Текст книги "Трагедии моря"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

К 1964 году коммерческая и «трофейная» охота на белых медведей с самолетов, снабженных лыжами, и аэросаней приняла такие размеры, что даже у самых тупых бюрократов из правительственных учреждений зародилась смутная тревога – что же будет с медведями, ставшими к тому времени полярными не только по названию, но и по существу. Исключение составляет побережье Гудзонова залива – единственное место, где они еще сохранились.

В следующем, 1965 году было созвано первое Международное совещание по охране полярного (белого) медведя странами, в которых он обитает, – Канадой, Советским Союзом, США, Данией (от Гренландии) и Норвегией (от Шпицбергена), чтобы выяснить, есть ли реальные основания для беспокойства. Среди других важных выводов, к которым пришли эксперты, был и такой: «Интенсивная охота на белого медведя китобоями и зверобоями, которую они вели начиная с XVII века, вероятно, привела к сокращению его популяции». Эксперты не пришли к единой оценке размеров сокращения и – что важнее – количества оставшихся в живых белых медведей. Американские ученые называли цифру 19 000, советские – около 8000.

Еще менее точной была статистика ежегодной добычи. Канадская делегация полагала, что в пределах канадской территории «добывается около 600». Американцы считали, что их профессиональные охотники и охотники-спортсмены ежегодно убивают на паковом льду у берегов Аляски – в основном с самолетов – около тысячи белых медведей. Норвежские эксперты откровенно признались, что они не имеют представления о количестве медведей, истребляемых их соотечественниками.

За единственным исключением, ни одна из стран не считала, что существование белых медведей находится под угрозой. Исключением был Советский Союз, десятилетием раньше убедившийся в том, что белому медведю грозит опасность исчезновения, и с 1956 года взявший его под полную защиту.

В первые десять лет после упомянутого совещания уничтожение белых медведей продолжалось с прежней интенсивностью на Аляске, в Гренландии, Канаде, на Шпицбергене и особенно – в международных водах.

Согласно признанной оценке, к 1968 году ежегодно добывалось 1500 животных, хотя фактическая добыча, вероятно, превышала 2000. Подобное истребление этого вида животных, чьи самки рожают лишь через два года на третий, а в целом популяция во всем мире насчитывает менее 20 000 особей, ведет к их полному вымиранию. Несмотря на это, большинство стран, где обитают белые медведи, оставались безучастными к их дальнейшей судьбе.

В 1976 году правительство Канады опубликовало заявление о том, что белых медведей все еще «много и вполне хватает… Несмотря на международные споры относительно сокращения их популяций, в Канаде имеются излишки для промысла». Тем не менее, отмечалось с раздражением в заявлении, «для канадцев становится все труднее экспортировать ценные медвежьи шкуры из-за ограничений, введенных другими странами» (имелось в виду эмбарго на ввоз шкур животных, существование которых находится под угрозой). К их числу многие западные государства причисляют и белого медведя^{60}. «Позиция Канады, – говорилось в заключение этого документа, – акцентирует предпочтительность принципов рационального ведения промысла жестким формам охраны».

Ответственный за программу изучения полярного медведя специалист Канадской службы охраны диких животных добавил, что, по его мнению, запрет на отстрел белых медведей явился бы «чрезмерным протекционистским противодействием». Такой курс, пояснил он, затруднил бы проведение полезных научных исследований, отвечающее требованиям использования и воспроизводства запасов, препятствуя ученым в сборе биологических образцов (читай: убитых медведей). В данной ситуации, подчеркнул он, Канада занимает передовые позиции, определяя будущее полярного медведя.

Сущность этого будущего была раскрыта в другом официальном документе того же периода. Каждая невыделанная шкура белого медведя, с ликованием отмечалось в документе, приносит на международном рынке от 500 до 3000 долларов дохода. Следовательно, рекомендуемый канадскими учеными ежегодный отстрел 630 белых медведей в Канаде даст свыше миллиона долларов дохода только на одних шкурах плюс не меньше половины этой суммы будет выручено за продажу лицензий и обслуживание охотников из США, Европы, Японии и Среднего Востока. Чувство экономической выгоды и поддержка со стороны науки диктовали необходимость продолжать «сбор урожая».

И он продолжался. Хотя в 1972 году США запретили охоту на полярного медведя на Аляске, за исключением охоты местных жителей, необходимой для их существования, а год спустя и Норвегия по примеру Советского Союза полностью запретила охоту на белых медведей на своей территории, Канада, как и Гренландия, продолжает «собирать жатву». С 1973 года эти две страны фактически держат монополию на коммерческий – весьма прибыльный – промысел белого медведя. На 1984 год Канада установила квоту на отстрел 700, а Гренландия – 300 белых медведей. Япония, закупающая до 95 % «новомодных» мехов, платит за самую лучшую шкуру до 5000 долларов, а Южная Корея за один высушенный желчный пузырь белого медведя, используемый ими в медицинских целях, – до 3000 долларов. Кроме того, каждый охотник-спортсмен платит в среднем по 15 000 долларов за разрешение убить медведя[41]41
  К откровенному возмущению Канады США объявили теперь полярного медведя видом, существование которого находится под угрозой, и запретили импорт медвежьих шкур, что, возможно, умерит рвение американских охотников – любителей трофеев.


[Закрыть].

Но есть и хорошие вести. Провинция Онтарио, контролирующая большую часть побережья Гудзонова залива, учредила заповедник полярного медведя на западном берегу залива Джеймс, и обитающие там медведи взяты под полную охрану. Провинция Манитоба, получающая хороший доход от туристов, приезжающих в Черчилл посмотреть на диких белых медведей, запретила охоту на них, сделав исключение только для местных жителей.

В Советском Союзе популяция белых медведей увеличилась настолько, что в отдельных местах, например на острове Врангеля, их численность приближается к первоначальной. Эмблема большого белого медведя стала символом благоразумного подхода к проблеме охраны животных в СССР, где, как и повсюду в мире, те, кто признает за животными право на существование, часто оказываются не в ладах с теми, кто считает, что животные на Земле предоставлены в их полное распоряжение и они могут чинить им добро или зло по своему усмотрению.

Белый медведь на северо-восточном побережье Америки сегодня не более чем быстро исчезающий призрак. С 1960 года, похоже, десятка два медведей проследовали по паковому льду в южном направлении, но не менее пятнадцати из них были перехвачены норвежскими зверобоями и убиты «в порядке самозащиты». Весной 1962 года один медведь, ускользнувший от промысловиков, забрел в припортовый поселок Роз-Бланш на юго-западном берегу Ньюфаундленда. Внезапно появившись со стороны сельского кладбища, он вызвал такую панику, что все жители быстро разбежались по домам. Не обратив на них никакого внимания, медведь добрался до воды и поплыл к входу в гавань, где встретил двух человек в рыбацкой плоскодонке. Пронзительными криками и ударами весел о планширь им удалось заставить медведя изменить направление – он решил было плыть к противоположному берегу гавани. Но люди определили его. Бешено работая веслами, рыбаки быстро добрались до амбара, схватили ружья и все-таки успели убить медведя, который в нерешительности стоял в воде, не зная, в какую сторону ему податься.

Еще одна встреча произошла 9 мая 1973 года на восточном побережье Ньюфаундленда. Молодой раненый медведь забрел на окраину поселка Нью-Челси поблизости от Хартс-Контента. Он никому и ничему не угрожал, но тем не менее был встречен, как уже много лет подряд встречают его сородичей, ружейным огнем.

«Он брел вон по той дороге, словно большой окровавленный призрак», – вспоминал один из очевидцев его гибели.

Воистину. Большой Белый Призрак.

Глава 7
Бурые и черные

Жили-были три медведя: белый, бурый и черный…

Что произошло с белым, нам известно. Посмотрим теперь, что же случилось и происходит с остальными.

Если история замалчивает факт былого существования белого медведя на Атлантическом побережье, то о его собрате – другом медвежьем гиганте – забыли вообще. В те времена, когда европейцы впервые появились в Новом Свете, огромные бурые медведи водились на территории от Мексики до Аляски. Бурого бродягу можно было встретить и на Великих равнинах до Миссисипи и Манитобы на востоке и по всему арктическому региону от Тихого океана до Атлантического. Его не было лишь в лесах на востоке, и белые пришельцы, вторгшиеся в южную часть континента, столкнулись с ним, только когда проникли в район Миссисипи, около 1800 года. Однако еще за сто лет до этого в районе Гудзонова залива торговцам попадался на глаза громадный зверь, которого они прозвали «серым медведем» или «медведем гризли». С тех пор ему давали различные имена: «серебристый», «рыжий», «серый», «гризли», или «седой»[42]42
  Даже в ограниченных районах окраска бурых медведей очень различна – от почти черной до светло-палевой. – Прим. перев.


[Закрыть], но прочнее всего к нему пристала кличка «гризли»^{61}: так его прозвали за светло-серую меховую мантию, украшающую его большую круглую голову и массивные бугристые плечи.

Подобно своему белому собрату, гризли – самый крупный хищник на континенте. Взрослый самец достигает полтонны веса и может показаться довольно страшным зверем, если он встанет на задние лапы, чтобы посмотреть с высоты своих двух с половиной метров на какого-то недомерка в образе человека.

Обычно гризли относится к людям терпимо, если только его не ранят, не преследуют или не вынуждают встать на защиту своих детенышей; тем не менее большинство коренных жителей до появления у них огнестрельного оружия побаивались гризли и старались его не раздражать. Поселенцы же из Европы считали всех медведей без исключения врожденно коварными и опасными хищниками, которых следовало убивать при первой встрече, причем именно гризли вызывали у поселенцев особую враждебность.

Хозяева ранчо безжалостно расправлялись с гризли – стреляли, ставили на них капканы и травили ядами, считая их виновными в гибели овец и крупного домашнего скота. Подобные обвинения были и остаются сильно преувеличенными. Когда их проверяли, то часто выяснялось, что гризли довольствовался тушами животных, павших от естественных причин или убитых другими хищниками. Но если бы поселенцы даже признали это обстоятельство, они вряд ли изменили бы свое отношение к гризли. Медвежий гигант навлек на себя злейшую ненависть современного человека, нетерпимого к любому другому существу, которое, как ему кажется, может бросить вызов его владычеству.

На западе страны гризли был уничтожен менее чем за сто лет с того времени, когда его обнаружили в местах фермерских поселений. Сегодня он продолжает существовать разве что в национальных парках или в далекой дикой местности. Он и поныне считается одним из самых желанных призов охотников за трофеями – этого странного племени, для которого, похоже, самое большое удовольствие – убить крупного зверя ради украшения гостиной его головой в качестве мрачного свидетельства склонности ее обладателя к махизму.

Другой довольно веской причиной уничтожения большого числа этих громадных животных было убийство их в «научных целях». Печальная участь гризли представляет, пожалуй, непревзойденный пример бесчеловечности во имя науки.

В последней половине XIX века и еще долгие годы в XX «высшим авторитетом» по североамериканским медведям считался американский маммолог д-р К. Харт Мерриам. Находясь на Службе биологических исследований США, он завоевал это признание, посвятив всю свою научную карьеру сбору и изучению шкур и черепов медведей гризли с целью разработки сложной систематики их видов и подвидов. Результаты своих исследований он опубликовал в 1918 году.

«В моем «Предварительном обзоре» [я выделил] восемь медведей гризли и больших бурых медведей, в том числе пять – [доселе неизвестных науке]. Я не подозревал, что число тех, которых мне предстояло определить, окажется столь велико. Постоянный приток образцов благодаря усилиям Службы биологических исследований и поддержке со стороны охотников пролил свет на многие неясности… и начиная с весны 1910 года в мое распоряжение был выделен фонд, позволивший в достаточной мере вознаграждать охотников и трапперов за сбор необходимых образцов. В результате национальная [американская] коллекция медведей гризли непрерывно пополнялась… и в настоящее время значительно превосходит все остальные коллекции мира, вместе взятые.

Тем не менее… изучение этих больших медведей далеко не завершено… Потребуется убить еще многих скитающихся в дикой местности медведей и отправить их черепа и шкуры в музеи, прежде чем будут полностью установлены их признаки и разновидности и станет возможным составить точные карты районов их обитания. Лица, обладающие средствами и мечтающие поохотиться на крупного зверя, могут не сомневаться в абсолютной необходимости поставки обширного дополнительного материала для разрешения остающихся сомнений [в отношении рас и видов]».

В чем преуспел добрый д-р Мерриам, так это в разделении всех медведей гризли на семь видов и семьдесят семь подвидов, пятьдесят восемь из которых получили название по имени ученого. Увы – амбиции ради. Современные ученые опровергли большинство его открытий, а карты районов обитания гризли, которые, по мнению Мерриама, можно составить с необходимой точностью, только если убить много животных для сбора «образцов», стали картами кладбищ, где догнивают безымянные кости основной массы североамериканской популяции гризли.

Зато свыше 9000 «образцов», добытых с помощью «охотников-натуралистов» и тщательно хранимых в научных запасниках, дожидаются того дня, когда еще какой-нибудь д-р Мерриам предпримет новую ревизию видов и подвидов исчезнувшего животного.

Несколько веков подряд из бескрайних диких просторов полуостровов Лабрадор и Унгава доходили слухи о каком-то существе, которым, судя по описаниям, мог быть не кто иной, как гризли. Слухи подтверждались фактическими отчетами торговцев мехами о скупке у прибрежных инуитов или у индейцев глубинных районов шкур «серых», «грисли» или «медведей гризли». Однако, поскольку ни одна из этих шкур не попала в руки ученых или в музейные коллекции, накопившиеся доказательства существования гризли остались без внимания.

В 1954 году Ч. С. Элтон – эксперт из Оксфорда по вопросам динамики численности популяций животных – опубликовал свою работу, доказывающую, что гризли не только действительно обитали на большей части полуостровов Лабрадор и Унгава в прежние времена, но что они, возможно, существуют там и поныне. К сожалению, говорит Элтон: «Ни один белый человек ни разу не видел на этих просторах живого гризли, о котором рассказывают туземцы… [поэтому ученые] часто просто откладывали в долгий ящик проблему его существования и идентификации».

Решительное несогласие с точкой зрения Элтона высказал в 1948 году д-р Р. М. Андерсон, главный маммолог Национального музея Канады. «Полагают, – говорит он, – что в северном Квебеке или в Унгаве существует какой-то вид гризли или «большого бурого медведя», однако… ни одна особь… никогда не была изучена, поэтому я не могу быть уверенным [в его сущестовании], пока мне не

будет представлена его шкура с черепом и лапы с когтями, причем такой образец должен иметь родословную или выписку из документа, доказывающего его происхождение».

Сие саркастическое предписание Андерсона отстаивал и его преемник по должности д-р А. У. Ф. Бэнфилд. В 1974 году он выразил свое «хорошо продуманное мнение» о том, что в исторические времена в районе полуостровов Лабрадор и Унгава не было ни одной местной разновидности медведей гризли. «Доказательства по поводу существования гризли, основанные на слухах, – говорил он, рикошетом кивая на Элтона, – больше дезориентировали, чем направляли на истинный путь ученых, особенно это относится к россказням о возможном существовании медведей на полуострове Унгава в северном Квебеке и на Лабрадоре».

Давайте мы все-таки коснемся вкратце доказательств, столь бесцеремонно отвергнутых Андерсоном и Бэнфилдом. У нас нет письменных сведений о том, что именно было известно первым поселенцам из Европы о большом буром медведе, но на карте мира, составленной Десселье-ром примерно в 1550 году, есть четкий рисунок двух медведей на припае у берега Лабрадора, сопровождаемый надписью на французском языке: «Медведи на льду». Оба зверя одинаковой величины, но один белый, а другой бурый. Третий медведь, тоже-бурый, изображен на лабрадорском массиве. Известно, что гризли тундр центральной арктической зоны довольно часто выходят на морской лед, где белые медведи чувствуют себя как дома, а черные если и появляются, то крайне редко.

Один из первых английских поселенцев на Лабрадоре, капитан Джордж Картрайт, отмечал, что там обитал один вид медведей, отличавшийся от белых и черных. Сам Картрайт никогда не проникал в глубь Лабрадора и не видел этого странного медведя собственными глазами, однако, основываясь на том, что его пере-

(пропущена страница 90)

ся убить медведя, приносят его шкуру в Форт-Шимо. А вообще-то они стараются его не трогать, питая к нему большое уважение и побаиваясь его крутого нрава и огромного роста».

К 1894 году в живых оставались, наверное, немногие гризли. Во всяком случае, с этого года Компания Гудзонова залива, кажется, не выменяла ни одной шкуры, а моравы^{62} – всего одну. Тем не менее около 1900 года частный торговец по имени Мартин Хантер, державший факторию на острове Антикости, приобрел несколько больших шкур бурого медведя. По словам Хантера, это были шкуры «огромных и очень свирепых животных. Одна шкура, которую я измерил, была размером 7x9 футов и имела не меньше одиннадцати дырок от пуль». Вполне возможно, что эти шкуры поступили из южного Лабрадора. Гарольд Хорвуд, писатель и натуралист из Ньюфаундленда, сообщил мне, что «местные жители Лабрадора, как белые, так и индейцы, определенно утверждают, что медведи [гризли] раньше встречались в юго-восточном направлении до хребта Мили, протянувшегося прерывистой цепью между городами Гус-Бей и Картрайт».

Американский путешественник Дилон Уоллес, проведший часть зимы 1905/06 года в Форт-Шимо, прежде чем отправиться по суше к заливу Гамильтон, сообщал, что «очень большой и коварный бурый медведь, согласно преданию, обитает в тундре восточнее реки Джордж. Мистер Питер Макензи рассказал мне, что много лет назад, когда он работал в Форт-Шимо, индейцы принесли ему одну из медвежьих шкур, а Форд, торговый агент [фактории] «Джордж-Ривер», говорил, что лет двадцать спустя он видел кусок одной из этих шкур. Оба они утверждали, что шерсть на шкуре была очень длинной, светло-коричневого цвета с серебристым отливом, совершенно отличной по цвету от шерсти других медведей – белого или черного… Индейцы говорят о нем со страхом и убеждены, что он еще существует, хотя никто из них не мог с уверенностью утверждать, что видел хотя бы одного медведя за последние десять лет».

Как полагает Элтон, остатки первоначальной популяции гризли после 1900 года влачили жалкое существование в почти непроходимом треугольнике горной тундры в северной части Лабрадора к западу от хребта Торн-гат. Этот район вполне мог служить «поставщиком» медвежьих шкур для моравских факторий зимой 1913/14 года. Шкуры обменивали инуиты, которые охотились в этой местности на карибу.

Этот огромный зверь, возможно, в последний раз попался на глаза людям в 1946 году в арктической тундре, когда экипаж низко летевшего самолета канадских ВВС обнаружил трех медведей примерно в полуто-растах километрах северо-западнее Шимо. Трио состояло из «одного довольно крупного бурого медведя и двух медведей поменьше». Пилот и штурман-наблюдатель, знакомые с северной фауной, утверждали, что это были не черные и не белые медведи.

Несмотря на эти и другие доказательства, ученый истэблишмент продолжал отрицать существование в далеком или недавнем прошлом местной популяции медведей гризли в районе Гудзонова залива. Впрочем, после 1975 года ученые перестали оспаривать этот факт. В том году, раскапывая остатки поселения инуитов конца XVIII века в Окак-Бей на Лабрадоре (неподалеку от места расположения моравской миссии и фактории), антрополог Гарвардского университета Стивен Кокс обнаружил хорошо сохранившийся череп медведя гризли.

Череп из Окаки принадлежал молодой самке и имел ряд странных особенностей, заставивших некоторых специалистов предположить, что продолжительное существование гризли в районе Лабрадора – Унгавы отдельно от их родственников, обитавших к западу от Гудзонова залива, привело к образованию какой-то новой расы. Скорее всего, мы так и не узнаем точно, означала ли гибель наскопитского «мехташуи» конец новой разновидности. В чем мы действительно можем быть уверены, так это в том, что большой медведь гризли Унгавы и Лабрадора канул в вечность.

Как полагал американский зоолог, ныне покойный д-р Франсис Харпер, много путешествовавший по Лабрадору, различимый вид северо-восточного гризли вымер в районе Унгавы и Лабрадора после проникновения туда огнестрельного оружия. С одной стороны, индейцы и инуиты получили (от торговцев) средства для нападения на больших медведей, которые ранее чувствовали себя практически неуязвимыми. С другой стороны, появление огнестрельного оружия привело к массовому истреблению карибу в арктической тундре, и оставшиеся в живых медведи, питавшиеся в основном павшими оленями, понесли неизбежные потери от голода и сопутствующих ему болезней.

Какими мы были, такими и остаемся.

Немало медведей гризли все еще живут в национальных парках и на других охраняемых территориях. Однако даже там этот вид медведей не может чувствовать себя в безопасности перед лицом нарастающих требований «изгнать медведей» с обширных площадей многих национальных парков. Считается, что они представляют опасность для полчищ людей, направляющихся в парки, чтобы «вступить в контакт с природой».

Эти люди, видимо, хотят стерильного контакта с природой. И кажется, они его получат: национальные парки США и Западной Канады спешат «распорядиться» десятками и даже сотнями гризли. Иногда их просто отстреливают, порой заманивают в ловушки и вывозят в отдаленные районы, где кормовых ресурсов хватает только для сохранения местной популяции медведей. Бывает, что их изгоняют из национальных парков, за пределами которых с ними быстро расправляются профессиональные охотники, причем часть охотников довольствуется лишь желчным пузырем, за который, как и в случае с белым медведем, покупатели с Востока платят большие деньги.

Везде, где только еще существуют популяции диких гризли, их уничтожают охотники-спортсмены или охотники-профессионалы. Уничтожают не только ради добычи, а и в соответствии с правительственными программами, рассчитанными на умиротворение охотников на карибу, лося, вапити и других оленей, снежную козу и снежного барана. Перебив чересчур много этих животных, охотники теперь сваливают вину за плохую добычу на медведей гризли и волков и требуют их полного истребления.

Угроза уничтожения нависла даже над остатками медвежьего клана в арктической тундре западнее Гудзонова залива. Хотя на медведей номинально распространяется законодательство об охране природы Северо-Западных территорий Канады, их все еще разрешается убивать «в порядке самозащиты». Учитывая определенную репутацию, которой мы наделили гризли, любой охотник, белый или краснокожий, пожелавший убить медведя, может чувствовать себя свободным от преследований законом. В 1967 году, когда я путешествовал по западной Территории Канадской Арктики, я слышал о том, что восемь медведей гризли и какое-то число белых медведей были убиты, надо думать, в порядке «самозащиты». Разумеется, ни один такой случай властями расследован не был.

Оставшаяся популяция медведей арктических тундр насчитывает, возможно, не более 300 особей. Они не могут или не хотят жить возле мест активной человеческой деятельности, а в дальнейшем им еще предстоит испытать массовое «освоение природных ресурсов» в районах их традиционного обитания. В последние десятилетия часть медведей, по-видимому, переселится из арктических тундр в каменистую, дикую, сходную с лунным ландшафтом местность, расположенную севернее залива Честерфилд-Инлет. Здесь они смогут обрести хотя бы временный покой. Однако этот весьма суровый край земли способен прокормить лишь очень немного животных.

Интересно, не будут ли в скором времени ученые-эксперты утверждать, что гризли арктических тундр, каково бы ни было его происхождение, является не более чем плодом досужей фантазии?

В своей лоснящейся черной шубе грузный, но вместе с тем проворный барибал^{63} играет двойную роль в придуманном современным человеком сценарии из жизни диких мест. С одной стороны, он кажется слегка комичным и довольно симпатичным существом, способным в то же время пощекотать нервы туристу-фотолюбителю, с другой – свирепым потенциальным убийцей, каким его видит через телескопический прицел своей мощной винтовки охотник-спортсмен, воображающий себя этаким Даниэлем Буном[43]43
  Американский исследователь и колонист (1735–1820). – Прим. перев.


[Закрыть].

Таким образом, как ни парадоксально, черный медведь является одной из основных туристических достопримечательностей и в то же время он играет главную роль в «добычливой» охоте на крупного зверя.

Когда европейцы впервые появились на Североамериканском континенте, черные Медведи в изобилии встречались на всей территории между Атлантическим и Тихим океанами, от верхней границы древесной растительности субарктики до Мексики включительно. Они населяли все Атлантическое побережье, за исключением острова Сейбл и островов Магдален, расположенных слишком далеко от материка, чтобы туда могли добраться эти, в сущности, наземные животные. Кроме того, на занимаемой барибалами территории их было так много, что первые поселенцы порою называли их «медвежьей чумой».

В 1750 году некто Томас Райт провел несколько месяцев на необитаемом в то время острове Антикости. Позднее он поделился своими впечатлениями в небольшой книжке, в которой, в частности, говорилось, что «медведи – основные обитатели острова – столь многочисленны, что всего за шесть недель мы настреляли Пятьдесят три штуки и могли бы при нужде настрелять вдвое больше… Эти животные так мало сталкивались с людьми, что не испытывали никакого страха, когда мы иной раз проходили совсем близко от них; да и сами они никогда не выказывали намерения напасть на нас, за исключением самок, которые защищали своих малышей».

Наблюдения Райта позволяют нам четко представить, каким был черный медведь – один из обычнейших в те времена крупных млекопитающих – во времена первого появления европейцев: безопасный для человека и в то же время не боящийся его. Что касается его былого изобилия, то оно подтверждается не вызывающими сомнения ранними свидетельствами из тех частей Новой Англии, которые стали нынешними приатлантическими провинциями Канады, а также с территории бывшей Новой Франции. Еще в 1802 году поселенцы, вновь прибывшие на берега реки Сент-Джон в провинции Нью-Брансуик, жаловались, что медведей было слишком много («леса просто кишат ими»), и в безотчетном страхе загоняли свою скотину на речные острова; женщины и дети отказывались покидать свои жилища без сопровождения мужчин, вооруженных ружьями или топорами.

Можно прикинуть примерную численность первоначальной популяции черного медведя. Около 1500 года к востоку от линии, проходящей с севера на юг через города Бостон и Квебек, обитало от 100 000 до 120 000 медведей. Будучи, по существу, лесными жителями, они, по-видимому, сохраняли стабильную численность в первые годы исследований прибрежных районов и развития морского промысла. Но, когда люди начали интенсивно заселять этот район, число медведей в нем стало быстро идти на убыль.

Поселенцы и колонисты убивали медведей не только ради мяса, жира и шкуры. Они видели в них угрозу сельскому хозяйству. Если коренные жители относились к этим животным с уважением, граничащим с почитанием, то пришельцы приберегли свое уважение для их убийц. Наиболее удачливые охотники на медведя пользовались авторитетом как спасители поселений наравне с охотниками на индейцев. Они равнялись на Даниэля Буна, этого кровожадного мясника, уничтожившего ни много ни мало 2000 черных медведей и заработавшего на этом надлежащее место «героя» в американской мифологии.

Как и многие другие животные, черный медведь был постоянным объектом людской клеветы и злословия, хотя статистических данных, которые подтверждали бы его беспричинные нападения на человека, очень мало. Что же касается угрозы сельскому хозяйству, то согласно подтвержденным данным об ущербе, нанесенном фермерским хозяйствам округа Пис-Ривер провинции Альберта медведями одной из немногих сохранившихся стабильных популяций, он ежегодно составляет в среднем порядка одной десятой цента на доллар прибыли. Убытки происходят главным образом за счет разорения пчелиных ульев немногими животными, не способными противиться своему пристрастию к меду. Подавляющее большинство сообщений о нападениях любых видов медведей на домашний скот не выдерживало проверки, которая обычно подтверждала, что медведи питались уже павшими домашними животными.

Считая медведей закоренелыми убийцами их бедных овечек, жители острова Кейп-Бретон систематически доводили некогда огромное количество местных черных медведей до размера небольшой группы, ограничивая ее распространение пределами национального парка. Но странное дело: медведей уничтожали, а потери овец не только не уменьшались, но достигали таких размеров, что овцеводство на Кейп-Бретоне стало практически убыточным занятием. Позднее выяснилось, что настоящими преступниками были (как, видимо, и прежде) одичавшие собаки.

Словом, и сейчас невозможно предъявить черному медведю обоснованное обвинение как виду, который-де серьезно препятствует хозяйственной деятельности людей. Несмотря на это, его продолжают преследовать. В 1956 году в провинции Квебек правительственные вознаграждения в размере 10 долларов за голову были выплачены за 4424 убитых черных медведя. Кроме того, охотникам, убившим наибольшее количество медведей, были вручены премии на общую сумму 9000 долларов. Большинство из них были убиты в отдаленных районах полуострова Гаспе и южной Унгавы, где они не могли причинить людям никакого вреда. Так или иначе, премии послужили приманкой для многих иностранных охотников-спортсменов, главным образом из Соединенных Штатов.

По щедрой оценке специалистов государственной Службы охраны диких животных, в настоящее время популяция черного медведя на всем восточном побережье Канады, включая большую часть восточного Квебека и всю Унгаву, насчитывает около 10 000 особей. Этот вид медведей считается полностью исчезнувшим на острове Принца Эдуарда и практически исчезнувшим в большинстве других населенных районов.