Текст книги "Том 7. Стихотворения"

Автор книги: Федор Сологуб

«Меня печаль заворожила…»

 
Меня печаль заворожила, —
И как её разворожить?
Томит, что прежде мною жило,
Что жадно хочет мною жить.
 
 
И вся земля моя страдает,
Томится весь её простор, —
Здесь каждый ландыш увядает,
И угасает каждый взор.
 
 
Но где ж начало всех страданий?
Увы, во мне же их исток!
Не я ли сам хотел желаний!
Не я ли сам к себе жесток!
 
 
Но если я – творец томленья,
То что ж ропщу я, что тужу?
Блаженной правдой примиренья
Мою печаль разворожу, —
 
 
И по извилистым дорогам
Увижу правые пути, —
По крутоярам и по логам
Без утомления идти.
 

«Ты не бойся, что темно…»

 
Ты не бойся, что темно.
Слушай, я тебе открою, —
Всё невинно, всё смешно,
Всё Божественной игрою
Рождено и суждено.
 
 
Для торжественной забавы
Я порою к вам схожу,
Собираю ваши травы,
И над ними ворожу,
И варю для вас отравы.
 
 
Мой напиток пей до дна.
В нём забвенье всех томлений;
Глубина его ясна,
Но великих утолений
Преисполнена она.
 
 
Вспомни, как тебя блаженно
Забавляли в жизни сны.
Всё иное – неизменно,
Нет спасенья, нет вины,
Всё легко и всё забвенно.
 

«В долгих муках разлученья…»

 
В долгих муках разлученья
Отвергаешь ты меня,
Забываешь час творенья,
Злою карою забвенья
День мечтательный казня.
 
 
Что же, злое, злое чадо,
Ты ко мне не подойдёшь?
Или жизни ты не радо?
Или множества не надо,
И отдельность – только ложь?
 
 
Не для прихоти мгновенной
Я извёл тебя из тьмы,
Чтобы в день, теперь забвенный,
Но когда-то столь блаженный,
Насладились жизнью мы.
 
 
В беспредельности стремленья
Воплотить мои мечты,
Не ушёл я от творенья,
Поднял бремя воплощенья,
Стал таким же, как и ты.
 

«Я слабею, я темнею…»

 
Я слабею, я темнею,
Загореться мне невмочь,
Я тоскою-мглою вею,
День гашу, взываю ночь.
 
 
Но в ночи моей тревога, —
Шелестит мой тёмный сад,
И пылит моя дорога,
И ручьи мои шумят.
 
 
И моя больная дума,
В небе тусклая луна,
От раскаянья угрюма,
От бессилия бледна.
 

«Я влюблён в мою игру…»

 
Я влюблён в мою игру.
Я играя сам сгораю,
И безумно умираю,
И умру, совсем умру.
 
 
Умираю от страданий,
Весь измученный игрой,
Чтобы новою зарёй
Вывесть новый рой созданий.
 
 
Снова будут небеса, —
Не такие же, как ваши, —
Но опять из полной чаши
Я рассею чудеса.
 

«Порочный отрок, он жил один…»

 
  Порочный отрок, он жил один,
В мечтах и сказках его душа цвела.
  В тоске туманной больных долин
Его подругой была ночная мгла.
 
 
  Она вплетала в его мечты
И зной и холод, – отраву злых болот.
  Очарованье без красоты!
Твои оковы никто не разорвёт.
 

«Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик…»

 
Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик,
Я услышал над собою, и узнал зловещий клик.
И приникши к изголовью, обагрённый жаркой кровью,
Мой двойник, сверкая взором, издевался над любовью,
 
 
Засверкала сталь кинжала, и кинжал вонзился в грудь,
И она легла спокойно, а двойник сказал: «Забудь.
Надо быть как злое жало, жало светлого кинжала,
Что вонзилось прямо в сердце, но любя не угрожало».
 

«Не я воздвиг ограду…»

 
Не я воздвиг ограду,
Не мне её разбить.
И что ж! Найду отраду
За той оградой быть.
 
 
И что мне помешает
Воздвигнуть все миры,
Которых пожелает
Закон моей игры.
 
 
Я призрачную душу
До неба вознесу, —
Воздвигну, – и разрушу
Мгновенную красу.
 
 
Что бьётся за стеною, —
Не всё ли мне равно!
Для смерти лишь открою
Потайное окно.
 

«Если есть Иной…»

 
Если есть Иной,
Здесь иль там,
Ныне, в час ночной,
Явен стань очам.
 
 
Погасил я все светила,
И на ложе я возлёг, —
Благовонный дым кадила
У моих клубится ног.
Я лежу в дыму курений,
Как бессильный бог.
Я не жду ничьих молений, —
Лишь тебя, мне чуждый гений,
Призываю в мой чертог.
 
 
Покажи свой лик,
Обрати свой взор
  На меня!
Или нет владык
У пучин, у гор,
  У огня?
Бьют, звенят ручьи,
Тучи воду пьют, —
Как же дни мои,
Для чего цветут?
 
 
Я возник из почвы дикой,
Я расцвёл в недобрый час.
Для кого пылал костёр великий?
  Для чего угас?
 
 
Сквозь туманный дым кадила
Вижу я нездешние черты.
О, неведомая Сила,
О иной, о дивный, это – Ты!
 
 
Ничего вокруг не изменилось,
Но во мне всё сделалось иным, —
Безглагольно тайное открылось,
  Тает жизнь моя, как дым.
 
 
Знаю я, что нет земного слова
Для Твоих безмолвных откровений,
Знаю я, что мне томиться снова
  В рабстве тягостных сомнений,
 
 
И Твоё мгновенное явленье, —
Призрак или свет, —
Но спасён я в краткое мгновенье,
Всё равно, – то было вдохновенье
  Или бред.
 

Алмаз

Д.С. Мережковскому

 
Легкою игрою низводящий радугу на землю,
Раздробивший непреклонность слитных змиевых речей,
Мой алмаз, горящий ярко беспредельностью лучей,
Я твоим вещаньям вещим, многоцветный светоч, внемлю.
 
 
Злой дракон горит и блещет, ослепляя зоркий глаз.
Льётся с неба свет его, торжественно-прямой и белый, —
Но его я не прославлю, – я пред ним поставлю смелый,
Огранённый, но свободный и холодный мой алмаз.
 
 
Посмотрите, – разбежались, развизжались бесенята,
Так и блещут, и трепещут, – огоньки и угольки, —
Синий, красный и зелёный, быстры, зыбки и легки.
Но не бойтесь, успокойтесь, – знайте, наше место свято,
 
 
И простите бесенятам ложь их зыбкую и дрожь.
Злой дракон не знает правды и открыть её не может.
Он волнует и тревожит, и томленья наши множит,
Но в глаза взглянуть не смеет, потому что весь он – ложь.
 
 
Все лучи похитив с неба, лишь один царить он хочет.
Многоцветный праздник жизни он таит от наших глаз,
В яркой маске лик свой кроет, стрелы пламенные точит, —
Но хитросплетенье злое разлагает мой алмаз.
 

«Здесь, на этом перекрёстке, в тихий, чуткий час ночной…»

 
Здесь, на этом перекрёстке, в тихий, чуткий час ночной
Ты стояла предо мною, озарённая луной,
И, бессмертными словами откровенье роковое
Повторяя, говорила, что на свете только двое,
Что в созданьи многоликом только я и только ты
В споре вечном и великом сплетены, но не слиты.
 
 
Обе тёмные дороги в ожидании молчали.
Ночь внимала и томилась от восторга и печали.
И в сияньи непорочном, в полуночной тишине
Все дыханья, вновь желанья возвращались все ко мне.
Только ты одна таилась, не стремилась к нашей встрече,
Вещим снам противореча, вечно близко и далече.
 

«Водой спокойной отражены…»

 
  Водой спокойной отражены,
  Они бесстрастно обнажены
  При свете тихом ночной луны.
Два отрока, две девы творят ночной обряд,
И тихие напевы таинственно звучат.
Стопами белых ног едва колеблют струи,
И волны, зыбляся у ног, звучат как поцелуи.
 
 
  Сияет месяц с горы небес,
  Внимает гимнам безмолвный лес,
  Пора настала ночных чудес.
Оставлены одежды у тёмного пути.
Свершаются надежды, – обратно не идти.
Таинственный порог, заветная ограда, —
Переступить порог, переступить им надо.
 
 
  Их отраженья в воде видны,
  И все движенья повторены
  В заворожённых лучах луны.
Огонь, пылавший в теле, томительно погас, —
В торжественном пределе настал последний час.
Стопами белых ног, омытыми от пыли.
Таинственный порог они переступили.
 

«Угас дневной надменный свет…»

 
Угас дневной надменный свет,
Угомонились злые шумы, —
И наступает ваш рассвет,
Благие творческие думы.
 
 
Темнее сумрак за окном,
Светлее кроткая лампада.
В уединении ночном
Успокоение, отрада.
 
 
Преображается в мечтах
Дневное горькое томленье,
И всё, что было злость и страх,
Теперь – смиренное моленье,
 
 
Благоухая и звеня,
Восходит к Божьему престолу,
А тени суетного дня
Скользя, бледнея, никнут долу.
 

«Быть простым, одиноким…»

 
Быть простым, одиноким,
Навсегда, – иль надолго, – уйти от людей,
Любоваться лишь небом высоким,
Лепетание слушать ветвей,
Выходить на лесные дороги
Без казны золотой, без сапог,
Позабыв городские чертоги
И толпу надоедливых, тёмных тревог.
 
 
Но на всякой тропинке
Кто-нибудь да идёт
И в руках иль корзинке
Что-нибудь да несёт.
Всюду крики, ауканье, речи,
И ребячий бессмысленный смех,
И ненужные, глупые встречи,
И бренчанье ненужных потех.
И одежды веригам подобны,
И деньгами оттянут карман,
И голодные нищие злобны,
И в домах притаился обман.
 
 
О, пустынная радость!
О, безлюдье далёких равнин!
Тишины безмятежная сладость,
И внимающий – только один.
 
 
Милый брат мой, вздымающий крылья
Выше леса и туч,
Из отчизны тупого бессилья
Унеси меня, сладкою мукой измучь…
 

«Радость навек для тебя недоступна…»

 
Радость навек для тебя недоступна,
Напрасны одинокие мечты,
Не потому, что ты преступна,
Не потому, что безумна ты.
 
 
Как ангел чистый и непорочный,
Утраченный небесною семьёй,
Ты томишься звездой полуночной
Над преступной и безумной землёй.
 
 
О, зачем в этом мире ужасном
Посреди этих злых людей
Томишься ты пламенем напрасным,
Забытая родиною своей!
 

«Склоняясь к смерти и бледнея…»

 
Склоняясь к смерти и бледнея,
Ты в красоту небес вошла.
Как безнадёжная лилея,
Ты, умирая, расцвела.
 
 
Такой красы наш мир не знает, —
Ей подобает тишина,
Её весёлость не прельщает,
Её не радует весна.
 
 
В ней – неземная благостыня,
В ней – вечной тайны благодать.
Она – нездешняя святыня, —
Пред ней – склониться и молчать.
 

«Дни безрадостно-пустынны…»

 
Дни безрадостно-пустынны,
Верный спутник мой – тоска,
И она, и я невинны,
Что свобода далека.
 
 
Для меня закон – смиренье,
Удаленье от борьбы,
И безмолвное терпенье
В испытаниях судьбы.
 
 
Жизнь моя над суетою
Вознеслась, земле чужда,
Предначертанной стезёю,
Непорочная звезда.
 

«Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье…»

 
Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье,
  Пронизаны лучи.
Создатель мой, прости моё страданье
  И смеху научи.
 
 
Сухая пыль вздымается с дороги,
  Каменья на пути.
Наскучило в медлительной тревоге
  Невесть куда идти.
 
 
Томят меня, как знойное дыханье,
  Небесные лучи.
Создатель мой, прости моё скитанье,
  Покою научи.
 

«Мечта далёких вдохновений…»

 
Мечта далёких вдохновений,
Любовь к иному бытию,
Стреми вдали от воплощений
Твою эфирную ладью.
 
 
С моим болезненным томленьем
Святой тоски не сочетай,
Обрадуй призрачным явленьем
И, невозвратная, растай.
 

«По тем дорогам, где ходят люди…»

 
По тем дорогам, где ходят люди,
В часы раздумья не ходи, —
Весь воздух выпьют людские груди,
Проснётся страх в твоей груди.
 
 
Оставь селенья, иди далёко,
Или создай пустынный край,
И там безмолвно и одиноко
Живи, мечтай и умирай.
 

«В чародейном, тёмном круге…»

 
В чародейном, тёмном круге,
  всё простив, что было днём,
Дал Я знак Моей подруге
  тихо вспыхнувшим огнём.
 
 
И она пришла, как прежде,
  под покровом темноты.
Позабыл Я все вопросы,
  и спросил Я: «Кто же ты?»
 
 
И она с укором кротким
  посмотрела на Меня.
Лик её был странно бледен
  в свете тайного огня.
 
 
Вкруг неё витали чары
нас обнявшего кольца, —
И внезапно стал Мне внятен
очерк близкого лица.
 

«Венком из руты увенчали…»

 
Венком из руты увенчали
Меня суровые печали, —
И охладела мысль моя,
В душе смирилася тревога,
Сужу отчётливо и строго,
Моей неправды не тая.
 
 
Не поклоняюсь я иному,
Ни богу доброму, ни злому,
Но и не спорю тщетно с ним:
Творцу ль сердиться на созданья?
Огню ль в минуту угасанья
Роптать на пепел и на дым?
 
 
Всё благо, – только это тело
В грехах и в злобе закоснело,
Но есть могила для него, —
И смерть бесстрастно я прославлю,
И так же всё легко поправлю,
Как создал всё из ничего.
 

«Преодолел я дикий холод…»

 
Преодолел я дикий холод
Земных страданий и невзгод,
И снова непорочно молод,
Как в первозданный майский год.
 
 
Вернувшись к ясному смиренью,
Чужие лики вновь люблю,
И снова радуюсь творенью,
И всё цветущее хвалю.
 
 
Привет вам, небеса и воды,
Земля, движенье и следы,
И краткий, сладкий миг свободы,
И неустанные труды.
 

«Огонь, пылающий в крови моей…»

 
Огонь, пылающий в крови моей,
Меня не утомил.
Ещё я жду, – каких-то новых дней,
Восстановленья сил.
 
 
Спешу забыть все виденные сны,
И только сохранить
Привычку к снам, – полуночной весны
Пылающую нить.
 
 
Всё тихое опять окрест меня,
И солнце и луна, —
Но сладкого, безумного огня
Душа моя полна.
 

«Все были сказаны давно…»

 
Все были сказаны давно
Заветы сладостной свободы, —
И прежде претворялись воды
В животворящее вино.
 
 
Припомни брак еврейский в Кане,
И чудо первое Христа, —
И омочи свои уста
Водою, налитой в стакане.
 
 
И если верный ученик
В тебе воскреснет, – ток прозрачный
Рассеет сон неволи мрачной,
Ты станешь светел и велик.
 
 
Что было светлою водою,
То сердцем в кровь претворено.
Какое крепкое вино!
Какою бьёт оно струёю!
 

«От курослепов на полях…»

 
От курослепов на полях
До ярко-знойного светила
В движеньях, звуках и цветах
Царит зиждительная сила.
 
 
Как мне не чувствовать её
И по холмам, и по оврагам!
Земное бытие моё
Она венчает злом и благом.
 
 
Волной в ручье моём звеня,
Лаская радостное тело,
Она несёт, несёт меня,
Её стремленьям нет предела.
 
 
Проснулся день, ликует твердь,
В лесу подружку птица кличет.
О, сила дивная, и смерть
Твоих причуд не ограничит!
 

«Яркой одет багряницей…»

 
Яркой одет багряницей,
Гладко власы расчесав,
Тихо идёт он с цевницей
Между увлаженных трав.
 
 
Очи отверстые кротки,
Как у невинных невест,
И на руке его чётки,
И на груди его крест.
 
 
Шествует тихо в зелёном
Благоуханном саду.
Чёрным одетый хитоном,
Робко за ним я иду.
 

«Целуйте руки…»

 
Целуйте руки
У нежных дев,
Широкий плащ разлуки
На них надев.
 
 
Целуйте плечи
У милых жён, —
Покой блаженной встречи
Им возведён.
 
 
Целуйте ноги
У матерей, —
Над ними бич тревоги
За их детей.
 

«Не поверь лукавой лжи…»

 
Не поверь лукавой лжи,
Не тужи, не ворожи,
  Покоряйся.
Что пропало, не вернёшь,
Ждёшь чего, то, верно, ложь,
  Не прельщайся.
Краток праздник бытия.
Жизнь твоя и не твоя, —
  Наслаждайся.
 

«Твоя душа – кристалл, дрожащий…»

 
Твоя душа – кристалл, дрожащий
В очарованьи светлых струй,
Но что ей в жизни предстоящей?
Блесни, исчезни, очаруй!
 
 
В очарованиях бессилен
Горящий неизменно здесь.
Наш дольний воздух смрадно пылен,
Душе мила иная весь.
 

«Не люблю, не обольщаюсь…»

 
Не люблю, не обольщаюсь,
Не привязываюсь к ним,
К этим горько-преходящим
Наслаждениям земным.
 
 
Как ребёнок развлекаюсь
Мимолётною игрой,
И доволен настоящим, —
Полднем радостным и тьмой.
 

«Если невольно…»

 
  Если невольно
Слёзы польются из глаз, —
В небо гляжу богомольно
  В полуночный час.
 
 
  Слёзы печали
Звёзд не затмят ни на миг.
Ясные звёздные дали
  Я сердцем постиг.
 

«Слышу голос милой…»

 
Слышу голос милой,
Вижу милый лик.
Не моей ли силой
Милый лик возник?
 
 
Разве есть иное?
В тишине долин
Мы с тобой не двое, —
Я с тобой один.
 
 
Мне ль цветком измятым
К нежной груди льнуть!
Сладким ароматом
Мне, как прежде, будь.
 

«Я дорогой невинной и смелою…»

 
Я дорогой невинной и смелою
Прохожу, ничего не тая.
Что хочу, то могу, то и делаю, —
  Вот свобода моя.
 
 
Научитесь хотенью упорному,
Наберитесь ликующих сил,
Чтоб зовущий к пристанищу чёрному
  Вас косой не скосил, —
 
 
И поверьте великим вещаниям,
Что свобода не ведает зла,
Что она только ясным желаниям
  Силу жизни дала.
 

«Я подарю тебе рубин…»

 
Я подарю тебе рубин, —
В нём кровь горит в моём огне.
Когда останешься один,
Рубин напомнит обо мне.
 
 
В нём кристаллический огонь
И металлическая кровь, —
Он тихо ляжет на ладонь
И обо мне напомнит вновь.
 
 
Весь окровавленный кристалл
Горит неведомым огнём.
Я сам его зачаровал
Безмолвным, неподвижным сном.
 
 
Не говорит он о любви,
И не любовь в его огне, —
В его пылающей крови
Ты вспомнишь, вспомнишь обо Мне.
 

«Своеволием рока…»

 
  Своеволием рока
Мы на разных путях бытия,—
  Я – печальное око,
Ты – весёлая резвость ручья;
 
 
  Я – томление злое,
Ты – прохладная влага в полях,
  Мы воистину двое,
Мы на разных, далеких путях.
 
 
  Но в безмолвии ночи,
К единению думы склоня,
  Ты закрой свои очи,
Позабудь наваждения дня,—
 
 
  И в блаженном молчаньи
Ты постигнешь закон бытия,—
  Всё едино в созданьи,
Где сознанью возникнуть, там Я.
 

«Околдовал я всю природу…»

 
Околдовал я всю природу,
И оковал я каждый миг.
Какую страшную свободу
Я, чародействуя, постиг!
 
 
И развернулась без предела
Моя предвечная вина,
И далеко простёрлось тело,
И так разверзлась глубина!
 
 
Воззвав к первоначальной силе,
Я бросил вызов небесам,
Но мне светила возвестили,
Что я природу создал сам.
 

«В последнем свете злого дня…»

 
В последнем свете злого дня,
В паденьи сил, в затменьи Бога,
Перед тобой Моя дорога.
Приди ко Мне, люби Меня.
 
 
В мирах всё призрачно и тленно,
Но вот Я заповедь даю,
Она вовеки неизменна:
Люби Меня и жизнь Мою.
 
 
Я – всё во всём, и нет Иного.
Во Мне родник живого дня.
Во тьме томления земного
Я – верный путь. Люби Меня.
 

«Не говори, что здесь свобода…»

 
Не говори, что здесь свобода,
И не хули моих вериг, —
И над тобою, мать-природа,
Мои законы Я воздвиг.
 
 
Я начертал мои законы
На каждом камне и стволе.
Звени, ручей, лобзая склоны,
Влачись по низменной земле.
 
 
Ласкайся к змею золотому,
Прозрачный пар, стремися ввысь,
Но к лону тёмному, земному
В свой срок послушно воротись.
 
 
Простора нет для своеволья, —
В свой срок и птицам, и цветам
Я, жизнь им давший и раздолья,
В земле успокоенье дам.
 

«Не кончен путь далекий…»

 
Не кончен путь далекий.
Усталый, одинокий,
Сижу я в поздний час.
Туманны все дороги,
Роса мне мочит ноги,
И мой костёр погас,
И нет в широком поле
Огня и шалаша…
Ликуй о дикой воле,
Свободная душа!
 
 
Всё в этом тёмном поле
Одной покорно Воле.
Вся эта ночь – моя!
И каждая былинка,
И каждая росинка,
И каждая струя, —
Всё мне согласно внемлет,
Мечтой моей дыша.
В моём томленьи дремлет
Всемирная душа.
 
 
Далёк предел высокий.
Усталый, одинокий,
Над влажною золой,
Я сам собою светел, —
Я путь себе наметил
Не добрый и не злой, —
И нет в широком поле
Огня и шалаша…
Ликуй о дикой воле,
Свободная душа!
 

«То не слёзы, – только росы, только дождь…»

 
То не слёзы, – только росы, только дождь,
Не раздумье, – только тени тёмных рощ,
И не радость, – только блещет яркий змей, —
Всё же плакать и смеяться ты умей!
Плоть и в свете неподвижна и темна,
Над огнями бездыханна, холодна.
В тёмном мире неживого бытия
Жизнь живая, солнце мира – только Я.
 

«Благоухающий и бледный…»

 
Благоухающий и бледный,
Ты ждал меня, мой ландыш бедный,
И без меня в тоске поблёк,
А я замедлил на дороге,
И я, как ты, в немой тревоге,
В уединеньи изнемог.
 
 
В больной тоске разъединенья
Влачились дней безумных звенья,
Я раскрывал за далью даль,
Мечтам не ставил я предела,
И над тобой отяготела
Моя холодная печаль.
 
 
В просветы листьев над тобою
Синел бездонной глубиною
Невозмутимый мой простор.
Я был безумным и жестоким,
И над тобой шатром высоким
Я смерть всемирную простёр.
 

«Разъединить себя с другим собою…»

 
Разъединить себя с другим собою, —
Великая ошибка бытия.
Здесь дышит всё насильем и борьбою,
Дубравы шум, и ветра гул, и плеск ручья.
Разъединить себя с другим собою —
О, для чего придумал я!
 
 
И был я долго очарован
Моей печальною и лживою мечтой,
Нетленной цепью, временем, окован,
Пространством сжат, – могильною плитой.
И был я тяжко очарован
Многообразной и мгновенной красотой.
 
 
И, наконец, игра мне надоела, —
Пустая, тленная, напрасная игра.
Ниспали чары с творческого дела,
Развенчаны властители добра, —
Игра бесцельная мне надоела,
Соединить себя с другим собой пора.
 

«Опьянение печали, озаренье тихих, тусклых свеч…»

 
Опьянение печали, озаренье тихих, тусклых свеч, —
Мы не ждали, не гадали, не искали на земле и в небе встреч.
 
 
Обагряя землю кровью, мы любовью возрастили те цветы,
Где сверкало, угрожая, злое жало безнадёжной красоты.
 
 
И в пустынях терпеливых нами созданной земли
В напряжении мечтанья и желанья вдруг друг друга мы нашли,
 
 
Для печали и для боли, для безумия, для гроз…
Торжество безмерной Воли, это Я тебя вознёс.
 

«На гибельной дороге…»

 
На гибельной дороге
Последним злом греша,
В томительной тревоге
Горит Моя душа.
 
 
Святое озаренье
Унылых этих мест,
Сияло утешенье,
Яснейшая из звёзд.
 
 
Но, чары расторгая
Кругом обставших сил,
Тебя, надежда рая,
Я дерзко погасил.
 
 
И вот – подъемлю стоны,
Но подвиг Мой свершу:
Бессмертные законы
Бесстрастно напишу.
 
 
Творенья не покину,
Но, всё ко Мне склоня,
Дам заповедь едину:
Люби, люби Меня.
 
 
Венчан венцом терновым,
Несметные пути
Воздвигну словом новым,
Но всё – ко Мне идти.
 
 
Настал конец утехам,
Страдать и Мне пора,—
Гремят безумным смехом
Долина и гора.
 
 
Но заповедь едину
Бесстрастно Я простёр
На темную долину,
На выси гордых гор.
 

«Я один в безбрежном мире, я обман личин отверг…»

 
Я один в безбрежном мире, я обман личин отверг.
Змий в пылающей порфире пред моим огнём померк.
 
 
Разделенья захотел я – и воздвиг широкий круг,
Вольный мир огня, веселья, сочетаний и разлук.
 
 
Но наскучила мне радость переменчивых лучей,
Я зову иную сладость, – слитность верную ночей.
 
 
Темнота ночная пала, скрылась бледная луна,
И под сенью покрывала ты опять со мной одна.
 
 
Ты оставила одежды у порога моего.
Исполнение надежды – радость тела твоего.
 
 
Предо мною ты нагая, как в творящий первый час.
Содрогаясь и вздыхая, ты нагая. Свет погас.
 
 
Ласки пламенные чую, вся в огне жестоком кровь.
Весть приемлю роковую: «Ты один со мною вновь».
 

«Подымаю бессонные взоры…»

 
Подымаю бессонные взоры,
И луну в небеса вывожу,
В небесах зажигаю узоры
И звездами из них ворожу,
 
 
Насылаю безмолвные страхи
На раздолье лесов и полей,
И бужу беспокойные взмахи
Окрылённой угрозы моей.
 
 
Окружипся я быстрыми снами,
Позабылся во тьме и в тиши,
И цвету я ночными мечтами
Бездыханной вселенской души.
 

«Я здесь один, жесток мой рок…»

 
Я здесь один, жесток мой рок,
А ты покоишься далече, —
Но предуставлен Богом срок,
Когда свершиться нашей встрече.
 
 
В пыли томительных дорог
Окончив путь из веси дальной,
Ты станешь тихо на порог
Моей обители печальной.
 
 
В невозмутимой тишине,
К мерцанью свеч из мрака ночи
Ты подойдешь, потупив очи,
Ты ничего не скажешь мне.
 
 
Не засияют ярче свечи,
И за окном не дрогнет мрак,
И никакой дня нашей встречи
Не будет явлен внешний знак,
 
 
Но Божьим радуясь веленьям,
Согласованьям бытия,
Внезапным вспыхнет вдохновеньем
Душа усталая моя.
 
 
Так, верю я, – для дивной встречи
Предустановлен тайный срок.
Покойся ж, верный друг, далече,
Томи меня, жестокий рок!