Текст книги "Горячая земля"

Автор книги: Федор Кандыба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава тринадцатая
Город машин и бетона

На следующее утро красный автобус подъехал к дому и повез Щупака на работу.

Вместе со Щупаком на шахту поехали подрывники-старожилы. Они пересмеивались, вспоминая о каком-то забавном случае, который произошел вчера на танцах, и не обращали ни малейшего внимания на дорогу, по которой мчался автобус, и на новичка, смотревшего по сторонам во все глаза.

Дорога пересекла несколько линий электропередачи. То и дело приходилось переезжать по легким мостам через многочисленные ручьи и речки, сбегавшие со склонов гор.

Щупак обратил внимание на широкую ленту, которая тянулась на высоких каменных столбах от центра острова и уходила куда-то на запад в горы.

Лента была почти такой же ширины, как шоссе. Она стремительно убегала вдаль, двигаясь на системе роликов.

– Что это? – спросил Щупак у румяного плотного соседа, который рассказывал своим спутникам, как он вчера ловил рыбу в бухте.

– Не знаешь! – с удовольствием констатировал сосед. – Транспортер, несколько больший, чем тебе приходилось видеть. Он уносит и ссыпает в море породу из шахты. Если бы не он, здесь все утонуло бы в камне. Понимаешь, парень?

Его снисходительный тон задел Щупака. Он презрительно хмыкнул:

– Подумаешь – невидаль! У нас на консервном заводе на транспортере резаную морковь в цех доставляют.

Пренебрежение, высказанное Щупаком, было явно наигранным: мысль о том, какова же должна быть шахта, из которой выбирают столько породы, сбила его с толку.

Дорога приближалась к центру острова.

По обеим сторонам ее начали появляться вышки буровых скважин и длинные здания монтажных цехов. Оттуда доносились частые удары пневматических молотов.

В высоких корпусах пыхтели огромные воздуходувки. Механические и инструментальные мастерские состояли почти сплошь из стекла. В сборочных цехах виднелись незнакомые Щупаку громадные машины…

Размах строительства был так велик, что Щупак даже растерялся. Он радовался, что сосед продолжает рассказ о рыбной ловле и больше не обращает на него внимания.

Шахта встретила приехавших обычным гулом тысяч машин, грохотом камня, лязгом металла, пыхтением моторов и перекличкой звонких людских голосов, терявшихся в оглушительной симфонии огромной стройки.

Шахта все больше углублялась в недра земли, все сложней делалось ее подземное и надземное хозяйство.

Окружность шахты, по крайней мере на километр в радиусе, напоминала исполинский муравейник.

Мощные тягачи тащили целые вереницы платформ со строительными материалами. Деловито ползали около складов тракторы, быстро катили по светлому плавленому камню дороги аккумуляторные электрокары, торопливо шли в разные стороны люди, сновали проворные легковые автомобили. Наверху над машинами, дорогами, складами и людьми широко размахивали своими ажурными металлическими руками подъемные краны, тоже что-то быстро тащившие, волочившие, перекладывавшие с места на место…

А рядом со всем этим темнели горы разрытой земли: новое искусственное русло для реки уже приближалось к шахте.

Автобус остановился неподалеку от шахты. Здесь грохотала, стучала, гудела огромная строительная площадка.

Это был целый город машин, бетона, металлических конструкций, труб, проводов и камня. Он жил напряженной, суетливой жизнью. Гудели грузовики, лавируя между горами рельсов, штабелями балок и стенами мешков, звенел и лязгал металл. В синеватой дымке, которую еще вчера издали увидел Щупак, быстро вертелись огромные колеса шахтных подъемников.

Казалось, неподвижны здесь только трубы, по которым шел жидкий бетон, и лежавшие на земле тюбинги – части чудовищных чугунных колец, напоминавшие сплошные мостовые фермы.

Все движение устремлялось к двум огромным дымящимся отверстиям шахт. Пещера была уже заполнена породой и залита бетоном. Края обоих стволов окружали двухметровые валы металлической брони. Они напоминали дула закопанных в землю исполинских пушек. Отверстия, одно из которых было раз в пять больше другого, непрерывно поглощали целые горы металла, опускавшегося в грузовых лифтах, и целые реки жидкого бетона, который лился вниз по гигантским трубам.

Взамен этих строительных материалов шахта с такой же методичностью извергала наружу поток серого и черного шероховатого дробленого камня.

Он поднимался наверх непрерывной цепью ковшей и пересыпался на рубчатую, широкую ленту транспортера, уносившего камень в море.

Щупак подошел к шахте, взобрался на парапет брони н, перегнувшись, насколько позволяла решетка, заглянул вниз, в ярко освещенную и таинственную глубину. Она расплывалась в синеватой дымке. Лифты, поднимавшиеся из глубин, возникали вдруг в этой дымке, а те, что опускались вниз, бесследно таяли в ней.

Щупак привык к высотам и глубинам.

Ему случалось летать на самолетах и прыгать с парашютом. Он хорошо знал, что значит опуститься с высоты в два или три километра, но у этой шахты, казалось, не было дна.

У него слегка закружилась голова.

– Испугался? Здесь поглубже, чем ты думал! – с удовлетворением заметил тот же разговорчивый человек, сосед по автобусу, когда Щупак спустился с парапета. – Идем одеваться, сейчас наша очередь спускаться.

Около раздевалки, которая помещалась рядом с лифтовой станцией, Щупак увидел рабочих в толстых белых асбестовых костюмах.

Рабочие только что поднялись из шахты. Все они были необычайно высокого роста, какие-то длинноногие, короткорукие и большеголовые.

Щупак не сразу разобрал, что такими их делают сапоги на толстых подошвах. Рабочие ходили в них, как на ходулях. А головы казались большими из-за асбестовых шлемов и стальных касок.

Тот же общительный сосед назидательно ткнул пальцем в одежду, которую выдали Щупаку.

– Асбестовая роба, – пояснил он. – В шахте немного погорячее, чем ты думал. В ней больше двухсот градусов жары. Если бы не охлаждение жидким аммиаком, ты бы там сварился заживо.

– А ты бы не сварился? – сердито огрызнулся Щупак, натягивая асбестовые брюки.

Через несколько минут Щупак тоже стал длинноногим и большеголовым. Неловко двигаясь с непривычки в своем жароупорном костюме, он подошел к башне пассажирского лифта.

Со стороны шахты повеял ветерок. До Щупака донеслось ее горячее дыхание.

«Что же там, внизу? – подумал Щупак. – Наверное, настоящее пекло. Ничего, я сумею показать себя и в пекле, недаром меня называют Рыжим Чортом…»

Рыжий Чорт! Какими судьбами? – раздался вдруг радостный женский голос.

Щупак обернулся. Рядом с ним стоял шахтер в белой робе. Из-под асбестового шлема весело поблескивали карие глаза. Щупак присмотрелся и узнал Веру Петрову. С ней он когда-то был в партизанском отряде.

– Вера Никифоровна!

Щупак так обрадовался, что чуть не расцеловал ее.

Несмотря на всю свою лихость, он был несколько подавлен обстановкой и чувствовал себя неуверенно. Это было большой удачей – встретить здесь такого товарища, как Вера Петрова.

– Ты похож в этой одежде на деда-мороза. Если бы не твой огненный чуб, ни за что бы тебя не узнала, продолжала Вера. – Ты что, по-прежнему подрывник?

– Я человек постоянный, – солидно ответил Щупак. – Занимался подрывным делом на фронте, теперь применяю свои знания для мирных целей. Решил вот пройти землю насквозь.

– Вот и отлично! Будем делать это вместе. Я инженер участка на большом стволе.

Часть третья
Штурм недр

Глава первая
Комендант Острова Черного Камня

Задорожный, вероятно, затруднился бы ответить на вопрос, почему он согласился стать комендантом поселка на далеком Острове Черного Камня.

Причин было много, рассказать о них нелегко.

Когда Дружинин вернулся с севера, начались дни организационной горячки.

Дружинин целыми днями пропадал в Академии наук, Госплане и Институте прикладной геологии. Дома он почти не бывал.

Друг Задорожного, Яков Иванович Левченко, предложил Дружинину свои услуги и вскоре уехал на остров с одним из первых пароходов.

Получалось, что все друзья Задорожного думали только о севере и стремились только туда. Его самого север привлекал мало. Он любил юг, жару, пение соловьев, душистые южные фрукты, прохладные звездные ночи, пахнущие свежим сеном, звонкую перекличку перепелов и томное пение лягушек, такое, как дома, в родном Змиеве.

Еще меньше привлекала его мысль о шахте. Ну, зачем, скажите, пожалуйста, лезть в мрачное подземелье, когда так много прекрасного на поверхности земли? Нет, работать в шахту он не пойдет!

Но делать было нечего. Ехать в одиночку на Украину Задорожный не хотел. Он был устроен так, что не мог себя хорошо чувствовать, если не заботился о ком-нибудь.

Его воркотня, придирки и угрозы, что он плюнет на все и уедет куда глаза глядят, ничего не значили. Он ворчал только потому, что не хотел показывать свое доброе сердце – это, по его мнению, мужчине не подобало.

Он подумал, подумал и в конце концов тоже попросил Дружинина определить его на работу на остров, но с тем условием, что он не будет иметь никакого отношения к шахте. Как раз тогда понадобился комендант рабочего поселка, и Задорожный с охотой вызвался занять это место.

К своему собственному удивлению, Задорожный оказался совсем неплохим комендантом: хозяйственным, заботливым, грозой нерях и разгильдяев, попадавшихся иной раз среди строителей.

На севере Задорожному снова захотелось рисовать, хотя работа коменданта отнимала у него много времени и сил.

Быть может, именно поэтому так сладок был для него каждый час, посвященный любимому занятию.

Строители шахты очень нравились Задорожному. Ему было приятно видеть, как они живут и работают, с каким мастерством и отвагой выполняют свое нелегкое дело.

И как-то само собой получилось, что он начал рисовать тех, кто ему больше нравился.

Часто он брал Камуса и отправлялся к шахте или в бухту, где разгружались пароходы, усаживался в укромном уголке, чтобы его не было видно, и работал карандашом или кистью.

Если его спрашивали, что он рисует, он обычно отвечал, что делает портреты ударников, а также карикатуры на нарушителей порядка для газеты острова «Заполярная коммуна».

Самым неисправимым разгильдяям он угрожал:

– Погоди, вот нарисую, какой ты есть фрукт. Пропечатают тебя в газете, тогда будешь знать!..

Это действовало. Урезонивая кого-нибудь, люди говорили: «Вот нарисует тебя комендант, тогда будешь знать!»

Здесь, на острове, рисунки Задорожного пользовались успехом. Вероятно, в них проглядывала горячая симпатия художника к строителям.

Никогда еще так хорошо он себя не чувствовал. Здесь он был нужным и ценным человеком, и маленький рост не смущал его теперь.

Только инженер Левченко, который работал на шахте старшим диспетчером и жил неподалеку от Задорожного, поругивал иной раз его рисунки. Друзья играли по вечерам в шахматы, а в выходные дни забирали с собой Камуса и отправлялись в далекие прогулки.

Задорожный имел довольно туманное представление о том, что происходит в шахте. Но он знал, что дела у шахтеров идут хорошо. Достаточно было видеть, как пустынный, недавно еще необитаемый остров преображался и расцветал на глазах у всех.

Остров с каждым днем все гуще покрывался сетью светлых дорог из плавленого камня, все ярче горел электрическими огнями, все громче шумел машинами, все быстрее застраивался домами и огромными техническими сооружениями, принимал все больше пароходов в свой новый великолепный порт.

Вдохновенный и упорный труд изменял лицо острова, и это радовало строителей. Задорожный знал, что все изменения вокруг так или иначе связаны с шахтой; не будь ее, остров до сих пор пребывал бы в первозданной тишине. И при всем этом он никак не мог преодолеть свою антипатию к этой дымящейся бездне.

Он ни разу не спускался в шахту и старался о ней не говорить. Он не мог отделаться от опасения, что недра земли когда-нибудь сомкнутся над теми, кто так глубоко проник в них.

Этими мыслями он не делился никогда и ни с кем. Даже с Левченко за шахматами он и словом не обмолвился о своих опасениях. Когда-то в Москве он пробовал говорить об этом с Дружининым, но тот только высмеял его.

Левченко и рабочие рассказывали, что стройка подземного котла идет с невиданной быстротой.

Шахту проходили в кратере потухшего вулкана. На третьем километре начали все чаще попадаться пещеры. Они сослужили хорошую службу проходчикам.

Это были глубокие вертикальные пустоты, проделанные вырывавшейся когда-то из глубин земли жидкой лавой: ствол шахты почти совпадал с путем, по которому лава вырывалась наверх.

Случалось, что строители шахты натыкались на большую пещеру и одним махом проходили добрую сотню метров. Иногда они попадали в слой пористой легкой породы, и снова шахта за какие-нибудь сутки углублялась на несколько десятков метров.

В дни таких удач Ключников – главный инженер строительства, заменявший на острове Дружинина, – ходил счастливый, проходчики смеялись громче обычного, а Левченко чаще обыгрывал Задорожного в шахматы.

Бывало и наоборот. Проходка входила в плотную породу, которая не хотела поддаваться бурам и принуждала проходчиков с боем брать каждый метр.

Тогда люди выходили из шахты бледные, усталые и на танцах бывало мало молодежи. Ключников заикался сильнее, чем обычно, а озабоченный Левченко проигрывал по десять партий подряд своему торжествующему партнеру.

Но Задорожный мало вникал в то, что делалось в шахте.

В последнее время у него появилась новая забота.

Управление строительства переезжало из Москвы на Остров Черного Камня, Дружинина ожидали со дня на день.

Ключников, Вера Петрова, Левченко и проходчики хотели довести к приезду Дружинина глубину шахты до четырех тысяч метров.

Это означало бы, что шахта на Острове Черного Камня стала самой глубокой на земле и что первая половина работы выполнена.

Задорожный думал о том, чтобы у Дружинина была получше комната, помягче кровать, поудобней письменный стол.

Он сильно соскучился по старому товарищу. Кроме того, ему очень хотелось показать Дружинину свои новые рисунки.

Глава вторая
Через два года

Дружинин и Ключников медленно шли по светлому шоссе, гладкому и блестящему, как туго накрахмаленная скатерть.

Начальник строительства только что прилетел из Сибири. По дороге из Москвы он заезжал на сибирские заводы, чтобы подогнать выполнение заказов для Острова Черного Камня.

Дружинин не был здесь три месяца и успел порядком соскучиться по острову и шахте. Все это время он видел остров только на экране телевизора и теперь с удовольствием наблюдал его в натуре.

Сегодня минуло ровно два года с того дня, когда друзья впервые приехали сюда на пограничном катере.

Шоссе вилось бесконечной светлой лентой среди темно-коричневого, почти черного камня гор и светло-зеленых склонов, покрытых нежной травой и некрупными северными цветами.

Перед глазами друзей медленно разворачивалась панорама гор и проходили полные своеобразного очарования ландшафты острова, где суровая дикость севера сочеталась со строгим изяществом линий современной техники.

Начальник строительства и главный инженер уже поднялись довольно высоко в горы. За поворотом дороги далеко внизу голубел порт, где стояли пароходы с дымящимися трубами и виднелся на воде гидросамолет, похожий на серебряную птичку с расправленными крыльями. На нем только что прилетел Дружинин.

Вдоль дороги тянулись новенькие нарядные поселки строителей. Они пахли свежим деревом и краской.

На склоне горы поднимались массивные стены производственных корпусов будущих заводов и многочисленных подсобных предприятий строительства.

Рядом с ними виднелась новая большая поликлиника и больница, недалеко от нее клуб, детские ясли, кинотеатр, за ним расчищалась площадка для большого стадиона.

Строители торопились. Была середина лета – лучшее время для строительных работ.

Всюду чернела разрытая земля, виднелись вывороченные валуны, взорванные скалы. Пыхтели экскаваторы, механические лопаты наваливали на грузовики груды камня.

От причудливого нагромождения скал в центре острова, где камень напоминал развалины городов и фигуры людей-гигантов и давно вымерших животных, осталась лишь небольшая группа на вершине одного из холмов. Там стояли два каменных монаха в капюшонах, низко надвинутых на головы, уцелела фигура каменного толстяка верхом на осле и до сих пор высился пень исполинского каменного дерева, на котором в свое время располагались лагерем путешественники.

Вероятно, и этим фигурам осталось стоять уже недолго. Работы повсюду шли полным ходом.

Из-за гор донеслись мощные звуки взрывов. Вслед за этим над горами в восточной части острова поднялись тучи желтой пыли и черного дыма. Там строились большие нефтехранилища в удаленных от стройки ущельях.

– А хорошо здесь! – сказал Ключников, останавливаясь у края дороги. – Честное слово, хорошо… Подумать только: что было здесь два года назад и что сейчас… Кто бы тогда поверил нам, что дело может пойти так быстро?

Дружинин усмехнулся и ласково посмотрел на товарища.

Легкий ветерок развевал его светлые волосы.

Ключников впервые обратил внимание, что за три года, которые он знал своего друга, волосы Дружинина стали еще светлее: в них появилась седина, а его лицо покрылось сеткой тонких морщин. Темное пятно от ожога тоже посветлело со временем и было теперь не так заметно.

«…Да, годы борьбы за шахту обошлись ему не дешево», подумал Ключников.

Он понимал, с каким чувством Дружинин смотрит на картину строительства, развернувшуюся перед ним.

– А помнишь, Вадим, – Дружинин обернулся к Ключникову, – как ты хотел остаться на необитаемом острове и кормиться яйцами и рыбой? Вроде Робинзона… Вот тебе и необитаемый остров! Работа подвигается отлично.

Ключников кивнул головой.

– Да. Так будет продолжаться ещё неделю, еще месяц… Но температура повышается не по дням, а по часам. На нижнем горизонте она достигла трехсот сорока градусов… Раскаленная печь! Итти дальше тяжело.

Ключников говорил тихо, каким-то виноватым тоном, словно температура в шахте росла так по его недосмотру. Видно было, что он немало передумал, пока решился высказать Дружинину свои сомнения.

– Но ведь мы этого и хотели, – сказал Дружинин твердо. – Либо пробьемся через это пекло и доведем дело до конца, либо не будет шахты-котла. Выбора нет…

– Все дело в охлаждении, – продолжал Ключников. – Оно недостаточно. Компрессоры работают с пол ной нагрузкой. Мы выжимаем из жидкого аммиака все, что возможно… Сегодня утром в забое было пятьдесят градусов. А к обеду проходка подвинулась еще на двадцать метров, и стало еще жарче. Так долго продолжаться не может. Я п-просто не могу понять, как люди ухитряются работать в этом пекле…

– Знаю… – Дружинин кивнул головой. – Мы пустим в ход запасную холодильную установку.

– П-последнюю… – сказал Ключников.

– Да, аварийную. И будем держаться, пока Москва не пришлет новых. Если понадобится – продержимся до будущей весны… А проходку станем гнать как можно скорее. Другого выхода нет.

– Другого выхода нет, – согласился Ключников. – Поедем на шахту, придумаем что-нибудь на месте…

Дружинин молча кивнул головой.

– А почему не приезжает Люся Климова? – спросил Ключников, когда они повернули обратно. – Она стала таким знатоком по части охлаждения. Я читал ее статью в журнале: пишет так, будто десятки лет работала в этой области.

– Она бы рада, да Хургин не отпускает, – ответил Дружинин. – Он теперь академик, занят разными другими делами, а вся работа Ученого совета на Люсе. Ты бы видел, как она воюет с метеорологами и гидротехниками! Мы за ней, как за каменной горой, – улыбнулся он.

– Темперамент бойца, – заметил Ключников. – Раньше она была совсем не такой, ведь я знаю ее со студенческих времен. Прямо переродилась… С чего бы это, Алексей?

– Увлечена делом. На таком месте нельзя не быть зубастой. Это верный человек. Кое в чем я на нее надеюсь больше, чем на самого себя. Ради шахты она пойдет на многое…

– Только ли ради шахты? – Ключников испытующе посмотрел на Дружинина.

– Она очень любит наше дело… – ответил Дружинин не совсем уверенно. – А ты что имел в виду?

– Вот именно то, что она любит! – улыбнулся Ключников. – Ну да ладно – шахта, так шахта. В конце концов не мне говорить об этом…

Глава третья
В забое

Начальник строительства, главный инженер и парторг приехали на шахту все вместе.

Шахта встретила их обычным гулом тысяч машин, тяжелым рокотом мощных моторов, лязгом металла, грохотом камня и перекличкой звонких людских голосов, теряющихся в оглушительном шуме огромной стройки.

Автомобиль остановился около подъезда одной из лифтовых станций. Это было двухэтажное здание с большим количеством дверей и широкими окнами, за которыми, несмотря на светлый день, горели электрические лампы.

Дружинин вышел из машины и окинул взглядом строения, обступившие широкими кольцами оба выхода гигантской шахты.

– Ну, вот мы и дома, – с удовольствием сказал он.

– Наконец-то! – заметил Ключников. – Соскучились здесь по тебе, Алексей Алексеевич.

– Да, наконец-то, – поддержал Ключникова Медведев.

За эти годы он мало изменился, стал несколько плотнее и казался все таким же невозмутимым и медлительным на вид. В его густых черных волосах начала пробиваться седина, но небольшие черные глаза глядели так же умно и молодо, как и раньше.

– Да, наконец, – повторил он.

Дружинин обернулся к Медведеву:

– Ты считаешь, что положение на шахте угрожающее?

– Во всяком случае, серьезное. Сам увидишь, в каких условиях приходится работать. Советую присмотреться к обстановке повнимательнее.

В гардеробной Дружинина; Медведева и Ключникова встретила их общая знакомая – пожилая москвичка Мария Андреевна, которая еще совсем не так давно была лифтершей в большом доме в центре Москвы, где помещалось управление строительства.

Работая на лифте, Мария Андреевна наслышалась таких интересных вещей об Острове Черного Камня и шахте, которую там строят, что ее сердце не выдержало, и она попросилась, чтобы ее взяли на строительство.

– Ну, земляки, здравствуйте! – приветствовала она пришедших и вынесла им белые жароупорные асбестовые костюмы, асбестовые сапоги и такие же снежно-белые шлемы.

В этом своеобразном костюме Медведев показался еще шире и плотнее, Дружинин еще выше, а Ключникову эта белоснежная одежда и сдвинутый на затылок шлем придали какой-то франтоватый, даже несколько кокетливый вид.

– Скажите, какой красавец! Жаль, Веры нет, – засмеялся Дружинин, посмотрев на приятеля.

– При чем здесь Вера? Что за шутки! – обиделся Ключников.

– Не красней, мы же тебе друзья, – сказал Медведев. – Костюм, в самом деле, тебе очень к лицу, и действительно жаль, что нет Веры. Я убежден, что в нем ты бы ей понравился…

Громкий звонок прервал слова Медведева. Очередная подсмена окончилась, первая партия рабочих поднималась наверх.

Захлопали двери, в помещение гардеробной ворвался сквозняк, и вместе с ним в комнате появились рабочие, только что доставленные лифтами. Навстречу им шли те, кому предстояло опуститься вниз.

Дружинину сразу бросилось в глаза, какая большая разница между теми и другими.

У тех, что спускались, были свежие лица и спокойный взгляд хорошо отдохнувших людей. Поднимавшиеся снизу были бледны и полны одним желанием: поскорей глотнуть свежего воздуха.

Несмотря на усталость, они спешили выбежать наружу, как школьники во время перемены.

– Жизнь прожил, а не знал, какая замечательная вещь свежий воздух! – со вкусом сказал высокий, голый по пояс шахтер. Он обращался к своему спутнику, плотному крепышу, в одних трусиках и асбестовых сапогах на невероятно толстой подошве.

– Цени и наслаждайся!.. До следующей смены! – бросил крепыш, и оба побежали к открытой двери.

Дружинин, Медведев и Ключников облачились в жароупорную одежду шахтеров и вошли в лифт.

Лифт дрогнул и стремительно помчался вниз. За окошками замелькали покрытые серебристым инеем чугунные тюбинги, из которых состояли стенки главного ствола, пробегали переплетения чудовищных труб, вихрями проносились встречные лифты, медленно уходили вперед или оставались позади кабины и платформы опускавшихся рядом лифтов.

Некоторые из них мчались с быстротой курьерского поезда, другие, ближнего сообщения, двигались не быстрее, чем обычные лифты в городских домах.

Главный ствол шахты напоминал своим оживлением большую столичную улицу в разгар делового дня или же опрокинутую вертикально, напряженно работающую железнодорожную магистраль с десятком параллельных линий.

Лифты быстро бежали в сиреневой дымке, останавливались у разноцветных огней автоблокировки и двигались дальше, то замедляя, то ускоряя ход.

Дружинину было приятно видеть, как проворно движутся вниз и вверх эти быстроходные лифты. Он хорошо помнил, сколько пережил мороки с ними и как трудно было ему решить сложную проблему транспорта на больших глубинах.

Обыкновенные лифты здесь не годились: они немедленно оборвались бы и упали. Никакой материал не смог бы вынести веса каната в четыре километра длиной.

Здешние лифты, сделанные по проекту Дружинина, напоминали своего рода вертикальные трамваи или троллейбусы.

Они двигались вверх и вниз, крепко держась на трех зубчатых рельсах, укрепленных на стенке шахты. Два, крайние, были несущие, а третий, средний, – опорным. Рельсы служили и для передачи тока вместо проводов.

На каждом лифте были свои моторы, свой квалифицированный вожатый и свой ящик с аккумуляторами, достаточно сильными, чтобы в случае аварии электрической сети доставить лифт наверх.

Несколько в стороне от лифтов поднималась бесконечная цепь ковшей транспортера, выдававшего на поверхность раздробленный камень.

Эта четырехкилометровая цепь представляла собой также одно из самых сложных сооружений необычайной шахты. Она стоила больших трудов конструкторам и строившим ее заводам.

Дружинин с удовольствием смотрел, как ковши, груженные темным, почти черным камнем, ползли вверх один за другим. Тысячи тонн камня поднимались ровным и непрерывным потоком…

Время от времени лифт пробегал мимо больших, сиявших ярким светом залов-ниш, примыкавших к стволу шахты. Это были защитные залы. Они служили убежищами на случай катастрофы, строительными площадками и машинными отделениями.

Залы были расположены через каждые пятьсот метров – по два на километр. Там пыхтели воздуходувки, подававшие воздух для вентиляции, работали компрессоры и насосы охладительной системы, жужжали электрические моторы, которые приводили в движение огромные зубчатые колеса подъемника, тянувшего вверх ковши с породой.

Здесь же были расположены электрические подстанции, промежуточные пункты автоблокировки и узлы охлаждения.

Шахта охлаждалась жидким аммиаком. Толстая металлическая броня, которой были покрыты стены главного ствола, представляла собой полый кожух и надежно изолировала внутренность ствола от дышащих жаром недр земли.

В середине кожуха разветвлялась сеть труб, где циркулировал жидкий аммиак. Как бы ни была горяча порода, температура внутренней поверхности ствола в верхней части шахты оставалась ниже нуля. На чугуне всегда серебрился иней.

Лифт все прибавлял скорость. У Дружинина на минуту появилось ощущение, будто лифт оборвался и падает на дно шахты. В окнах быстро мелькали огни. Они сливались в огненные полосы. Лифт мчался вниз, к последнему и самому глубокому защитному залу.

Дружинин прильнул к окну, стараясь разглядеть, как изменилась шахта за время его отсутствия.

Ключников спускался вниз без особого удовольствия – он не любил ощущения падения, которое охватывало всех в этом быстроходном лифте.

Раньше он ни за какие блага в мире не согласился бы ехать с такой головокружительной скоростью. Но Ключников был уже не тот, что прежде. Жизнь и работа на острове сделали его и смелее и выносливее.

Спокойней всех держались рабочие. Они не обращали внимания на движение лифта и на огни, которые мелькали за окнами: все это было уже привычным для них.

В лифте стояла жара. Мощный восходящий поток горячего воздуха, который непрерывно поднимался снизу, прогревал лифт насквозь. Легкой охладительной установке было не под силу преодолеть раскаленное дыхание самой горячей в мире шахты.

Между Дружининым и Медведевым стоял бравый молодой шахтер. Из-под его белого шлема выбивался клок огненно-рыжих волос.

Шахтер бросил взгляд на слегка побледневшего Ключникова и сказал, усмехнувшись:

– Затяжной прыжок в ад! Четыре километра за шесть минут, – к этому не сразу привыкнешь. Не правда ли, товарищ главный инженер?

– Я думал, никогда не привыкну, – улыбнулся Ключников. – И смотрите, уже почти привык…

Дружинин оторвался от окна и обернулся к шахтеру.

– Вы говорите – ад? Почему ад? Что – жара невмоготу или же шахта кажется страшной?

– Ну, насчет страха – это пускай малые ребята боятся… – Рыжий шахтер пренебрежительно тряхнул головой. – А насчет жары действительно… И то не так, чтобы уж очень. Дышим еще. – И, слегка смутившись, добавил: – У нас народ выносливый. Сказали бы раньше – ни за что не поверил бы, что такое можно выдержать.

– Это бригадир подрывников Щупак, – представил Медведев рыжего шахтера. – Земляк и добрый приятель Веры Петровой. Отчаянная голова: умеет залезть в самое пекло.

Дружинин пожал Щупаку руку.

– Рад познакомиться. Значит, подрывники ада не боятся? – Он с удовольствием поглядел на энергичное лицо бригадира.

– Чего же бояться, когда меня самого зовут Рыжим Чортом? – засмеялся Щупак. – Я огнеупорный! Когда вернусь в Донбасс, прямо в горящую домну полезу. После этой шахты мне все нипочем…

На остановке в последнем защитном зале Щупак распростился со своими спутниками и отправился в склад взрывчатки.

Дружинин, Медведев и Ключников пересели в другой лифт, меньшего размера, и поехали дальше вниз.

Шахту проходили уступами по новому, усовершенствованному способу. Всю основную работу выполняли машины, с помощью которых шахтеры бурили камень и выбирали раздробленную взрывами породу. В пробуренные машинами отверстия закладывали по точному расчету от двух до пятнадцати тонн замороженного тола, аммонала или другого взрывчатого вещества.

Забой их встретил оглушительным грохотом и ярким светом прожекторов.

Он представлял собой дно четырехкилометрового колодца.

Это был залитый ослепительным светом овальный манеж со стенами, уходящими в недоступную вышину. Когда гасили свет перед взрывом, входное отверстие шахты казалось отсюда маленьким светлым пятнышком – более бледным, чем ущербная луна на дневном небе.

Сейчас забоев было два. Сбоку от основного, где буры машин, напоминавших пауков на высоких тонких ногах, устремлялись вниз, отходил в сторону малого ствола еще один – горизонтальный. Там шла проходка очередного защитного зала.

В основном забое у стенки начинался очередной уступ. Там уже был сделан колодец метров в двадцать глубиной и метров в десять шириной. В колодце работали две горизонтальные бурильные машины, которые передвигались на гусеницах. Низкие, тяжелые, с закованным в броню корпусом, они были похожи на танки, с той разницей, что из люков высовывались не пушки и пулеметы, а длинные, быстро вращающиеся буры разных размеров. Такие же машины работали и на проходке защитного зала.