Текст книги "Трагедии моря"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

Впрочем, бывает, что кита ранят слишком близко к хвосту, или к позвоночнику (в таком случае граната не взрывается), и тогда начинается трудная и продолжительная, многочасовая погоня. Вообще-то этот довольно спокойный кит не считается опасным при условии соблюдения обычных предосторожностей. С него получаешь доход в 100–150 фунтов стерлингов.

По сравнению с любым другим видом китов синий кит обладает могучей силой и жизнестойкостью, и это подтверждают захватывающие приключения, выпавшие на долю китобоев во время охоты на синего кита. Наиболее яркий случай затянувшейся охоты произошел в 1903 году с паровым китобойцем «Пумой».

«Пума» выследила и «нанесла удар» по большому синему киту в девять часов утра в шести милях от Пласентии. Кит сразу же «взбесился», и к нему нельзя было подойти на близкое расстояние, чтобы выстрелить в него другим гарпуном, когда он выныривал подышать на поверхность. Целый день он таскал за собой на буксире китобойца со скоростью шесть узлов, причем судовая машина в это время отрабатывала «средний назад». К вечеру на корме судна закрепили второй трос и нарастили им первый, которого уже вытравили целую милю. После этого китобоец развернулся и пошел полным ходом вперед. Это, казалось, привело кита в ярость и, напрягая все силы, он потащил корму судна под воду, отчего затопило кормовой отсек и часть машинного отделения. Кормовой трос тут же обрубили топором, и опасность миновала. Всю ночь напролет храбрый кит таскал за собой судно на тяжеленном двухмильном тросе, причем машина в это время работала на «средний назад», и к девяти часам следующего утра это чудовище казалось не менее бодрым и сильным, чем прежде. Однако к десяти часам утра его силы, видимо, начали слабеть, к одиннадцати кит уже тяжело двигался на поверхности, а в 12.30 был окончательно загарпунен капитаном. Эта тяжелая борьба длилась 28 часов, и кит протащил китобойное судно целых тридцать миль до мыса Сент-Мари».

Благодаря своей громадной величине и соответственно большому количеству жира, которое с него получали – до двенадцати тонн от взрослой особи, – синий кит был основной добычей норвежцев в Море Китов. Они с поистине хищнической хваткой сумели добыть еще в 1905 году 265 синих китов, однако к 1908 году их еще более мощной флотилии удалось обнаружить и убить всего лишь 36 штук. По существу, к тому времени синие киты потеряли в Море Китов всякое промысловое значение, и норвежцы стали переключаться на финвалов и недобитых горбачей. Миллэс оставил яркую зарисовку охоты норвежцев на горбатого кита:

«Эти киты проявляют необычайную привязанность к своим детенышам и остаются рядом, пытаясь защищать их, даже будучи сами серьезно ранеными. Детеныши на эту любовь отвечают взаимностью… Капитан Нильсен во время охоты в заливе Хермитидж наткнулся на огромную самку горбатого кита с детенышем. После того как он «пришвартовался» к матери и увидел, что она выдохлась, Нильсен приказал спустить на воду шлюпку и добить китиху ручным гарпуном. Однако, когда шлюпка приблизилась к раненой самке, детеныш кружился вокруг тела Своей матери, мешая шлюпке подойти к ней поближе. Всякий раз, когда помощник капитана пытался метнуть гарпун, китенок оказывался между шлюпкой и матерью, при приближении шлюпки он поворачивался к ней хвостом и с размахом бил им о воду, не давая убийцам подойти ближе к жертве в течение получаса. В конце концов во избежание столкновения шлюпке был дан отбой, а мать расстреляли из пушки вторым гарпуном. Преданный детеныш подплыл к убитой матери и расположился рядом с ней. Здесь его тяжело, но несмертельно ранили ручным гарпуном. Поскольку занятая им позиция не позволяла убить детеныша [ручным гарпуном], его также прикончили выстрелом из гарпунной пушки».

Когда со сцены почти исчезли синие киты, а за ними и горбачи, главный удар на себя приняли финвалы. Неутомимый Миллэс поделился с нами следующими воспоминаниями о том, как гибли финвалы:

«Около шести вечера мы неожиданно встретили крайних китов из большого стада финвалов, чьи фонтаны виднелись со всех сторон. Мы долго гонялись то за одним, то за другим китом, но все они казались пугаными, за исключением одного чудовища, которое прямо-таки прилепилось к нашему борту, не давая возможности выстрелить в него из пушки. Около семи часов вечера помощник капитана все же решился выстрелить, но промахнулся. Удрученный неудачей, он отправился в камбуз, чтобы подкрепить свои силы порцией картофеля и кружкой горячего кофе. В семь тридцать, когда холод пробирал до костей, капитан Стоккен вновь занял пост у гарпунной пушки, и мы опять пустились в погоню, на этот раз за большой самкой финвала, казавшейся спокойнее других китов. В конце концов на последнем «выныривании» китиха всплыла в десяти ярдах от нашего орудия, и китобой, направив ствол вниз, выстрелил и поразил жертву под позвоночник.

Сначала китиха отнеслась к этому довольно спокойно, но затем пустилась прочь со скоростью около 15 узлов, унося за собой прочный линь. Когда с носа судна ушли под воду примерно две мили линя, я спросил капитана:

«Какой длины у вас линь?»

«Около трех миль», – последовал короткий ответ.

«Ну, а если уйдет весь, что тогда?»

«Что ж, тогда я застопорю линь и посмотрим, кто крепче – кит или трос», – невозмутимо ответил капитан.

Не прошло и минуты, как он приказал застопорить линь. Теперь двух дюймовый линь стонал от предельного напряжения, и казалось, вот-вот лопнет. В тот же момент небольшой китобоец рвануло вперед, и он пошел на буксире у кита со скоростью около двенадцати миль в час. Чувство острого возбуждения охватило всех находившихся на борту китобойца, который, вспенивая носом тяжелые волны, несся вслед за китом на север. Мне приходилось испытывать радость борьбы с храбрыми тридцати– и даже сорокафунтовыми лососями в бурных водах реки Тей[96]96
  В Шотландии. – Прим. перев.


[Закрыть] – незабываемые моменты в жизни рыбака, – но то были детские забавы в сравнении с чувством крайнего волнения, владевшего нами в течение трех часов. Быть на буксире у обезумевшего кита – такое не забудешь до конца своих дней. Ощущаешь себя живым участником поистине королевской охоты. Не удивительно, что норвежцы полны жизни и вся команда от капитана до кока, помимо своих прямых обязанностей, выполняет и другие, делая это с горящими глазами и горячими сердцами. Профессия китобоя, способная взбудоражить кровь самого скучного олуха, является самой жизнью и сущностью натуры этих викингов, которые все вместе и каждый в отдельности – лучшие в мире моряки.

Через три часа этой бешеной гонки, когда мужественный финвал, казалось, еще не подавал признаков усталости, капитан скомандовал «малый назад». Новое огромное напряжение троса, вспенившаяся вода за кормой – и скорость падает до десяти узлов. Сила животного просто удивительна: идут минуты и даже часы, а огромный кит, не останавливаясь, продолжает тащить нас своим курсом на север. Еще через три часа последовала команда «средний назад», и скорость нашего хода замедлилась до шести узлов, но битва кита с китобойцем еще продолжалась. Через час кит наконец обнаружил явные признаки усталости, и тогда команда «полный назад!» застопорила ход.

Примерно час после этого механическая сила людей и природная сила животного боролись на равных, пока мы не почувствовали, что китобоец движется назад – с китом было покончено, он нас больше не тащил.

Теперь трос вытравили, посадили на «подающий» блок и затем на барабан мощной паровой лебедки, которая, подобно катушке рыболовной снасти, сразу же начала «выбирать слабину». Целый час слышался лишь монотонный стук паровой машины и скрежет лебедки, но вот наконец ярдах в трехстах с наветренной стороны на гребне волны показался огромный финвал, переваливающийся с боку на бок и пускающий фонтаны, но уже не способный из-за потери сил двигаться ни вперед, ни назад, ни нырнуть под воду.

Капитан скомандовал: «Тали травить[97]97
  Спустить лодку – Прим. перев.


[Закрыть], гарпун приготовить!» На море было довольно сильное волнение, но никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь так ловко, как эти норвежцы, спускал на воду свою плоскодонку и прыгал в нее с фальшборта. Оставшиеся матросы передали двум гребцам заранее приготовленные весла, помощник схватил длинный пятнадцатифутовый «убойный» ручной гарпун, и небольшой отряд быстро направился к раненому киту.

Гребцы, развернув лодку кормой, на которой стоял с гарпуном в руках помощник капитана Ганс Андерсен, медленно подвели ее к великану. Временами тяжелая волна скрывала их из виду, потом они снова появлялись рядом с морским чудищем, чьи замедленные движения тут же сменялись пенившим воду судорожным рывком: кит, восстановив равновесие, бросался на своих преследователей, которые сразу же пускались наутек. Смелый помощник, чтобы нанести смертельный удар, пытался подойти к киту то с одной, то с другой стороны, но все безрезультатно. Всякий раз измученный кит собирался с последними силами, чтобы поменяться местами с противником и перенести войну на его территорию. На море усиливалось волнение, над водой опускалась вечерняя мгла, а дуэль нападающей и обороняющейся сторон все не прекращалась. Когда наступившая темнота скрыла участников сражения, капитан Стоккен, обратившись ко мне, сказал: «Это очень дикий кит. Придется выстрелить по нему еще разок, иначе Андерсену не сдобровать».

Потянувшись к паровому гудку, он дал троекратный сигнал, приказывающий лодке возвращаться на судно. Через несколько минут мы увидели в лодке весело улыбающегося Андерсена: с гарпуна, зажатого в его руке, струилась кровь.

«Ба! Ты все-таки проткнул его», – заметил Стоккец.

«Ну да, как только вы дали гудок», – улыбаясь ответил помощник.

Плоскодонку вместе с командой быстро подняли на судно, а кита привалили к борту и привязали за хвост. Вся охота заняла семь часов».

Так исчезли из Ньюфаундлендских вод огромные полосатики, но не удрав в какое-то отдаленное убежище, как уверяли сторонники этой версии их исчезновения, а угодив прямо в жи-ротопенные котлы, скороварки и мучные установки китобойной промышленности.

Первая мировая война дала китам передышку, пока люди направляли свою разрушительную энергию на уничтожение себе подобных. Особенно остро нуждались в такой передышке большие полосатики Северо-Западной Атлантики. С начала наступления на китов в 1898 году норвежцами было «добыто» свыше 1700 синих китов, 6000 финвалов и 1200 горбачей – таков был «урожай» в Море Китов. Не следует забывать, что в эти сведения вошли только те киты, которых доставили на перерабатывающие заводы. Они не включают потерянных смертельно раненных китов, умерших от голода детенышей и раненых животных, погибших затем от инфекций.

Я обращаю особое внимание на эту последнюю причину потому, что киты, по-видимому, крайне восприимчивы к инфекциям, вызванным земными бактериями и вирусами, против которых у них нет или почти нет природного иммунитета. Этот фактор смертности редко упоминается в дискуссиях о китобойной практике и обычно игнорируется официальной статистикой, свидетельствующей о причиняемом китобоями ущербе. В то же время сами китобои прекрасно знали о факторе инфекции и издавна им пользовались.

Еще в IX веке жители норвежских фиордов загоняли стаи малых полосатиков в глубину своих узких и длинных заливов, перегораживая затем выход из них сетями. Оказавшихся в ловушке китов они атаковали не гарпунами или копьями, а стреляли в них из самострелов специальными стрелами, которые они предварительно выдерживали в чанах с гнилым мясом. Микробы, занесенные в организм китов с помощью таких «инъекций», были настолько опасными, что кит умирал в течение трех-четырех дней, и его раздувшаяся туша, казалось, клокотала от гангрены и сепсиса. Мясо такого кита было, естественно, непригодно для использования, но китовый жир не портился и шел на изготовление лампового масла, дегтя и т. п. продукции. В фиордах близ Бергена сейвалов убивали примерно таким же варварским способом вплоть до начала XX века[98]98
  В моей самой первой книге «Кит на заклание» (1972) описана гибель от сепсиса крупной самки финвала, которую заманили в небольшую лагуну на южном берегу Ньюфаундленда и использовали в качестве мишени для ружейного огня.


[Закрыть].

Опустошив к 1908 году стада больших полосатиков по обе стороны Северной Атлантики, хищные стаи норвежских судов-китоубийц хлынули через экватор в воды Южной Атлантики. Оттуда они быстро нашли дорогу сначала в Тихий океан, а затем в Индийский, оставляя за собой береговые базы и распространявшееся подобно миазмам зловонное дыхание смерти. Опустошение, причиненное китам Мирового океана в тропической и умеренной зонах, ранее показалось бы просто немыслимым по своим масштабам. В течение буквально нескольких лет история стала свидетелем фактического уничтожения остатков южной популяции гладких китов, массовой бойни не тронутых ранее стад горбачей и почти полного вымирания серых китов в северной части Тихого океана.

Но и этого оказалось недостаточно. Норвежская китобойная флотилия стала современным Молохом, обладающим ненасытным и неослабевающим аппетитом. Оставалось опустошить еще один большой океан. Флотилия китоубийц продвигалась все дальше на юг, пока за оконечностью Южной Америки она не обнаружила такое множество китов, какое не встречалось со времен первого плавания басков в Море Китов четыреста или более лет тому назад.

К 1912 году с береговых баз на Фолклендских и Южных Оркнейских островах выходили на промысел 62 китобойца, прочесывая окрестные воды с такой хищнической целеустремленностью, что за одно лето того года они поставили на перерабатывающие заводы более 20 000 китовых туш. Из них 80 % составляли горбачи, а остальные – серые и синие киты и финвалы.

В условиях столь невероятного изобилия китов отдельные китобойцы могли свободно добывать за день до дюжины, а то и больше этих животных, а раз могли, значит, нередко и добывали. Один китобоец с Фолклендских островов ухитрился за один день от рассвета до сумерек убить 37 китов. Тела убитых животных помечали флагами и оставляли дрейфовать, чтобы китобоец, после того как закончит свою кровавую бойню и будет готов вернуться на базу, мог их подобрать. Подобрать, если он сможет их найти. Слишком часто потерянных в темноте или тумане или унесенных ветром и течением китов уже больше не видели. Если приплюсовать еще и эти потери, то, вместе с обычной смертностью раненых китов и осиротевших детенышей, масштабы бойни начинают потрясать воображение.

Не менее расточительной была разделка туш. Поскольку они поступали на завод в огромном количестве, раздельщики срезали лишь самые толстые куски подкожного сала со спины и брюха, после чего, по словам Омменея, «скроттов», как называли остатки туши, пускали свободно дрейфовать в гавани. Их прибивало к берегу, где они и догнивали. «По сей день [1971] на берегах гавани Десепшн-Бей на Южных Шетландских островах и во многих заливах и бухтах острова Южная Георгия встречаются валы из выбеленных солнцем костей, черепов, позвонков и ребер – свидетельства человеческой алчности и глупости».

Тяжелый смрад, царивший в этих гаванях, был притчей во языцех. Но как презрительно заявил управляющий одной из современных американских китобойных баз: «Какого дьявола! Здесь воняет деньгами, а для меня нет запаха лучше».

Деньгами пахло так сильно, что норвежцы сразу после окончания первой мировой войны направили несколько китобойцев еще дальше на юг в поисках мест для еще более прибыльной бойни. И когда в поле зрения китобоев появился сплошной антарктический пак, они открыли то, что Герман Мелвилл, автор знаменитого «Моби Дика», считал навеки неприкосновенным убежищем, где «киты смогут, наконец, укрыться в полярных твердынях и, ныряя под последние ледяные барьеры, выплывать среди ледяных полей заколдованного царства вечного Декабря, презрев всякое преследование людьми».

Последнее убежище не осталось неприкосновенным. Капитаны вернувшихся оттуда китобойцев рапортовали о почти астрономической численности обнаруженных там полосатиков, и ни отдаленность Южного океана от береговых баз, ни ледяная суровость местного климата не смогли уберечь китов от безграничной человеческой алчности.

Вначале проблемой были расстояния. Создавать береговые перерабатывающие заводы на самом ледовом континенте было невозможно, а островные базы находились далеко на севере. Однако в 1925 году некий капитан Сорль из норвежского города Вестфольда проявил, вслед за Свендом Фойном, гениальную сообразительность в деле уничтожения китов, изобретя самый современный вид оружия для превращения в звонкую монету остатков всемирного племени больших китов.

Он придумал океанический плавучий завод – очень большое судно, предназначенное для переработки китов в открытом море, с зияющим отверстием в корме и наклонным туннелем, по которому с помощью лебедки можно втаскивать на борт убитых китов для разделки и переработки. Уже первые такие плавучие заводы были достаточно большими и прочными для «обработки» китов на море почти в любую погоду и могли брать с собой необходимые припасы для продолжительных рейсов в шесть и более месяцев. Каждая такая китобойная матка становилась ядром целой флотилии, наводившей на мрачное сравнение ее с оперативным военно-морским соединением. Она включала в себя стаю судов-китоубийц, обладающих новым, еще более смертоносным потенциалом, катера для маркировки убитых китов сигнальными буями, буксирные суда для доставки туш на плавучий завод, танкерногрузовые суда для снабжения флотилии на море и доставки накопившейся китовой продукции с плавучих заводов на территориально отдаленные рынки.

Даже сорлевский несовершенный прототип мог проникать на юг в Антарктику до кромки паковых льдов, а суда более поздних конструкций уже бороздили воды всего Южного океана, убивая и перерабатывая полосатиков и любые другие виды китов, которых можно было добыть для круглосуточно работающего конвейера переработки. В мире больше не оставалось места, где киты могли бы избежать предначертанной им судьбы.

Последовавшее побоище (другого слова не подберешь) оказалось беспримерным в истории эксплуатации человеком других живых существ. Скорее всего, оно навеки останется непревзойденным по своим масштабам хотя бы потому, что на нашей планете уже не найти такого огромного средоточия крупных животных.

В 1931 году, всего через шесть лет после первого рейса первого в мире плавучего завода антарктическое стадо полосатиков терзали уже сорок одно судно такого типа с приданными им 232 китобойцами. Они плавали под флагами нескольких государств, чьи бизнесмены спешили урвать свою долю с доходного предприятия. Среди них были американцы, норвежцы, англичане, японцы, панамцы, аргентинцы, немцы и голландцы. Однако доминировали в бойне именно норвежцы, либо сами по себе, либо их команды и суда, зафрахтованные или сданные в аренду.

В тот год на плавучих живодернях были разодраны на части 40 200 полосатиков, в основном синих китов… и холодные моря далекого юга потемнели от пролитой крови. Год оказался рекордным для китобойного промысла и для членов правлений китобойных компаний Лондона, Токио, Осло, Нью-Йорка и других бастионов цивилизации. Один лишь плавучий завод под благородным названием «Сэр Джеймс Кларк Росс», возвратившись из шестимесячной антарктической экспедиции, пришвартовался у нью-йоркского причала с грузом, частично состоявшим из 18 000 тонн китового жира стоимостью свыше 2,5 миллиона долларов.

Золотое время для китобоев.

Тяжелые времена для китов.

Только между 1904 и 1939 годами значительно более двух миллионов больших китов умерли смертью, уготованной им современной практикой деловой активности.

К 1915 году последний норвежский китобоец покинул опустошенное Море Китов, чтобы принять участие в южноатлантической бойне. Тем не менее немногие уцелевшие киты Северной Атлантики не чувствовали себя в безопасности в соседстве со смертельными орудиями человеческой войны. По мере возрастания угрозы со стороны немецких подводных лодок союзники спускали на воду все больше и больше противолодочных кораблей. Скоро в боевых действиях против смертоносных механических «китов» стали участвовать сотни не менее смертоносных стремительных эсминцев. Однако зеленую «салагу», которой были укомплектованы их экипажи, необходимо было обучить искусству стрельбы и бомбометания, и (люди есть люди) было решено для совершенствования умения убивать практиковаться… на живых китах. По неофициальным данным, в результате этой «практики» погибли тысячи китов. Большинство из них стали жертвами морской артподготовки, других превращали в бесформенную груду мяса, используя их в качестве мишеней для отработки глубинного бомбометания. Известен также по крайней мере один случай, когда эсминец отрабатывал на китах технику таранного удара. Наверное, не меньше китов погибло от «случайных» нападений, когда их ошибочно принимали за вражеские подлодки. Как бы там ни было, никто не вел счет китам, принесенным в жертву ради Победы на Море.

Когда перемирие положило конец вызванному войной убийству людей и китов, промысловики-китобои поспешили взяться за старую работу. Главный удар был направлен против полосатиков Южной Атлантики и Антарктики, однако сделанное в военное время открытие – переработка ворвани в основной компонент маргарина – настолько подняло ее цену, что китобои не брезговали даже остаточными популяциями полосатиков Северной Атлантики. Так, в период между 1923 и 1930 годами на северном берегу Ньюфаундленда и на южном берегу Лабрадора возобновили работу три норвежские базы, которые за это время переработали 153 синих кита, 2026 финвалов, 199 горбачей, 43 сейвала и 94 кашалота.

Североатлантический промысел был менее доходным, чем китобойный промысел в южных водах, и тем не менее более полное использование каждой туши позволяло получать неплохие прибыли. После выварки жира из подкожного сала остатки туши, включая мясо, кости и внутренности, высушивались и перерабатывались на удобрение («навоз», как его называли). Перефразируя старую фермерскую шутку, ньюфаундленский компаньон китобойного завода в Хоукс-Харборе заявил газете «Сент-Джонс Ивнинг телеграм»: «Мы извлекаем прибыль из каждого дюйма кита, исключая только его фонтан».

Однако с наступлением в 1929 году Великой Депрессии прибыли упали ниже допустимого уровня. В связи с этим с 1930 по 1935 годы в Море Китов произошел еще один большой перерыв в китобойном промысле. Но уже в 1936 году возобновили работу две базы, одна на Лабрадоре, другая на севере Ньюфаундленда, и одна из них, а возможно и обе, действовала до 1949 года. В течение этого периода они сумели добыть и разделать 1100 финвалов, 40 синих и 47 горбатых китов.

Цифры обычно слабо действуют на наше воображение, но они, пожалуй, покажутся более весомыми, если подумать о том, что упомянутое количество китов по своей биомассе эквивалентно примерно 12 000 слонов, или горе мяса, жира, внутренностей и костей, весившей больше лайнера «Куин Элизабет». Поэтому, как бы ни уступала эта местная бойня по своим масштабам той, что творилась в Антарктике, незначительной ее не назовешь.

Катаклизм второй мировой войны принес немногим уцелевшим полосатикам Северной Атлантики новые и еще более ужасные испытания по сравнению с теми, которые обрушились на них во время первой мировой войны. Темные воды «Западного Океана» бороздили тысячи корветов, эсминцев и сторожевых кораблей, куда более смертоносных, чем их предшественники четверть века тому назад. Гидролокаторы, выискивавшие подводные объекты, вместе со многими видами новейшего оружия, сделали их смертоносными охотниками не только за подводными лодками, но – случайно или преднамеренно – и за китами: дело в том, что отраженный от кита импульс, посланный гидролокатором, часто нельзя было отличить от импульса, отраженного подводной лодкой. Морская война становилась все более жестокой, и дрейфующие туши разбомбленных или подорванных глубинными минами китов становились привычным зрелищем для экипажей как военных, так и торговых судов.

Это побоище военного времени не прекратилось и с окончанием военных действий. Еще в середине 1940-х годов самолеты ВМС Соединенных Штатов, вылетая с арендованной базы в Ардженшии на Ньюфаундленде, регулярно использовали китов в качестве учебных мишеней, атакуя их пулеметным и пушечным огнем, ракетами, глубинными бомбами и обычными авиабомбами. Когда в 1957 году об этом стало известно в результате расследования, проведенного Гарольдом Хорвудом из «Сент-Джонс Ивнинг телеграм», военно-морское командование было похоже, озадачено и даже возмущено поднявшейся бурей протестов широкой общественности. Сославшись на то, что все военно-морские силы в порядке вещей использовали морских животных в качестве мишеней для учебных стрельб и бомбометания, командование ВМС поставило под вопрос логику и даже мотивы тех, кто осуждал такие в высшей степени практичные действия. Крупные киты, указывали они, не только служили отличной имитацией вражеских подлодок, но абсолютно ничего не стоили налогоплательщикам. И уж конечно, заключали старшие офицеры ВМС, смерть нескольких китов была небольшой ценой за сохранение нашей свободы[99]99
  В 1960-х годах соединения американских ВМС, размещенные на базах в Исландии, похвалялись тем, что вели учебные стрельбы по косаткам с воздуха и надводных кораблей. Хотя в оправдание этого зверства они заявляли, что тем самым они приносили пользу исландским рыбакам, ему нет ни научного, ни экономического оправдания. Можно предположить, что в ходе таких «учений» были убиты несколько сотен китов, включая, разумеется, не только косаток.


[Закрыть].

Успехи военного искусства обернулись для китов еще более катастрофическими последствиями. Когда в 1946 году китобои вернулись в Антарктику, они были вооружены до зубов новейшими видами оружия. Гидролокаторы, радары, современное навигационное оборудование и электронные приборы – все это применялось для того, чтобы дезориентировать, пугать и приводить китов в замешательство. Переоборудованные из бывших корветов и сторожевых кораблей китобойцы были снабжены самолетами-корректировщиками или вертолетами, взлетающими с огромных, водоизмещением до 30 000 тонн, плавучих заводов. Самые крупные китобойцы имели водоизмещение 700 тонн и мощность двигателя в 3000 лошадиных сил, что позволяло им двигаться со скоростью 30 узлов, и были вооружены грозными гарпунными пушками большой убойной силы. Все эти вместе взятые средства не оставляли теперь почти никаких шансов остаться в живых для любого кита, оказавшегося в обширном районе действий той или иной китобойной флотилии. Китам было уготовано полное истребление.

К концу 1940-х годов 20–25 морских китобойных флотилий ежегодно добывали от 25 000 до 30 000 китов, в основном – синих, из антарктической популяции, численность которой уже и до этого сократилась почти до половины ее первоначального уровня. К 1950 году антарктическое стадо синих китов, ранее насчитывавшее от четверти миллиона до полумиллиона особей, было почти полностью уничтожено, и флотилии китоубийц переключились на промысел финвалов. Согласно подсчетам, к 1955 году от антарктической популяции финвалов, первоначально насчитывавшей свыше трех четвертей миллиона особей, оставалось не более 100 000; в 1956 году китобои добыли 25 289 финвалов – примерно четверть остаточной популяции.

Несмотря на то что даже официальная статистика, опубликованная китобойной промышленностью в конце 1950-х годов, с жестокой очевидностью свидетельствовала о том, что дни больших китов повсюду на Земле были сочтены, никаких шагов к прекращению бойни сделано не было. Транснациональные корпорации, а также деловые круги некоторых стран (США, Великобритания, Норвегия, Голландия, Япония и СССР) дали ясно понять, что они полны решимости не только продолжать бойню, но даже расширять масштабы кровопролития. Как заметил один обескураженный защитник природы, «они четко понимали, что киты были слишком ценными, чтобы им было позволено жить».

В эти годы в защиту китов не часто раздавались голоса милосердия или хотя бы здравого смысла. Напротив, мир наводнили романы, документальные и даже художественные фильмы, в которых не только оправдывалась, но прославлялась продолжавшаяся бойня, восхвалялись героические качества китобоев и финансовая прозорливость предпринимателей китобойной индустрии.

Одинаково гадким было проституирование науки, оправдывавшей уничтожение китов. В 1946 году страны, наиболее активно занимавшиеся китобойным промыслом, образовали Международную Китобойную Комиссию (МКК) с целью, как они провозгласили, обеспечения охраны запасов китов и научно обоснованного регулирования размеров промысла. Что удивительно, многие ученые поддались на уговоры использовать свое имя и репутацию для самого циничного манипулирования.

С самого начала МКК была не более чем дымовой завесой, созданной корпоративной промышленностью при полной поддержке правительств и подобострастных ученых стран– членов МКК, под прикрытием которой велось систематическое истребление всемирной популяции китов. Подробное описание уверток, откровенной лжи, тошнотворных поучений и злоупотребления наукой, к которым прибегала МКК, выходит за рамки нашего повествования, но тем, кто сможет переварить несъедобные подробности, рекомендую почитать книгу Роберта Мак-Налли «Столь безжалостное опустошение».

Мак-Налли так резюмирует фальшивую сущность этой самообслуживающей политики: «Согласно избитой либеральной идеологии, предприниматель, извлекающий прибыли из эксплуатации каких-то ресурсов, будет стремиться сохранять эти ресурсы с тем, чтобы извлекать прибыль как можно дольше. Таким образом, развивалась аргументация, влияние рынка содействует сохранению окружающей среды. Может, это и хорошо для престижной деятельности корпоративных компаний, но капиталисту, вложившему деньги в китобойный промысел, ровным счетом наплевать, будут ли в море киты через полсотни или сотню лет или нет. Его заботит одно – хватит ли китов на его век… Он не перестанет убивать, пока может получать хоть какую-то прибыль… Силы рынка не служат тормозом уничтожению; они фактически ему содействуют. Жадность сохраняет только саму себя».

Когда я жил на островах Бергео у Ньюфаундленда, моим другом и соседом был «дядя» Арт Бэггс, рыбачивший на юго-восточном побережье с 1890-х годов. Он вспоминал, что впервые увидел китов в восьмилетием возрасте, когда они с отцом выходили на плоскодонке ловить треску в прибрежных водах Пингвиньих островов.

«Дело было зимой, и ловить рыбу было трудновато. Острова лежат милях в двадцати от берега… да и какие это острова – одни утесы да подводные рифы… Мы выходили туда по понедельникам и оставались там, пока хватало еды…

В те времена на побережье паслись тысячи большущих китов. Они стаями гонялись за сельдью, а мы ловили свою треску. Бывало, нам казалось, что нашу лодку, одну-одинешеньку, со всех сторон окружают киты, словно флотилия больших кораблей. Но киты нас никогда не трогали, и мы их тоже. Частенько какой-нибудь большой самец пускал фонтаны так близко от нас, что можно было доплюнуть жвачку до его брюха. Мой старик говаривал, что это они нарочно нас дразнят – шутка, конечно, вы понимаете».