Текст книги "Том 7. Стихотворения"

Автор книги: Федор Сологуб

«Был простор небес огромен…»

 
Был простор небес огромен,
А в лесу был воздух томен,
Благовонных полон смол.
Омрачённый думой строгой,
Кто-то шёл лесной дорогой,
За собой кого-то вёл.
 
 
Точно выходцы из гроба,
Шли они, молчали оба.
В струях воздуха текла,
Тяжела, как ладан дымный,
Все земные наши гимны
Растворившая смола.
 

«Прошли пред вами времена…»

 
Прошли пред вами времена,
Свершились знаменья и сроки,
И начертали письмена
На свитках пламенных пророки.
 
 
И в довершенье чудесам
Страданья подвига подъемлю,
И, человеком ставши, сам
Пришёл на стынущую землю
 
 
Святые зерна божества
Вложить в двусмысленные речи,
Открыть законы единства
И тождества противоречий.
 
 
Освобождая от греха,
От лютых кар несовершенства,
Я в звоне каждого стиха
Дарю вам радуги блаженства.
 

«Хмельный, ельный запах смол…»

 
Хмельный, ельный запах смол
На дорогу вновь прольётся.
Снова небу тихий дол
Безмятежно улыбнётся.
 
 
Там, где берег над рекой
Обовьётся полукругом,
Я пройду с моей тоской
Над росистым, мглистым лугом.
 
 
Я прильну к земле опять
В равнодушии усталом
Хоть немного помечтать
О нездешнем, небывалом,
 
 
И Божественная Мать
С лёгким, белым покрывалом
Мне подарит снова сны
Утешающей весны.
 

«Ликуй, звени, блести, мой лёгкий, тонкий стих…»

 
Ликуй, звени, блести, мой лёгкий, тонкий стих,
Ликуй, мой звонкий стих, о радостях моих.
 
 
Я кроткою мечтой тоску преодолел,
И сладко полюбил, и нежно пожалел.
 
 
И так люблю, губя, – и так, любя, гублю,
И, погубив, опять прильну, – и оживлю.
 

«Поняв механику миров…»

 
Поняв механику миров
И механичность жизни дольной,
В чертогах пышных городов
Мы жили общиной довольной,
 
 
И не боялись мы Суда,
И только перед милым прахом
Вдруг зажигались иногда
Стыдом и острым страхом.
 
 
Возник один безумец там,
И, может быть, уже последний.
Он повторил с улыбкой нам
Минувших лет смешные бредни.
 
 
Не понимая, почему
В его устах цветут улыбки,
Мы не поверили ему.
К чему нам ветхие ошибки!
 
 
На берег моря он бежал,
Где волны бились и стонали,
И в гимны звучные слагал
Слова надежды и печали.
 
 
Так полюбил он мглу ночей
И тихо плещущие реки,
Что мест искал, где нет людей,
Где даже не было б аптеки,
 
 
И, умирая, он глядел
В небесный многозвёздный купол,
Людей не звал и не хотел,
Чтоб медик пульс его пощупал.
 

Жемчужные светила

Посвящаю моей жене

«Могу ли тебя не любить…»

 
Могу ли тебя не любить,
В ликующей бодрости вешней,
Пред силой, всегда побеждающей!
Так весело сердцу забыть
Томленья печали нездешней,
Зароки безвинно-страдающей.
 
 
Ложится на травы роса,
И в ветре есть крепкая сладость,
И зыблется поле туманное, —
И мечется в очи краса,
И просится в душу мне радость,
И верю я, – близко желанное.
 

Ручью

 
Спасибо, милый мой ручей!
Ко мне один ты ласков был, —
Ты в зной холодною водой
Меня, скитальца, напоил.
 
 
Полдневной жаждой утомлён,
Я рад был шуму светлых струй,
И думы скорбные прогнал
Твой тихоструйный поцелуй.
 

На севере

 
Скалы, леса и озёра
В дымке святой тишины.
Радость усталого взора,
Тускпые краски бледны.
 
 
Солнце июньское низко,
Северный полдень не жгуч.
Чуется, скрытая, близко
Родина снега и туч.
 

Июль

 
Сгорает день, как фимиам,
Тихонько тают облака,
Блестит песок по берегам,
И, обмелев, журчит река.
А где поглубже, слышны в ней
И плеск, и смех, и крик детей.
 
 
Одежды сбросив на песок,
Плывут. Им дышится легко;
Удары их проворных ног
Взметают брызги высоко;
И раздаются, как звонки,
По всей реке их голоски.
 
 
Порой промчится ветерок,
И, как ребёнок, он шумлив;
Там приподымет он песок,
Там закачает ветви ив,
Что наклонились над рекой…
А после снова тишь и зной.
 
 
Прохладой веет наконец,
Склонилось солнце на закат,
И, как сверкающий венец,
Над ним пурпурных тучек ряд.
И вот выходят рыбаки
Отвсюду на берег реки.
 
 
Вот мальчик на мели стоит,
И мимо обнажённых ног
Вода шумливая бежит,
Колышет легкий поплавок;
Вот в реку сходит и другой,
И скоро пёстрою толпой
 
 
Ребят усеяна река,
И каждый чутко, чутко ждёт
И глаз не сводит с поплавка.
А солнце блещущее льёт
На них лучей косых поток, —
И веет свежий ветерок.
 

Жасмин

 
Когда стою в оранжерее
У роз и лавров я один,
Из всех цветущих мне милее
Прохладой дышащий жасмин.
 
 
Зелёный куст, и цвет столь снежный,
И запах сладкий, чуть живой,
Зовут к мечте моей мятежной
Забытых слов певучий строй.
 
 
Очарованьем ранним вея,
Как непорочный цвет, бела,
Томяся в чарах вешних, фея
Ко мне невестою сошла.
 
 
Всё, что погибло без возврата,
Мечта, и радость, и любовь,
Так успокоено и свято
В душе владычествует вновь.
 
 
Часы бегут. В оранжерее
Я с белой девою один,
И тихо смотрит в очи фее
Прохладно-дышащий жасмин.
 

«Вечереет. Смотри…»

 
Вечереет. Смотри:
Там, на серых домах,
Алый отблеск зари,
Там, на белых стенах,
Нашей церкви, как чист
Нежно-алый отлив!
Воздух тих и душист,
И горит каждый лист
У берёз и у ив!
Светло-розовый блеск
По реке разлился,
А в воде что за плеск
У ребят поднялся!
За рекою песок
Жёлтой лентой лежит,
И сосновый лесок
Ясным светом облит.
Укрываяся в тень
От вечерних лучей,
Едет русская лень
На тележке своей.
Пыльный столб за рекой
По дороге ямской
Сизой тучкой встаёт
И за клячею в лес
Свой летучий навес,
Колыхаясь, несёт.
 
 
Свечерело. Смотри,
Как с последним лучом
Догоревшей зари
Всё бледнеет кругом.
 

«На могилу милой…»

 
На могилу милой
В день её поминок
Я пришёл, унылый,
Посадить барвинок.
 
 
И цветки синеют,
Глазок милой просинь,
Листья не желтеют
И в глухую осень.
 
 
Буду вспоминать я
Голубые глазки,
Нежные объятья,
Радостные ласки.
 

«С врагом сойдясь для боя злого…»

 
С врагом сойдясь для боя злого,
Свой меч я тяжко опустил.
Казалось мне, врага ночного
Я пополам перерубил.
 
 
Но вдоль согнувшегося тела
Безвредно сталь моя прошла
И, раздробившись, зазвенела,
Как отлитая из стекла.
 
 
Тогда последнего удара
Я равнодушно ожидал,
Но мой противник, злая мара,
Вдруг побледнел и задрожал,
 
 
Холодным тягостным туманом
Обоих нас он окружил,
И, трепеща скользящим станом,
Он, как змея, меня обвил.
 
 
Глаза туманит, грудь мне давит,
По капле кровь мою сосёт.
Мне душно! Кто меня избавит?
Кто этот призрак рассечёт?
 

«Росою весь обрызган двор…»

 
Росою весь обрызган двор,
Как звёздами крупными и яркими.
И блуждает, любуется подарками
Весёлого солнца мой взор.
 
 
Любуется каждою росинкою,
На каждый дивится листок.
Вот блестит зелёною спинкою,
В траве притаился жучок.
 
 
Вот у забора чернокудренник
Прижался весь в слезах.
«О чём ты плачешь?» – «Утренник
Такой был холодный, что страх».
 

«Словно лепится сурепица…»

 
Словно лепится сурепица,
На обрушенный забор, —
Жизни сонная безлепица
Отуманила мой взор.
 
 
Словно мальчик, быстро пчёлами
Весь облепленный, кричит, —
Стонет сердце под уколами
Злых и мелочных обид.
 

«Ризой бледно-голубою…»

 
Ризой бледно-голубою
Мочь ложится над землёю,
Звёзды трепетно мерцают,
Тучи бледною толпою,
Точно призраки, мелькают,
В бледной мгле почили дали, —
И на всём печать печали.
 

«Сердце жаждет любви. В двери жизни немой…»

 
Сердце жаждет любви. В двери жизни немой
  Рой мечтаний томительно бьётся.
Так на берег пустынный волна за волной
  С негодующим плачем несётся.
 
 
Но опененный ряд прибережных камней
  Не исчезнет в объятиях моря.
Грёзы бурные! С жизни унылой моей
  Не стряхнуть вам прильнувшего горя.
 

«Сумерки, серые тени…»

 
Сумерки, серые тени,
Вестники ночи и сна.
Вялость тоскующей лени.
Скучная вкруг тишина.
 
 
Зорька потухла. Белеет
Снег, пооттаявший днём.
Что-то маячит и реет
Там, наверху, за окном.
 
 
Крыльями быстро махая,
Чайки ль уносятся вдаль?
Молча сижу я, вздыхая,
В душу закралась печаль.
 
 
Что это? Боже мой! Слёзы.
Вот чем в душе облиты
Грёзы, лазурные грёзы
И золотые мечты!
 

«Что жалеть о разбитом бокале!..»

 
Что жалеть о разбитом бокале!
Пролитое вино пожалей.
Не об юности пылкой твоей,
О забытом тоскуй идеале.
 
 
Пусть трудами измучена грудь,
И неправдами сердце разбито, —
Лишь была бы любовь не забыта,
В дикой мгле указавшая путь,
 
 
Та любовь, что предстала так рано
Пред тобой, оробелым от зла,
И завесу немого тумана
Над твоею душой подняла,
 
 
И, как солнечный луч, озарила
Бездну зла и неправды людской,
И не раз на решительный бой
За собою тебя выводила.
 
 
Но любовь позабыта; разлит
Драгоценный нектар идеала;
Если сердце порой и горит,
Так душа отзываться устала.
 

Счастье

 
Счастье, словно тучка в небе голубом.
Пролилась на землю радостным дождём
Над страной далёкой, пышной и красивой,
Не над нашей бедной выжженною нивой.
 
 
Счастье, словно зрелый, сочный виноград.
Вкус его приятен, сладок аромат.
Ягоды ногами дружно мы топтали,
Вин же ароматных мы и в рот не брали.
 
 
Счастье, словно поле вешнею порой
С пёстрыми цветами, с сочною травой,
Где смеются дети, где щебечут птицы…
Мы на них дивимся из окна темницы.
 

«Склонилась плакучая ива…»

 
Склонилась плакучая ива
Над тихой рекой
И, ветви качая лениво,
В воде любовалась собой.
 
 
Упругие, светлые струи
Чуть слышно плескались у ног.
Смеялся на их поцелуи
Ленивый и влажный песок.
 
 
На небе вечерние краски
Тонули в серебряной мгле,
И звёзд безмятежные глазки
Сияли приветом земле.
 
 
Безмолвно стоял я под ивой
И вновь о нездешнем мечтал,
И вновь над душой горделивой
Смиряющий ангел сиял.
 

«И дымят, и свистят пароходы…»

 
И дымят, и свистят пароходы;
Сотни барок тяжёлых и гонок,
Долговязых плотов и лодчонок
Бороздят оживлённые воды.
 
 
Здесь весёлые резвые дети,
Словно чайки, снуют над рекою,
Там идут бурлаки бечевою,
Там разложены мокрые сети.
 
 
Опрокинута старая лодка
Перед чьею-то ветхой избою,
И полощет умелой рукою
Чьи-то тряпки босая молодка.
 
 
Как мятежное, вольное море,
Воздух яркими звуками стонет,
В их разливе стремительно тонет
Песня личного мелкого горя.
 
 
Отойдёшь от реки, – на погосте
Всё так тихо, так сладко-покойно!
Надмогильные насыпи стройно
Прикрывают истлевшие кости.
 
 
Обомшали седые каменья,
И накрестные надписи кратки,
Как неясного смысла загадки
Или цепи разорванной звенья.
 
 
Лишь ворона порой над крестами
Пролетит, лишь кукушка кукует.
Тихо ветер порою подует
И качнёт молодыми кустами.
 
 
Здесь, в приюте забытом, угрюмом
Песня скорбная, горькая зреет
И, что свечка в тиши, пламенеет,
Негасима движеньем и шумом.
 

«Он поэтом рождён. В колыбельку ему…»

 
Он поэтом рождён. В колыбельку ему
Рой волшебниц принёс беззаботные сказки.
Золотыми лучами прорезали тьму
Перед ним заревые улыбки и ласки.
 
 
Как прозревший слепец, безотчётно дивясь,
Он на всё обращал беспокойные взоры,
И цветов и созвучий звенящая вязь,
С яркоцветной мечтой прихотливо сплетясь,
С ним играла всегда и вела разговоры.
 
 
Улыбалася травка ему от земли,
Улыбались зелёные, гибкие лозы.
На заре в небесах ему розы цвели,
Зорьки наземь сошли, по кустам залегли,
На шиповнике диком раскинулись в розы.
 
 
Много сказок шептал серебристый ручей,
Обнажённые ноги его обнимая,
И целуя чету прибережных камней,
Он прозрачной струёй извивался, как змей,
И смеялся, и пел, и звенел, убегая.
 
 
Песни звонкий напев, тихий ропот струны,
Струи света дневного, ночное мерцанье,
Бриллианты зимы, ароматы весны,
В ярких красках и звуках нарядные сны,
Сладкий трепет надежд, жаркий говор желанья…
 

«Странный сон мне снился: я кремнистой кручей…»

 
Странный сон мне снился: я кремнистой кручей
Медленно влачился. Длился яркий зной.
Мне привет весёлый тихий цвет пахучий
Кинул из пещеры тёмной и сырой.
 
 
И цветочный стебель начал колыхаться,
Тихо наливаться в жилки стала кровь, —
Из цветочной чаши стала подыматься
С грустными очами девушка, любовь.
 
 
На губах прекрасной стали ясны речи, —
Я услышал звуки, лёгкие, как сон,
Тихие, как шёпот потаённой встречи,
Как далёкой тройки серебристый звон.
 
 
«На плечах усталых вечное страданье, —
Говорила дева, – тяжело носить.
Зреет в тёмном сердце горькое желанье
Сбросить бремя жизни, душу погасить.
 
 
Страстною мечтою рвёшься в жизнь иную,
Хочешь ты проникнуть в даль иных времён.
Я твои мечтанья сладко зачарую.
Ты уснёшь, и долог будет чудный сон,
 
 
И, когда в народах правда воцарится
И с бессильным звоном рухнет злой кумир,
В этот миг прекрасный сон твой прекратится,
Ты увидишь ясный, обновлённый мир».
 
 
Девушка замолкла, лёгкой тенью скрылась,
И внезапно тихо стало всё вокруг.
Голова безвольно на землю склонилась,
И не мог я двинуть онемелых рук.
 
 
Омрачался ль дух мой сладостным забвеньем,
И слетали грёзы лишь по временам,
Неустанно ль сердце трепетным биеньем
Жизнь мою будило, – я не знаю сам.
 
 
Бурно закипали прежние страданья,
Вновь меня томила жадная тоска,
Но, пока пылал я муками желанья,
Над землёй промчались многие века.
 
 
«Донеси от жизни только звук случайный,
Ветер перелётный, гость везде родной!
Только раз весною, с радостью и тайной,
Донеси случайно запах луговой!» —
 
 
Так молило сердце и в тревоге жадной
В грудь мою стучало; но холодных губ
Разомкнуть не мог я для мольбы отрадной
И лежал в пещере, как тяжёлый труп.
 
 
Снилось мне: столетья мчатся над землёю,
Правда всё страдает, Зло ещё царит,
Я один во мраке, мёртвой тишиною
Скован, тишиною мёртвою обвит.
 

«Раз шалунье-капле стало скучно в море…»

 
Раз шалунье-капле стало скучно в море:
  Высь её прельстила,
  Солнце заманило,
Сладко улыбаясь в голубом просторе.
 
 
Солнце посылало золотые струи
  Из небесной дали,
  И они ласкали
Маленькую каплю, словно поцелуи.
 
 
С каждым их лобзаньем капля загоралась
  Новым, сладким жаром,
  И незримым паром
Наконец на волю радостно умчалась,
 
 
И навстречу солнцу устремилась смело…
  Но, увы! Светило
  Недоступно было,
Капля ж поневоле в небе холодела.
 
 
И земля родная маленькой беглянке
  Снова милой стала,
  И она упала
С дождиком шумящим на лесной полянке.
 

«На бой я вышел одинокий…»

 
На бой я вышел одинокий,
Напрасно помощи я ждал:
Свалил меня мой враг жестокий,
В моей груди его кинжал.
 
 
Я, простирая слабо руки,
Молю врага: «О, пощади!
Пускай умру без лишней муки!
Не поверни ножа в груди!»
 

«Не хочет судьба мне дарить…»

 
Не хочет судьба мне дарить
Любовных тревог и волнений;
Она не даёт мне испить
Из кубка живых наслаждений.
 
 
И грёзу я плотью облёк,
И дал ей любовные речи,
Надел ей на кудри венок,
Прозрачное платье на плечи,
 
 
И в сумраке летних ночей
На зов мой она появлялась
И, сбросив одежду с плечей,
Ласкаясь, ко мне прижималась.
 
 
Когда же разрежут восток
Лучи восходящего солнца,
И, встретив их яркий поток,
Зардеются стёкла оконца,
 
 
Она становилась бледна,
Печально меня целовала,
И в узком просвете окна
В сияньи небес исчезала.
 

«Чем строже себя наблюдаю…»

 
Чем строже себя наблюдаю,
Тем лучше людей узнаю, —
И с миром теснее сплетаю
Печальную душу мою.
 
 
Припомню деяния злые
Напрасно растраченных дней, —
Мне ясны тревоги мирские
И злое безумье людей.
 

«Надутый ветром серый парус…»

 
Надутый ветром серый парус,
Как рьяный конь, лодчонку мчит.
Вода от вёсел, как стеклярус
Сверкая брызгами, летит.
 
 
Ты приумолкла. Пышет зноем
Твоё лицо, глаза горят.
Каким пленительным покоем
Нас лес и берег подарят!
 

«Уж не тянусь, как прежде, я…»

 
Уж не тянусь, как прежде, я
Нетерпеливыми устами
К блестящей чаше бытия
С его отравленными снами.
 
 
Так мрачный вяз, на склоне дней,
Дуплистый и грозой спалённый,
Не посылает, утомлённый,
Во глубину своих корней.
 

«Душе моей, страдающей жестоко…»

 
Душе моей, страдающей жестоко,
Твердят лукавые уста,
Что станет грёзою пророка
Моя лазурная мечта,
 
 
Что в мир войдёт царицею свобода,
И золотой настанет век,
И, предстоя сильнейшим из народа,
Не задрожит от страха человек,
 
 
И смолкнет алый вопль страданья
Вкруг изукрашенных столиц,
И белый ужас истязанья
Не исказит румяных детских лиц.
 

«Душою чистой и незлобной…»

 
Душою чистой и незлобной
Тебя Создатель наделил,
Душой, мерцанью звёзд подобной
Иль дыму жертвенных кадил.
 
 
Хотя дыханьем чуждой злобы
Не раз мрачился твой удел, —
Нет человека, на кого бы
Ты тёмной злобою кипел.
 
 
Но каждый день огнем страданья
Тебя венчали ложь и зло, —
В твоей душе негодованье,
Как семя в почве, проросло.
 

«Я упивался негой счастья…»

 
Я упивался негой счастья,
Безумным праздником любви.
Струился ядом сладострастья
Избыток сил в моей крови.
Я говорил: «И от ненастья
Часы отрадные лови,
Во всех пирах бери участье,
Для грёз пленительных живи!»
 
 
Не видел я, безумец бедный,
Обманов жизни этой бледной!
Но вдруг отвергнутого стон
Смешался с песней звонкой нашей, —
И с пира я бежал, смущён
И не допив заздравной чаши.
 

«В томленьях жизни несчастливой…»

 
В томленьях жизни несчастливой
Меня забавишь только ты,
О муза дивно-прихотливой
  Мечты!
 
 
В разгаре грусти безнадежной
Ты предстаёшь душе моей,
Ее пленяя лаской нежной
Мир озаряющих лучей.
 
 
Забыты жгучие обиды,
В душе смолкает гордый гнев,
Как перед взорами Киприды
Пленённый лев.
 

«Полно плакать, – вытри слезы…»

 
Полно плакать, – вытри слезы,
Проводи меня в свой сад,
Где так нежно пахнут розы,
Где кудрявые берёзы
Улыбаясь шелестят.
 
 
Полно плакать, – что за горе!
То ль, что мачеха лиха,
И, с тобою вечно в ссоре,
Держит двери на запоре,
Нe пускает жениха?
 
 
Не томи тоской сердечка, —
Год промчится, подрастёшь,
Смело выйдешь на крылечко,
Повернёшь в дверях колечко
И от мачехи уйдёшь.
 
 
Близок день освобожденья.
Сердце к воле приготовь,
Чтобы в светлые мгновенья
Светлый праздник примиренья
Создала тебе любовь.
 

«Когда мечты полночной обаянья…»

 
Когда мечты полночной обаянья
Умчат меня в заветные края,
Где, бледная от лунного сиянья,
Ко мне придёт желанная моя, —
 
 
Ползёт туда какими-то путями
Тоска души моей,
И не даёт пленительными снами
Забыться ей.
 
 
В стране надежды радостной и грёзы
Она змеёй таится между роз!
То не роса, – её катятся слёзы
По гибким веткам придорожных лоз;
 
 
То не туман клубится над рекою,
Блестя в лучах задумчивой луны, —
Её дыханье мглистою волною
Закутало мечтательные сны.
 
 
Вот, соловья нелепо прерывая,
Безумный крик пронёсся. Это кто?
Ах, всё она, тоска моя, рыдая,
Вопит о том, что жизнью отнято.
 

«Реет снег. Темна дорога…»

 
Реет снег. Темна дорога.
На душе моей темно.
Кто-то тёмный смотрит строго
В запотелое окно,
 
 
И томит меня тоскою
Неподвижно-тёмный взгляд,
И проходит предо мною
Сожалений поздних ряд.
 

«Вешняя ночь: звёзды, луна, соловей…»

 
Вешняя ночь: звёзды, луна, соловей.
Воздух душист, в воздухе носятся грёзы.
Звонко поёт влажную песню ручей.
Тихо стоят, слушают чутко берёзы.
 
 
Дремлет ночь, очарованьем
Упоительным дыша,
И надеждам и желаньям
Покоряется душа.
 
 
В сладкой тени белых, кудрявых берёз
Кто-то ведёт тихие, нежные речи.
Тихий полёт сладких, пленительных грёз
Чьи-то открыл взором любимого плечи.
 
 
Жажда бурных наслаждений
Зажигает в сердце кровь,
Но отраву вожделений
Гасит кроткая любовь.
 

«Над рекою гудит непогода…»

 
Над рекою гудит непогода,
Бьёт пороги волной разъярённой.
Плещут волны на борт парохода
И поют ему плач похоронный.
 
 
Я в каюте угарной и тесной.
Позади меня тени роятся,
Предо мною, в дали неизвестной,
За туманами тучи клубятся.
 
 
Неотмщённой обиды отрава
Золотые надежды багровит,
И ползучая злоба лукаво
Неминучую смерть славословит:
 
 
«Чем ты горше страдаешь, тем слаще
Будет сон твой в безгрёзной могиле.
Тем отраднее отдых, чем чаще
Испытания грозные были».
 

Ирина

 
Помнишь ты, Ирина, осень
В дальнем, бедном городке?
Было пасмурно, как будто
Небо хмурилось в тоске.
 
 
Дождик мелкий и упорный
Словно сетью заволок
Весь в грязи, в глубоких лужах
Потонувший городок.
 
 
И тяжёлым коромыслом
Надавив себе плечо,
Ты с реки тащила воду;
Щёки рдели горячо…
 
 
Был наш дом угрюм и тесен,
Крыша старая текла,
Пол качался под ногами,
Из разбитого стекла
 
 
Веял холод; гнулось набок
Полусгнившее крыльцо…
Хоть бы раз слова упрёка,
Ты мне бросила в лицо!
 
 
Хоть бы раз в слезах обильных
Излила невольно ты
Накопившуюся горечь
Беспощадной нищеты!
 
 
Я бы вытерпел упрёки,
И смолчал бы пред тобой
Я, безумец горделивый,
Не поладивший с судьбой,
 
 
Так настойчиво хранивший
Обманувшие мечты
И тебя с собой увлёкший
Для страданий нищеты.
 
 
Опускался вечер тёмный
Нас измучившего дня, —
Ты мне кротко улыбалась,
Утешала ты меня.
 
 
Говорила ты: «Что бедность!
Лишь была б душа сильна,
Лишь была бы жаждой счастья
Воля жить сохранена».
 
 
И опять, силен тобою,
Смело я глядел вперёд,
В тьму зловещих испытаний,
Угрожающих невзгод.
 
 
И теперь над нами ясно
Вечереют небеса.
Это ты, моя Ирина,
Сотворила чудеса.
 

«После жизни недужной и тщетной…»

 
После жизни недужной и тщетной,
После странных и лживых томлений,
Мы забудемся сном без видений,
Мы потонем во тьме безответной,
 
 
И пускай на земле, на печальном просторе
Льются слёзы людские, бушует ненастье:
Не найдет нас ни бледное, цепкое горе,
Ни шумливо-несносное счастье.
 

«Чем свежее становилось…»

 
Чем свежее становилось,
Чем длинней ложилась тень,
Тем настойчивей просилась
В сердце вкрадчивая лень,
 
 
Надоевшую работу
Не давала мне кончать,
И постылую заботу
Порывалась отогнать.
 
 
Так любимая супруга
К трудолюбцу подойдёт.
И смеётся, и зовёт,
И торопит час досуга.
 

«Сердцем овладевшая злоба застарелая…»

 
Сердцем овладевшая злоба застарелая
Шепчет речи знойные, горько-справедливые,
И скликает в бешенстве воля моя смелая
Замыслы безумные, грёзы горделивые.
 
 
А над вьюгой замыслов, над огнём восстания
Реет тень зловещая, облачко летучее.
Что-то непонятное за дверьми сознания
Чутко притаилося, – лихо неминучее.
 
 
Знаю: гость непрошеный с холодом презрения
Глянет неожиданно в душу многодумную,
И погасит хохотом веру неразумную,
И погубит замыслы сладостного мщения.
 

«Ночные грезы их пленили…»

 
Ночные грезы их пленили,
Суля им радостные дни, —
Они друг друга полюбили,
И были счастливы они.
То было молодостью ранней,
Когда весна благоуханней,
 
 
Когда звончее плеск ручья,
Когда мечтанья вдохновенней,
И жарче жажда бытия
И жажда радости весенней…
Восторги, грёзы без числа, —
Забава жизни то была.
 
 
То жизнь смеялась, рассыпая
На их пути свои цветы
И тихо веющего мая
Лобзанья, чары и мечты.
Она любовью их манила,
А после горем наделила.