Текст книги "Трагедии моря"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

Хорошие деньги давали и за их шкуры, из которых изготовляли высококачественную сафьяновую кожу. Не удивительно поэтому, что уже с 1610 года французские колонисты убивали белых китов во все возрастающих масштабах. В Новой Франции «промысловые» места обитания белух ценились среди наиболее желанных источников побочного дохода, а первые дарственные феодальным властителям в районе реки Св. Лаврентия обычно включали особые и исключительные права на промысел всех обитающих в ней видов морских свиней, особенно белой разновидности.

Специальным указом губернатора Новой Франции от 1710 года шести землевладельцам на реке Уэйл была предоставлена монополия на промысел белой морской свиньи; другой указ, разрешающий подобную монополию в Пуан-до-Ирокез, возвещал, что «повелением Короля в этом крае будет создано как можно больше таких промыслов». Повеление короля было исполнено с таким энтузиазмом, что к середине столетия между Пуан-де-Монтом и Иль-о-Кудром функционировало не меньше восьми компаний по промыслу белых китов. Вместе они истребляли, наверное, по нескольку тысяч белух каждый год.

Индейцы реки Св. Лаврентия с незапамятных времен знали об одной особенности белых морских свиней, которая до недавнего времени оставалась неизвестной науке. Речь идет о способности многих китов «видеть» дорогу сквозь мутную воду с помощью своеобразного эхолокатора. Доисторические индейцы открыли, что нарушение системы приема отраженного звука дезориентировало этих животных и облегчало их добычу. Особенно успешно они пользовались этим открытием у острова Иль-о-Кудр, мимо которого огромные стада белух шли за приливом вверх по течению реки в погоне за рыбами, составлявшими их главную пищу, и возвращались обратно с отливом.

Как только эти киты проходили мимо острова на запад, индейцы выходили на лодках к окружающей остров отмели и устанавливали на ней длинные ряды тонких и гибких прутьев на расстоянии нескольких футов друг от друга. Каждый ряд прутьев устанавливался с небольшим наклоном и заканчивался на берегу острова. Когда отлив достигал наибольшей силы, его мощное течение заставляло прутья вибрировать, создавая нечто вроде высокочастотной звуковой преграды, которую плывущие на восток киты, очевидно, принимали за непроходимую стену или по меньшей мере за опасное препятствие. Пытаясь обойти его, часть китов поворачивали к острову и попадали на быстро мелеющую во время отлива прибрежную илистую отмель. Где их и встречали люди, стоявшие по пояс в воде с гарпунами в руках.

Сия остроумная система исправно снабжала мясом и жиром бессчетные поколения индейцев; однако она оказалась недостаточно продуктивной для французов, жаждавших заполучить способ убоя животных еп masse[108]108
  Во множестве (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть]. Один такой способ, который они придумали для уничтожения морских свиней вообще и белой морской свиньи в частности, описал в 1720-х годах Шарлевуа:

«Во время отлива они устанавливают в иле или песке близко друг от друга толстые шесты, к которым прикрепляют сеть в форме кошелька… таким образом, что, если рыба пройдет внутрь, она уже не сможет выбраться наружу… Когда начинается прилив, эти большие рыбы пускаются в погоню за сельдью, которая всегда идет к берегу [и] которую они очень любят, и запутываются в сетях, лишаясь свободы. Когда во время отлива вода спадает, с удовольствием наблюдаешь, как они в смятении тщетно пытаются выбраться из сетей. Короче говоря, столько их оказывается на мели, что они порой громоздятся друг на друга… говорят, что некоторые весят три тысячи фунтов».

Как я уже упомянул, по мнению большинства специалистов по китам, белуха является арктическим видом, а тех, которые встречаются в заливе Св. Лаврентия, они считают не более чем «небольшой обособленной популяцией, представляющей, по всей вероятности, реликтовую форму прошлого, более холодного периода». На самом же деле белуха залива Св. Лаврентия первоначально составляла одну из самых больших самостоятельных популяций существующего вида. Да и ареал ее не ограничивался только устьем залива Св. Лаврентия. В 1670 году Джосселин отмечал присутствие в водах Новой Англии «морского зайца», такого большого, как грампус [орка, или косатка], белого как простыня. Их видели в Блэкпойнт-Харборе и выше по реке; правда, нам не удалось убить ни одного из них, хотя некоторые из нас стреляли в них пулями – напрасный труд». Николя Дени упоминал их среди других видов морских свиней, обитавших в водах острова Кейп-Бретон и залива Шалёр: «Те, что подходят близко к берегу, двух сортов. Которые побольше – сплошь белые, величиной почти с корову… с них получают много жира». В 1720-х годах Шарлевуа сообщал, что видел «многих из них у берегов Акадии в заливе Фанди». Даже в 1876 году английский путешественник Джон Роуан писал: «Белые морские свиньи в большом количестве заходят в залив [Шалёр]…

Мне сказали, что с одной такой рыбы можно получить жира на сто долларов». Роуан сообщал о них и с берегов острова Кейп-Бретон. В заливе Фанди микмаки, помимо морских свиней, добывали белух с древних времен и вплоть до XIX века, и, по мнению д-ра А. У. Ф. Бэнфилда, какая-то крошечная остаточная популяция могла просуществовать там до 1970-х годов, хотя это и представляется сомнительным. Короче говоря, в Море Китов и его окрестностях белый кит, очевидно, чувствовал себя как дома.

Крупномасштабный промысел у северо-западного берега устья залива Св. Лаврентия и выше по течению реки того же названия по крайней мере до острова Иль-о-Кудр продолжался без заметных пауз до середины XX века. Его конец был вызван знакомой нам безрадостной причиной: слишком мало белых китов осталось, чтобы приносить прибыль.

В том, что этот промысел был в свое время прибыльным, сомневаться не приходится. Еще в 1870-годах за один прилив в сетную ловушку на реке Уэйл попадалось по 500 белух, и до конца прошлого столетия промысловая база на этой реке, действовавшая с 1700 года, добывала в среднем по 1500 белух ежегодно. Однако к 1900 году промысловые издержки уже превышали ассигнования на содержание баз, и к этому времени из них эксплуатировались всего две: один перерабатывающий завод на реке Уэйл и другой – на острове Иль-о-Кудр. Последний закрылся в 1927 году, а тот, что на реке Уэйл, проработал до 1944 года – к этому времени даже в хороший сезон удавалось добыть и разделать всего лишь несколько десятков белух.

Особенно возмутительно, что этот промысел можно было бы прервать по крайней мере десятилетием раньше, и тогда, возможно, выжило бы довольно много белух, чтобы сохранить жизнеспособную популяцию. Однако администрация провинции Квебек этому воспрепятствовала. В 1932 власти Квебека начали выплачивать поощрительную премию в сумме 45 долларов (весьма приличная сумма в годы Великой Депрессии) за каждого белого кита, убитого в водах провинции. Официальным оправданием этой убийственной щедрости послужили оказавшиеся ложными слухи о том, что белухи наносят вред лососевому промыслу. Истинной же, хотя и скрытой причиной выплаты премий было стремление обеспечить финансирование эксплуатации завода китобойной компании на реке Уэйл в течение еще нескольких лет.

Поскольку лососи действительно попадались все реже там, где прежде они водились в изобилии, официальное провозглашение виновником этого белого кита сильно настроило людей против него. Поэтому даже после прекращения выплаты поощрительных премий промысловые рыбаки, охотники-спортсмены и проводники продолжали, как и раньше, стрелять в белых китов при первой возможности. Анализ опросных листов, распространенных среди рыбаков северного побережья залива Св. Лаврентия в 1955 году, показал, что за предыдущие десять лет было убито до 2000 белых китов под тем предлогом, что они хищнически уничтожают лососей. В 1974 году выпускник биофака Жан Лоран, изучавший остатки стада белух в заливе Св. Лаврентия (по его подсчетам, не более 1000), однажды наткнулся на группу стрелков, расположившихся на отвесных скалах, к которым часто подплывали белые киты, и, как только они всплывали на поверхность, стреляли в них с близкого расстояния. Когда Лоран попытался воспрепятствовать этому бессмысленному преследованию, он встретил отпор со стороны как федеральных, так и провинциальных властей, причем каждая из этих сторон уверяла, что данный вопрос входит з юрисдикцию другой стороны, и по этой причине отказывалась предпринимать какие-либо действия в защиту китов.

Правда, не во всех провинциях власти отнеслись к белым китам так жестоко. Как это ни покажется странным людям, не знакомым с ее географией, Манитоба дала приют целой популяции белых китов. Ее стада расположились вереницей вдоль западного побережья Гудзонова залива, где их промыслом в течение более двухсот лет занималась Компания Гудзонова Залива. В начале XX века промысел пришел в упадок в результате падения цен на «морские» жиры, однако после второй мировой войны вновь оживился благодаря усилиям нового поколения предпринимателей. Эти дельцы организовали доходный бизнес, убивая белух в местах их размножения и выращивания потомства на реке Черчилл и отправляя их мясо за две тысячи километров по железной дороге в североамериканские прерии для продажи звероводческим фермам в качестве корма для норок. В период между 1949 и 1960 годами в Черчилле для таких поставок было разделано более 5000 белух. Почти столько же их были убиты, но либо не найдены, либо выброшены, когда маломощное фасовочное производство не справлялось с расфасовкой мяса.

В 1950-х годах я трижды был свидетелем этого кровавого побоища. Большегрузные каноэ с подвесными моторами крест-накрест утюжили мелководье в устье реки, кишевшее сотнями белых китов; охотники в лодках были вооружены старыми военными винтовками 303-го калибра, стрелявшими пулями с жесткой головной частью. Мишенями, смотря по сезону, служили беременные или кормящие самки с детенышами. Если залп оказывался для белухи смертельным, то ее багрили и буксировали к берегу. Если же рана была не смертельной, белуха обычно спасалась бегством, а стрелки, имея перед собой такое большое количество других мишеней, редко тратили время и силы на преследование покалеченных животных.

Однажды я наблюдал, как три охотника на двух каноэ выпустили не меньше шестидесяти пуль по сплоченному стаду примерно из тридцати китов, попавших на мелководье и не имевших возможности полностью погрузиться в воду. Хотя белух расстреливали в упор, охотникам достались всего три трупа.

В начале 1960-х годов рынок, поставлявший корм для норки, потерпел крах по причинам, которые станут понятны несколько ниже. Не смутившись этим обстоятельством, китобои из Черчилла перешли к консервированию «муктуков» – экзотической закуски из толстого внутреннего слоя китовой шкуры – для продажи таким гурманам, которые угощают своих гостей коктейлями с пчелкой в шоколадной глазури. Этому чревоугодию пришел конец в 1970 году, когда было обнаружено, что белухи Гудзонова залива настолько насыщены ртутью (побочным продуктом горнодобывающих и целлюлозных предприятий на берегах рек, впадающих в залив), что их мясо было признано непригодным для употребления в пищу человеком. И вновь это не обескуражило китобоев Черчилла, которые придумывали всё новые способы извлечения прибыли из китобойного промысла. Одним из них было использование наружного слоя китовой шкуры для изготовления модных кожизделий. Однако куда более страшным ударом по китам была попытка создать своеобразный китовый центр для привлечения туристов на Север, но не для того, чтобы они получали удовольствие от знакомства с белухами, а для использования последних в качестве мишеней для «спортивной» стрельбы.

В 1973 году я получил сверкающий глянцем богато иллюстрированный рекламный листок, превозносивший удовольствие от стрельбы по белухам: «Полная приключений, захватывающая дух охота на двухтонное морское чудище». Я сразу же собрался и поехал в Манитобу к губернатору провинции Эдуарду Шрейеру. Выслушав мои убедительные доводы в защиту китов, он обещал немедленно провести расследование. Вскоре после этого его администрация, представлявшая Новую демократическую партию, запретила дальнейшую промысловую и любительскую охоту на белух. Это решение было принято в одностороннем порядке, несмотря на возражения федерального правительства Канады (которое, претендуя на юрисдикцию в отношении регулирования численности всех морских млекопитающих, отказалось утвердить упомянутый запрет), а также несмотря на протесты в самой провинции против этого «неоправданного вмешательства в частное предпринимательство».

Прогрессивная акция Шрейера пошла на пользу как белухам, так и населению Черчилла. Популяция белых китов с 1973 года стала более многочисленной, и каждое лето сотни любителей живой природы приезжают туда, чтобы полюбоваться на «морских канареек» в природных условиях. Благодаря такому подходу и местное население, и бизнесмены получают больше доходов, чем они имели в те годы, когда вода в гавани Черчилла багровела от крови убитых китов.

История белых китов залива Св. Лаврентия не знает такого счастливого конца. Летом 1973 года две замечательные женщины, Леоне Пиппард, и Хезер Малькольм, предложили свою помощь «Проекту Иона» в деле спасения оставшихся стад китов в канадских водах. Пиппард и Малькольм взялись за изучение белух в заливе Св. Лаврентия, чтобы получить данные, с помощью которых можно было бы организовать кампанию в защиту китов. Они провели несколько летних сезонов в своем крытом грузовичке вблизи устья реки Сагеней, посвящая все свое время, за исключением сна, наблюдениям за китами. Некоторые доктринеры из ученого сословия встретили их усилия насмешками. Один из них, вспоминает Пиппард, «рассмеялся нам прямо в лицо, когда мы ему сказали, что собираемся кое-что узнать о белых китах. Он сказал, что мы узнаем о них не больше, чем узнали бы, если бы вернулись домой и обзавелись каждая полдюжиной детей».

Доказательств прежнего изобилия белух было много – один старик сообщил Пиппард, что в годы его юности китов было «столько, сколько белых гребешков на реке Св. Лаврентия», – но к 1975 году найти объекты для их исследований оказалось весьма затруднительно. Когда обе женщины занялись учетом численности белух, они были не на шутку встревожены, узнав, что в живых осталось меньше 350 животных и что число их, по-видимому, продолжает сокращаться из года в год. Пиппард представила федеральному Комитету по изучению состояния запасов исчезающих видов в Канаде отчет о результатах исследований и в июне 1983 года с удовлетворением узнала о его утверждении. Тем временем охота на уцелевших белух в заливе Св. Лаврентия была номинально запрещена с 1979 года, однако действенность этого запрета в то время внушала, да и сейчас внушает, определенные сомнения.

Когда я попытался выяснить, почему столь долгое время этим жалким остаткам опустошенного вида отказывают в помощи, я получил официальный ответ, от которого веяло холодным равнодушием: «Любая исчезнувшая популяция, которая и так не имела никакой ценности, не создает для нас будущих проблем и не вызывает беспокойства. Больше того, освобождаемая таким видом ниша обычно заполняется другим, который будет способствовать благосостоянию и процветанию людей».

Федеральное министерство рыболовства и морской среды, разумеется, не питает чрезмерного оптимизма по поводу перспектив выживания белухи в заливе Св. Лаврентия. Недавно оно признало, что «при современных темпах падения численности [белые] киты могут исчезнуть из залива Св. Лаврентия за какие-нибудь два года».

Хотелось бы знать, какими видами министерство предпочло бы заполнить пустующую нишу?

Нарвал ^{106}

Близкий родственник белухи в арктических и субарктических морях – нарвал, самцы которого знамениты своим длинным торчащим вперед бивнем, за который его прозвали морским единорогом. Инуиты еще в 1860-х годах его постоянно видели, а подчас и охотились на него даже в водах, прилегающих к центральной части Лабрадора. Позже этого времени нарвал уже не встречался так далеко к югу, он исчез из этих вод. Его история была столь же страшной, что и у других видов мелких китов, которым грозит исчезновение. Полностью уничтоженный в арктических водах Европы, где в прошлом он был обычным животным, нарвал в наше время встречается только в водах западной Гренландии и восточной части канадской Арктики. Здесь он подвергается такому хищническому истреблению местными охотниками (в основном из-за бивня, за который любители диковинок, а также лекари из стран Востока платят по 50 долларов за фунт), что его остаточная популяция, состоящая, согласно оценке, из менее чем 20 000 особей, быстро сокращается до невосполнимого уровня.

Чани Джон ^{107}

Это – один из самых удивительных и наименее изученных мелких китов. Западные кланы этого глубоководного вида зимуют в водах побережья Новой Шотландии и Новой Англии, затем мигрируют через Большую Ньюфаундлендскую банку, а лето проводят на севере, заходя до самой кромки льдов. Чаще всего их жизнь проходит вне поля зрения людей, и менее столетия назад род человеческий еще не доставлял им неприятностей. Первыми их врагами стали британские китобои XIX века, которые по какой-то, ныне забытой причине назвали их именем Чани Джон. Сегодня эти киты известны нам под мало привлекательным названием бутылконосов.

Чани Джон – зубатый кит – входит в одно семейство с морскими свиньями и другими дельфинами, но в отличие от них может достигать десяти с половиной метров длины и до 8 тонн веса. Питается он в основном кальмарами, за которыми охотится на большой глубине. Исключительно мощные и подвижные, эти киты, возможно, являются чемпионами мира по глубоководному нырянию среди млекопитающих всего мира. Один загарпуненный бутылконос поставил своеобразный рекорд. Он утащил за собой, погружаясь вертикально, 1300 метров троса и через два часа вынырнул почти в том же месте, все еще полный жизни.

Встречавшийся в изобилии в северных водах Чани Джон до 1870-х годов, когда появилась гарпунная пушка, не представлял для китобоев особой потенциальной ценности: мало того что его трудно было убить, он к тому же еще и тонул. И тем не менее он вызывал у них определенный косвенный интерес. Это видно из следующего рассказа Фритьофа Нансена о плавании у восточного побережья Гренландии:

«Мы видели много бутылконосов, часто спокойно плавающих на воде впереди или позади нашего судна. Стая за стаей киты подходили по ветру прямо к борту, затем описывали круги, стараясь разглядеть нас со всех сторон.

С сожалением признаюсь, что мы сделали несколько попыток стрелять в них из скорострельных винтовок, но они не обратили на это никакого внимания. Поэтому мы решили стрелять залпом.

Три бутылконоса шли прямо на нас. Когда они приблизились к корме, один из них остановился и замер на воде ярдах в двадцати от судна. Стрелки выстроились группой на неполной палубе на корме. При счете «три» мы дали залп, но кит, высоко взметнув свой хвост и с силой шлепнув им о воду, тут же исчез. Чайки с видимым удовольствием хватали оставшиеся на воде кусочки подкожного сала. Кит, очевидно, почти не обратил внимания на наши пули, поскольку позже мы увидели его безмятежно плавающим среди других китов. Мы узнали его по неотступно следовавшим за ним чайкам, которые садились на воду, несомненно, для того, чтобы подбирать кусочки его сала и пролитую кровь.

Капитан счёл небезынтересным спустить на воду шлюпку и посмотреть, как близко мы смогли бы подойти к китам. Мы так и сделали и принялись грести по направлению к одному или двум животным, неподвижно лежащим на воде. Нам удалось подойти к ним так близко, что, казалось, могли дотянуться до них веслом. Тут они внезапно подняли в воздух хвосты, с силой шлепнули ими о воду, окатив гребцов с головы до ног, и исчезли. Вскоре они снова вынырнули на поверхность рядом со шлюпкой и принялись кружить вокруг нее, стараясь получше нас рассмотреть с разных позиций. Затем они залегли под самой поверхностью воды и, повернувшись в нашу сторону, стали следить за нами своими маленькими глазками.

Раз капитану удалось зацепить хвост одного из них отпорным крюком. Кит высоко взметнул хвост и, с плеском ударив им о воду, ушел в глубину. Пока мы потихоньку двигались на веслах вперед, с полдюжины китов следовали за шлюпкой то сбоку, то слегка впереди или позади нас, но всегда с непосредственной близости: очевидно, ими владело крайнее любопытство.

Не могу отрицать – нам очень хотелось иметь что-нибудь, чем можно было бы зацепиться за одного из наших больших попутчиков и прокатиться на этакой беговой лошадке, как это однажды удалось капитану Маркуссену, «запрягшему» как-то одного такого кита. Вот как он сам рассказал нам об этом на борту «Викинга»:

«Я не мог больше равнодушно видеть всю эту ворвань, год за годом бесполезно торчащую в море вокруг моего корабля. И вот однажды в погожий день, увидев вокруг множество бутылконосов, я взял в шлюпку гарпун и для большей верности три буксирных троса… Немного погодя мы встретили великолепный экземпляр, который подошел к самому носу нашей шлюпки. Когда я вонзил в него мой гарпун, он, подняв целый сноп брызг, ушел под воду. Трос вытравливался с такой быстротой, что можно было чувствовать горелый запах от трения его о борт. Первый трос скоро кончился, за ним последовал второй, а за тем и третий – уходивший в воду так же быстро, как и первые два.

Не успел трос вытянуться на всю длину, как кит тут же, без передышки потащил под воду и саму шлюпку, и вот она уже скрылась в глубине, оставив нас барахтающимися на поверхности.

Люди кричали как безумные – они не умели плавать, но я приказал им замолчать и дал им по веслу, чтобы они могли держаться за него на воде.

К нашему счастью, «Вега» находилась поблизости с разведенными парами и смогла тут же подойти и вытащить нас из воды.

Но эти животные могут дьявольски долго оставаться под водой. Хотя море было гладким как зеркало и мы весь день вели зоркое наблюдение за поверхностью из «вороньего гнезда»[109]109
  Бочка для наблюдателя на мачте судна. – Прим. перев.


[Закрыть] в надежде заметить нашу шлюпку, нам больше не привелось увидеть ни шлюпки, ни утащившего ее кита. Он, конечно, так и не всплыл до самого горизонта.

Мне было очень досадно потерять такую хорошую шлюпку.

Так вот, я не собирался рисковать еще одной шлюпкой, но не терял надежды, что в другой раз я все равно рассчитаюсь с ним за это. В следующем году я взял с собой несколько бочек из-под керосина. Три из них я прикрепил к трем новым буксирным тросам и уложил их на дно шлюпки.

Затем мы опять начали с начала. Я снова прицепился к «рыбе», и кит, как и раньше, сорвался в глубину. Кончился первый трос, и мы выкинули через борт первую бочку. Не останавливаясь, кит потянул ее вниз с той же скоростью. За вторым тросом в море последовала вторая бочка, которая так же быстро, как и первая, ушла на глубину; тем временем третий трос уже уходил в воду, словно в ней вообще не было никаких бочек.

Наконец, мы выбросили в воду третью бочку, и черт меня дери, если она не скрылась под водой так же быстро, как и прежние. Вот так мы потеряли кита, а вместе с ним три троса и три бочки, которых мы уже никогда больше не видели. Насколько мы могли судить, кит так и не всплыл в поле нашего зрения.

Кто бы мог подумать, что у старой «рыбы» столько сил? Как бы там ни было, но после этого я отказался от дальнейших попыток рассчитаться с нею».

Примерно в 1877 году гренландские киты почти исчезли. Тогда кое-кто из шотландских китобоев начал охотиться на Чани Джона в северо-западных водах, используя гарпуны и гранаты. Еще Нансен обнаружил, что дружелюбие и любопытство Чани Джона делают его легкой добычей. Больше того, у этих китов были чрезвычайно прочные семейные узы, и они никогда не покидали раненого члена своей семьи, о чем свидетельствовал капитан Дэвид Грей – шотландец, первым начавший охотиться на них:

«Они обладают сильно развитым стадным чувством и держатся стадами по четыре – десять китов, но часто вы можете сразу видеть много отдельных стад. Взрослые самцы нередко плавают сами по себе, а молодых самцов, самок и детенышей иногда видят вместе с вожаком – старым самцом.

Они весьма доверчивы, подходят близко к борту и начинают кружить вокруг судна и подныривать под него, пока не утолят своего любопытства. Стадо ни за что не покинет своего раненого собрата, пока он жив, но немедленно оставляет его после смерти; в случае если удается загарпунить следующего кита, пока еще не умер предыдущий, мы можем таким образом перебить всю стаю – до десяти, а бывает и десятка полтора, – пока мы не выпустим их из рук».

В 1882 году шотландский китобоец «Эклипс» под командой капитана Грея убил в водах северного Лабрадора 203 Чани Джонов. После этого охота за ним приобрела небывалые размеры. Особенно старались норвежские китобойные суда, оснащенные новым вооружением в виде страшного гарпунного орудия Свена Фойна. К 1891 году в этом промысле уже участвовали семьдесят норвежских судов-китоубийц. Каждый последующий год до начала XX века норвежцы добывали в среднем по 2000 китов и еще больше «поражали» и теряли. Опустошение, причиненное им флотилиями этих стран, было столь велико, что к 1920 году китобои смогли убивать не более 200–300 китов в год. Поэтому от «промысла» пришлось отказаться как от недостаточно прибыльного.

Китобоям не удалось полностью истребить Чани Джонов, поскольку уцелевшие киты, рассеянные на просторах океана, уже не заслуживали их внимания. А между тем эти последние бутылконосы сумели найти друг друга, и в следующем полстолетии стада бутылконосов стали снова пополняться. Казалось, что со временем они смогут восстановить свою численность до первоначального уровня, но случиться этому не было дано.

Как мы уже знаем, в 1920-х и 1930-х годах норвежские китобои приложили поистине гигантские усилия, чтобы уничтожить крупных китов в южных водах. Однако после того, как это чудовищное кровопролитие достигло своего апогея, а потом пошло на убыль из-за нехватки китов, норвежские промысловики один за другим стали возвращаться к охоте на китов «второго сорта» в водах поближе к своему дому. Главным в этом ряду был кит Минке[110]110
  Малый (остромордый) полосатик. – Прим. перев.


[Закрыть] (о нем еще речь впереди), хотя чертовски оперативные норвежцы, обнаружив, что в западных водах снова появился Чани Джон, начали охотиться и за этим китом. Вторая мировая война не помешала норвежскому китобойному промыслу, который продолжался под покровительством немцев, однако он был ограничен прибрежными водами, где Чани Джон, будучи пелагическим видом, встречался редко. Ну, а когда война закончилась, норвежские китобои возобновили промысел в открытом море.

Получив в свое распоряжение новое поколение исключительно быстроходных и высокоэффективных малых китоубийц, они принесли смерть и опустошение сначала обитателям вод Шотландии, а затем двинулись на запад к Фарерским островам, Исландии, Гренландии и северо-восточному побережью Америки. По пути норвежцы опустошали и без того немногочисленные уцелевшие стада Чани Джонов.

В 1962 году я побывал на борту одного из малых китобойных судов в гавани Турсо в северной Шотландии. Шкипер, он же гарпунер двадцатитрехметрового китобойца, весело объяснил, чем он занимается:

«Можете называть нас просто мясниками, – сказал он, засмеявшись. – Мы получаем снабжение в Бергене и идем западным курсом до тех пор, пока не наткнемся на китов. Лучший для нас – это Минке, за ним следует бутылконос, однако, если их не хватает, всегда есть косатки и обыкновенные гринды.

Подстрелив кита из нашей пятидесятимиллиметровой пушки, мы подтаскиваем его к борту. Если кит не слишком большой, мы втаскиваем его на палубу. В противном случае мы затягиваем вокруг него петлю стропа и пришвартовываем его к борту; наши парни, обутые в ботинки с шипами, перелезают через борт с разделочными ножами в руках. Понимаете, у нас не слишком много холодильных трюмов для хранения, так что мы, как правило, срезаем с кита лучшие куски мяса на жаркое, филей и бифштексы. Остальное? Что ж, ведь и акулам нужно ужинать».

Я спросил, пользуется ли спросом китовое мясо, и мне ответили, что мясо Минке очень высоко ценится в Норвегии, где некоторые люди предпочитают его говядине, а вот мясо бутылконоса годится только на корм домашним животным. В случае если объем добычи превышает потребительскую емкость местного рынка, мороженое мясо отправляют на японский рынок, который, похоже, не знает насыщения.

Второе опустошение запасов Чани Джона было менее масштабным, чем первое, лишь потому, что не нашлось достаточно китов. Тем не менее в результате более целенаправленного промысла этот вид китов был почти полностью истреблен в Северной Атлантике. В период между 1962 и 1967 годами флотилия Карла Карлсена, базировавшаяся в Бландфорде, Новая Шотландия, истребила восемьдесят семь Чани Джонов, однако за пять последних лет работы базы киты этого вида больше не попадались. В 1969–1971 годах норвежские китобойные суда, плавающие на дальние расстояния и промышлявшие у Атлантического побережья Канады главным образом китов Минке, попутно убили около 400 бутылконосов, но уже в 1972 году им удалось встретить и уничтожить лишь семнадцать китов. В последующие годы – ни одного.

По мнению одного канадского зоолога, Чани Джону, возможно, предназначено судьбою, вторым после атлантического серого кита, погибнуть от рук человека, несмотря на то что с 1977 года бутылконосы Северной Атлантики пользуются «статусом временно охраняемого» вида, дарованным ему Международной Китобойной комиссией.

Кит Минке

Специалисты по китам и эксперты государственных рыбохозяйственных организаций, возможно полушутя, назвали «квартетом мелких китов» группу китообразных, включающую бутылконоса, косатку, малого полосатика и кита Минке. Последний из четверки был и остается по сей день главным объектом основных истязателей квартета – норвежских китобоев.

Вспомним, что десятиметровый, десятитонный Минке – самый «маленький» член семейства полосатиков. Ученые, крайне консервативные в этих вопросах, допускают, что до 1950-х годов его популяция в южных морях насчитывала более четверти миллиона особей, а популяция в Северной Атлантике – вероятно, более 100 000. До второй мировой войны киты этого вида мало пострадали от коммерческого промысла благодаря своим сравнительно небольшим размерам, однако после окончания бойни человеческой пришел и его черед.

В 1946 году на Ньюфаундленд прибыла группа норвежских дельцов с предложением организовать там промысел мелких китов. Их приняли, что называется, с распростертыми объятиями, и они в течение года создали современный перерабатывающий завод «Арктик Фишериз» у поселка Саут-Дилдо на берегу залива Тринити – огромного морского рукава, веками славившегося изобилием китов. Имея в своем распоряжении два суперсовременных китобойца, завод должен был выпускать «морской жир» для производства маргарина, а также мороженое мясо для поставок в Европу и Японию. В более поздние годы компания «Арктик Фишериз» вместе с филиалами, созданными и эксплуатируемыми японцами, убивали как крупных, так и мелких китов, но вначале основное внимание уделяли мелким китам. Косатки и бутылконосы попадались редко, но их нехватку с лихвой компенсировало изобилие китов Минке, или малых полосатиков. Киты Минке были значительно крупнее малых бутылконосов, и поэтому китобойцы отдавали им предпочтение.