Текст книги "Трагедии моря"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

Хотя к отряду китообразных принадлежат и дельфины, слово «кит» имело более ограниченное значение в давние времена, когда им называли тех морских великанов, которые могли приносить коммерческую выгоду. Поэтому «китами» считались лишь недостаточно проворные животные, которых можно было догнать на парусных или гребных судах; которые были уязвимы для ручных гарпунов или копий; были «выгодны» в смысле количества добываемого жира и китового уса и, наконец, которые, будучи мертвыми, оставались на плаву. Последнее обстоятельство было существенным, ибо первые китобои не располагали способом вылавливать тонущих китов и удерживать их на поверхности воды во время обдирки или буксировки на береговую базу. Вот почему баски XVI века, построившие Бутерус и пославшие туда людей на разделку китов, ограничивались промыслом четырех признанных ими видов. Они называли их китами «лучшего сорта».

Сарда

Когда в нашу эпоху первое европейское судно рассекало своим тупым носом воды Нового Света, его команда наверняка распознала те виды китов, которые раньше составляли основу промысла басков – отта сотта и сарду.

Но если даже это первое судно и не принадлежало баскам, то до их ушей все равно должен был дойти слух о китах, обнаруженных его экипажем. Так или иначе, где-то около 1500 года китобойные суда басков уже совершали рискованные путешествия через просторы Северной Атлантики, а их гарпунеры уже пускали кровь западной сарде.

Сарда, или черный гладкий кит, несмотря на его огромные размеры, был сравнительно легкой и потому стоящей хлопот добычей. Поскольку огромное туловище делало его неуязвимым для большинства естественных хищников, ему не нужны были агрессивные позы или защитные приспособления. Не нуждался он и в большой скорости. Медленно бороздя планктонные пастбища, этот кит пропускал целые реки морской воды через бахрому пластин китового уса, свисавший с огромного нёба. С их помощью он отфильтровывал необходимый для поддержания жизни планктонный «суп». Эту функцию китовый ус выполняет настолько эффективно, что сарда мог накапливать колоссальный запас энергетического «топлива». Слой подкожного жира (толщиной до 50 сантиметров) не только обеспечивал плавучесть кита даже после его гибели, но и давал до 14 тонн первосортной ворвани. Во всех отношениях сарда оказался одним из лучших, если не самым лучшим из китов.

Богатые планктоном воды Моря Китов служили для сарды основным летним пастбищем. Поздней осенью киты медленно продвигались к югу, собираясь в большие стада для размножения в удобных бухтах Флориды и Мексиканского залива. Когда они прибывали на зимовку, у них уже были накоплены такие запасы энергии в виде подкожного жира, с которыми они могли, не питаясь, ожидать возвращения весны, производя на свет и выкармливая потомство, занимаясь ухаживанием и любовью.

В конце марта – начале апреля огромные зимние стада распадались на небольшие семейные кланы, которые неспешно, со скоростью трех-четырех узлов, начинали двигаться на север. Их путь пролегал через весенние пастбища на банках открытого моря, где ежегодно цветение планктона превращало холодные воды в питательный бульон. Со временем большинство сард поворачивали на запад, проходя через пролив Белл-Айл или через пролив Кабота в залив Св. Лаврентия, чтобы воспользоваться там цветением планктона в конце

лета. С приходом осени заметно округлившиеся и пресытившиеся планктоном киты снова собирались в огромные стада (которые, возможно, несли некую общественную функцию – что-то вроде осеннего китового празднества), прежде чем снова начать медленное движение на юг.

Мы не знаем точно, когда баски впервые появились на Североамериканском континенте, однако нам известно, что еще до широко известных грабительских набегов Картье в залив Св. Лаврентия в 1534 и 1535 годах Бутерус уже фигурировал на французских картах под названием «НаЫе de la Ballaine» – «Китовая Гавань», а северо-западная оконечность острова Ньюфаундленда – наиболее известный ориентир для прибывающих из Европы кораблей – уже носила название «Karpont» от искаженного баскского «Сар Arpont» – «Гарпуний Мыс». Больше того, в муниципальных архивах Биаррица хранится королевская грамота от 1511 года, разрешающая французским баскам бить китов в Новом Свете, а ряд других источников содержит намеки на присутствие басков в заливе Св. Лаврентия еще в 1480 году. Таким образом, мы, вероятно, не будем далеки от истины, если представим, как на закате XV века потрепанные морем, пропитанные солью каравеллы басков, преодолевая ветра и течения, упорно прокладывали путь к берегам южного Лабрадора, Ньюфаундленда и острова Кейп-Бретон (который, кстати, берет свое название от древнего порта баскских китобоев Cap Breton).

Как бы там ни было, но вскоре после этого их можно было встретить во всем регионе. На современных картах сохраняются более двух десятков названий, свидетельствующих о былом присутствии басков на морских просторах, а остатки их береговых сооружений, поросшие мхом, разрушаемые ветрами и подчас заливаемые морскими приливами, до сих пор можно обнаружить далеко на западе в устье реки Сагеней в каких-нибудь полутораста километров от города Квебека.

Сам Бутерус выглядел типичной базой испанских басков. Какой год ни взять, в нем летом находилось до тысячи человек. Ежедневно перед рассветом десятки вельботов под малыми парусами или – если не было ветра – на веслах расходились из него вдоль берега в обоих направлениях и в открытое море и, образовав дугу радиусом в 18–20 километров с центром с Бутерусе, ожидали наступления рассвета. Команды внимательно всматривались в окружающее пространство, надеясь увидеть V-образный фонтан водяных брызг, выдававший присутствие сарды. Как только в утреннем воздухе зависал первый прозрачный фонтан, к нему устремлялись ближайшие два-три вельбота. Каждое судно направлял к цели гарпунер, и ведомая им команда отчаянно налегала на весла, надеясь, что именно он поразит ее первым.

Намеченная жертва обычно встречала приближающиеся суда чуть ли не с дружелюбным любопытством, пока в лучах восходящего солнца… не мелькал железный гарпун и его раздвоенное зазубренное жало, пройдя сквозь толстый слой подкожного жира, не вонзалось глубоко в плоть животного. Атакованный кит нырял на дно, но тут же ощущал себя на привязи у судна над его головой. Когда он всплывал на поверхность, чтобы набрать в легкие воздуха, он рисковал быть пронзённым вторым, а то и третьим гарпунами. Вероятно, впервые в жизни ему пришлось испытать чувство панического страха, усугубленное мучительной болью от раздирающего пораженные мышцы железа.

После многочасовой титанической борьбы силы даже такого могучего кита, как сарда, постепенно угасали. Тогда суда сближались, и люди ударами тонких копий загоняли животное под воду, не давая ему наполнить воздухом сжавшиеся легкие. Наконец, смертельно раненный лилипутами гигант беспомощно покачивался на волнах, испуская фонтаны малиново красного пара. Море вокруг потемнело от крови. В последний раз судорожно взметнулись вверх и упали в воду лопасти могучего хвоста, и жизнь кончилась.

Два-три судна буксировали сверкающую на солнце, сопровождаемую тучей слетевшихся чаек тушу в гавань Бутеруса и ставили ее на одну из швартовых бочек в сотне метров от жиротопен завода… Там кит оставался среди других своих мертвых соплеменников в ожидании, пока деревянный стапель на берегу не освободится от предыдущих жертв и его можно будет с помощью шпиля втащить наверх по засаленному скату[82]82
  В местах, где приливы были достаточно высокими, туши часто оставляли на грунте у берега при полной воде и разделывали их, когда они просыхали после отлива.


[Закрыть].

Дни и ночи напролет «мясники», освещаемые факелами коптящей ворвани, карабкались на гигантские туши, пронзая и разрезая их разделочными ножами, в то время как другие рабочие таскали нарезанные пласты сала к порогу жиротопен. Здесь их разрубали на куски, которые сбрасывали вилами в стоящие рядами кипящие и брызжущие жиром варочные котлы. Чтобы поддерживать ревущее под котлами пламя, люди то и дело вылавливали из котлов и бросали в огонь обрывки соединительной ткани, заставляя самих китов служить топливом для собственного жертвоприношения.

Ободрав с туловища подкожное сало и вырубив из пасти китовый ус, раздельщики отпускали тормоз лебедки, и ободранная туша соскальзывала обратно в море. Лишенная жира, она тем не менее оставалась на плаву – разлагающиеся ткани внутренних органов быстро наполняли ее таким количеством газа, которое превращало тушу в напоминающее по форме аэростат зловонное чудовище. Брошенная на милость ветра и волн, она пополняла множество таких же разлагающихся туш, изрыгаемых двумя десятками бухт, где орудовали раздельщики китов. Большинство этих похожих на привидения чудовищ в конце концов прибивало волнами к берегу, где они пополняли кладбище китов, протянувшееся на сотни километров вдоль берегов «Большого Залива».

Г-н де Куртеманш оставил нам свои мрачные впечатления о берегах этого залива в 1704 году, когда у входа в небольшую бухту в нескольких километрах от давно заброшенного Бутеруса он наткнулся на «похожие на горы плавника нагромождения костей… судя по внешним признакам, там были останки не менее двух-трех тысяч китов. В одном месте мы насчитали девяносто черепов огромной величины».

Вещественные доказательства масштабов той бойни сохранились и до наших дней. Один инженер, прокладывавший шоссейную дорогу на западном берегу Ньюфаундленда в 1960-х годах, рассказывал мне, что, где бы его бульдозеры ни вгрызались в береговой галечник, они всюду выворачивали такую массу китовых костей, что часть дорожного покрытия была «уложена больше из костей, чем из камня». «Черепа, – говорил он, – шли по десять центов за дюжину, причем некоторые из них были величиной с бульдозер типа Д-8». После окончания строительства дороги я сам обследовал некоторые из этих выемок грунта и убедился в том, что гигантские останки относятся к сравнительно недавнему прошлому, а не являются результатом многовекового накопления.

В первой половине XVI столетия в заливе Св. Лаврентия водилось такое множество сард, что китобоям оставалось лишь отбирать китов и забивать нужное число из, казалось, неисчерпаемых запасов. Пожалуй, это можно сравнить с выборкой домашнего скота из гигантского загона для отправки на скотобойню. Ограничивающим фактором служило не наличное поголовье, а производственные мощности по переработке китов.

Бутерус, в котором работали не менее трех жиротопен, являлся одной из примерно двух десятков баз, цепочкой протянувшихся на запад от входа в пролив Белл-Айл вдоль берега залива Св. Лаврентия и реки Св. Лаврентия до самой реки Сагеней. Еще больше баз располагались на берегах залива Шалёр и полуострова Гаспе, островов Магдален, пролива Нортам-берленд и на южном и восточном берегах острова Кейп-Бретон. Около дюжины заводов затемняли дымом своих труб небосклон южного берега Ньюфаундленда. В периоды пика баскского промысла на берегах и в окрестностях Моря Китов работали, вероятно, от сорока до пятидесяти заводов по разделке китов. На севере и востоке заводы эксплуатировались в основном испанскими басками, на юге и западе – французскими. Вместе они вконец истребили сообщество гладких (настоящих) китов.

Можно прикинуть масштабы этого побоища. Нам известно, что жиротопенные заводы в XVI веке вытапливали в среднем около 3000 галлонов, или двенадцать тонн, ворвани из каждой взрослой особи сарды; при этом гарпунеры убивали только крупных взрослых китов. Мы также знаем грузоподъемность баскских судов. Они были двух типов: каравеллы, на которых каждую весну на базы доставлялись люди, вельботы и снаряжение и которые могли увозить на родину от 250 до 500 тонн китового жира, и караки, ходившие в середине лета на запад с единственной целью забрать ворвань и перевезти ее в Европу. Эти тогдашние «танкеры» обладали огромной по тем временам грузоподъемностью – некоторые из них могли перевозить почти тысячу тонн груза.

Из сохранившихся документов XVI века явствует, что в любом взятом году объединенная китобойная флотилия басков насчитывала от 40 до 120 судов. Если взять среднее число в 80 судов средней грузоподъемностью 350 тонн каждое, то общая годовая добыча составляла около 2300 китов. Однако этот показатель ни в коей мере не отражает общегодовую смертность. К нему еще нужно накинуть не меньше 20 % на гибнущих от голода детенышей после гибели кормящих самок, а также на смертельно раненных, но не найденных взрослых особей. Приблизительным, возможно заниженным, можно считать показатель годовой смертности, равный 2500 китов в период пика промысла сарды (около 1515–1560 годов).

В середине XVI века большая часть ворвани (которой в Западной Европе заправляли светильники, а также использовали как сырье для производства смазочных веществ и мыла, применяли для обработки кожи и джута и даже для изготовления пищевого масла) добывалась из сард, обитавших в Море Китов. Кроме того, западное стадо сарды давало большую часть китового уса, тысячи различных способов применения которого включали султаны для военных шлемов, корсеты, набивку для Мягкой мебели и матрасов, волос для бритвенных кисточек, материал для изготовления ширм и решет, рукояток для ножей, роговых ложек и даже заводных пружин для механических игрушек и научных приборов.

Это был исключительно прибыльный промысел. Один удачный промысловый сезон в Море Китов мог не только окупить все затраты судовладельца на приобретение судна и снаряжения, оплату жалованья команде и стоимости провианта, а также другие издержки, но и принести изрядную прибыль. Это был не просто выгодный, а очень выгодный бизнес. К 1570 году баски открыли во многих странах Европы собственные независимые консульства с единственной целью вести торговые дела, связанные с китобойным промыслом. К тому времени сеть их предприятий и компаний стала сродни современному монополистическому объединению «Эксон».

Бойня велась с таким размахом, что примерно к 1570 году западное стадо сарды сократилось до ничтожной величины. Время сарды истекло, как, впрочем, и время китобоев из числа испанских басков. Дело в том, что в 1588 году попытка испанской армады напасть на Англию закончилась гибелью значительной части составлявших ее судов. Среди десятков кораблей, пущенных на дно залпами английских пушек и свирепыми штормами, оказалась и основная часть китобойных судов испанских басков, призванных на службу королю Филиппу и ставших жертвой его амбиций. Поражение было столь сокрушительным, что испанские баски никогда уже больше не обладали былым могуществом в Море Китов.

За разгромом армады последовал другой, еще более чувствительный удар по китобойному промыслу басков в водах Нового Света, когда в первом десятилетии XVII века в холодных водах около Шпицбергена были обнаружены ранее неизвестные фантастически богатые китами места. Это открытие положило начало новому китобойному промыслу, который скоро затмил промысел в Море Китов и навсегда покончил с вековой китобойной монополией басков.

По мере перемещения центра тяжести бойни на восток ослабевал натиск на западную популяцию сарды. Ослабевал, но не прекращался: сарду продолжали убивать французские баски и все больше рыбаков из Нормандии и Бретани, которые постепенно превращали залив Св. Лаврентия в нечто вроде французского озера. Более того, мигрирующие стада сарды стали подвергаться нападениям промысловиков из Новой Англии, разворачивающих свой собственный «прибрежный» промысел в заливе Св. Лаврентия.

Вначале их основной добычей был отта сотта, однако промысловики с побережья Новой Англии, как мы вскоре убедимся, убивали при первой возможности и более крупных и жирных сард. По мере того как в промысел сарды вовлекалось все больше жителей Новой Англии, этот кит лишался последних убежищ у побережья континента. Не исключено, что уцелевшие киты искали спасения зимой в водах, омывающих необитаемые островки и рифы Вест-Индий, и осваивали новые пути миграций с юга на север и с севера на юг подальше от берегов Северной Америки. Если и так, то все равно в этом было мало толку, поскольку китобои из Новой Англии неуклонно расширяли район своих действий. К 1720 году они уже выходили на небольших шлюпах[83]83
  Одномачтовое парусное судно. – Прим. перев.


[Закрыть] с неполной палубой за пределы видимости земли и могли оставаться в море от трех до четырех суток. Но хотя команды этих маленьких быстроходных судов убивали сард, где бы они им ни попадались, к тому времени как отта сотта, так и сарда встречались уже настолько редко, что промысловики Новой Англии были вынуждены переходить на добычу китов иного «сорта».

Баски называли его «трумпа» (“trumpa”) и ставили его на третье место в ряду четырех китов «лучшего сорта». Поколениям китобоев-янки он стал известен как “sperm” (кашалот)^{98}. Кашалот – это млекопитающее открытого океана, питающееся кальмарами на больших глубинах и редко приближающееся к суше. Довольно легко подпускающий к себе человека, кашалот обладает достаточно толстым слоем жира, который удерживает его на плаву после гибели и из которого можно получить ворвань посредственного качества.

Кашалот относится к зубатым китам, и у него нет того, что называется китовым усом, однако этот недостаток, по мнению китобоев, компенсируется наличием в его голове уникального вещества^{99}, состоящего частично из легкого масла и частично из воска, которое какой-то невежда принял некогда за сперму – отсюда и возникло название этого кита[84]84
  Sperm (acet) whale (англ.) – кашалот. – Прим. перев.


[Закрыть]. Впрочем, как бы это вещество ни называлось, оно было и остается исключительно ценным источником сверхчистого машинного масла. Кашалот вырабатывает также еще одно ценное вещество, о котором в начале XVII века кто-то писал в несколько беспристрастной манере: «В ките такого сорта можно обнаружить и янтарный жир[85]85
  Amber grease (англ.) – янтарный жир; ambergris – амбра. – Прим. перев.


[Закрыть], содержащийся в его кишках и внутренностях, по форме и цвету напоминающий коровий навоз». Несмотря на непрезентабельный внешний вид, амбра оказалась столь драгоценным фармацевтическим и парфюмерным материалом, особенно в качестве основы для изготовления духов, что даже в XIX веке она ценилась буквально на вес золота.

Большое количество кашалотов в открытом океане привлекло жадное внимание китобоев из Новой Англии, и к 1730 году их полнопалубные шлюпы и шхуны уже преследовали этих китов на всем пространстве от самых Бермудских островов на юге до Большой Ньюфаундлендской банки на севере. Поскольку их суда первоначально были недостаточно велики для размещения на них жиротопен, китобои на первых порах убивали кашалотов фактически ради добычи нескольких сот галлонов «спермацета», которые можно было выкачать из головы кита. Одно из последствий этой опустошительной практики – появление временами большого количества распухших туш брошенных кашалотов в окутанной туманами акватории Большой Ньюфаундлендской банки – представляло серьезную опасность для трансатлантического судоходства. Другим было то, что стадо трумпы северо-восточной судоходной зоны было настолько подорвано, что на какое-то время почти полностью исчезло.

Добывая трумпу, промысловики Новой Англии стали настоящими китобоями открытого моря. К 1765 году до 120 китобойных судов Новой Англии, в большинстве своем уже оснащенных жиротопными установками, промышляли китов в водах пролива Белл-Айл, Большой Ньюфаундлендской банки и залива Св. Лаврентия. В то время китобои убивали в основном горбатых китов (о них разговор еще впереди); часть добычи составляли кашалоты, а также гладкие (настоящие) киты, которым всегда отдавалось предпочтение перед остальными. В тот же период другие промысловики Новой Англии в поисках горбачей ходили в южные воды, убивая попутно всех попадавшихся им гладких китов.

К началу XIX века во всей Северной Атлантике оставалось в живых не более нескольких тысяч особей сарды. Около сотни из них в течение нескольких лет укрывалось в диких фиордах южного Ньюфаундленда. В 1820-х годах их обнаружили ньюфаундлендские и американские китобои, и уже к 1850 году удалось обнаружить и убить только одну-единственную особь – самку кита. После этого в течение ста лет не поступало никаких сообщений о сардах в водах залива Св. Лаврентия, Ньюфаундленда, и Лабрадора, хотя можно предположить, что несколько десятков особей, которых жизнь заставила быть сугубо осмотрительными, сумели избежать кровавой бойни.

В 1889 году один норвежский паровой китобоец, вооруженный новой гарпунной пушкой большой убойной силы, наткнулся в водах к югу от Исландии на небольшое стадо сарды – кита, ставшего уже почти легендой. Китобои успели убить лишь одного из семи обнаруженных китов до того, как непогода укрыла остальных, но на следующий год злопамятный китобоец вернулся в те же воды, отыскал оставшихся в живых шестерых сард и прикончил их всех до одного.

К 1900 году живой сарда был известен жителям лишь нескольких рыбацких поселков, разбросанных по побережью пролива Лонг-Айленд – китобоям, которые все еще придерживались старого метода охоты на китов с беспалубных судов, как это делали их предки почти три столетия назад. Один-два раза в год, а может быть в несколько лет, китобоям «по пути» попадался гладкий кит, и, если им сопутствовала удача, они убивали его.

В 1918 году с борта парового сейнера, ловившего менхэдена, был убит последний из гладких китов. Преследуемых им китов было всего два – самка с детенышем, направлявшиеся на север от Амагансетта вдоль побережья Лонг-Айленда. Один из китобоев, Эверетт Эдвардс назвал этот эпизод в своей биографии «увеселительной прогулкой». Я привожу ее описание в сокращенном виде.

«Летом 1918 года нам подвернулся, вероятно, самый последний кит в этих водах. Для Берта и меня это была самая дорогостоящая в нашей жизни охота – ведь она произошла в разгар рыбопромыслового сезона. Берт в то время ловил рыбу на сейнере «Оушн вью». На рассвете он увидел за баром у берега пару китов. Спустив шлюпку, Берт отправился на берег и, когда взошло солнце, под окном моей спальни раздался его голос: «Эв, хочешь поохотиться на китов?»

Мы взялись за весла и вскоре были на борту сейнера. Нам удалось нагнать китов как раз напротив «Египетского пляжа». Вероятно испугавшись шума винта нашего судна, киты повернули в открытое море. Немного погодя один из них всплыл прямо перед носом нашего сейнера. Берт метнул в него ручной гарпун с взрывающейся гранатой на конце. Большой кит метнулся было на мелководье, но затем пустился прочь от берега. Видели бы вы, как он всплывал на поверхность, испуская струи крови. Мы сумели нагнать обоих китов напротив спасательной станции Непиг. У нас было шесть – восемь гранат. Берт, Феликс и я по очереди метали их с носа судна в того из двух китов, который находился ближе, пока не израсходовали весь запас. После этого мы воспользовались копьями для охоты на меч-рыбу… к тросику копья был прикреплен буек, который постоянно был на виду.

Когда, видимо, уже уставший детеныш стал двигаться медленнее, я спустил на воду плоскодонку, чтобы добить его ручным гарпуном. Не успели мы с ним покончить, как к борту лодки подплыла отяжелевшая от ран мать. Ее голова виднелась над водой, и наш старый буфетчик с удивившей меня ловкостью метнул в нее свое копье. Однако веревка оборвалась, и мы лишились последнего копья, застрявшего в теле уплывавшей прочь самки. Затем на поверхность всплыл мертвый китенок.

Еще шесть миль вдоль берега мы преследовали раненую самку, оставлявшую за собой струю густой крови. Смеркалось, и мы решили вернуться к нашему китенку и отбуксировать его к пристани «Земля обетованная». Толпы людей, многие из которых видели кита впервые в жизни, пришли на причал, чтобы поглазеть на диковинную добычу. Мы натопили около тридцати бочек жира, однако реализовать его не смогли, так как в то время он уже не пользовался рыночным спросом».

Теперь, когда с сардой было успешно покончено по обе стороны Северной Атлантики, оставались еще другие моря и другие стада разбросанных на широком пространстве китов, которых китобои-янки называли «черными гладкими», а южнее экватора – «южными» китами.

В течение столетия со времени зарождения китобойного промысла Новой Англии маршруты ее китобойных флотилий опоясали весь земной шар, и среди их глобальных мишеней были и стада сарды, бороздившие воды Южной Атлантики, Тихого и Индийского океанов. Китобои уничтожали их с превеликим усердием и ненасытной алчностью: в период между 1804 и 1817 годами было убито, в основном у берегов Южной Америки, более 200 000 китов. Опустошение распространялось с быстротой лесного пожара, и за какие-то полсотни лет черные гладкие киты были почти полностью уничтожены во всем мире.

О масштабах и характере этой бойни можно составить представление

из письма, написанного в 1852 году безымянным капитаном американского китобойца: «В начале промысла [черных] гладких китов единственным стоящим местом были банки бразильского побережья… потом пошли острова Тристан-да-Кунья, Ист-Кейп, Фолклендские острова и побережье Патагонии. Таким образом, промысел охватил всю Южную Атлантику. Иногда суда наполняли трюмы за невероятно короткое время. Киты встречались в огромных количествах, их многочисленные стада сотни лет беспрепятственно бороздили океанские просторы. И вот гарпуны – и копья быстро опустошили эти стада, разогнав немногих уцелевших… которые стали пугливыми, как преследуемые охотниками олени. Разве можно поверить, что они когда-нибудь снова появятся в прежних количествах? Или что они размножаются так же быстро, как уничтожаются?

После того как были выбиты южные [атлантические] киты, китобойные суда проникли в Индийский океан и южную часть Тихого океана… Кажется, прошло не более двадцати лет с начала китобойного промысла в этих районах, но куда же подевались эти киты, которых прежде было там так много. Думаю, что большинство китобоев согласятся с тем, что добрая половина из них давным-давно уничтожена… Затем пошли слухи о множестве огромных китов в северной части Тихого океана… и через несколько лет наши суда полностью очистили от них широкие просторы Тихого океана, включая воды камчатского побережья. Обогнув Японию, они обнаружили там больше китов, чем когда-либо раньше. Однако эти левиафаны были изгнаны из лона океана; лишь редкие уцелевшие особи в страхе разбежались кто куда».

К началу 1900-х годов почти завершилась кровавая сага о жизни и смерти больших черных гладких китов – самых многочисленных и самых распространенных представителей китового племени до того, как они стали объектом человеческой алчности.

Почти… но не совсем. То тут, то там на бескрайних просторах Мирового океана продолжали существовать несколько небольших стад и отдельные особи. Но и этих в океанах оставалось так мало, что их поиск и добыча уже себя не оправдывали.

Тем не менее, даже находясь на краю гибели, киты не знали пощады. Китобои нашего времени безжалостно уничтожали сарду при первом удобном случае. Типичным примером такого отношения явилось убийство одинокого сарды у северных берегов Ньюфаундленда в 1951 году китобойцем, не имевшим лицензии на добычу гладких китов. Когда об этом случае появилось сообщение в прессе, должностные лица канадской промысловой компании заявили, что капитан китобойца просто слегка ошибся. Компания обработала убитую сарду и реализовала продукты разделки, не удостоившись даже публичного порицания со стороны канадских властей.

Промысел гладких китов продолжался и после того, как Международная комиссия по китобойному промыслу (МКК) наконец-то занесла их в список охраняемых видов. В 1962 году одна японская морская китобойная флотилия наткнулась в водах, омывающих далекий южноатлантический остров Тристан-да-Кунья, на самое крупное из виденных за многие десятилетия стадо гладких китов. Несмотря на то что Япония являлась членом МКК, все до последней особи этого стада были убиты и разделаны прямо на месте. Виновные в этом никакого наказания не понесли, а МКК даже не сделала официального заявления по поводу случившегося.

До сего дня китобои стран, не являющихся членами МКК, продолжают убивать гладких китов, где бы они их ни встретили, используя японское снаряжение и финансовую поддержку японцев. Точно так же поступают и китобои, занимающиеся пиратским промыслом в открытом море и сбывающие большую часть контрабандной добычи в ту же Японию.

По состоянию на 1984 год, продажа в Японию продукции, получаемой с одного шестидесятитонного черного гладкого кита, приносила до 50 000 долларов дохода.

Роберт Мак-Налли в своей книге «Столь безжалостное опустошение» хорошо описал деятельность таких, с позволения сказать, предпринимателей: «Пиратские китобойцы – это суда неопределенной принадлежности и подозрительной регистрации, промышляющие китов, где им угодно и как им заблагорассудится… Самым отъявленным пиратом зарекомендовал себя китобоец «Сьерра»… Владельцем «Сьерры» был южноафриканец, действовавший через корпорацию, зарегистрированную в Лихтенштейне; судно плавало под кипрским флагом, его капитаном был норвежец, а замороженное на нем китовое мясо маркировалось ярлыком «Изготовлено в Испании».

Команда «Сьерры» убивала китов с жестокостью, беспрецедентной даже в таком отвратительном промысле, как китобойный. Чтобы «сберечь» как можно больше мяса, команда пользовалась заостренными металлическими гарпунами без взрывающейся гранаты. Пораженные киты часами агонизировали, истекая кровью и разрывая внутренности в попытке избавиться от гарпуна. Когда кит умирал, с него срезали только лучшие куски мяса, а это значит, что сорока-пятидесяти-тонное животное губили ради каких-то двух-трех тонн отборного мяса.

К счастью, «Сьерра» больше не плавает. Взрывом [произведенным одной антикитобойной организацией] это судно было отправлено на дно лиссабонской гавани в 1979 году. Тем не менее сегодня еще больше пиратских китобойцев следуют в кровавом кильватере за «Сберрой».

31 августа 1981 года специалист по китообразным и давний друг китов д-р Петер Бимиш заметил удивившее его существо, выплывшее на поверхность залива Бонависта на Ньюфаундленде. О том, что было дальше, расскажем словами самого Бимиша:

«С берега мы увидели, как в глубину нырнул какой-то очень большой кит. Мы быстро спустили на воду наш «Зодиак», запустили мотор и на тихом ходу пошли к центру залива. Прошло минут десять после погружения кита. Мы заглушили мотор. Настала полная тишина.

И вот ближе чем в десяти футах от нас, словно гигантская скала, медленно всплыло на поверхность огромное животное и выдохнуло фонтан водяной пыли. Оно смотрело прямо на нас, обдаваемых брызгами его фонтана. Почти не веря своим глазам и еле оправившись от изумления, мы поняли, что рядом с нами лениво и беззаботно плавает одинокий черный гладкий кит – одно из редчайших животных на Земле!