Текст книги "Том 7. Стихотворения"

Автор книги: Федор Сологуб

«Путь мой трудный, путь мой длинный…»

 
Путь мой трудный, путь мой длинный.
Я один в стране пустынной,
Но услады есть в пути,
Улыбаюсь, забавляюсь,
Сам собою вдохновляюсь,
И не скучно мне идти.
 
 
Широки мои поляны,
И белы мои туманы,
И светла луна моя,
И поёт мне ветер вольный
Речью буйной, безглагольной
Про блаженство бытия.
 

«Где грустят леса дремливые…»

З.Н. Гиппиус

 
Где грустят леса дремливые,
Изнурённые морозами,
Есть долины молчаливые,
Зачарованные грозами.
 
 
Как чужда непосвящённому,
В сны мирские погружённому,
Их краса необычайная,
Неслучайная и тайная!
 
 
Смотрят ивы суковатые
На пустынный берег илистый.
Вот кувшинки, сном объятые,
Над рекой немой, извилистой.
 
 
Вот берёзки захирелые
Над болотною равниною.
Там, вдали, стеной несмелою
Бор с раздумьем и кручиною.
 
 
Как чужда непосвящённому,
В сны мирские погружённому,
Их краса необычайная,
Неслучайная и тайная!
 

«Восставил Бог меня из влажной глины…»

 
Восставил Бог меня из влажной глины,
  Но от земли не отделил.
Родные мне – вершины и долины,
  Как я себе, весь мир мне мил.
 
 
Когда гляжу на дальние дороги,
  Мне кажется, что я на них
Все чувствую колёса, камни, ноги,
  Как будто на руках моих.
 
 
Гляжу ли я на звонкие потоки, —
  Мне кажется, что это мне
Земля несёт живительные соки,
  Свои дары моей весне.
 

«Сияя счастьем самохвальным…»

 
Сияя счастьем самохвальным
Поспешно-зыбкой красоты,
По небесам моим печальным
Заря рассеяла цветы.
 
 
Повеял мирно вечер мглистый
Забвеньем низменных тревог
И тонкой дымкой серебристой
Мои долины заволок.
 
 
Всё стало сбыточным и тайным, —
Краса небес и дольный сон.
Ничем обычным и случайным
Покой души не возмущён.
 

«Какие-то светлые девы…»

 
Какие-то светлые девы
Сегодня гостили у нас.
То не были дочери Евы, —
Таких я не видывал глаз.
Я встретил их где-то далёко
В суровом лесу и глухом.
Бежали они одиноко,
Пугливо обнявшись, вдвоём.
И было в них много печали,
Больной, сиротливой, лесной,
И ноги их быстро мелькали,
Покрытые светлой росой.
Но руки их смелой рукою
Сложил я в спасающий крест,
И вывел их верной тропою
Из этих пугающих мест.
И бедные светлые девы
Всю ночь прогостили у нас, —
Я слушал лесные напевы,
И сладкий, и нежный рассказ.
 

«Камыш качается…»

 
Камыш качается,
И шелестит,
И улыбается,
И говорит
Молвой незвонкою,
Глухой, сухой,
С дрёмою тонкою
В полдневный зной.
 
 
Едва колышется
В реке волна,
И сладко дышится,
И тишина,
И кто-то радостный
Несёт мне весть,
Что подвиг сладостный
И светлый есть.
 
 
На небе чистая
Моя звезда
Зажглась лучистая,
Горит всегда,
И сны чудесные
На той звезде,—
И сны небесные
Со мной везде.
 

«Я люблю мою тёмную землю…»

 
Я люблю мою тёмную землю,
И, в предчувствии вечной разлуки,
Не одну только радость приемлю,
Но, смиренно, и тяжкие муки.
 
 
Ничего не отвергну в созданьи, —
И во всём есть восторг и веселье,
Есть великая трезвость в мечтаньи,
И в обычности буйной – похмелье.
 
 
Преклоняюсь пред Духом Великим,
И с Отцом бытие моё слито,
И созданьем Его многоликим
От меня ли единство закрыто!
 

«Чернеет лес по берегам…»

 
Чернеет лес по берегам.
Один сижу я в челноке,
И к неизвестным берегам
Я устремляюсь по реке.
 
 
На небе ясная луна,
А на реке туман встаёт.
Сияет ясная луна,
И кто-то за лесом поёт.
 
 
О, ночь, единственная ночь!
Успокоительная сень!
Как пережить мне эту ночь?
К чему мне свет? К чему мне день?
 

«Затаился в траве и лежу…»

 
Затаился в траве и лежу, —
И усталость мою позабыл, —
У меня ль недостаточно сил?
Я глубоко и долго гляжу.
 
 
Солнцем на небе сердце горит,
И расширилась небом душа,
И мечта моя ветром летит,
В запредельные страны спеша.
 
 
И на небе моём облака
То растают, то катятся вновь.
Позабыл, где нога, где рука,
Только в жилах торопится кровь.
 

«Всё хочет петь и славить Бога…»

 
Всё хочет петь и славить Бога, —
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
 
 
Они зовут за словом слово,
И песню их из века в век
В иных созвучьях слышит снова
И повторяет человек.
 

«Какие слабые цветы!..»

 
Какие слабые цветы!
Над ними мчится ветер злобный,
Злорадно песнею надгробной
Пророча гибель красоты.
 
 
Не так же ль их, как нас, гнетёт
Слепой судьбы неумолимость, —
Но непреклонная решимость
В них созидает нежный плод!
 

«По жестоким путям бытия…»

 
По жестоким путям бытия
Я бреду, бесприютен и сир,
Но зато вся природа – моя,
Для меня наряжается мир.
 
 
Для меня в тайне вешних ночей,
Заливаясь, поют соловьи.
Как невольник, целует ручей
Запылённые ноги мои.
 
 
И светило надменное дня,
Золотые лучи до земли
Предо мною покорно склоня,
Рассыпает их в серой пыли.
 

«Люблю моё молчанье…»

 
Люблю моё молчанье
В лесу во тьме ночей
И тихое качанье
Задумчивых ветвей.
Люблю росу ночную
В сырых моих лугах
И влагу полевую
При утренних лучах.
Люблю зарёю алой
Весёлый холодок,
И бледный, запоздалый
Рыбачий огонёк.
Тогда успокоенье
Нисходит на меня,
И что мне всё томленье
Пережитого дня!
Я всем земным простором
Блаженно замолчу
И многозвёздным взором
Весь мир мой охвачу.
Закроюсь я туманом
И волю дам мечтам,
И сказочным обманом
Раскинусь по полям.
 

«Есть соответствия во всем…»

 
Есть соответствия во всем, —
Не тщетно простираем руки:
В ответ на счастье и на муки
И смех и слёзы мы найдем,
 
 
И если жаждем утешенья,
Бежим далёко от людей.
Среди лесов, среди полей
Покой, безмыслие, забвенье.
 
 
Ветвями ветер шелестит,
Трава травою так и пахнет.
Никто в изгнании не чахнет,
Не презирает и не мстит.
 
 
Так, доверяяся природе,
Наперекор судьбе, во всём
Мы соответствия найдём
Своей душе, своей свободе.
 

«Постройте чертог у потока…»

 
Постройте чертог у потока
В таинственно-тихом лесу,
Гонцов разошлите далёко,
Сберите живую красу, —
  Детей беспокровных,
  Голодных детей
Ведите в защиту дубровных
  Широких ветвей.
 
 
Проворные детские ноги
В зелёном лесу побегут
И в нём молодые дороги
  Себе обретут,
Возделают детские руки
Эдем, для работы сплетясь, —
И зой их весёлые звуки
Окличет, в кустах притаясь.
 

«На меня ползли туманы…»

 
На меня ползли туманы
Заколдованного дня,
Чародейства и обманы
Выходили на меня,
Мне безликие грозили,
Мне полуденная мгла
Из дорожной серой пыли
Вихри зыбкие вила.
 
 
Но таинственное слово
Начертал я на земле, —
Обаянья духа злого
Робко замерли во мгле.
Без меча вошёл я смело
В ту заклятую страну,
Где так долго жизнь коснела
И покорствовала сну.
 
 
Вражья сила разливала
Там повсюду страх и тьму, —
Там царевна почивала,
Сидя с прялкой в терему, —
Замерла у дивной пряхи
С нитью тонкою рука;
Ветер стих на буйном взмахе,
Ставнем двинувши слегка.
 
 
Я вошёл в её светлицу,
Победитель темных сил,
И красавицу-девицу
Поцелуем разбудил.
Очи светлые открыла,
И зарделась вдруг она,
И рукой перехватила
Лёгкий взмах веретена.
 

«Благословляю, жизнь моя…»

 
Благословляю, жизнь моя,
  Твои печали.
Как струи тихого ручья,
Мои молитвы зазвучали.
 
 
Душевных ран я не таю,
Благословив моё паденье.
Как ива к тихому ручью,
К душе приникло умиленье.
 

«Широкие улицы прямы…»

 
Широкие улицы прямы,
И пыльно, и мглисто в дали,
Чуть видны далёкие храмы, —
О, муза, ликуй и хвали!
 
 
Для камней, заборов и пыли
Напевы звенящие куй,
Забудь про печальные были, —
О, муза, хвали и ликуй!
 
 
Пройдут ли, внезапны и горды,
Дерзнувшие спорить с судьбой, —
Встречай опьяневшие орды
Напевом, зовущим на бой.
 

«Дети радостей и света…»

 
Дети радостей и света,
Нет границ вам, нет завета,
  Нет помех, —
Вы и в городе храните,
На асфальте, на граните
  Резвый смех.
 
 
Посреди толпы болтливой
Вы с улыбкою счастливой
  Надо мной,
И за вашею оградой
В шумный мир иду с отрадой
  Неземной.
 

«О, жизнь моя без хлеба…»

 
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе Бог.
 
 
Иду в широком поле,
В уныньи тёмных рощ,
На всей на вольной воле,
Хоть бледен я и тощ.
 
 
Цветут, благоухают
Кругом цветы в полях,
И тучки тихо тают
На ясных небесах.
 
 
Хоть мне ничто не мило,
Всё душу веселит.
Близка моя могила,
Но это не страшит.
 
 
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе Бог.
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
 

«Стальная решётка…»

 
Стальная решётка.
Здесь – пыль и каменья,
Там – сад и пруды,
Качается лодка,
Доносится пенье,
Алеют плоды.
 
 
По жёсткой дороге
Толпой богомольцы
Куда-то спешат.
В болтливой тревоге
Звенят колокольцы,
Колёса гремят.
 
 
В гамаке плетеном,
То вправо, то влево,
Крылом ветерка,
В приюте зелёном
Заснувшая дева
Качнется слегка.
 

«Я любуюсь людской красотою…»

 
Я любуюсь людской красотою,
Но не знаю, что стало бы с ней,
Вдохновенной и нежной такою,
Без дыхания жизни моей?
 
 
Обращаю к природе я взоры,
И склоняю внимательный слух, —
Только мой вопрошающий дух
Оживляет немые просторы, —
 
 
И, всемирною жизнью дыша,
Я не знаю конца и предела:
Для природы моей я – душа,
И она мне – послушное тело.
 

«Ты ко мне приходила не раз…»

 
Ты ко мне приходила не раз
То в вечерний, то в утренний час,
И всегда утешала меня.
Ты мою отгоняла печаль,
И вела меня в ясную даль,
Тишиной и мечтой осеня.
 
 
И мы шли по широким полям,
И цветы улыбалися нам,
И, смеясь, лепетала волна,
Что вокруг нас – потерянный рай,
Что я светлый и радостный май,
И что ты – молодая весна.
 

«Ты ничего не говорила…»

 
Ты ничего не говорила, —
Но уж и то мне был укор.
К смиренным травам ты склонила
Твоё лицо и кроткий взор,
 
 
И от меня ушла неспешно,
Вдыхая слабый запах трав.
Твоя печаль была безгрешна,
И тихий путь твой нелукав.
 

«Засмеёшься ли ты, – мне невесело…»

 
Засмеёшься ли ты, – мне невесело,
Но печаль моя станет светла,
Словно бурное море завесила
Серебристая лёгкая мгла.
 
 
На меня ль поглядишь, – мне нерадостно,
Но печаль моя станет светла,
Словно к сердцу болящему сладостно
Благодать от небес низошла.
 

«Я напрасно хочу не любить…»

 
Я напрасно хочу не любить, —
И, природе покорствуя страстной,
  Не могу не любить,
Не томиться мечтою напрасной.
 
 
Чуть могу любоваться тобой,
И сказать тебе слова не смею,
  Но расстаться с тобой
Не хочу, не могу, не умею.
 
 
А настанут жестокие дни,
Ты уйдёшь от меня без возврата,
  О, зачем же вы, дни!
За утратой иная утрата.
 

«Под звучными волнами…»

 
Под звучными волнами
Полночной темноты
Далёкими огнями
Колеблются мечты.
Мне снится, будто снова
Цветёт любовь моя,
И счастия земного
Как прежде жажду я.
Но песней не бужу я
Красавицу мою,
И жажду поцелуя
Томительно таю.
 
 
Обвеянный прохладой
В немом её саду
За низкою оградой
Тихохонько иду.
Глухих ищу тропинок,
Где травы проросли, —
Чтоб жалобы песчинок
До милой не дошли.
Движенья замедляю
И песни не пою,
Но сердцем призываю
Желанную мою.
 
 
И, сердцем сердце чуя,
Она выходит в сад.
Глаза её тоскуя
Во тьму мою глядят.
В ночи её бессонной
Внезапные мечты, —
В косе незаплетённой
Запутались цветы.
Мне снится: перед нею
Безмолвно я стою,
Обнять её не смею,
Таю любовь мою.
 

«Для чего говорить! Холодны…»

 
Для чего говорить! Холодны
  И лукавы слова,
Как обломки седой старины,
  Как людская молва.
Для чего называть? Мы одни, —
  Только зорями щёк,
Только молнией глаз намекни, —
  И пойму я намёк.
И во мне, точно в небе звезда,
  Затрепещет опять,
Но того, что зажжётся тогда,
  Не сумею назвать.
 

«Оболью горячей кровью…»

 
Оболью горячей кровью,
Обовью моей любовью
  Лилию мою.
В злом краю ночной порою
Утаю тебя, укрою
  Бледную мою.
Ты моя, и отнимая
У ручья любимца мая,
  Лилия моя,
Я пою в ночах зимовья
Соловьём у изголовья,
  Бледная моя.
 

«Близ одинокой избушки…»

 
Близ одинокой избушки
Молча глядим в небеса.
Глупые стонут лягушки,
Мочит нам платье роса.
 
 
Все отсырели дороги, —
Ты не боишься ничуть,
И загорелые ноги
Так и не хочешь обуть.
 
 
Сердце торопится биться, —
Твой ожидающий взгляд
Рад бы ко мне обратиться, —
Я ожиданию рад.
 

Восхождения

От автора

В душе лирического поэта живут две родственные силы, устремляющие его к достижениям, которые только для неглубокого понимания кажутся противоположными. Одна из этих сил побуждает его открыть свою душу с наибольшею искренностью и выразить её возможно отчетливее. Повинуясь этому побуждению, всё строже и настойчивее испытуешь тёмные глубины бытия и открываешь много неожиданного; явственны становятся черты, совершенно не сходные с чертами той маски, которую каждый из нас носит для света. Словно проник в забытые, замкнутые заржавелыми замками подвалы старого замка и перебираешь древние вещи, оставленные давно отшедшими от нас предками. Всё глубже, глубже, – в тишине и мраке звучат таинственные голоса, сливаясь в один предвещательный гул. В последней тьме, за которою Единая таится Воля, различаешь мерцание, исходящее от неведомого Лика.

Обозрев многие свои забытые маски, душа лирического поэта сознаёт свою многосложность и родство своё с множеством. Тогда отдается она другой своей силе, устремляется к сочувствиям и перевоплощениям, и жаждет без конца расширять бытие. Рожденная не в первый раз, она легко сочувствует, радуется и печалится со многими и охотно облекается в многообразные личины. Голоса толпы и множеств сливаются для неё в стройные хоры, и в сиянии широких светов, за которыми Единая таится Воля, возникает перед нею снова таинственный свет, от неведомого исходящий Лика.

Свершив свой круг, пламенеет, умирает и из пепла возникает опять.

Ещё два слова о внешнем, о временах. В этой книге собраны некоторые из стихотворений, написанных в 1899–1906 годах, и те из написанных раньше, которые к ним подходят по настроениям.

Март 1910 год

«Суровый звук моих стихов…»

 
Суровый звук моих стихов —
Печальный отзвук дальной речи.
Не ты ль мои склоняешь плечи,
О, вдохновенье горьких слов?
 
 
Во мгле почиет день туманный,
Воздвигся мир вокруг стеной,
И нет пути передо мной
К стране, вотще обетованной.
 
 
И только звук, неясный звук
Порой доносится оттуда,
Но в долгом ожиданьи чуда
Забыть ли горечь долгих мук!
 

Пленённые звери

 
Мы – пленённые звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
 
 
Если сердце преданиям верно,
Утешаясь лаем, мы лаем.
Что в зверинце зловонно и скверно,
Мы забыли давно, мы не знаем.
 
 
К повторениям сердце привычно, —
Однозвучно и скучно кукуем.
Всё в зверинце безлично, обычно.
Мы о воле давно не тоскуем.
 
 
Мы – пленённые звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
 

Царица красоты

 
В недосягаемом чертоге
Жила Царица красоты,
И с нею были только боги
И легкокрылые мечты.
 
 
Озарена святым блаженством,
И безмятежна, и ясна,
Невозмутимым совершенством
Сияла радостно она.
 
 
Легко сотканные одежды
Едва касались нежных плеч.
Отрадным веяньем надежды
Приветная звучала речь,
 
 
И только лёгкие мечтанья
К ней возносились от земли,
А люди, бренные созданья,
Её достигнуть не могли.
 
 
Катилось кроткое светило
Над тихим плеском горних рек,
Дневное ж солнце не всходило
Над миром радостным вовек.
 
 
Но злой Дракон, кующий стрелы,
Свою и здесь насытил злость.
Однажды в дивные пределы
Вступил нежданный, странный гость.
 
 
Смотрел он дико и сурово,
Одежда вся была в пыли.
Он произнёс земное слово,
Повеял запахом земли,
 
 
И пред Царицею смущённой,
Охвачен вихрем злых тревог,
Мольбами страсти исступлённой
Он огласил её чертог.
 
 
Смутились радостные боги,
Померкли светлые мечты,
Всё стало призрачно в чертоге
Царицы дивной красоты, —
 
 
И в тяжкой муке отвращенья
Вкусила смерть Царица грёз,
И Змей в безумстве злого мщенья
Свой лик пылающий вознёс.
 

Елисавета

 
Елисавета, Елисавета,
  Приди ко мне!
Я умираю, Елисавета,
  Я весь в огне.
Но нет ответа, мне нет ответа
  На страстный зов.
В стране далёкой Елисавета,
  В стране отцов.
 
 
Её могила, её могила
  В краю ином.
Она скончалась. Её могила —
  Ревнивый дом.
Победа смерти не победила
  Любви моей.
Сильна могила, её могила. —
  Любовь сильней.
 
 
Елисавета, Елисавета,
  Приди ко мне!
Я умираю, Елисавета,
  Я весь в огне
Слова завета, слова завета
  Не нам забыть.
С тобою вместе, Елисавета,
  Нам надо быть.
 
 
Расторгнуть бремя, расторгнуть бремя
  Пора пришла.
Земное злое растает бремя,
  Как сон, как мгла.
Земное бремя, – пространство, время
  Мгновенный дым.
Земное, злое расторгнем бремя,
  И победим!
 
 
Елисавета, Елисавета,
  Приди ко мне.
Я умираю, Елисавета,
  Я весь в огне.
Тебя я встречу в блистаньи света,
  Любовь моя.
Мы будем вместе, Елисавета,
  И ты, и я.
 

Окно ночное

 
Весь дом покоен, и лишь одно
Окно ночное озарено.
 
 
То не лампадный отрадный свет:
Там нет отрады, и сна там нет.
 
 
Больной, быть может, проснулся вдруг,
И снова гложет его недуг.
 
 
Или, разлуке обречена,
В жестоких муках не спит жена.
 
 
Иль, смерть по воле готов призвать,
Бедняк бездольный не смеет спать.
 
 
Над милым прахом, быть может, мать
В тоске и страхе пришла рыдать.
 
 
Иль скорбь иная зажгла огни.
О злая, злая! к чему они?
 

«Струясь вдоль нивы, мёртвая вода…»

 
Струясь вдоль нивы, мёртвая вода
Звала меня к последнему забытью.
Я пас тогда ослиные стада,
И похвалялся их тяжёлой прытью.
 
 
Порой я сам, вскочивши на осла,
Трусил рысцой, не обгоняя стада,
И робко ждал, чтоб ночь моя сошла
И на поля повеяла прохлада.
 
 
Сырой песок покорно был готов
Отпечатлеть ослиные копыта,
И мёртвый ключ у плоских берегов
Журчал о том, что вечной мглой закрыто.
 

«Затхлый запах старых книг…»

 
Затхлый запах старых книг
Оживил в душе былое,
В злой тоске пережитое,
В тихом звяканьи вериг.
 
 
Дни, когда смиренный инок,
В келье тесной, близ икон,
Я молился, окружён
Тучей пляшущих пылинок,
 
 
И славянскую печать —
Прихотливые узоры —
Отуманенные взоры
Ухищрялись разбирать.
 

Сон («Печальный отрок с чёрными глазами…»)

 
Печальный отрок с чёрными глазами
Передо мной стоял и говорил:
  «Взгляните, этими руками
  Я человека задушил.
 
 
Он захрипел, и что-то вдруг сломалось
Там, в горле у него, – и он упал.
  То не вина иль злая шалость
  Была – я маму защищал.
 
 
С кинжалом влез в открытое окошко
Он ночью, маму он зарезать мог, —
  Но я подкрался, точно кошка,
  И мигом сбил злодея с ног».
 
 
Он говорил и весь горел тоскою.
В его душе гнездился тёмный страх.
  Сверкало близкою грозою
  Безумство у него в глазах.
 

Докука-ворог

 
На нем изношенный кафтан
  И шапка колпаком,
Но весь он зыбкий, как туман,
  И нет лица на нём.
 
 
Не слышно голоса его,
  Не видно рук и ног,
И он ступить ни у кого
  Не смеет на порог.
 
 
Не подойдёт и не пройдёт
  Открыто впереди, —
Он за углом в потёмках ждёт,
  Бежит он позади,
 
 
Его никак не отогнать,
  Ни словом, ни рукой.
Он будет прыгать да плясать
  Беззвучно за спиной.
 

Ландыш пленительный

 
Ты дорогой шла пустынной,
Где в лесу синела мгла.
Ландыш белый и невинный
Ты зачем-то сорвала.
 
 
И зачем его сжимала
И над ним дышала ты,
Я не понял, – разве мало
Созерцанья красоты?
 
 
Или в грудь свежее льётся
Воздух, сквозь цветы струясь?
Иль мечтою создаётся
С зельем родственная связь?
 
 
Нет, другое что-то было
Для тебя в цветке твоём,
И тебя к нему манило
Что-то сладостное в нём.
 
 
И в забвении суровом
Я не знал, чем ландыш мил,
И каким соблазном новым
Он мечты твои пленил.
 

Волшебница Лилит

 
Я был один в моём раю,
И кто-то звал меня Адамом.
Цветы хвалили плоть мою
Первоначальным фимиамом.
 
 
И первозданное зверьё,
Теснясь вокруг меня, на тело
Ещё невинное моё
С любовью дикою глядело.
 
 
У ног моих журчал ручей,
Спеша лобзать стопы нагие,
И отражения очей
Мне улыбалися, благие.
 
 
Когда ступени горных плит
Роса вечерняя кропила,
Ко мне волшебница Лилит
Стезёй лазурной приходила.
 
 
И вся она быпа легка,
Как тихий сон, – как сон безгрешна,
И речь её была сладка,
Как нежный смех, – как смех утешна.
 
 
И не желать бы мне иной!
Но я под сенью злого древа
Заснул… проснулся, – предо мной
Стояла и смеялась Ева…
 
 
Когда померк лазурный день,
Когда заря к морям склонилась,
Моя Лилит прошла как тень,
Прошла, ушла, – навеки скрылась.
 

Злая ведьма

 
Злая ведьма чашу яда
Подаёт, – и шепчет мне:
«Есть великая отрада
В затаённом там огне.
 
 
Если ты боишься боли,
Чашу дивную разлей, —
Не боишься? так по воле
Пей её или не пей.
 
 
Будут боли, вопли, корчи,
Но не бойся, не умрёшь,
Не оставит даже порчи
Изнурительная дрожь.
 
 
Встанешь с пола худ и зелен
Под конец другого дня.
В путь пойдёшь, который велен
Духом скрытого огня.
 
 
Кое-что умрёт, конечно,
У тебя внутри, – так что ж?
Что имеешь, ты навечно
Всё равно не сбережёшь.
 
 
Но зато смертельным ядом
Весь пропитан, будешь ты
Поражать змеиным взглядом
Неразумные цветы.
 
 
Будешь мёртвыми устами
Ты метать потоки стрел,
И широкими путями
Умертвлять ничтожность дел».
 
 
Так, смеясь над чашей яда,
Злая ведьма шепчет мне,
Что бессмертная отрада
Есть в отравленном огне.
 

Собака седого короля

 
Когда я был собакой
Седого короля,
Ко мне ласкался всякий,
Мой верный нрав хваля.
 
 
Но важные вельможи
Противно пахли так.
Как будто клочья кожи,
Негодной для собак.
 
 
И дамы пахли кисло,
Терзая чуткий нос,
Как будто бы повисла
С их плеч гирлянда роз.
 
 
Я часто скалил зубы,
Ворча на этих шлюх.
И мы, собаки, грубы.
Когда страдает нюх.
 
 
Кому служил я верно.
То был король один.
Он пахнул тоже скверно,
Но он был властелин.
 
 
Я с ним и ночью влажной,
И в пыльном шуме дня.
Он часто с лаской важной
Похваливал меня.
 
 
Один лишь паж румяный,
Весёлый мальчуган,
Твердил, что я – поганый
Ворчун и грубиян.
 
 
Но, мальчику прощая,
Я был с ним очень прост,
И часто он, играя,
Хватал меня за хвост.
 
 
На всех рыча мятежно,
Пред ним смирял я злость.
Он пахнул очень нежно,
Как с мозгом жирным кость.
 
 
Людьми нередко руган,
Он всё ж со мной шалил,
И раз весьма испуган
Мальчишкою я был.
 
 
Опасную игрушку
Придумал навязать
Он мне на хвост: гремушку,
Способную пылать.
 
 
Дремал я у престола,
Где восседал король,
И вдруг воспрянул с пола,
В хвосте почуяв боль.
 
 
Хвостом косматым пламя
Восставил я, дрожа,
Как огненное знамя
Большого мятежа.
 
 
Я громко выл и лаял,
Носясь быстрей коня.
Совсем меня измаял
Злой треск и блеск огня.
 
 
Придворные нашлися, —
Гремушка вмиг снята,
И дамы занялися
Лечением хвоста.
 
 
Король смеялся очень
На эту дурь и блажь,
А всё-таки пощёчин
Дождался милый паж.
 
 
Прибили так, без гнева,
И плакал он шутя, —
Притом же королева
Была совсем дитя.
 
 
Давно всё это было,
И минуло давно.
Что пахло, что дразнило,
Давно погребено.
 
 
Удел безмерно грустный
Собакам бедным дан, —
И запах самый вкусный
Исчезнет, как обман.
 
 
Ну вот, живу я паки,
Но тошен белый свет:
Во мне душа собаки,
Чутья же вовсе нет.