Текст книги "Трагедии моря"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

Ряд общин коренных жителей Аляски, подобно их чукотским собратьям (и некоторые общины инуитов восточных районов Арктики), многие сотни, если не тысячи лет охотились на китов, являющихся основным источником их пропитания. Однако до прихода европейцев киты водились в изобилии, а примитивные орудия охоты, которыми пользовались местные жители, не подрывали этого изобилия. Сейчас все изменилось.

В наши дни, когда во всем мире осталось самое большее несколько тысяч гренландских китов, коренные жители Аляски истребляют их намного активнее, чем они это делали в прошлом. Сейчас они убивают китов не только для пропитания, но чаще ради удовольствия и денег. К тому же благодаря достижениям современной техники они пользуются новейшими видами смертоносного оружия. На смену умиакам – обшитым шкурами древним челнокам – и ручным гарпунам пришли быстроходные моторные шлюпки, скорострельные ружья с разрывными пулями и гарпуны, снабженные гранатами. Довольно часто они нанимают самолеты-разведчики для выслеживания китов, пробирающихся по разводьям в паковом льду на летние пастбища в море Бофорта и в Чукотское море.

Такое положение было и остается губительным для уцелевших гренландских китов. Доктор Флойд Дёрхэм, много лет изучавший на Аляске способы «местной» охоты на гренландских китов, пришел к заключению, что в результате применения современных методов и оружия 80 % раненых животных «пропадают без вести», то есть просто-напросто тонут. Один раз он был свидетелем, как из тридцати убитых инуитами гренландских китов разного возраста и пола ни один не был вытащен на берег! В 1973 году у него на глазах инуитам удалось убить семнадцатиметровую самку кита с новорожденным детенышем. Мертвая самка показалась инуитам слишком громоздкой для разделки, и, срезав с нее не более десяти процентов китового жира, они пустили тушу на волю течений. В 1977 году на Аляске добыли двадцать девять гренландских китов и упустили еще восемьдесят четыре, раненных гарпунами с взрывным устройством.

В настоящее время Канада и Гренландия запретили всякую охоту на гренландских китов в своих территориальных водах. С тех пор как в пятидесятых годах в Охотском море были вновь обнаружены стада зимующих китов, Советский Союз взял их под свою полную защиту. Но Соединенные Штаты почему-то считают возможным потворствовать продолжающемуся разбою в водах Аляски.

Энвайронменталисты[92]92
  Специалисты по вопросам изучения окружающей среды. – Прим. перев.


[Закрыть] весьма встревожены вредным воздействием, которое, по всей видимости, оказывает на уцелевших гренландских китов разработка месторождений нефти и газа в арктических водах. В ближайшие годы намечается усиленное движение гигантских танкеров через многие районы летних пастбищ гренландских китов. Более сотни скважин уже дают нефть. Вполне возможны случайные выбросы на нефтяных вышках и аварии танкеров – на это указывает статистика, – одно такое несчастье может случиться раз в десять лет. Как показывают исследования, одна большая утечка нефти в покрытые льдами арктические воды может нанести ущерб окружающей морской среде и связанным с ней живым организмам на порядок больше, чем ущерб, причиненный катастрофами в южных морях, как, например, крушение супертанкера «Тор-ри Каньон» или недавно происшедший огромный разлив нефти в результате прорыва скважины в Мексиканском заливе.

По иронии судьбы, уцелевшие гренландские киты снова оказались в трагическом положении. Потому что, хотя современный человек и отказался от преднамеренного уничтожения китов, его промышленная деятельность косвенным образом угрожает окончательно подорвать непрочную основу существования этих животных. Но что еще печальнее – китов продолжают убивать коренные жители, которые теперь сами переняли отношение «цивилизованного» человека к животному миру и… больше не нуждаются в гренландских китах… для поддержания собственной жизни.

Глава 14
Киты-полосатики

К концу XVIII века большинство китов «лучшего сорта» на северо-восточном побережье Америки было уже истреблено. Тем не менее в то время в этих водах все еще встречались в изобилии киты «худшего сорта», каковыми их считали китобои потому, что за такими обычно быстрыми и ловкими животными было трудно угнаться, трудно или невозможно подобрать убитых, ибо они тонули, или потому, что они были беднее жиром, чем гладкие киты.

Китами «худшего сорта» считали даже самых крупных из когда-либо существовавших на нашей планете животных – синих китов, отдельные особи которых достигали более тридцати метров длины и свыше ста тонн веса. И сегодня, вероятно, еще можно встретить несколько уцелевших двадцатисемиметровых китов. Но таких уцелевших великанов – раз-два и обчелся.

Наделенное почти невообразимой величиной, это создание отличалось и продолжает отличаться своим кротким нравом. Его пищу составляют небольшие, похожие на креветку рачки (криль), которых он процеживает сквозь цедильный аппарат из 300–400 пластин китового уса, расположенных в его огромной пасти. Полосатик обладает идеально обтекаемой формой тела и почти невероятной физической силой, что позволяет этакой громадине передвигаться в воде со скоростью восьми-девяти узлов, а при необходимости доводить ее до двадцати.

Синий кит – наиболее выдающийся представитель семейства полосатиков. Члены этого семейства удивительно похожи друг на друга, и лишь надавно ученые пришли к согласию о том, как разделить его на отдельные виды, Они включают синего кита, сельдяного полосатика (он же – финвал), достигающего почти двадцатисемиметровой длины, за которым следуют два почти идентичных вида – сейвал и полосатик Брайда длиной до двадцати метров – и, наконец, сравнительно малый (остромордый) полосатик – «кит Минке» длиной около двенадцати метров^{102}.

Полосатики – наиболее поздние, то есть наиболее высоко развитые из всех усатых китов. По объему головной мозг полосатика не намного уступает человеческому, хотя, конечно, он пользуется им совсем для других целей. Полосатики, до того как мы обрекли их на гибель, были также самыми многочисленными из больших китов.

Некоторые виды полосатиков трудно отличить друг от друга неопытным глазом, разве что по размерам (а у всех видов их верхние пределы отчасти перекрываются) и окраске. К примеру, кит Минке получил свое настоящее название после того, как один норвежский китобой по фамилии Мейнке по ошибке принял находившуюся поблизости стаю одного из таких мелких китов за отдаленную стаю синих китов. Ошибка, незаслуженно обессмертившая имя незадачливого китобоя.

Своим поведением и образом жизни все виды полосатиков, по существу, мало чем отличаются друг от друга, разве что синий кит ограничивает свой рацион крилем, в то время как другие виды могут при случае также питаться мелкой рыбой, например, мойвой, песчанкой и сельдью. Все полосатики – долгожители, некоторые доживают до восьмидесяти и более лет. Они быстрые и ловкие пловцы, причем сейвалы способны развивать под водой скорость, близкую к 25 узлам. По существу, все полосатики (за исключением полосатика Брайда) – бродяги открытого моря, зимующие в водах от умеренного пояса до тропического и мигрирующие весной в более холодные и даже в арктические воды. Благодаря своей сверхприспособленности к жизни в океане, они не особенно нуждаются в защищенных местах для размножения и в большинстве своем рожают детенышей в открытом море. Тем не менее многие из них подплывают весной и летом к берегу, чтобы воспользоваться обилием пищи на шельфовых и прибрежных банках. В свои лучшие времена полосатики собирались в большие, а значит, и более заметные стада. Еще в 1880-х годах нередко можно было видеть скопления финвалов, насчитывавшие более 1000 особей. Некий

капитан Милне, командир одного из параходов компании «Кунард», проплывая сквозь одно такое стадо в Северной Атлантике, сравнивал его по величине с «полграфством, заполненным паровозами, изо всех сил пыхтящими клубами пара, как будто от этого зависела сама их жизнь!»

Как водится, во многих сплоченных семьях не обошлось и без урода. Таким в семействе полосатиков оказался горбатый кит^{103}, отличающийся от остальных видов не только внешностью, но и поведением. Одно из самых «игривых» животных, горбач, видимо, благодаря своей склонности к акробатике претерпел кардинальные изменения физического строения. Он известен также своим виртуозным умением «сочинять» и исполнять характерные для него одного замысловатые и повторяющиеся «мелодии».

В отличие от изящных обтекаемых форм его собратьев-полосатиков утолщенное тело горбача кажется спереди укороченным. Достигая 60 тонн веса и восемнадцати метров длины, он выделяется двумя крупными и очень гибкими плавниками, которые служат ему для сохранения равновесия и помогают при движении. Этими же плавниками самец и самка во время ухаживания восторженно обнимают и ласкают друг друга.

Горбач выделяется из других полосатиков и тем, что часто меняет направление и скорость своего движения под водой. Неторопливо плавая в обычной обстановке со скоростью пяти-шести узлов, он в случае нужды может довести ее до десяти-двенадцати. Первые китобои скорее принимали его за гладкого кита, чем за горбача из-за его округлой формы тела, невысокой скорости передвижения, стадного образа жизни, добродушия и пристрастия к прибрежным водам. К тому же, в отличие от других своих родственников, убитый горбач оставался на плаву.

Первыми, кому в голову пришла мысль о промысле горбачей, по-видимому, были китобои Новой Англии из Нью-Бедфорда. Еще в 1740 году они выходили на небольших шхунах в воды Ньюфаундленда в погоню за черными гладкими, серыми и гренландскими китами, а также кашалотами. Но гладкие и серые киты попадались все реже и реже, гренландские киты вообще не часто посещали эти воды в летнее время, а кашалоты в подходящем числе встречались лишь в открытом море. Промысловики Новой Англии должны были испытывать недовольство, если не раздражение, от того, что, находясь в окружении бесчисленного множества полосатиков, они не могли поживиться ими. Мы, вероятно, никогда не узнаем, какой корыстолюбивый шкипер первым догадался о том, что из китов «худшего сорта» по крайней мере один мог бы составить исключение. Как бы там ни было, но примерно к 1750 году все китобойные флотилии уже гонялись за горбачами, если не подвертывалось ничего лучшего.

Китобои охотились на них даже летом, хотя они знали, что в это время года убитые горбачи тонут. А их суда не имели ни механического оборудования для подъема массивной туши кита на поверхность, ни средств, необходимых для ее удержания на плаву во время буксировки на береговую базу или разделки у борта судна. Но это не останавливало промысловиков из Нью-Бедфорда, которые считали, что туша убитого ими кита все равно попадет им в руки благодаря явлению, которое они называли «вспучиванием».

Когда любой взрослый кит умирает, температура его тела начинает быстро повышаться, а не понижаться, как можно было бы ожидать. Это происходит потому, что тепло, выделенное при разложении внутренних органов, остается внутри прослоенного жиром тела, превращенного в подобие скороварки. За два-три дня внутренние ткани действительно начинают «вариться», и выделяемого количества газа вполне достаточно, чтобы сообщить плавучесть даже стотонной туше затонувшего кита. Она всплывает на поверхность воды наподобие подводной лодки. Но такая вонючая туша не может держаться на поверхности бесконечно долго. В конце концов она лопается, иногда с такой силой, что куски мяса шрапнелью разлетаются в разные стороны. То, что после этого остается, снова погружается в воду, на этот раз навсегда.

Промысловики Новой Англии редко пытались держать загарпуненного горбача закрепленным. Они предпочитали пользоваться трех-или четырехметровыми копьями. Случалось, что ударами копий им удавалось смертельно ранить кита, а если прикончить сразу его не удавалось, то он все равно погибал от инфекции. Уйдя от своих преследователей, кит заболевал и, умирая, опускался на дно, разлагался, а затем, «вспучившись», снова поднимался к поверхности и дрейфовал в океане по воле ветра и волн. Китобои рассчитывали обнаружить убитых ими или другими промысловиками «вспученных» горбачей и таким образом окупить затраченные усилия. Если они находили хотя бы одного из каждых трех пораженных копьями горбачей, то это уже считалось, по-видимому, достаточным вознаграждением.

Бизнес на китах был хотя и доходным, но чертовски расточительным. Когда через несколько лет после изгнания англичанами французов английские власти стали изучать потенциальные возможности вод в устье пролива Белл-Айл, они обнаружили там процветающий китобойный промысел. В 1763 году, согласно рапорту морского офицера, ответственного за проведение этих исследований, 117 шлюпов и шхун Новой Англии примерно с дюжиной матросов на каждом судне добыли в тридцати милях от входа в пролив 104 кита. Сколько еще они убили, но не нашли, мы никогда не узнаем. К 1767 году в заливе Св. Лаврентия, у берегов Лабрадора, Ньюфаундленда и Новой Шотландии китобойная флотилия Новой Англии уже насчитывала до 300 шлюпов и шхун с 4000 китобоев на борту. Их главной целью были черные гладкие киты, кашалоты и серые киты (когда и если они попадались), хотя они нередко были вынуждены «компенсировать свои рейсы» за счет жира горбатых китов.

За исключением короткой передышки во время Американской революции[93]93
  Война за независимость в Северной Америке 1775–1783 годов, носившая характер буржуазной революции. – Прим. перев.


[Закрыть] и непосредственно после нее, масштабы бойни в Море Китов неуклонно возрастали вплоть до начала следующего столетия. К этому времени в заливе Св. Лаврентия серые и гладкие, а также гренландские киты были фактически уже истреблены и почти полностью уничтожены стада кашалотов на северо-восточных подступах к континенту. Численность горбачей настолько сократилась, что американцы сочли невыгодным продолжать промысел в «северных водах». Около 1820 года в кровавой бойне наступило некоторое затишье, вызванное тем, что запасы китов «лучшего сорта» уже были истреблены либо полностью, либо их осталось совсем мало, а китобои еще не нашли способа подобным же образом разделаться с большинством других полосатиков, многочисленные стада которых по-прежнему бороздили морские просторы.

Затишье длилось полстолетия. В эти годы в Море Китов китобои занимались сравнительно мелкими операциями – ловили в основном горбачей. Таким промыслом занималась, в частности, одна компания из Джерси в заливе Хермитидж на южном берегу Ньюфаундленда. Ее китобои добывали ежегодно по 40–60 горбачей, используя китобойные суда, снабженные новым страшным оружием – гладкоствольной пушкой, заряжаемой гарпуном Гринера с. разрывной гранатой на переднем конце. Гарпун был без линя, поскольку предназначался для добивания уже загарпуненного кита. Однако китобои пользовались им и в качестве основного оружия, рассчитывая убить с его помощью побольше горбачей и получить приличную прибыль с найденных после всплытия вспученных туш. Процент «возврата» убитых китов был значительно выше в узких заливах типа фиордов, таких, как Хермитидж, чем в водах открытого побережья. Тем не менее и там на каждого кита, убитого китобоями из Джерси, приходилось еще два-три убитых, но не найденных животных.

В то время как уничтожение горбачей шло своим ходом, остальные виды полосатиков оставались, по существу, недосягаемыми для человеческой алчности почти до конца XIX века, когда наиболее жестокие и изощренные мародеры всех времен изобрели средства, несущие смерть не только полосатикам, но и вообще всем уцелевшим крупным китам на свете. Начало новому смертоубийству было положено норвежским гением в искусстве истребления по имени Свенд Фойн. Опытный охотник на тюленей и китов, Фойн так сильно переживал свою неспособность извлечь выгоду из огромного племени полосатиков, что с фанатической целеустремленностью потратил более десяти лет своей жизни на изобретение и усовершенствование нового способа убийства и «возврата» этих китов. В 1860-х годах он огласил свое тройное решение проблемы полосатиков.

Суть его заключалась в изобретении гарпунной пушки весом в тонну, из которой выстреливался массивный гарпун, проникавший глубоко во внутренние органы кита, после чего в передней части гарпуна взрывалась осколочная граната, раздирая внутренности жертвы острыми кусками шрапнели. Взрыв гранаты одновременно раздвигал утопленные в стволе гарпуна стальные лапы, которые прочно удерживали в теле кита гарпун с привязанным к нему тросом.

Эффект применения этого дьявольского орудия охоты на китов хорошо описал Ф. Д. Омманей, специалист по китообразным, участвовавший в одной из нынешних китобойных экспедиций в Антарктику: «Наша жертва всплыла [после поражения гарпуном] на поверхность ярдах в пятистах от нашего судна и начала свою безмолвную битву за жизнь. Если бы киты могли издавать душераздирающие вопли, то их смерть казалась бы менее ужасной, чем эта безнадежная борьба, которую наш кит вел в тишине, нарушаемой лишь доносившимися издали визгливыми криками морских птиц. До нашего слуха не долетал шум бьющегося в темно-красной пене кита, который, изгибаясь от боли, погрузился в воду, испустив фонтан кровавых брызг; поток хлынувшей крови разлился по поверхности большим пузырящимся пятном… сопротивление кончилось, красная пена осела, и мы увидели тело, неподвижно лежащее на воде. Над ним и около него, пронзительно крича, кружили птицы».

Вторым зубцом в смертельном трезубце Фойна было небольшое быстроходное и высокоманевренное паровое судно со специально упроченной носовой частью, где размещалась гарпунная пушка. Судно также было оснащено сверхмощной паровой лебедкой и блоком-амортизатором, позволяющим «водить» загарпуненное животное (подобно тому, как рыболов-спортсмен водит лосося) и поднимать на поверхность даже стотонного мертвого кита с глубины в две мили. Первоначально эти суда откровенно называли «китоубийцами», но сегодня, щадя чувствительность публики, их называют «китобойными судами». Первые китоубийцы обладали скоростью, достаточной лишь для того, чтобы догнать спокойно плывущего полосатика, но в то время она была вполне приемлемой, поскольку киты еще не научились ускользать от этих смертоносных кораблей. С годами китоубийцы становились крупнее, быстрее и во всех отношениях смертоноснее. Некоторые из них могли вести промысел на расстоянии до 400 миль от своих береговых баз, догонять, убивать и доставлять на базу до дюжины самых крупных и самых быстрых полосатиков.

Третьим компонентом была полая металлическая пика, вставляемая в легкие или брюшную полость мертвого кита после того, как его подняли на поверхность. Через эту пику накачивали сжатый воздух, а иногда пар, надувая мертвое тело до тех пор, пока оно не обретало достаточную плавучесть, и буксировали его на разделочный завод.

Вооруженные изобретением Фойна, норвежцы положили начало тому, что в промышленных кругах с восхищением именуют современным китобойным промыслом. «Свенд Фойн начал крупномасштабный промысел у северного побережья Норвегии в 1880 году, – сообщает нам один из его почитателей, – и тотчас же добился успеха; по его следам пошли многие китобойцы, добывая каждый по пять-шесть полосатиков за день и быстро опустошая стада китов в северных районах. Промысел оказался настолько выгодным, что доблестные норвежцы, найдя занятие себе по душе, вышли на поиски еще «не кошенных лугов и новых пастбищ».

В период между 1880 и 1905 годами норвежцы «разделали» почти 60 000 североатлантических китов, в большинстве своем – синих китов и финвалов. Сколько китов они убили в действительности, можно оценить лишь приблизительно, тем не менее, учитывая характерное для того времени соотношение между китами теряемыми и добытыми, цифра в 80 000 китов будет, пожалуй, довольно скромной оценкой.

К концу XIX века норвежцы с такой неутомимой энергией занимались поисками «некошеных лугов и новых пастбищ», что их береговые базы, каждую из которых обслуживали несколько судов-китоубийц, словно зараза, расползлись по всем берегам, вдоль которых китобои рассчитывали встретить хотя бы несколько китовых стай. Одним из первых пострадало от вторжения Море Китов.

В 1897 году в Сент-Джонсе на Ньюфаундленде была зарегистрирована как корпорация «Китобойная компания Кабот». Типичная для компаний такого рода, она олицетворяла разрушительное сочетание алчности местных купцов с хищническими повадками норвежцев. В 1898 году в заливе Хермитидж была построена и начала действовать береговая база с поэтическим названием «Балаэна»[94]94
  Balaena – гладкие киты (сем. Balaenidae). – Прим. перев.


[Закрыть] с приписанным к ней единственным судном-китоубийцей. В первый сезон команда китобойца добыла 47 больших полосатиков. В следующем году – девяносто пять, в 1900 году – 111, а в 1901-ом к первому китобойцу добавили второй и они вместе доставили обдирщикам на базу 472 китов. В 1903 году с базы «Балаэна» выходили на промысел уже четыре китобойца, которые в тот год добыли 850 крупных полосатиков (примерно поровну синих китов, сейвалов и горбачей).

К 1905 году в неуклонно расширяющейся бойне участвовали уже двенадцать норвежско-ньюфаундлендских перерабатывающих заводов. К 1911 году на берегах залива Св. Лаврентия и вдоль Атлантического побережья от южного Лабрадора до Новой Шотландии находились или действовали уже 26 заводов. Кровавое побоище, уготовленное китам множеством китоубийц, приобрело такой размах, перед которым поблекла прежняя бойня в Море Китов с участием басков, французов и американцев.

В августе 1905 года английский натуралист, художник и спортсмен-любитель Дж. Г. Миллэс получил приглашение посетить завод «Китобойной компании Св. Лаврентия» на ньюфаундлендском полуострове Бьюрин. Вот как он описывает свои впечатления от этого визита:

«Вечером уходил в рейс китобоец, и я, сделав необходимые приготовления, поднялся на борт судна. Эти не большие суда для охоты на полосатиков имеют грузоподъемность 100 тонн и длинну 95 футов. Они быстроходны и могут двигаться со скоростью от 12 до 15 узлов и разворачиваться на месте. На носу имеется укрепленное на турели орудие с прицелом и мушкой, которое заряжается полфунтом пороха. Гарпун длиною 4,5 фута снабжен ромбовидной головкой, отлетающей от ствола при взрыве дистанционной трубки. Главный ствол гарпуна имеет четыре железных, закрепленных струной лапы, которые при взрыве гранаты раскрываются и удерживают ствол гарпуна в теле кита. Задний конец железного ствола – разъемный, и в этот разъем вделано железное кольцо, за которое закреплен прочный манильский трос диаметром в два-три дюйма.

Команда китобойца «Св. Лаврентий» состояла из капитана Нильсена (он же – главный комендор), его помощника Христиана Йоханесена, механика и четырех матросов, из которых каждый мог выполнять различную работу – от стрельбы по китам до варки обеда. Все они были норвежцы, веселые, бесхитростные ребята. Мне казалось, что я готов был бы плавать по любым неведомым морям и охотиться на любых диких зверей, взяв себе в спутники только норвежцев и никого другого. Они – лучшие товарищи, эти всегда добродушные и жизнелюбивые парни.

Капитан решил идти ночью на Гринбэнк (банка в 120 милях к югу от залива Св. Лаврентия). Ветер стих, и в 9 часов утра, читая за завтраком Диккенса, я вдруг почувствовал, что машина сбавила обороты. Я сразу понял, что это – киты, и выскочил на палубу.

Меня встретило чудесное солнечное утро и гладкое, без ряби, море. Вдалеке виднелись два фонтана серебристых струй. Когда судно подошло к ним поближе, я понял, что они выше тех, что бывают у финвалов.

«Да, это они – блювалы [синие киты], и мы сегодня славно поохотимся» – сказал Йоханессен.

Мы находились в трехстах ярдах от более крупного из двух китов, когда он, опрокинувшись на спину, показал свой огромный хвост и исчез, уйдя в «глубокое» погружение.

«Девяностофутовый самец», – сказал мне капитан, когда я встал рядом с гарпунной пушкой. С глазами, заблестевшими от предвкушения удовольствия, он принялся поворачивать ствол в разные стороны, проверяя исправность орудия уничтожения. По моим часам оба кита оставались под водой пятнадцать минут, затем они снова вынырнули примерно в четверти мили по носу, взметнув облако брызг футов на тридцать над водой.

Прозвучали команды «полный вперед», затем «[малый] ход», и мы подошли на расстояние в пятьдесят ярдов к быстро, но без спешки плывущим синевато-серым чудовищам. В тот момент, когда, казалось, вот-вот грянет выстрел, оба кита вдруг исчезли из виду… Мы с капитаном сосредоточенно вглядывались в прозрачно-зеленоватую глубь, и вот я увидел, как из нее стремительно поднимается прямо под наше судно свинцово-серая громадина. Капитан жестом руки дал знак штурвальному на мостике отвернуть на румб в сторону, как раз в то время, когда призрачное существо, быстро увеличившись до размера нашего судна, вынырнуло на поверхность в десяти ярдах по борту. В то же мгновение нас с головы до ног окатил каскад воды, выдохнутой китом прямо в нашу сторону. Я согнул руку, чтобы защитить мою камеру, и щелкнул затвором как раз в тот момент, когда капитан выстрелил из пушки, послав гарпун точно в легкие великолепного гиганта.

«Пришвартовались!» – заорал кок, выбежавший на палубу с котелком картошки в руке. О том, что выстрел оказался удачным, говорили темнокрасные пятна, появившиеся на изумрудной поверхности моря. В наступившей тишине слышались лишь шлепки о воду разматывающегося троса, да быстрые шаги матросов, направлявшихся к своим постам у паровой

лебедки и вниз, к бухте троса.

«Смертельный выстрел?» – спросил я у капитана.

«Не знаю, сэр, – ответил он, – думаю, что он немного побегает».

Так и случилось. Трос сначала медленно, потом все быстрее и быстрее уходил в воду с носа судна, пока мне не стало казаться, что он вот-вот загорится от трения.

«Теперь он нас потаскает», – сказал Нильсен, отодвигая меня от дымящегося троса. – Не стойте здесь, если трос лопнет, вас может убить!»

Мы перешли на мостик, откуда было удобнее вести наблюдение.

«Стравили на два линя [около 500 ярдов],– сказал мой компаньон, – боюсь, что попал в него ближе к хвосту.

В этот момент взоры всех приковало волнение, поднявшееся на море в пятистах ярдах от судна, где через миг появился раненый кит. Сражаясь за свою жизнь, он кружил на воде, вспенивая ее ударами своих плавников, то и дело поднимая голову и раскрывая огромную пасть. Океанский левиафан мужественно боролся со смертью, но гарпун глубоко проник в его жизненно важные органы, и борьба за жизнь продолжалась не более двух минут. Силы быстро покинули кита, и, выпустив тонкую струю ярко-красной крови, он хлестнул напоследок хвостом и ушел в глубину, образовав мощный водоворот.

Чтобы поднять мертвого кита со дна, нужно сперва выбрать слабину троса. Для этого один матрос закрепляет таль и пропускает трос через прочный подвижной блок, соединенный с установленным в трюме пружинным механизмом. Сначала трос идет легко, но затем, когда начинается подъем кита из глубины океана, на трос ложится огромная нагрузка.

Приводится в движение лебедка, и с каждым подъемом на волну мы чувствуем напряжение троса и ощущаем полезность пружины, предохраняющей его от внезапной или чрезмерной перегрузки. Полчаса стучит паровая лебедка, наматывая трос на барабан, пока на борт не втягивается более тонкий гарпунный линь. В этот момент, вглядываясь в воду, вы видите, как из прозрачной глубины появляется желто-серый призрак. Еще мгновение, и загадочное существо обретает более четкие очертания, и вот на поверхность выплывает огромный Синий Кит с торчащим в боку гарпуном.

Теперь Йоханессен просовывает канат под хвост кита, и, пока он этим занят, я спешу сделать несколько цветных зарисовок и заметок – это очень важно для художника, поскольку тело мертвого кита быстро теряет свою яркую окраску.

Затянутый за хвост канат привязывают к прочной цепи, которой кита пришвартовывают к носу судна. Лопасти хвоста обрубаются. Поскольку мы приняли решение искать второго кита, нам следует оставить мертвое тело на плаву. Для этого надо накачать его паром, что и делается с помощью вставленной в желудок полой пики и прикрепленного к ней длинного резинового шланга, соединенного с судовой паровой машиной. Кита накачивают необходимым количеством пара, после чего железная трубка гарпуна выдергивается из тела, а дыра затыкается пробкой из пакли.

В спину кита втыкается длинный шест, на верхнем конце которого развевается норвежский флаг, и мертвое тело отдается на волю ветра и течений. В погожие дни флаг виден на расстоянии до двадцати миль».

Миллэс оставил нам также единственное дошедшее с того времени описание образа жизни синих китов, а также охоты на них у восточного побережья Америки.

«Они превосходят прочих полосатиков своей величиной и яркой окраской. Вся верхняя часть тела синего кита темно-серая с синеватым отливом; нижняя часть – иссиня-серая… В марте – апреле большие стада синих китов приближаются [с южной стороны] к заливу Св. Лаврентия, держась у самой кромки плавучих льдов. Здесь их основная масса разделяется на две части, одна из которых после вскрытия реки [Св. Лаврентия] входит в устье, а другая поворачивает на восток вдоль южного берега Ньюфаундленда.

Пасущийся синий кит перемещается со скоростью восемь миль в час, но испуганный или пораженный гарпуном может развить скорость в 20 узлов и плыть так довольно долго. Питаясь на «крилевых» банках, он плавает на боку и, выставляя спинной плавник, внезапно переходит на «полный вперед», не прекращая широко разевать и медленно закрывать свою пасть, захватывая ею до двадцати баррелей мелких рачков[95]95
  В Антарктике синие киты питаются более крупными рачками – черноглазками (5–6 см длины). – Прим. перев.


[Закрыть]. Когда пасть закрывается, вода выталкивается наружу, и можно видеть ее пенные струи, расходящиеся по сторонам китового уса; пища же остается по внутреннюю сторону «пластин», и ее можно глотать не спеша. Все полосатики питаются подобным образом, и я однажды сам был свидетелем, как один финвал без устали кружил вокруг нашего судна, с видимым удовольствием поглощая пищу огромными глотками и нимало не смущаясь нашим присутствием; нам же казалось чудом, что он ухитряется не задеть нас своей громадной пастью.

Синий кит, глубоко ныряя, остается под водой, по моим часам, от десяти до двадцати минут. Появившись на поверхности, он совершает «выдох-вдох», выпуская фонтан водяных брызг высотой от 20 до 30 футов… Затем в течение четырех минут он делает от восьми до двенадцати неглубоких погружений под самую поверхность воды… Именно в это время паровой китобоец включается в погоню и старается поразить цель. Раненный гарпуном с разрывным зарядом синий кит нередко тут же ныряет на морское дно или стремительно бросается прочь. Затем, всплыв на поверхность, он после непродолжительного «смятения» умирает.