. Хорошо сказано: «Я думал о происхожденьи века связующих тягот. Предвестьем льгот приходит гений и гнетом мстит за свой уход». Это очень трудно даже понять. Это философия. Это очень серьезная вещь. В Ленина он верил, а в народ – нет. Не способен. Это неправильно. Ленин один – ничего не получится.

А вышло так, что никто не верил, какая социалистическая революция может быть в России, а вот Ильич поверил и повел, и дисциплина оказалась, и преданность оказалась, и сила оказалась, и мозгов хватило. А другие не смогли. И всех покорил, всех расшиб. А какие были сложности – и внутренние, и внешние! Выборы – меньшинство, а победил! Выдержка колоссальная, а какая внутренняя сила! Если народ организовать, если найти какие-то, так сказать, пути-дорожки к народу, по-моему, через исключительную сплоченность коллектива, хотя бы какой-то группы, которая может за собой вести уже более широкий слой, а тот – еще более широкий, разматывается вся активная часть, а те, которые враждебны и активны, – их расшибают. Это все очень интересно. Хорошо это пока не раскрыто, не описано, не освещено по-настоящему. А об Октябрьской революции вообще нет художественных произведений, которые бы показали, откуда взялись эти большевики, как это вышло, что какая-то партия, о которой до революции мало кто знал, оказалась во главе, повела и добилась победы.

Крупные писатели были, а вот не смогли ничего написать. Настолько это сложное явление, потому что, действительно не просто случай, а сложное явление. Настолько много сложностей и неясностей, как это все происходит в одной партии, и такого, как Ленин, очень трудно показать. О Ленине есть хороши роман? Нету. О большевиках есть хороший роман? Нету.

Вот Горький дал Самгина, ну что там, какие там большевики? Не вышло, нет. Кутузов – разве что, Ленина или руководители большевиков хоть сколько-нибудь напоминает? Нет. Настолько сложное явление. Тыщу раз об этом писали – не так просто. Философы, историки… Вот я читаю «Историю Октября». Три тома. Тысячи две с половиной страниц, я их, вероятно, до смерти не дочитаю.

«Тихий Дон»

– Шолохов ведь своего героя Григория так и не приткнул никуда. А почему? Он как художник прав, по-моему. Прав, потому что он взял не середняка, как бы надо было взять и показать, что такое наше крестьянство, он взял зажиточного, полукулака, ближе к кулаку. Из Кошевого ничего особенного не получилось, он хороший мужик, сочувствует ему автор, но вот так неуверенно. Поэтому я считаю, что «Тихий Дон» несколько перехвалили, но это все-таки один из самых крупных романов. Его недостаток в том, что он крестьянина вел, вел туда-сюда, он у него болтался, так и остался. Значит, он не совсем уловил то, что крестьянин-то пошел по новому пути, а у него нет. Он взял полукулака. А почему он его взял? Потому что сам так думает. Он попал в эту струю. Для Григория другого конца нету. Но это не тот крестьянин, который пошел на коллективизацию и победил, который стал коммунистом на деле. Это еще одна из страниц истории нашего крестьянина.

09.06.1976

– Вот я сейчас читаю критиков о Шолохове, у Якименко большая книга о «Тихом Доне» – почти шестьсот страниц. Он восхваляет Шолохова: такой он был в тридцать седьмом году честный, гуманный, такой добрый, хороший! В Вешенском районе арестовали несколько человек, так он каждого защищал, поставил перед ЦК вопрос помочь хлебом Вешенскому району, и не только Вешенскому, но и соседнему. Но так тогда надо всем районам помогать, а за счет кого? За счет рабочих, что ли? Только колоссальное доверие к партии, и, в частности, к Сталину помогало держать крестьян и рабочих, чтоб они все-таки терпели и шли на новые жертвы. Наша беда, что у нас не двойные жилы, но все-таки мы выстояли одни перед мировым империализмом.

31.07.1972

Что читать?

Молотов разговаривает с моим младшим братом Сашей, спрашивает:

– Интересно, какие книги прочитал?

– «Возмездие». Про Савинкова.

– Мне тоже только принесли, – говорит Молотов.

– Лично его не знали?

– Слава богу, что не знал. А еще что читаете?

– Поэзию, – говорит Саша.

– Поэзия – это дело более требует подготовки. Беллетристику надо читать. Иначе будешь жить в узком кругозоре своих мыслей.

20.12.1977

Алексей Толстой

– Алексей Толстой утверждал, что ему очень много дала Советская власть. «Без нее я бы стал в лучшем случае каким-нибудь Потапенко!» – говорил бывший граф.

15.10.1978

Туманно и очень определенно

– Вы читали в «Правде» стихотворение Карло Каладзе? – спрашивает Молотов. – Оно называется «В этом году». А первые слова такие: «В этом тысяча девятьсот семьдесят девятом году по синему снегу кавказских высот на вершину моей звезды взойду…» и дальше в таком духе. Столетию Сталина явно посвящено.

– Правда?

– У-у-у! Как же вы пропустили? Неделю-полторы назад было.

Молотов просит Сарру Михайловну найти газету. Она приносит – «Правда» за 30.3.1979 г.

– Я удивляюсь, что поэты не читают, – говорит Молотов. – Для меня это был, во-первых, новый человек. Все туманно и очень определенно.

И Вячеслав Михайлович снова наизусть читает начало стихотворения.

– Я у всех спрашивал – мои знакомые не обратили внимания. Я оказался в передовых.

…Заговорили о том, что меня в Союзе писателей считают сталинистом.

– Но ведь я воспеваю не ошибки Сталина, а его заслуги! – говорю я.

– Верно, – говорит Молотов. – Заслуги у него небывалые.

10.04.1979

«Было дело под Артуром»

– Думаю, – говорит Шота Иванович, – что, несмотря на громадную работу, вы все-таки контролировали литературу. Политбюро, Сталин, вы.

– Что значит – контролировали?

– Что, вы не обсуждали литературу?

– Не столько на официальных заседаниях, сколько…

– Говорят, Сталин читал все книги, выдвинутые на премию?

– Все – нет, а насчет премий – наверно, читал. Быстро читал. Поразительная работоспособность.

…Откудова, какого автора, старого, конечно, XIX века:

 
Знамя чести, истины не трогай
До последних дней своих.
 

По-моему, Надсона. Вы Надсона читали? К Некрасову не подходит.

08.03.1975

– Есть у Алексея Константиновича Толстого:

 
Веселая царица
Была Елисавет,
Пирует, веселится,
Порядка ж нет как нет.
 

Так и поныне

25.04.1975

…Одна из гостей, А. Ф. Волковинская, говорит о том, что в шестидесятые годы часто ходила с Молотовым и Полиной Семеновной в театры.

– Не очень часто, – поправляет Молотов.

– Но все-таки…

– Были в Художественном.

– В «Современнике» – «Восхождение на Фудзияму». Там такая сцена: миллионер, его довели до того, что ему уже вешаться, он держит веревку, а снизу вырастает голубой цветок жизни. Бортников играет – отталкивает веревку, хватает этот цветок, сбегает со сцены и вручает Полине Семеновне. Она прижала и говорит: «Веченька дорогой, как я счастлива!» Она была в черном платье, седая головка, молодые, горящие глаза… Они узнали вас. Это было за три года до ее смерти.

– Было дело. Под Артуром, – соглашается Молотов.

09.05.1985

Рассказывая о чем-нибудь, Молотов не раз употреблял такие выражения: «Вот какая штука капитана Кука», «Было дело под Полтавой» или «Было дело под Артуром»…

Последнюю присказку однажды объяснил:

– Это песня такая есть. – И запел:

 
Было дело под Артуром,
Дело скверное, друзья.
 

Это, по-моему, мотив какой-то русской песни на текст японской войны. – И продолжил петь:

 
Тогиноки, Камимура,
Не давали нам житья!
Мы с соседкой желтолицей
Подралися за царя…
 

Дальше – присказки из разных русских стихов.

 
Что ты скачешь, конь ретивый…
 

Дальше не помню.

30.06.1976

Сели обедать.

 
Тихо едем, не спешим,
Торопиться не хотим!
 

Гладко получается? Поэзия!

01.11.1977

Вячеслав Михайлович выпил рюмку сухого шампанского, потом еще два раза говорил:

– Добавьте мне еще на копейку! Нет, это вы мне на алтын добавляете!

25.72.1977

– Лев Толстой запутался. Достоевский путался. А нам пора уже подняться над этим уровнем. Они стояли на буржуазной точке зрения. И выше не поднялись, хотя это гениальные люди. Другая эпоха, – говорит Молотов.

– В свое время это прогрессивно было. Энгельс говорил, что и рабство было прогрессивным.

– Да, говорил, правильно. Даже бюрократизм прогрессивен в какой-то мере, а в большей мере отрицателен.

– Так что прогресс у нас все-таки есть – в какой-то мере!

– Прогресс есть даже в мире животных, – уточняет Молотов.

– Но ведь переживаем…

– Кошка тоже переживает, – добавляет он.

26.08.1979

Произношу тост за то, чтоб новый год был шагом вперед в нашей жизни, чтоб был прогресс, хоть маленький!

– Почему маленький? – спрашивает Молотов. – Надо требовать большого, а добиться среднего!

01.01.1979

Юмор у него был порой совсем неожиданный. Во время обеда я стал хвалить молдавское вино, которое мне прислал друг из Кишинева.

– Вы что, работаете агентом по распространению этого вина? – спросил Молотов.

10.04.1979

 
– Расскажи, Калинин-детка,
Как е… нас пятилетка? —
 

вот какие частушки были.

– И до вас доходили?

– Еще бы! Нам Жданов из Горького, помню, столько привез!

Я работал в «Современном мире» старшим бухгалтером – в январе 1916 года пришлось уйти, забастовка, отдал портфель. Там печатались такие частушки:

 
Когда была я маленькой,
Качала меня матушка,
Она качала, величала: —
Спи, моя сударушка!
 

 
Я на горушке стою,
Слезы котятся,
Меня замуж отдают,
Мне не хочется.
 

 
Свет широкий клином сходится,
Принесли худую весть.
Пресвятая Богородица,
Дай мне силы перенесть.
 

И вот как здорово, просто замечательно:

 
Там, где с милым я стояла,
Снег растаял до земли.
Три раза поцеловались —
Все цветочки расцвели!
 

Я когда-то в раннем детстве учился в Казани в средней школе, а на зимние, рождественские каникулы ездил в свою Вятскую губернию, в город Нолинск. У нас был извозчик постоянный, один крестьянин, который пару лошадей запрягал, мы, человека три, в сани садились и ехали. Фамилия этого извозчика была Бестолковый. Сидор Иванович Бестолковый. И деревня Бестолковая. Кто-то назвал их так. Это как назовут, так уж ничем не отмоешь!

11.05.1978, 26.08.1979

Ясный зимний день, белоинейная сказка. Гуляем по дачному поселку. Проходил мимо дачи Растроповича, заговорили о нем, о его друге Солженицыне, о романе Василия Гроссмана, изданном в Париже.

– А вот дача Шостаковича, – говорит Молотов. – У него огромные собаки, они ему ногу сломали.

(Мы встретим здесь Шостаковича незадолго до его смерти. Шостакович долго-долго будет смотреть вслед Молотову. –  Ф. И.)

Ясказал Молотову, что «Голос Америки» считает, что «Ленинградская симфония» Шостаковича – не столько о погибших в блокаду, сколько о жертвах культа личности.

– Вранье. Маловероятно, – прореагировал Молотов.

– У него было довольно много выступлений за Советское государство, за Родину.

– Они говорят, что он терпел, молчал, боялся, а на самом деле отрицательно относился к Сталину.

– Это говорит только о том, что он человек небольшого калибра. Больше ничего. Его можно считать крупным человеком в своей области… А что у него хорошего? По-моему, только песня «Нас утро встречает прохладой…» Хорошая. Слава богу, слова тоже хорошие, мотив хороший, мотив хороший, бодрый… А большие вещи… Мы со Сталиным смотрели его оперу «Катерина Измайлова». Плохая. Лет десять назад ее снова стали поднимать, раздувать – гениально и прочее, куски показывать по телевидению. Чепуха какая-то! Хотя и не очень деградировали музыкальные критики… Запоминающегося чего-то – нет. Ну, какая-то торжественная увертюра… Не оставляет выдающегося впечатления.

Бетховена я признаю. Боевая, поднимающая дух музыка. Сталин любил русскую музыку, понимал ее не только формально.

Чайковского я не люблю, сказать точно. Но Мусоргского, Глинку… По-моему, у Пушкина: это уж не Глинка, а фарфор! У Пушкина – на все случаи жизни. «Медный всадник» – и содержание интересное, и как написано! Мне нравится:

 
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн.
 

Могущественно! Человек и государство. Поднял Петра здорово.

18.12.1970, 29.02.1980

Демьян

– Демьян Бедный с точки зрения русского языка был, конечно, молодец большой, знал народные песни…

 
У князей на мужика
Поднялась легко рука,
Но к нему, признаться, я
Снисходительный судья.
 

Это замечательно, по-моему. О Распутине. У него большая вещь, как был убит Распутин.

Дальше в стихотворной форме я не помню, а там тоже идут довольно хлесткие слова, что он «растоптал их образа, оплевал им всем глаза». Грубовато, но, безусловно, метко очень.

Я с ним в хороших был отношениях, высоко его ценю. Он, безусловно, очень талантливый человек. Но вот колхозов не понял.

– У некоторых литераторов отношение к нему весьма снисходительное.

– Нет, он поэт очень крупный. Мне говорили, что Ленин сказал о Демьяне Бедном в дореволюционное время: «Это наш таран!»

Он, конечно, доступен был, его любили. Такие меткие стихи – против бар, против купцов, чиновников, за революционные дела он умел очень ярко сказать. А в то время других-то… Был еще один, тоже басни писал, из рабочих, но я его ничего не запомнил. Тоже довольно способный, Какой-то Янов… Чудов, не Чудов – выпало уже из памяти.

Были и другие поэты. Стихи Полетаева были: время напишет портрет Ленина.

– Портретов Ленина не видно…

– Не видно, да. И что время дорисует его портрет. Были еще стихи из «Кузницы». Малашкин примыкал к ним в какой-то мере. Прозаики Бахметьев, Никифоров, Гладков…

Но у Демьяна хлесткости было достаточно – прямо, по-мужицки, крепко и метко очень. В 1912 году часто приходил к нам в «Правду», спрашивал: «Что такое хутор? Отруб?»

Ленину платили за статьи по три копейки за строку, а Демьяну платили двадцать пять копеек, но он ушел из «Правды» в «Современный мир», там ему пятьдесят копеек платили. Вот какой подлец! – смеется Молотов. – Но опять к нам вернулся, потому что там у него аудитория другая, такую хлесткость, такую грубую откровенность для «Современного мира» нельзя было использовать. Может быть, не все печатали, а может, он чувствовал, что обращается к такой аудитории, которая на другом языке говорит, на интеллигентском, не на пролетарском.

Каганович ему говорит: «Почему ты о правых не пишешь?» Демьян ему отвечает: «А у тебя на каждую бабу стоит?»

То есть правых он не может бить, это свои, а вот троцкистов, пожалуйста, бьет. Каганович с аппетитом это рассказывает.

Мы гуляем в лесу.

– Теперь я часто сюда хожу, – говорит Молотов, – эта дорожка хороша, потому что машин очень мало. А дорожка гладкая, асфальтированная, а дальше в лесок и по земле. Я замечаю, что, когда я по земле хожу, лучше как-то мне. То ли кажется… Тут мало таких мест, где нет грязи после большого дождя. Чем плоха дорожка? По-моему, хорошая. Сосняк. Она и после дождика не расползается, эта земля. Она подсыхает довольно быстро. Песчаная земля. Поутоптана очень хорошо.

– А Сталин к Демьяну хорошо относился?

– До определенного времени. Как раз примерно до колхозного строительства. Сталин очень метко, вовремя его остановил. Демьян написал стихотворение, по-моему, в 1928 или 1929 году, перед коллективизацией, пессимистическое «Слезай с печки!». Видимо, у него сомнения пошли, выдержим ли мы, большевики. К рабочему классу обращено: что же ты сидишь, плохо дело двигается, слезай с печки! Так, немножко свысока, рабочий класс подгонял как бы плеткой. А местных работников в ничто превращал, 'В мусор какой-то. Побывал где-то в Вятской губернии и местных работников облил грязью – мелкота и никакого толку от них.

И это было тогда, когда накопились события, которые должны были обеспечить перелом, но перелома настоящего не было еще. Пожалуй, уже был объявлен Сталиным «великий перелом» – в двадцать девятом году.

Сталин сказал тогда: не печатать стихов таких. Видимо, имел с ним какой-то разговор то ли по телефону, то ли лично, есть письмо Сталина по этому поводу. «Слезай с печки». Не только крестьяне, но и рабочие, вроде такие консервативные, лежаки какие-то. Сделали не одну революцию, победили, и вот – слезай с печки! Конечно, никто на печке не лежал… Сталин, критикуя, ответил письмом Демьяну, что тот считает, что «лень» и стремление «сидень на печке» является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит, и русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. Осадил Демьяна Бедного. А до этого времени очень хорошо относился [71]71
  Сталин сказал Демьяну Бедному:
  – Вы знаете, почему вы плохой поэт?
  Орденоносный Демьян не ожидал такого.
  – Потому что поэзия должна быть грустновата, закончил Сталин.


[Закрыть].

Действительно, там, где статьи не доходили, он басенкой или стихами очень метко ударял в колокол. Я считаю правдоподобно, что Ленин сказал, что это наш таран. Пробить, так сказать.

Молотов смотрит на валяющегося у дорожки пьяного.

– Счастливый! – говорю я.

– Счастливый… Захворает бедняга.

– Я как-то нашего дворника вынул из сугроба, принес в подъезд и прислонил к батарее. На другой день, смотрю, ходит.

– Такие либо оттаивают, либо совсем дохнут. Либо оживет, либо скопытится, – говорит Молотов. – Но это уже незаметно делается. Вот бывает такой народ, это верно. Некрасов будто бы говорил: «Он до смерти работает, до полусмерти пьет».

– Я прочел недавно воспоминания Аполлона Григорьева, он пишет: крепостные в нашей деревне работали мало, ели хорошо и напивались до крайнейшего безобразия.

– Крепостные, да. Это верно. А что им делать было? Как ни работай, только грязную работу дают, только гроши. Когда уж напьется человек, душу отведет. До смерти работает, до полусмерти пьет…

«Новый мир» читали, шестой номер? «Еще не написан Вертер» Катаева. Конец помните? Там стихи. Это самое важное. Не то что самое важное – самое пикантное.

 
Наверно, вы не дрогнете,
Сметая человека.
Что ж, мученики догмата,
Вы тоже жертвы века.
 

Как понять? Конечно, камушек в адрес партии, ленинизма. Это меня удивляет: его прославляют, он Герой Социалистического Труда, а он такой вот гнилой…

09.05.1980, 16.10.1980

«Стихи люблю»

– Евтушенко – чуждый Советской власти человек, но способный и может приспособиться. Приспособленец. Качает его ветром. Писал стихи о Сталине как о «самом лучшем на свете друге». Конечно, кто только не воспевал! Сам Сталин называл это эсеровским загибом. «Наследники Сталина» – гнусная вещь.

Если у писателя несколько лиц, как быть? Есть интересный японский роман, «Потерянное лицо», по-моему, Кобо Абэ.

Евтушенко напечатал в «Известиях» стихотворение «Правдист». Посвящено памяти журналиста «Правды» Боровского. Нашел повод. А в основном о себе: я и Боровский. Глупость. И бесталанно, по-моему. Слабые стихи. Чепуха. Носятся с ним…

03.02.1972,20.08.1974

– В чем заключается в издательстве работа? – спрашивает Молотов.

– Поэзию редактирую.

– Конечно, тоже хлопот немало. Надо разобраться. Теперь много писателей.

– Очень много.

– В том-то и дело. Новых не видно интересных людей?

– Я пока не вижу.

– Нет? Ведь это не простое дело. Евтушенко что-нибудь написал?

– Роман «Ягодные места». Как весь Евтушенко, такой роман, понимаете.

– Конечно. Да, он настолько запутался и так много у него самодовольства глупого, что ждать от него чего-то интересного, по-моему, не приходится. Он не поумнел за эти три десятилетия. Он давно уже пишет – тридцать лет тоже немало.

09.12.1982

– Евтушенко остался вне партии? – спрашивает Молотов.

– Да, он вне партии. А зачем ему партия?

– Правильно. И он ей не нужен, – говорит Молотов.

30.04.1986

– Ну, что интересного есть почитать? Вы не читали «Не стреляйте в белых лебедей» Васильева? Я прочитал – ничего интересного. Сентиментальная мещанская книга. Средний писатель. И какая-то глупость придумана, что самородок из народа завел небольшое озеро с лебедями. И пока он таскался туда-сюда, пришли туристы, уничтожили этих лебедей. Но это только между прочим написано, образ символический, а смысл – отношения между людьми. Но ничего не запоминается и ничего собой не представляет.

28.11.1974

Молотов читает новую книгу стихотворений:

– Я стихи люблю. Поэтому стараюсь уловить… Стихи люблю. Очень. Но стараюсь не слишком отвлекаться на стихи, потому что это больше для чувства у меня, а надо где-то получить много фактов. Поэтому стараюсь время, отданное на стихи, ограничить, а другое время, для прозы, расширить. Тем не менее обязательно каждому, по-моему, надо читать стихи.

По телевизору показывают мультфильмы.

– Мультипликацию не люблю, – говорит Молотов. – Думаю, что немного мы испортили ее. Плохие детские фильмы.

01.01.1985