Текст книги "Семья Наливайко"
Автор книги: Федор Кравченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Часть третья
I
Снег падал и падал, выбеливая потемневшие от паровозного дыма сугробы., Анне Степановне нравилось, когда по утрам вся окрестность как бы оживала, залитая яркими лучами солнца. С вечера обычно все кажется будничным, неказистым, даже противным. Крыши домов серы, под ногами пепельного цвета слякоть; степь, пересеченная Турксибом, кажется угрюмой, дикой. Но стоит присыпать эту задымленную местность свежим снежком, и все сказочно преображается. Особенно хорошо здесь в солнечное утро, когда над белым покровом помолодевшей степи призрачно возникают очертания далеких гор…
Много раз в течение зимы, вокруг этой маленькой станции происходит смена снежного покрова. Потемневший снег остается под спудом, но и свежий быстро темнеет.
Анна Степановна невольно сравнивала его с простынями, которые ей приходилось стирать для общежития кондукторов и стрелочников. Не успевала она поменять белье, как оно тут же грязнилось. Железнодорожники просто не в состоянии были соблюдать чистоту – вокруг дым, угольная пыль, копоть…
Анне Степановне и свое белье приходилось стирать чуть ли не ежедневно. Она работала уборщицей, прачкой, а порой и носильщиком. Потела, пылилась… Да и не было у нее ничего лишнего: часть своих рубах перешила, сделав из них рубашки для малышей.
Поселилась она подле станции Кара-Курган в саманной избе; вместе с детьми терпела нужду, но переезжать в другое место не хотела. Здесь было веселее… Впрочем, не веселья она искала: ведь по Турксибу все время двигались не только товарные, но и пассажирские поезда. Анна Степановна жила надеждой, что когда-нибудь увидит в окне вагона знакомое лицо… Э, да что скрывать: она почему-то была уверена, что по этой дороге когда-нибудь проедет и ее Роман. Ведь все время в одну сторону едут раненые, в другую – выздоровевшие воины…
Да одного ли Романа ожидала она? Разве не могут оказаться на Турксибе Максим или Виктор? Они для нее были такими же родными, как и муж. Еще там, в Сороках, братья Романа называли ее своей сестрой…
Анна Степановна ни одного пассажирского состава не пропускала. И вообще она ходила домой только затем, чтобы немного отдохнуть да покормить малышей. В те дни, когда шел такой, как сегодня, обильный снег, она принималась за лопату. Вместе с другими железнодорожниками ей приходилось бороться против снежных заносов. Это был тяжкий труд… И все же… все же она радовалась, когда свежий снег покрывал потемневшую от дыма и угольной пыли диковатую местность…
А вот Клавдия жила, как в раю, – отдаленный от железной дороги поселок был похож на чистое украинское село. Над белыми крышами домов ослепительно сверкали складки заснеженных гор. И в домах было чисто, светло… Однако же Анна Степановна не завидовала Клавдии. Она наотрез отказалась переехать в «Красный путь», где так хорошо устроилась ее родственница.
Более того, она не хотела встречаться с Клавдией.
А ведь как они обе тосковали…
Анна Степановна жила во всех отношениях скверно: питаться приходилось чем бог пошлет; в избе бывало холодно, особенно в метель. Был такой момент в ее жизни, когда она, следуя примеру других железнодорожников, стащила несколько корявых веток саксаула, этого изумительного казахстанского топлива. Просто подошла к стоявшей в тупике платформе и, пользуясь тем, что она здесь «своя», сгребла немного саксаула на снег. Прикрыв добычу полами брезентового плаща, она спокойно отошла от платформы. И, право же, никто к ней не придрался бы… В ее воображении уже рисовалась заманчивая картина: она топит печь, а вокруг нее собрались малыши. Они отогреваются. Комната наполнена их радостным смехом…
Отойдя от платформы всего несколько шагов, Анна Степановна все же не выдержала – вернулась, бросила саксаул на прежнее место и, заливаясь слезами, почти бегом устремилась к тому самому домику, где ее, как всегда, с нетерпением ожидали голодные, посиневшие от холода дети.
Впрочем, Анна Степановна не сразу вернулась домой: целый час она собирала в поселке сухие стебельки травы, случайно оброненные кем-нибудь клочки бумаги, солому. А на следующий день занялась поисками сухого бурьяна под снегом. Нет, нет, никогда больше рука ее не прикоснется к злополучному саксаулу…
Вот и сегодня, поработав на очистке путей от снега, она могла принести себе корягу, которой на весь вечер хватило бы. Но это же воровство… Нет, нет… В сенях есть «неприкосновенный запас» соломы. Она протопит печь, а затем с кастрюлей сходит в буфет за своим пайком. Ей давали четыре порции какой-то липкой жижицы из муки и бог знает еще из чего. Это называлось «затерухой»…
Анна Степановна проверяла свои запасы соломы в сенях, когда раздался торопливый стук в дверь. Она вышла и увидела Клавдию, державшую в руках присыпанную снегом кошелку. Лисий воротник ее пальто и плечи тоже побелели от снега. А лицо ее так зарумянилось, что Анна Степановна невольно подумала: «Будто с катка пришла».
– Здравствуй, – быстро проговорила Клавдия, целуя Анну Степановну. – Заходить я не буду, спешу. Возьми, пожалуйста, это…
– Что «это»? – недоумевала Анна Степановна, глядя не на кошелку, а на высокие новые боты Клавдии.
– Тут… заячина… Покорми своих малышей, да и сама поешь. Вот ведь какая стала… Как с креста снятая…
– Ничего… другим еще хуже живется.
– Глупо!
– Ты о чем, Клава? – все больше удивляясь, спросила Анна Степановна.
– Все о том же… Какого дьявола ты здесь торчишь? Говорю тебе: переезжай в «Красный путь». Я тебе выхлопочу место в нашей школе…
– Может быть, и жениха найдешь?
– Бессовестная!
Они стояли у дверей; снег падал и падал, словно алебастром облепляя обеих. Анна Степановна сказала:
– Зайди, посиди. Замерзла я, потому и злая…
– Меня ждут, – возразила Клавдия. – В следующий раз посижу. А то нет – лучше ко мне приезжай. Ленечка выздоровеет, так мы его с кузеном познакомим…
– Слово-то какое откопала, – улыбнувшись, заметила Анна Степановна. – Я думаю, что твоему Лене будет скучно с моим Олегом. У моего всего два слова в обиходе: «холодно» и «кушать».
Клавдия вздохнула:
– Ты невозможная.
– Ладно, как-нибудь обсудим мои достоинства и недостатки, – сказала Анна Степановна. – А за эту самую заячину спасибо. Вот только… не знаю, право, как же нам…
– Замолчи! – сердито перебила Клавдия. – Дети живут впроголодь, а она… Ничего мне не надо. Мне это бесплатно досталось…
– Как это… бесплатно?
– Знакомые охотники столько зайцев нынче набили, что всем хватит…
– Охотники или охотник?
– Оставь глупости…
– Ты с Княжанским все-таки встречаешься?
– Анна…
– Ну, а если Максим объявится?
Клавдия отвернулась. Снег падал и падал, оседая на ее каракулевой шапочке и лисьем воротнике. Уже и не различишь, где каракуль, а где лисий мех. Глухо, по вместе с тем как-то подчеркнуто она проговорила:
– Ты знаешь, что я люблю Максима… Только бы он вернулся…
– А Княжанский?
Клавдия нервно рассмеялась:
– Это временное явление. – Вручив Анне Степановне тяжелую кошелку, она уже с горечью прибавила – Осуждаешь ты меня, а за что? Грязная сплетня до тебя дошла, и только. Я с ним не встречаюсь…
– Что ж ты сразу мне не сказала! – воскликнула Анна Степановна. – Вот дурешка! Ну, зайди в комнату.
– Не могу. Грузовик ждет…
Анна Степановна расцеловала Клавдию и, остановившись у дверей своего жилища, подобревшими глазами смотрела вслед родственнице. В голове ее уже созревал маленький, чисто хозяйственный план: заяц, как видно, большой, упитанный; можно будет часть зажарить, а остальное сохранить для «затерухи». Мелкие кусочки мяса превратят эту жижицу в нечто съедобное…
Когда Клавдия скрылась за углом соседнего дома, Анне Степановне вдруг захотелось догнать ее и еще раз поблагодарить за «заячину». И пусть Клавдия не сердится на свою строптивую родственницу. Она, Анна Степановна, потому и ворчит, что любит Клавдию…
Пробежав немного, Анна Степановна увидела не грузовик, а сани, подле которых стоял высокий мужчина в шубе. Как только Клавдия приблизилась к нему, он ловко набросил на нее огромный тулуп и, приподняв на руках, усадил в сани. При этом он, кажется, поцеловал Клавдию, а она рассмеялась, как от щекотки…
Когда сильные черные лошади понесли Клавдию в сторону «Красного пути», как бы разрывая густую сетку снегопада, Анна Степановна с тоской посмотрела на освежеванного, холодного, словно лед, зайца. Он жег ей пальцы, как украденный саксаул.
Медленными шагами возвращалась она к себе домой, размышляя, как поступить. Вдруг захотелось эту драгоценную «заячину» швырнуть в снег вместе с кошелкой…
II
Максим приехал в Бузулук поздно вечером. Смутно выступали в темноте белые стены домов, в сыром воздухе носился запах дыма. Где-то топили соломой, и дым стлался над улицей, вызывая в душе Максима неясные воспоминания о далеких Сороках.
Он с трудом отыскал нужный дом, постучал в окно. Сердце колотилось так, что он невольно прижал к груди руку, державшую костыль, – словно хотел замедлить удары сердца. Дверь открыла заспанная, недовольная женщина.
– Это дом номер двадцать три? – спросил Максим, стараясь разглядеть лицо женщины.
– Это. А вам кого нужно? – Голос хозяйки дома был сухим и неприветливым. – Говорите скорее, а то холодно.
– Я муж Клавдии Михайловны, – сказал Максим.
– Какой Клавдии? – хозяйка явно недоумевала, и Максим тоже ощутил холод.
Вдруг женщина сказала, переменив тон:
– Клавы? Господи, вы ее муж? Входите, пожалуйста, что ж мы стоим на улице.
Максим вошел в темные сени, где по-домашнему пахло свежеиспеченным хлебом, и его охватил озноб. Только на одно мгновение вспомнилась жалоба матери на то, что письма ее возвращались «за ненахождением адресата». «Мало ли какие штуки выкидывает почта», – думал он, вдыхая теплый воздух чужого дома.
На окне в синем блюдечке беспокойно шевелился желтый огонек коптилки, едва освещая часть стола и примыкавшую к нему деревянную кровать. На кровати лежали два мальчугана, выпучив удивленные глаза. Пока хозяйка прикрывала дверь, чтобы не просачивался холод из сеней, Максим взволнованно оглядывал комнату.
– Садитесь, садитесь, – сказала хозяйка, беря у гостя чемодан и заботливо пододвигая тяжелый дубовый стул. – Рассказывайте, откуда же это вы. Ой, вы только не смейтесь надо мной, что спрошу, я всех спрашиваю… Не приходилось ли встречаться с капитаном Парфеновым? Он по политической части. Партиец. Тоже на Украине воюет, и вот уже третий месяц нет писем.
– Нет, не приходилось, – сказал Максим, недоумевая, почему хозяйка не зовет Клавдию.
Словно угадав его мысли, хозяйка прошептала:
– Господи, а ваша бедная Клава… что она пережила! Все не знала, что ей делать: верить или не верить, что муж пропал без вести… Мы уж тут ее все развлекали…
– Да где же она? – нетерпеливо спросил Максим.
– Ой, это я спросонья, – сказала женщина. – Вы, наверное, ищете ее… А я… а у меня… вы знаете… она и адреса не оставила.
– Значит, она уехала?
– Уехала. А куда – не знаю… – Хозяйка вздохнула. – Она, бедная, так переживала. Никакая работа не шла в голову. Вещи продавала, тем и кормилась. И все на станцию бегала. Тут эшелоны с ранеными проходят. Одна старушка, наша бузулукская, своего сына встретила… Так с тех пор и Клава все высматривала: может быть, мужа увидит. Хоть раненого… А потом какую-то женщину встретила… знакомую учительницу, что ли… И за пять минут собралась, чтоб поезд не прозевать. Я ей и вещи помогала тащить. Будто бы в Алма-Ату уехала…
– С ребенком она?
– С сыночком… Он такой потешный, ваш Ленечка. Мои мальчуганы очень баловали его…
– Значит, так ничего и не знаете? И не писала совсем?
– И не писала… – В голосе женщины прозвучала обида. – А я ее, как родную, приютила. Да у нее много забот всяких. Я и не сержусь… Она добрая…
С тяжелым сердцем ушел Максим из дома, спеша на станцию, хотя знал, что поезд будет не скоро.
В вагон столько людей набилось, что даже полки для багажа были заняты ими. Везде виднелись головы или ноги пассажиров. Люди лежали на полках, сидели на чемоданах и мешках, заполнив все свободное пространство. Шинели, пальто, шапки-ушанки, фуражки, белые пушистые береты, валенки, боты, туфли – все это разнообразило внешность людей, и в то же время все они чем-то были похожи друг на друга. Лица запылены, закопчены, мужчины не бриты…
На одной из нижних полок сидели инвалиды войны. Они сосредоточенно играли в домино. В вагоне было шумно. Обрывки фраз и песен, кашель, крик детей – все смешивалось в бессвязную музыку. Время шло медленно, и Максим, не зная, чем заняться, решил присоединиться к раненым бойцам. Играя в домино, он насвистывал украинские мелодии. Юноша с рыжим пушком на подбородке без особого любопытства спросил:
– Далеко едешь?
– В Среднюю Азию. А что?
– Да так… Скучно, потому спросил…
К Максиму подсел пожилой человек в командирской шинели и тоже спросил, закуривая:
– В какие места едете, товарищ?
– Говорю же: в Среднюю Азию.
– Я понимаю. Но куда именно?
– Сам не знаю куда. Я семью ищу: сына, жену…
Пожилой человек покачал головой и сдержанно улыбнулся:
– Средняя Азия – не совсем точный адрес.
– Хотя бы компас достал, – пошутил юноша.
Бойцы перестали играть, всех занимал теперь разговор. Скучающие пассажиры повеселели. Тут и там раздавались голоса:
– Жену можно без компаса найти.
– Не всякую. Иная рада, что от мужа избавилась, на край света удрала.
Максиму неприятна была эта болтовня. Он уже пожалел, что откровенно сказал о своей цели.
Поезд с однообразным шумом шел в бескрайней степи. Мимо окон проплывали серые пятна курая. Над горизонтом тускло желтело небо, оно как бы увядало к вечеру.
Чтобы замять неприятный разговор, пожилой человек спросил, угощая Максима папиросой:
– А с какого фронта?
– На Украине воевал, – сдержанно ответил Максим, – на родине у себя.
– И я… у себя на родине… – сказал пожилой человек и почему-то вздохнул. – Тоже на Украине. Ну, а как же это вы все-таки семью ищете без всякого адреса?
– Пока без адреса… То есть у меня был один адрес, да он не пригодился, – сказал Максим, скупо улыбнувшись. – Решил так попробовать… Все равно делать нечего, пока нога не зажила…
– А вы ко мне приходите, – сказал пожилой человек. – Я дам такую работу, что и с больной ногой работать сможете.
– Спасибо, мне бы сначала семью найти.
– Вместе будем искать… Серьезно, приходите. Я до фронта в горсовете работал. Запомните на всякий случай фамилию: Вершинин… Я вас устрою.
– Вы говорите так, будто сами уже устроились.
– Можете не сомневаться, – сказал Вершинин смеясь. – Я ни одного дня в простое не буду. Точно. – И прибавил уже серьезным тоном: – С инвалидами буду работать. Товарищам написал, так мне уже и работу подыскали.
Они долго говорили о делах на фронте, о наступлении Красной Армии. Ближе познакомившись со своим спутником, Вершинин рассказал о себе. Он вырос на Украине и собирался вернуться в Киев после войны.
За окнами постепенно темнело. Чувствуя усталость, Вершинин взобрался на верхнюю полку и, укладываясь спать, сказал Максиму:
– Смотрите, товарищ, уговор дороже денег.
Вскоре послышался храп: Вершинин уснул богатырским сном.
Поезд шел в пустом темном пространстве, где, казалось, не было никаких признаков жизни. Изредка покрикивал паровоз; мимо окон проплывали фонари, высвечивая на мгновение лица дремлющих пассажиров.
Максим долго не мог уснуть. Вспоминал, как Клава с сыном провожала его. Ленька махал пухленькой ручкой, но лошади его занимали больше, чем отец. Клавдия повернула сына лицом к Максиму, однако ничего из этого не вышло: помахав отцу ручкой, мальчик опять начал смотреть куда-то в сторону. Максим понимал, что Леня еще совсем крошка, но все же обидно было. Теперь Леня, наверное, по-другому встретит отца… «Надо будет купить ему игрушки в Алма-Ате, – подумал Максим, – какой-нибудь заводной танк, что ли. Как бы там ни было – парень».
Он улыбался, представляя себе сына в длинных штанах.
С верхней полки свесилась голова Вершинина:
– Слушайте, товарищ, вы не спите?
– Не сплю.
– Про сына думаете?
Максим молчал. Вершинин засмеялся.
– Мне мой Вася приснился. Знаете, он у меня уже третий год в школу ходит. Так вот, приснилось, будто я своего Васю первый раз в школу веду. Чертовски приятная минута для отца. Точно. – Он вдруг прибавил со вздохом: – Когда он в школу пошел, я на Дальнем Востоке был…
Под дружный храп соседей они снова заговорили о детях, о войне. Максим перебирал в памяти все, что сделал он на фронте, и чувствовал, что сделано еще очень мало. Хотелось отдохнуть в семье и снова вернуться в армию. Воевать, воевать до тех пор, пока враг не будет разбит. Чтоб сын спокойно рос в родном краю…
До самого утра сидели они вдвоем, беседуя, как старые приятели.
Поезд приближался к большой станции. Пассажиры, впервые попавшие в эти края, любовались снежными горами. Вершинин не спеша слез с полки, приготовил чемодан и посоветовал спутнику сделать то же самое.
Он был удивительно спокоен. Максим завидовал ему, зная, что сам в такую минуту не мог бы не волноваться. Спокойствие не покинуло Вершинина и тогда, когда поезд остановился и все начали пробираться к выходу. И вдруг, радостно заорав, он бросился вперед, расталкивая осаждавших вагон пассажиров. К нему навстречу спешили мальчик в серой заячьей ушанке и женщина в старомодной меховой шапочке.
Максим умышленно задержался в толпе, чтобы не мешать счастливому отцу, и вскоре потерял его из виду.
III
Он стоял посреди площади и любовался горами. Облака клубились низко над городом – серые, холодные, – а над ними громоздились залитые солнцем, сверкающие вершины. Почему-то казалось, что Клавдия живет здесь, в этом городе, где из-за берез и тополей даже зимой не видно домов. У вокзала, в вагонах пригородного поезда, на улицах города Максим искал глазами знакомое лицо. Может случиться, что он встретит Клавдию просто на улице и заорет, как Вершинин…
Однако ему скоро пришлось разочароваться. Попав в горсовет, он долго рылся в списках эвакуированных, нервничал, бранился по поводу того, что в списках нельзя было ничего понять. Он уже собрался уходить, когда, еще раз заглянув в серый потертый список, скорее угадал, чем прочел, знакомую фамилию. Рядом стояла едва заметная буква «А» и странное слово: «Кара-Курган». Дрожа от волнения, Максим подошел к окну, чтобы лучше разглядеть карандашную запись. Не было сомнения: это описка. Вместо украинской фамилии «Наливайко» написано какое-то бессмысленное слово. Но кто же это мог быть? Анна? Какая глупость может забрести в голову Максиму! Разве мало однофамильцев? «А что, если это Андрей? – подумал Максим. – Может быть, раненого вывезли в тыл?.. Может быть, он находился здесь в госпитале? Какой вздор! Это же списки эвакуированных. Сюда не могло попасть имя Андрея. Но может быть, действительно Анна?»
Вдруг новая мысль пришла в голову Максиму: «А что, если это не «А», а «Л»? Леня, Леонид. Сын».
Вечером Максим разыскал дом, в котором жила семья Вершинина. Он очень устал за день, и ему хотелось хотя бы посидеть где-нибудь спокойно, выпить стакан кипятку.
Из темного коридора он попал в маленькую чистую комнатушку. У окна стояла большая кровать; напротив, у стены, маленький столик, покрытый белой скатертью; в углу этажерка с книгами. Мальчик лет десяти сидел возле этажерки, навалившись всей грудью на стол. Он решал задачи, хмуря брови и шепотом повторяя цифры. В другом углу, у плиты, сидела женщина, которую Максим уже видел на вокзале. В одной руке она держала недовязанный шерстяной носок, другой подбрасывала в печку мелкий саксаул. Она с любопытством поглядела на вошедшего человека и вдруг поднялась:
– Это вы, наверное, ищете жену?
– Я, – ответил Максим, испытывая смущение перед озабоченной женщиной.
Мальчик подал ему стул.
В комнате стоял запах жареного картофеля, на плите тихо шумел чайник. Все было так просто и обычно. Только странное топливо – саксаул, похожий на обломки оленьих рогов, напоминал о том, что Максим находится за тысячи километров от родных мест.
– Мы уже так наволновались из-за вас, – сказала чужая женщина, с укором глядя на гостя. – Григорий Иванович прямо рассердился на вас. Куда же вы делись там, на вокзале?
Не успел Максим ответить, как в дверях появился Вершинин. Снимая на ходу шинель, он сказал:
– Ну он и тютя…
– Гриша! – с укором сказала женщина. – Товарищ пришел.
Вершинин уже и сам заметил гостя. Пожимая ему руку, он строго сказал:
– А я его и в глаза отругаю. Точно. Ну, знакомьтесь с моей женой. – Лукаво подмигнув, Вершинин прибавил: – Моя Варвара Семеновна, наверно, не так хороша, как ваша жена, но тоже геройская женщина. Точно. Ну, где вы бродили?
– Горами любовался.
– Художник нашелся. А мы ждем-ждем…
– Картошка перестояла, – сказала Варвара Семеновна, – чайник третий раз вскипает.
– Что там чайник! – хмурился Вершинин. – Я у соседа достал двести грамм водки и от досады почти всю выпил. Может быть, с наперсток осталось. Ну, налей нам, Варвара Семеновна, чокнемся по древнему обычаю.
Максим чувствовал себя у Вершинина, как в родном доме. Он откровенно рассказывал о своей неудаче и не стыдился слез, невольно навернувшихся на глаза. Вершинин сказал назидательно:
– Не надо было ходить одному. Вместе пойдем и найдем все, что нужно. Точно.
– Не хотел вам мешать, – признался Максим, – вы столько времени семью не видели… А тут посторонний…
– Я уже дома, а вы еще не знаете даже, где ваша семья, – с нарочитой грубоватостью в тоне проговорил Вершинин и передразнил Максима: —«Посторонний»…
Спал гость на хозяйской кровати. Вершинин и Варвара Семеновна ушли к соседям и вернулись только рано утром. Завтракая, Максим думал о том счастливом дне, когда он сможет позвать к себе в гости своих новых друзей. После завтрака он вместе с Вершининым отправился в город.
С видом хозяина Вершинин рассматривал списки эвакуированных, бранил сотрудников, однако и ему ничего не удалось выяснить.
– Придется в Кара-Курган писать, – сказал он со вздохом. – А пока чем-нибудь займитесь. И не унывайте: раз жива – найдете. Точно. А чтоб скорее дело шло, я телеграмму дам.
Вершинин был уже занят разными делами. К нему приходили озабоченные люди, и он сам все время куда-то спешил. Он неоднократно предлагал Максиму работу, но тот не хотел себя связывать, чтобы всегда быть готовым к отъезду.
– В таком случае помогайте моей жене, – шутил Вершинин. – Она теплые носки для бойцов вяжет. А то и стряпать можете вместе…
Шутки, однако, не развлекали гостя. Он затосковал и каждый день с нетерпением ждал почтальона.
Однажды он вбежал в комнату с телеграммой в руках. Вслед за ним шел почтальон, сердито повторяя:
– Гражданин, надо расписаться… Надо расписаться, говорю…
Максим отмахнулся и прочел телеграмму вслух:
– «Наливайко был нашем районе, наводим справки, подробно ответим письмом. Секретарь райсовета Кенжебаев».
– Еду! – кричал Максим, показывая телеграмму Вершинину.
– Сначала распишитесь, – упрямо сказал почтальон.
Вершинин расписался за обалдевшего от радости гостя и рассудительно сказал:
– Надо дождаться точного и обстоятельного ответа.
– Не могу больше ждать, – сказал Максим, снова и снова перечитывая телеграмму.
– Не торопитесь, – сказал Вершинин. – Побудьте у меня.
Максим упрямо мотал головой:
– Не могу ждать. Пока мне точно ответят, я весь Казахстан пешком обойду.
Вершинин не настаивал. Он понял, что уговорить Максима невозможно. И, лукаво подмигнув Варваре Семеновне, сказал:
– Должно быть, и любит же тебя жена, такого… Я вот, старый семьянин, и то не спешил так домой. Ну, желаю удачи!
Вечером они по-братски расцеловались, и Максим уехал.