Текст книги "Антология Сатиры и Юмора России ХХ века"

Автор книги: Феликс Кривин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

Легенда о будущем

Легенда о потопе – это легенда не о проклятом прошлом, а о светлом будущем. О чем можно мечтать в безводной пустыне? О том, чтоб напиться, умыться, а может быть, даже выкупаться. Но если мечтать по большому счету, то, конечно, нужен потоп.

Люди шли через пустыню – год за годом, десятилетие за десятилетием. Было так жарко, что уже мечтали не о потопе, а о всемирном потопе. Ничего, мечтали, вот наступит всемирный потоп, тогда мы заживем: напьемся, умоемся, может быть, даже выкупаемся. И ковчег построим, чтобы спасать на нем всякой твари по паре. Вот такой у нас будет всемирный потоп.

Но время шло, поколение сменяло поколение, а потопа все не было. Сначала говорили: нынешнее поколение будет жить при потопе. Потом говорили: следующее поколение будет жить при потопе. А потопа все не было.

И тогда возникла версия, что он уже был, что все они живут не до потопа, а после потопа.

Вспомнили великого кормчего, который построил ковчег и привел весь народ в светлое послепотопное время. А темные стороны светлого времени объясняли тем, что в ковчеге было всякой твари по паре, и они, эти твари, загубили дело великого кормчего.

Если б не эти твари, мы бы уже давно были там. Мы, собственно, и так уже там, но тогда б мы были намного дальше.

Помните, как мы говорили в допотопные времена:

– Следующее поколение будет жить после потопа!

Потом мы говорили:

– Следующее поколение будет жить после!

А сегодня мы заявляем со всей ответственностью:

– Следующее поколение будет жить!

Правда, в этом нет абсолютной уверенности.

Ребро Адама

– А где еще одно твое ребро?

Это были первые слова, с которыми на свет появилась Ева.

– Дорогая, я тебе сейчас все объясню. У создателя не нашлось материала, и он создал тебя из моего ребра.

Она стояла перед ним – божественное создание – и смотрела на него божественным взглядом.

– Я так и знала, что ты тратишь свои ребра на женщин!

Так началась на Земле семейная жизнь.

Каин

Уже на заре истории была уничтожена половина человечества: Каин убил Авеля.

Потом потекли мирные дни. Каин оказался дельным хозяином: он быстро освоил землю и заселил ее обильным потомством. И своим детям, которые не могли всего этого оценить, Каин не раз говорил:

– Берегите, дети, этот мир, за который погиб ваш дядя!

Мафусаил

Первым человеком был Адам.

Мафусаил не был первым человеком.

Первым пророком был Моисей.

Мафусаил не был первым пророком.

Поэтому Мафусаил прожил девятьсот шестьдесят девять лет. И в некрологе о нем было написано: «Безвременно скончался…»

Ной

Ной, этот старый подхалим, громче всех хвалил господа, и господь не мог этого не отметить.

– Ной у нас святой человек, – говорил людям господь, – мы все должны брать пример с Ноя.

Но люди никогда не умели следовать хорошим примерам. И тогда господь устроил им потоп. Он уберег только своего любимчика, который спасся вместе с семьей, прихватив всякой твари по паре.

– Ну вот, теперь у нас с тобой порядок, – сказал бог, когда они с Ноем остались одни.

– Хвала тебе, господи!

– Правильно говоришь, – улыбнулся господь. – А теперь давай, действуй но своему усмотрению. Я скоро приду. Пока, до второго пришествия!

Во второе пришествие на земле ничего не изменилось. Ной сидел в том же положении, в каком его оставил всевышний.

– В чем дело, Ной? Почему у тебя не двигается работа?

– Хвала тебе, господи!

– Хвала – это само собой, – смягчился господь, – но о деле тоже забывать не следует. Я на тебя надеюсь, не подведи. Пока, до третьего пришествия!

В третье пришествие господь застал Ноя в том же положении.

– Как это понимать, Ной? Чем ты занимался все это время?

– Хвала тебе, господи!

– Ах, Ной, – поморщился господь, – что ты заладил одно и то же? Я тебе поручил начать здесь новую жизнь, не могу же я сам во все вникать, должен же и ты проявить инициативу!

– Хвала…

Бог вышел из себя. Он плюнул, принес ведро и утопил в нем Ноя.

Так погиб Ной, святой человек, который уцелел во время всемирного потопа.

А землю бог заселил грешниками.

И все пошло как по маслу.

Хеопсовна

Однажды за обедом фараон Хеопс заговорил о своих финансовых трудностях. Из-за нехватки средств на строительство пирамида кверху сужается, хотя по проекту сужаться не должна.

– А панель у подножия уже проложили? – спросила дочка, о которой известно лишь то, что по отчеству она была Хеопсовна, что, впрочем, естественно для дочери Хеопса.

– Панель – это еще не пирамида, – грустно вздохнул Хеопс.

Но дочка считала, что это больше, чем пирамида. Потому что на пирамиду деньги тратятся, а на панели зарабатываются. И главное – товар остается при тебе.

– Что-то я не понимаю, – напрягся Хеопс. – Ведь тогда получается, что один и тот же товар можно продать два раза?

– Да хоть тысячу раз. Если, конечно, товар не потеряет товарного вида.

Хеопс отодвинул тарелку:

– В таком случае все идем на панель.

Очень чистый был человек, морально не испорченный.

– Папа, не горячись, – остановила его Хеопсовна. – Я одна пойду, а вы с мамой пока оставайтесь.

И стала Хеопсовна зарабатывать папе на пирамиду.

Зарабатывала, зарабатывала… Так сильно зарабатывала, что не только товар потерял товарный вид, но и панель потеряла панельный вид – до того ее исходила Хеопсовна, зарабатывая на пирамиду Хеопса. Недаром эта пирамида – самая большая из всех пирамид.

Историк Геродот утверждает, что третья часть пирамиды Хеопса построена именно на эти заработки.

Хеопсовна хотела заработать еще маме на пирамиду, однако мама сказала, что может сама на себя заработать. Но не заработала. И бабушка пыталась заработать, но не заработала.

А Хеопсовна заработала. Потому что любовь делает чудеса. Любовь к родителям делает чудеса, хотя чудес, откровенно говоря, не бывает.

Гарем царицы Семирамиды

В гареме ассирийских царей пахло чем угодно, только не демократией. И жен, и наложниц царь выбирал по своему вкусу, ни с кем не советуясь, и каждый новый царь формировал новый гарем, даже если прежний был еще вполне дееспособным.

Женщинам это не нравилось, и любимая жена царя Шамшиадата, подстрекаемая другими женами и наложницами, обвинила царя в авторитаризме и даже тоталитаризме, учитывая количество наложниц и жен.

– Ты попробуй сесть на мое место, – оправдывался Шамшиадат. – Я же царь, разве я могу по-другому?

– Очень надо пробовать! – сказала Семирамида. – Только сядешь – и сразу вставать.

Но гарем зашумел:

– Попробуй, Семирамида, попробуй!

Шамшиадат не стал бы настаивать, но Семирамида возвышалась в его сердце, как пирамида, и он сказал уступчиво:

– Ну почему же сразу? Ты можешь сидеть хоть целый час.

– Так я и знала, – поморщилась Семирамида, – только сядешь – и через час вставать!

Ее поддержала гаремная общественность. Пирамида в сердце царя выткнулась вверх и подступила к самому горлу.

– Ты можешь сидеть хоть целый день.

Гарем зашумел:

– Ради одного дня и садиться не стоит!

– А сколько вы хотите? Три дня вам достаточно? Я, конечно, не считаю ночей.

От любви он совсем потерял голову. В буквальном смысле. Потому что, едва лишь сев на престол, Семирамида приказала отрубить ему голову.

Демократия торжествовала. Наконец-то гарем будет принадлежать женщине, своему человеку! Планов было много, много было прекрасных замыслов. Но внезапно, в самый разгар демократии, Семирамида распустила гарем.

Тот самый гарем, который возвел ее на престол, который был главной ее опорой в борьбе за демократию.

Дипломатический корпус

У фракийцев наиболее уважаемой была должность посла, которого отправляли к богам с различными поручениями.

Делалось это так: посла брали за руки и за ноги и бросали на острые копья. Если после этого он еще шевелился, считалось, что он не выполнил поручения, и его с позором изгоняли из дипломатического корпуса. Если же он не подавал признаков жизни, все понимали, что он благополучно прибыл на место, и тело его с почетом предавали земле.

Миссия посла была нелегкой. Между небом и землей отношения были сложные и запутанные, поручений было много, и все это нужно было запомнить, ничего не забыть. Когда, например, будет дождь? Идти на соседей войной или, может, лучше ограничиться мирными взаимоотношениями?

Главная трудность состояла в том, что, когда посол падал на копья, у него буквально отшибало память, а если не отшибало, то считалось, что он с задачей не справился, и вместо него посылали другого посла.

Желающих было много, профессия посла считалась самой престижной, и каждый родитель говорил о своем ребенке с надеждой и гордостью:

– Он у меня когда вырастет, будет послом. Но, конечно, для этого ему нужно хорошо учиться.

Ассирийская любовь

Ассирийские девки в девках не засиживались – для этого ассирийцы устраивали специальный брачный аукцион.

Невесты поступали в продажу в порядке убывающей красоты: сначала красавицы, потом красоточки, симпомпончики, пальчики оближешь, потом шли милашечки, душечки, смазливочки, симпатяшки, за ними – так себе, ничего себе, сносно, терпимо, пока не доходило до черты, за которой находились некрасивые претендентки. И если до этой черты платили соискатели, то после нее платили соискателям – в виде приданого за невестой. Средства на приданое поступали от выручки за красивых невест.

Некрасивые невесты располагались в порядке возрастающей некрасивости: дурнушки, пигалицы, не на что смотреть, затем – ни кожи ни рожи, мордовороты, уродины, образины, чучела, страхолюдины и, наконец, страшилища как смертный грех.

Чем невеста привлекательней, тем за нее больше нужно платить. Чем она страхолюдней, тем большее за ней дается приданое.

Справедливо? Справедливо. Вот так она и выглядит, справедливость: наполовину она красавица, наполовину – как смертный грех.

Псиллы и насамоны

Во времена Геродота жили в Северной Африке два соседних племени – псиллы и насамоны. Очень разные были племена.

Насамоны жили тихо, незаметно, ели саранчу с молоком, а на свадьбе жених терпеливо ждал, пока с его невестой переспит вся свадьба по очереди. Надо же как-то развлекать гостей. Как говорится, одной саранчой сыт не будешь.

Главная особенность насамонов состояла в том, что они всегда держали нос по ветру. При встречном ветре они поворачивались на 180 градусов, и любой встречный ветер становился попутным. Насамоны и пословицу себе придумали: «Хочешь жить – умей вертеться». Хорошая пословица. С такой пословицей никакие ветры не страшны.

А псиллы всегда держали нос против ветра. Против встречного, против попутного. Даже когда ветер дул им в паруса, они налегали на весла и гребли в обратную сторону. Поэтому носы у псиллов были приплюснутые, а у насамонов длинные, словно тянущиеся за ветром.

В тот год южный ветер высушил поля, и насамоны прославляли засуху, держа нос по южному ветру. Ну и черт с ним, с урожаем! Сколько раз насамоны выходили сухими из воды, а уж выйти сухими без воды для них и вовсе плевое дело.

А псиллы, конечно, перли напролом, они хотели жить, но не хотели вертеться. И они объявили южному ветру войну, чтобы встретиться с ним в открытой схватке. И пошли против ветра с приплюснутыми носами наперевес.

Встретились в пустыне, среди песков. Псиллы стояли насмерть, но южный ветер применил обычную для пустыни тактику: он просто засыпал их песком и сверху насыпал высокую песчаную гору.

«И после сей погибели страну их заняли насамоны», – свидетельствует Геродот.

Тихие насамоны. Безответные насамоны. Печалясь о псиллах, они ели саранчу с молоком и, радуясь за себя, ели то же самое.

Притчи царя Соломона

– Лучше открытое обличение, нежели тайная любовь!

Прежде подданные тайно любили царя, но, услышав такую притчу, перешли к открытому обличению:

– И это называется царь!

– Подумаешь – Соломон Мудрый!

– Считает себя мудрым, а на самом деле дурак дураком!

Подданные обличали вовсю. Они не щадили ни Соломона, ни его жен, ни его роскошных хоромов. Как перемывают грязную посуду, так они перемывали косточки царя.

И тогда Соломон сказал еще одну притчу.

Он сказал:

– Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою, а кто широко раскрывает рот, тому беда!

И подданные захлопнули рты.

Подданные замолчали.

Подданные по-прежнему тайно любили царя.

Древний Китай во времени и пространстве

Император Цинь Ши-хуанди захватил много территорий, а потом, чтобы сохранить их за собой в вечном пользовании, взял да и отгрохал Великую Китайскую стену. Была у него еще мысль отгородиться от внешних влияний, потому что население постоянно сравнивает свою жизнь с тем, как живут за рубежом. Некоторые даже норовят улизнуть за рубеж – вот тут-то стена первое дело. Хорош еще железный занавес, но в то время железный век только начинался, с железом было плохо, так что пришлось ограничиться Китайской стеной.

Отгородившись в пространстве, Цинь Ши-хуанди стал думать над тем, как бы отгородиться еще и во времени. Ведь у китайцев большая история, и о ней написано довольно подробно. А если начать сравнивать, как было раньше, с тем, как стало сейчас, можно тоже прийти к нежелательным выводам.

И Ши-хуанди повелел сжечь все, что было написано до него, а уже с него начинать китайскую историю.

Китайцев это смутило. Они не хотели отдавать свою историю. Территорию еще ладно, хотя и ее не хочется отдавать, но отдавать историю – это уже самое последнее дело. Настоящие патриоты не отдают ни территории своей, ни истории.

Когда сжигали книги, четыреста шестьдесят мандаринов бросились в огонь, чтобы разделить судьбу своей истории. Горели все вместе, вспоминая более благоприятные времена, когда можно было книги читать, а не гореть с ними в общем пламени.

Но и после императора Ши-хуанди китайскую историю не оставляли в покое. Сначала любители чтения прыгали за книгами в огонь, а потом стали прыгать все меньше и больше носить дрова, чтоб китайская история лучше горела. Вот тогда и придумали крылатое выражение: рукописи не горят. Если не горят, то с какой стати будем гореть мы, сами подумайте.

Так сказали друг другу китайцы. И успокоились. И отныне стали гореть только на работе.

Платон

Платон был общительный человек, и у него было много друзей. Но все они говорили философу:

– Платон, ты друг, но истина дороже.

Никто из них в глаза не видел истины, и это особенно обижало Платона. «Почему они ею так дорожат?» – с горечью думал он.

В полном отчаянии Платон стал искать истину. Он искал ее долго, всю жизнь, а когда нашел, явился с нею к друзьям.

Друзья сидели за столом, пили и пели древнегреческие песни. И сюда, прямо на стол, уставленный яствами, Платон вывалил им свою истину.

Зазвенела посуда, посыпались черепки.

– Вот вам истина, – сказал Платон. – Вы много о ней говорили, и вот – я ее принес. Теперь скажите; что вам дороже – истина или друг?

Друзья притихли и перестали петь древнегреческие песни. Они смотрели на истину, которая неуклюже и совсем некстати громоздилась у них на столе. Потом они сказали:

– Уходи, Платон, ты нам больше не друг.

Ксантиппа

Верная, примерная Ксантиппа, как ты любишь своего Сократа! Охраняешь ты его от гриппа, от друзей, от водки, от разврата, от больших и малых огорчений, от порывов, низких и высоких, от волнений, лишних впечатлений, от весьма опасных философий, от суждений, слишком справедливых, изречений, чересчур крылатых… Любящая, добрая Ксантиппа, пожалей несчастного Сократа!

Диоген Синопский

Диоген получил квартиру.

После тесной и душной бочки стал он барином и жуиром, перестал скучать в одиночку. Всем доволен, всем обеспечен, он усваивал новый опыт. Иногда у него под вечер собирались отцы Синопа. Те, что прежде его корили, те, что прежде смотрели косо…

И все чаще в своей квартире тосковал Диоген-философ.

И тогда, заперев квартиру, неумытый, в одной сорочке, шел к соседнему он трактиру.

Диогена тянуло к бочке…

Святилище

В бытность свою рабом философ Федон трудился в блудилище – не то зазывалой, не то вышибалой. А в свободное время он слушал Сократа, который вел беседы на соседней улице.

Сократ обратил внимание на вышибалу с умным, одухотворенным лицом, а познакомившись с ним поближе, предложил:

– Давай-ка, Федон, мы тебя выкупим из рабства. У меня есть влиятельные друзья, они соберут сколько понадобится.

– А как же моя работа, Сократ? Мы тут задумали превратить наше блудилище в святилище нравственности. Мне поручен важный участок работы: зазывать добродетель и вышибать порок. Это будет такое святилище, Сократ, такое святилище!

– Из блудилища? Ты забываешь, что у блудилища сильная экономическая основа, а у святилища такой основы нет. Как же оно будет существовать? На какие средства?

Федон объяснил, что пока они не собираются останавливать производство. Блудилище будет работать, но оно будет работать на святилище.

– Зарабатывать на блуде и тратиться на добродетель?

– Да, да, конечно! У нас будет публичная библиотека, публичный лекторий, где мы будем читать публичные лекции… Одним словом, большой публичный дом культуры.

– Это очень интересно, – сказал Сократ. – Но все же лучше, Федон, давай-ка мы тебя выкупим.

Так они спорили каждый день, и в споре этом постепенно рождалась истина. И когда истина окончательно родилась, Федон сказал:

– Выкупите меня, Сократ. Нет уже сил ни на блудилище, ни на святилище.

Так Федон стал свободным человеком. А блудилище осталось блудилищем. Ведь для того, чтобы заработать на святилище, нужно очень много блудить, а когда наблудишь до изнеможения, не хочется уже ничего святого.

Дамоклов меч

Дамокл поднял голову и увидел над собой меч.

– Хорошая штука, – сказал он. – Другого такого не найдешь в Сиракузах.

– Обрати внимание, что он висит на конском волосе, – подмигнул ему тиран Дионисий. – Это имеет аллегорический смысл. Ты всегда завидовал моему счастью, и этот меч должен тебе объяснить, что всякое счастье висит на волоске.

Дамокл сидел на пиру, но к еде не притрагивался. Все вокруг веселились, а он был печален.

Над его головой висел меч. Отличный меч. Другого такого не найдешь в Сиракузах.

– Да, счастье… – вздохнул Дамокл и с завистью посмотрел на меч.

Жизнь Демосфена

Слабостью Демосфена было то, что у него слова бежали впереди дел, но это же было и его силой и помогло ему стать первоклассным оратором. Это он вдохновил эллинов на битву с македонцами и, увлеченный своим красноречием, ринулся в бой. Но тут же спохватился и ринулся обратно, потому что на щите у него было написано: «В добрый час!» – и он старался избегать недоброго часа.

Война кончилась, но добрый час еще долго не наступал. Страну одолевала коррупция, и у Демосфена опять слова побежали впереди дел. Он публично призвал организовать расследование, строжайше наказать преступников – а когда расследование было проведено, главным коррупционером оказался он сам. Такая вот неприятность.

Сев в тюрьму, Демосфен сразу взялся за работу. Он готовил слово к тюремщикам, призывая их принять активное участие в его побеге. Сила слова его была такова, что тюремщики сами сели в тюрьму, а его выпустили на свободу.

Он удалился в изгнание и оттуда наблюдал за событиями в родных местах, благо изгнание было рядом. Из изгнания он обращался к землякам, воспламеняя их на дела, о которых сам не имел понятия. Он так хорошо это делал, что его с почетом вернули на родину, заплатили за него крупный штраф, от которого он скрывался в своем изгнании, и назначили на такую должность, что он мог бы сделать очень много, если б у него слова не бежали впереди дел.

Потом опять была война, и напутствие «В добрый час!» отвернуло Демосфена от этого недоброго часа. Он уже не ждал ничего доброго ниоткуда и просто бежал – и впереди дел, и впереди слов, а под конец и впереди самой жизни. В укромном месте, чувствуя себя в безопасности, он принял яд и побежал впереди жизни, а жизнь за ним бежала и кричала: «Куда же ты, Демосфен?» Она кричала: «Вернись, Демосфен!» – но он так далеко убежал, что не было ни сил, ни желания возвращаться.

Демокрит на приеме у Гиппократа

Демокрита из Абдеры земляки-абдериты пытались упрятать в сумасшедший дом и обратились за направлением к знаменитому врачу Гиппократу. Но Гиппократ в то время уже дал клятву не использовать психиатрию в политических целях, не производить эксперимент на живых людях и вообще поставить наконец медицину на службу здоровью, отобрав у нее все прочие функции. Поэтому, осмотрев Демокрита, Гиппократ дал заключение: «Практически здоров».

– Как это здоров? – возмутился представитель абдеритуправления. – Он же сумасшедший.

Гиппократ сослался на Гомера, которого тоже считали сумасшедшим, и объяснил, что великие люди нередко сходят с ума, но лишь для того, чтоб подняться на новый, еще более высокий уровень.

В это время к абдеритуправленцу подошла его дочь.

– Здравствуй, девушка! – приветствовал ее Демокрит.

– Вот видите, – зашептал Гиппократу абдеритуправленец, – они незнакомы, а он здоровается. Разве так поступают нормальные люди?

На следующий день повторили обследование, и опять Гиппократ пришел к заключению: Демокрит практически здоров.

Но тут опять появилась дочь абдеритуправленца.

– Здравствуй, женщина! – приветствовал ее Демокрит.

– Ну, что вы теперь скажете? – торжествовал абдеритуправленец. – Не далее как вчера он говорил «Здравствуй, девушка», а сегодня говорит «Здравствуй, женщина». А ведь прошла всего только ночь… Ночь?.. – Он внезапно осекся, побледнел и бросился к дочери: – Бесстыжая, где ты провела ночь?

Пока он это выяснял, Гиппократ спрашивал у Демокрита:

– Коллега, я прошу вас открыть секрет: как вы ставите диагноз?