Текст книги "Честь самурая"

Автор книги: Эйдзи Ёсикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 83 страниц)

– Вы бессердечны, мой господин! Дело не в том, что нам непонятны ваши замыслы, но, когда вы даете нам такой возмутительный приказ – выжечь гору Хиэй, место, освященное многовековой традицией как средоточие покоя и мира всей страны, когда вы отдаете такой приказ, мы как ваши вассалы – именно как ваши вассалы – просто не можем подчиниться, – наконец осмелился возразить Сакума Нобумори.

Лицо Нобумори выражало готовность добиться своего или умереть. Не будь он готов немедленно поплатиться жизнью за дерзкие слова, он ни за что не сказал бы этого Нобунаге. Особенно если учесть настроение, в котором тот сейчас пребывал. Военачальникам клана Ода всегда было не просто перечить своему предводителю, но сегодня как никогда: Нобунага напоминал демона, размахивающего огненным мечом.

– Ни слова! Более ни слова! – обрушился князь на Такэи Сэкиана и Акэти Мицухидэ, вознамерившихся было поддержать Нобумори. – Неужели вас не охватывает гнев, когда вы видите все эти бесчинства, когда задумываетесь над тем, в какое расстройство пришли государственные дела? Монахи попирают Закон Будды, они подбивают людей на беспорядки, они крадут деньги и оружие, они распускают зловредные слухи! Выдавая себя за людей веры, они на самом деле являются не чем иным, как злостными подстрекателями, причем подстрекают народ из собственной корысти!

– Мы не против того, чтобы покарать их за эти прегрешения. Но нельзя же в один день преобразовать веру, которую ревностно чтит весь народ и которая освящена особым авторитетом, – сказал Нобумори.

– Что толку в здравом смысле! – взорвался Нобунага. – Здравый смысл, которого мы придерживаемся уже восемьсот лет, не дает изменить положение вещей, хотя все кругом не устают жаловаться, что духовенство погрязло в скверне и в корысти. Даже его величество император Сиракава некогда заявил, что на свете есть всего три не подвластные ему вещи, – игральные кости, воды реки Камо и монахи-воины с горы Хиэй. Вы говорите о покое и мире, но разве покой и мир исходили отсюда, с горы Хиэй, во все годы смуты? Или, может, здешние монахи призывали народ к порядку и разуму? – Нобунага резко взмахнул правой рукой. – На протяжении столетий, едва страну постигало какое-нибудь несчастье, монахи только и спешили сохранить или приумножить свои привилегии. На деньги, жертвованные простыми людьми на дела веры, они воздвигали каменные стены и железные ворота, подобающие не храму, а крепости, они покупали мушкеты и копья. Монахи попирали свои собственные заветы, принимая в пищу мясо и предаваясь плотским утехам. Не буду уж упоминать о вырождении буддийской учености. Так велик ли грех сжечь источник этой заразы дотла?

Нобумори ответил:

– Все, что вы говорите, мой господин, совершенно справедливо, и все-таки нам придется отговорить вас от задуманного. Мы не намерены покидать этого места, пока не добьемся своего, даже ценою жизни.

Вслед за тем три военачальника простерлись ниц перед князем, ожидая его приговора.

Гора Хиэй представляла собой оплот секты Тэндай, в Хонгандзи укрепились приверженцы секты Икко. Друг друга они презрительно называли «другою сектой», и только ненависть к Нобунаге заставила их сейчас объединиться. Главным источником неприятностей для Нобунаги были облаченные в монашеские одеяния обитатели горы Хиэй. Они плели нити заговоров с участием кланов Асаи и Асакура и самого сёгуна, поддерживали и возвращали к политической жизни уже поверженных противников Нобунаги, рассылали секретные послания с предложениями военных союзов или с просьбами о поддержке до самых провинций Этиго и Каи и даже раздували крестьянские волнения в самой Овари.

Три военачальника понимали, что, не разрушив слывущую неприступной буддийскую твердыню, войско Оды будет встречать ожесточенное сопротивление на каждом шагу и Нобунаге не удастся привести в исполнение свои грандиозные планы.

Едва встав лагерем у подножия горы, они получили от Нобунаги неслыханный приказ:

– Гору взять приступом, сжигая все на своем пути, начиная с храмов и пагод, сжечь главный храм, сжечь монастыри, сжечь все сутры и священные реликвии!

Одного этого было бы более чем достаточно, но Нобунага пошел и дальше:

– Не оставлять в живых и не давать уйти никому в монашеской одежде. Не делить их на мудрецов и глупцов, на знать и рядовых монахов. Не щадить ни женщин, ни детей. И даже людей в мирском платье, нашедших на горе прибежище от пожара, следует рассматривать как разносчиков той же заразы. Сжечь здесь все и уничтожить всех, чтобы и в развалинах не осталось ни единой живой души!

Даже ракаса – кровожадные демоны-людоеды из буддийского ада – не додумались бы совершить такое. Военачальники, услышав приказ, впали в глубокое уныние.

– Не сошел ли он с ума? – пробормотал Такэи Сэкиан себе под нос, но так, что его услышали другие военачальники.

Только Сакума Нобумори, Такэи Сэкиан и Акэти Мицухидэ осмелились выразить несогласие самому Нобунаге.

Прежде чем предстать перед князем, они сетовали:

– Возможно, нам всем придется совершить сэппуку, поскольку мы выступаем против высокого распоряжения, но нельзя допустить, чтобы он предпринял этот ужасный огненный штурм.

Нобунага мог просто осадить и взять гору Хиэй. Но разве нужно готовить такую резню и огненную гибель всем ее обитателям? Тогда народ по всей стране отвернется от клана Ода. А врагам Нобунаги только того и надо. Они воспользуются этим несомненным злодеянием в своих целях, черня имя князя при каждой возможности. Он навлечет на себя дурную славу, какой не было ни у кого на протяжении многих столетий.

– Мы не собираемся участвовать в сражении, которое в конечном счете приведет к вашей гибели, – сказали Нобунаге три военачальника от имени всех собравшихся.

Остальные выразили им поддержку унылым молчанием.

Преисполненный решимостью Нобунага, однако же, даже не сделал вида, будто еще раз все хорошенько продумает и взвесит после отповеди военачальников. Наоборот, он, казалось, нашел в их словах новое подтверждение своим мыслям.

– Вы все вправе удалиться на покой. И не говорите мне больше ничего, – сказал он им. – Если вы отвергаете мой приказ, я найду того, кто сумеет его выполнить. А если и другие военачальники и простые воины тоже не согласятся помочь мне, я совершу задуманное в одиночку!

– Но для чего проявлять столь беспримерную жестокость? Мне кажется, искусный военачальник способен взять гору Хиэй не пролив ни единой капли крови, – все же возразил Нобумори.

– Хватит с меня вашего здравомыслия! Восемьсот лет пресловутого здравого смысла! Вот что в вас заговорило! Если мы не выжжем самые корни зла, оно даст новые побеги. Вас заботит эта гора, но мои помыслы простираются дальше. Выжечь ее – означает спасти истинную веру во всей стране. Если, истребив всех мужчин, женщин и детей на горе Хиэй, мне удастся открыть глаза заблудшим из других провинций, я буду считать свою задачу выполненной. Самый жаркий и самый глубинный ад меня не страшит, я о нем знать ничего не знаю и знать не хочу. Кто, кроме меня, сможет совершить благое дело? Сами Небеса поручили мне это.

Три военачальника, в полной мере признававшие исключительные способности Нобунаги и его непревзойденный полководческий талант, были поражены и оскорблены такими речами. Уж не бес ли вселился в их предводителя?

Такэи Сэкиан в свой черед взял слово:

– Нет, мой господин. Независимо от вашей воли, мы как ваши вассалы просто не имеем права отказаться от попытки разубедить вас. Вы не посмеете сжечь древние святыни.

– Достаточно! Заткнись! В сердце моем уже созрел императорский указ выжечь это место дотла. Я приказываю вам истребить здесь всех и вся, потому что так, по своей милости, повелевает мне сам преподобный Дэнгё. Неужели вы этого не понимаете?

– Нет, мой господин.

– Если не понимаете, то подите прочь! Только не путайтесь под ногами!

– Я не перестану возражать вам, пока вы не умертвите меня собственноручно.

– Ты уже проклят! Поди прочь!

– С какой стати? Вместо того чтобы издалека наблюдать за тем, как мой господин, впав в безумие, губит себя и весь наш клан, я попытаюсь воспрепятствовать этому собственной смертью. Вспомните только о множестве уроков, преподанных нам нашими предками. Никто из тех, кто сжигал буддийские храмы и пагоды, истреблял жрецов и монахов, добром не кончил.

– Я не таков, как они. Я вступаю в бой не ради собственной выгоды. В этом сражении я стремлюсь разрушить многовековое зло и создать новый мир. Не знаю, чьему зову я следую – богов, народа или самого времени, – но прекрасно осознаю, что действую во исполнение высшей воли. Вы все люди ограниченные – и в той же мере ограничено и ваше мировоззрение. Ваши вопли негодования свидетельствуют лишь о малодушии. Успехи и неудачи, о которых вы толкуете, это мои личные успехи и неудачи. Если же мне удастся, превратив гору Хиэй в огненный ад, защитить тем самым множество провинций и спасти бесчисленные человеческие жизни, это все равно сочтут героическим деянием.

Но Сэкиан не сдавался:

– Это сочтут демоническим злодеянием. Люди ждут от вас милосердия. Проявите чрезмерную жестокость – и люди от вас отвернутся, даже если вами движет столь великая любовь к ним.

– Если мы начнем задумываться о том, как отнесутся к нашим действиям, то вообще не сможем ничего предпринять. Герои древности страшились народного мнения и не покончили поэтому со злом, передав его последующим поколениям. Но я покажу вам, как можно покончить со злом раз и навсегда. Решившись на это, я должен, однако, пройти по избранному пути до конца, не останавливаясь ни перед чем. Без такой решимости нечего вообще браться за оружие и стремиться в бой.

Даже в бурю между огромными волнами случаются промежутки. Голос Нобунаги несколько смягчился. Но трое его приближенных сидели повесив головы в смертельной усталости от собственных бессильных протестов.

Хидэёси только что прибыл в лагерь, высадившись на берег около полудня. Когда он приблизился к княжескому шатру, спор был в самом разгаре, и он решил дождаться его окончания снаружи шатра. А сейчас он наконец откинул полог и вошел, извиняясь за вторжение.

Все резко повернулись в его сторону. Во взгляде Нобунаги еще трепетала огненная ярость, тогда как лица трех военачальников, приготовившихся умереть, были смертельно белыми и ледяными.

– Я только что прибыл на корабле, – весьма кстати начал Хидэёси. – Озеро Бива осенью изумительно прекрасно, маленькие островки, как Тикубу, сплошь одеты красной листвой. Мне даже почудилось, будто я не спешу на войну, а совершаю увеселительную поездку, я даже стишки сочинил на борту. Жалкие, конечно. Но, может быть, после битвы я вам их прочту.

Войдя в шатер, Хидэёси принялся болтать на всякие отвлеченные темы. На его лице не наблюдалось и тени мрачного упорства, которое только что переполняло князя Нобунагу и троих его вассалов. Казалось, он пребывал в самом беззаботном настроении.

– А что здесь происходит? – осведомился Хидэёси, переводя взгляд с князя на военачальников; они же словно онемели.

Слова Хидэёси в таком положении казались дуновением свежего ветерка.

– Ах да, на подходе к шатру я слышал невольно обрывки вашего разговора. Поэтому вы так и примолкли? Целиком и полностью посвятившие себя заботам о князе, его вассалы решили умереть, лишь бы не подчиниться его приказу, а любящий своих вассалов милосердный князь вовсе не собирается их казнить. Да, мне понятно, в чем тут загвоздка. Можно сказать, что у обеих сторон есть сильные доводы как за, так и против.

Нобунага бросил на него быстрый взгляд:

– Хидэёси, ты прибыл как раз вовремя. Если ты слышал столь многое, значит, ты понял, что у меня на душе и о чем толкуют мне эти трое.

– Я понял это, мой господин.

– А ты подчинишься моему приказу? Тебе он не кажется ошибочным?

– Я еще над этим не задумывался. Хотя нет, погодите-ка. Этот приказ основан на письменном донесении, составленном мною и врученном вам некоторое время назад. Так мне кажется.

– Что такое? Когда это ты дал мне такой совет?

– Вы, должно быть, запамятовали, мой господин. Кажется, это было весной. – И, повернувшись к военачальникам, Хидэёси продолжил: – Поверьте, я чуть не расплакался, стоя снаружи и слушая ваши искренние возражения. Вы истинные вассалы нашего князя, ничего не скажешь. И все же главной причиной, вызывающей у вас беспокойство, является, на мой взгляд, то обстоятельство, что если мы пройдем по горе Хиэй огнем и мечом, то вся страна наверняка ополчится против его светлости.

– Истинно так! Если мы совершим подобное злодеяние, – сказал Сэкиан, – и самураи, и простой народ отвернутся от нас. Наши враги воспользуются этим, а имя его светлости навсегда покроет позор.

– Но ведь это я посоветовал взять гору Хиэй и истребить на ней все живое, эта мысль принадлежит мне, а вовсе не князю. А раз так, значит, на меня и падет все проклятие и позор.

– Что за вздор! – воскликнул Нобумори. – Кому взбредет в голову обвинять вас? Что бы ни предприняло войско Оды, ответ за это будет держать главнокомандующий.

– Разумеется. Но разве вы все не состоянии мне помочь? Разве мы вчетвером не можем объявить всему миру, что это мы в чрезмерном рвении зашли слишком далеко? Не зря же говорится, что истинная преданность заключается в том, чтобы принести славу своему господину, даже если самому придется ради этого умереть. Но я бы добавил: одной только смерти во имя господина недостаточно для истинно преданного вассала. Надо взять на себя все бесчестье, кощунство, кару и многое другое, чтобы отвести это от головы нашего князя. Разве вы не согласны?

Нобунага молча выслушал его речь, не выказав ни согласия, ни возражения.

На слова Хидэёси первым отозвался Сэкиан:

– Хидэёси, я с вами совершенно согласен.

Он поглядел на Мицухидэ и Нобумори; у тех тоже не нашлось никаких возражений. И военачальники поклялись предать гору Хиэй огню и мечу, а позднее объявить о том, что они превысили полномочия, данные им Нобунагой.

– Замечательный замысел!

В голосе Сэкиана, принесшего свои поздравления Хидэёси, слышалось искреннее восхищение, но Нобунага отнюдь не казался обрадованным. Напротив, хмурым видом и молчанием он ясно дал понять, что не считает, будто Хидэёси заслуживает столь высокой похвалы.

Явное недовольство читалось и на лице Мицухидэ. Нет, он не мог в душе не признать всех достоинств предложения, сделанного Хидэёси, но вместе с тем чувствовал, что его преданность князю, продемонстрированная с такой беспримерной самоотверженностью, посрамлена этим выскочкой. Он взревновал. Умный человек, он, однако же, быстро устыдился своего тщеславия. Он поспешил осадить себя мыслью о том, что тому, кто готов пойти на смерть во имя князя, не подобают низкие чувства. Не подобают ни на мгновение.

Трех военачальников вполне удовлетворил план, предложенный Хидэёси, но Нобунага повел себя так, словно это предложение его не устроило. Одного за другим принялся он призывать в свой шатер полевых командиров.

– Нынешней ночью по звуку раковины мы пойдем на приступ. Это будет решительная атака, это будет бой до победного конца!

Он сам объявлял полевым командирам те же жесточайшие условия предстоящей битвы, о которых накануне поведал трем военачальникам. Как выяснилось, немало командиров придерживались того же мнения, что и Сэкиан, Мицухидэ и Нобумори, но поскольку те уже согласились с приказом, их подчиненные беспрекословно последовали их примеру.

Гонцы из ставки мчались на позиции передовых отрядов и передавали приказ полкам, разбившим лагерь у самого подножия горы.

Заходящее солнце озарило вечерние облака над Симэйгатакэ. Свет играл на поверхности озера радужными дорожками. Разгулялись волны.

– Поглядите-ка! – Поднявшись на вершину холма, Нобунага указал окружавшим его приближенным на тучи за горой Хиэй. – Нас благословляет само Небо! Начинается сильный ветер. Не может быть лучшей погоды для огненной атаки!

При этих словах сильный порыв холодного вечернего ветра прошелестел в одеждах собравшихся. Ветер усиливался. На холме с Нобунагой было всего пятеро или шестеро приближенных. В это время какой-то человек приблизился к полководческому шатру и заглянул внутрь.

Сэкиан прикрикнул на него:

– Чего тебе нужно? Его светлость вон там, на холме.

Самурай быстро вошел в шатер и опустился на колени.

– Мне не нужно докладывать его светлости. Здесь ли Хидэёси? – спросил он.

Когда Хидэёси, покинув группу военачальников, подошел к нему, самурай доложил:

– В лагерь только что прибыл человек, переодетый монахом. Он говорит, что он ваш вассал, что его зовут Ватанабэ Тэндзо и что он только что вернулся из Каи. Судя по всему, у него очень срочное донесение, потому я и поспешил сюда.

Хотя Нобунага находился на порядочном расстоянии, он внезапно повернулся в сторону Хидэёси:

– Хидэёси, человек, только что прибывший из Каи, твой вассал?

– Вы его, ваша светлость, по-моему, тоже знаете. Это Ватанабэ Тэндзо, племянник Хикоэмона.

– Тэндзо? Что ж, давай послушаем, нет ли у него каких-нибудь новостей. Позови его сюда, мне тоже хочется выслушать его донесение.

Тэндзо опустился на колени перед Хидэёси и Нобунагой и поведал им о разговоре, подслушанном в храме Эйрин.

Нобунага невесело хмыкнул. Известие говорило о серьезной угрозе с тыла. Складывалась ситуация не менее опасная, чем год назад, во время тогдашней попытки занять гору Хиэй. Более того, и взаимоотношения Нобунаги с кланом Такэда, и сопутствующие обстоятельства вокруг Нагасимы заметно ухудшились. Правда, в прошлом году большие армии Асаи и Асакуры объединились и отступили на гору Хиэй, а на этот раз он не дал им такой возможности, поэтому Нобунаге противостояло сейчас не столь многочисленное войско. Но удара в спину следует опасаться всегда.

– Мне представляется, что клан Такэда уже отправил послания на гору Хиэй, и здешние монахи, следовательно, рассчитывают на то, что мы и на этот раз уберемся несолоно хлебавши, – сказал Нобунага, отпуская Тэндзо. А вслед за этим радостно рассмеялся: – Эту помощь послало нам само Небо. Сейчас начнется бег наперегонки. Ухитрится ли войско Такэды перейти через горы и нажать на Овари и Мино, прежде чем войско Оды вернется домой после взятия горы и расправы над ее обитателями? Да еще занять по дороге столицу и Сэтцу? Нас поставили в отчаянное положение, но тем самым придали нам новые силы. А сейчас извольте все разойтись по своим местам.

Нобунага исчез в глубине шатра. Повсюду у подножия горы Хиэй в небо поднимались дымки – это готовили пишу в полевых кухнях. Вечером ветер заметно усилился. Колокол, обычно бивший в эти часы в храме Мии, на сей раз безмолвствовал.

С вершины холма донесся звук раковины, возвестивший о начале штурма, и воины встретили этот звук боевыми кличами. Начавшаяся вечером битва продлилась до рассвета. Воины Оды брали один за другим оборонительные рубежи монахов, представлявшие собой завалы на дорогах и тропах, ведущих к главному храму.

Черный дым стлался по низине, всю гору объяло пламя. Снизу было хорошо видно, что повсюду по склонам в небо вздымаются огненные столбы. Даже воды озера казались багровыми. А самый неистовый из пожаров указывал место, где пламя охватило уже и главный храм. Горели семь пагод, большая школа, колокольня, книгохранилище, монастыри, амбары и все малые храмы. К утру на всей горе не осталось ни единого строения, которое пощадил бы огонь.

Военачальники Оды, осознавая, что они являются виновниками этого ужасного зрелища, подбадривали друг друга, вспоминая слова Нобунаги о том, что приказ продиктовали ему сами Небеса и разрушения благословил сам преподобный Дэнгё. Это придавало им уверенность, которая, в свою очередь, передавалась войску. Прокладывая себе дорогу в огне и в дыму, воины в точности выполняли предписанное Нобунагой. Восемь тысяч монахов-воинов нашли смерть в этом ужасающем земном воплощении буддийского ада. Многие монахи пытались спастись бегством, они спускались в долину, прятались в пещерах, взбирались на деревья, но их находили и убивали. Их истребляли, как зловредных насекомых на рисовом поле.

Ближе к полуночи сам Нобунага отправился на гору воочию убедиться в том, что его железная воля исполнена. Монахи с горы Хиэй жестоко просчитались. Попав в осаду, они продолжали оказывать сопротивление и проявлять твердое упорство, рассчитывая тем самым внушить противнику, будто они обладают большей мощью, чем на самом деле. Они надеялись дождаться, когда войско Оды и на этот раз снимет осаду, чтобы затем обрушиться на него сзади. Они не испытывали особого страха за свою судьбу, потому что постоянно получали обнадеживающие письма из находящегося совсем неподалеку Киото – от самого сёгуна.

Для монахов-воинов и их последователей во всех уголках страны гора Хиэй олицетворяла силы, противостоящие Нобунаге. Но истинным зачинщиком смуты, беспрестанно отправлявшим обозы продовольствия и оружия на гору Хиэй и подстрекавшим монахов к новым выступлениям, был, разумеется, сёгун Ёсиаки.

– Сингэн выступает!

Такое донесение из Каи сильно порадовало сёгуна. Он твердо поверил обещанию и, в свою очередь, передал его на гору Хиэй.

Поэтому монахи-воины ждали, что войско Сингэна ударит Нобунаге в спину. И, как только это произойдет, Нобунага, точь-в-точь как год назад, будет вынужден отступить. Но, живя в отрыве от внешнего мира на протяжении восьми столетий, обитатели горы Хиэй не могли в полной мере осознать, какие серьезные перемены произошли в стране за последние годы.

Итак, не прошло и ночи, как гора превратилась в огненный ад. С роковым запозданием, уже около полуночи, когда пламя бушевало повсюду, представители монашеского руководства, охваченные страхом и отчаянием, направили в ставку Нобунаги депутацию с просьбой о мире.

– Мы заплатим любую контрибуцию и согласимся на все условия, которые ему вздумается выставить.

Нобунага, однако же, только усмехнулся и сказал соратникам, словно спуская соколов на дичь:

– Нет никакой нужды давать им ответ. Просто убейте их на месте.

И все же монахи еще раз отправили к нему посланцев, и те сумели со своими мольбами пробиться к самому Нобунаге. Но он отвернулся и велел их казнить.

Настало утро. Гора Хиэй покрылась дымом и пеплом, деревья обуглились, повсюду лежали закоченевшие трупы в позах, в которых их настигла смерть.

«А ведь нынче ночью наверняка погибло множество ученых мужей, мудрецов и талантливых юношей», – подумал Мицухидэ, бившийся с противником в первых рядах. Он был мрачен этим дымным утром, то и дело подносил руку ко лбу, в груди горестно щемило.

И в это же утро он получил от Нобунаги новое высокое назначение.

– Я назначаю тебя наместником Сиги. Отныне тебе надлежит жить в крепости Сакамото у подножия горы.

Через два дня Нобунага покинул гору и вступил в Киото. А над горой по-прежнему стоял черный дым. Очевидно, какой-то части монахов-воинов удалось бежать и найти пристанище в Киото, и они говорили сейчас о князе как о сущем воплощении самого Зла.

– Он предводитель демонов!

– Он исчадие ада!

– Безжалостный разрушитель!

Жителям столицы во всех ужасных подробностях расписали происшедшее той роковой ночью и плачевное зрелище, которое теперь являет собой гора Хиэй. И, услышав о том, что Нобунага намерен спуститься с горы и вступить в столицу, жители Киото оцепенели от страха. Сразу же пошли всевозможные разговоры и слухи:

– Теперь настал черед Киото!

– Дворцу сёгуна не выдержать огня.

Люди даже днем запирали дома на все засовы, собирали вещи, готовясь при первой опасности пуститься в бегство. Однако Нобунага велел войску разбить лагерь на берегу реки Камо и запретил воином появляться в столице. Этот приказ отдал тот же самый человек, нет, демон, который перед тем предал огню и мечу священную гору Хиэй! В сопровождении небольшой свиты он отправился в храм. Сняв доспехи и пообедав, он облачился в изысканное кимоно, какие носили при императорском дворе, надел шляпу и вышел на улицу.

По городу Нобунага ехал на породистой лошади, сидя в убранном драгоценными каменьями седле. Его свита, состоящая из военачальников, однако же, оставалась при оружии и в доспехах. Человек пятнадцать или шестнадцать, они как ни в чем не бывало ехали по столичным улицам. Предводитель демонов явно пребывал в превосходном настроении и улыбался встречным. Жители города при его появлении падали ниц на обочине. Ничего ужасающего не происходило. Понемногу стали звучать приветственные возгласы, и вскоре по всему городу мощной волной прокатилось ликование.

И вдруг из приветствующей князя Оду толпы грянул ружейный выстрел. Пуля оцарапала Нобунагу, однако он и виду не подал, будто разгневан или напуган, а только посмотрел в ту сторону, откуда стреляли. Приближенные, конечно, сразу же спешились и бросились в толпу ловить злоумышленника. Но гнев горожан оказался даже сильнее гнева военных. «Держи его!» – в ярости кричали жители Киото. Злодей, явно надеявшийся на поддержку горожан, просчитался, и сейчас ему некуда было скрыться. Это был монах-воин, по слухам, один из самых отважных, и, даже представ перед Нобунагой, он не утратил самообладания и твердости духа:

– Ты враг Будды! Ты предводитель демонов!

Но и Нобунага проявил редкую выдержку. Он, как и намечал заранее, приехал во дворец, спешился, помыл руки, спокойно вошел внутрь и опустился на колени.

– Должно быть, ваше величество потрясены тем чудовищным пламенем, которое бушевало на горе Хиэй две ночи назад. Надеюсь, вы простите меня за доставленное волнение.

Он стоял на коленях так долго, что могло показаться, будто он и впрямь сокрушается о происшедшем. Наконец он поднял взор на новые ворота и стены дворца и удовлетворенно оглядел окружавших его военачальников.

ПРИКАЗ КНЯЗЯ ОДЫ НОБУНАГИ,

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

1. Запрещается произвольная перемена места жительства.

2. Распространение ложных слухов и ошибочных сведений карается смертью на месте.

3. В остальном все остается как было.

Издав этот указ и распорядившись о том, чтобы он был доведен до сведения каждого жителя столицы, Нобунага вернулся в Гифу. Перед отъездом он не попрощался с сёгуном, который в последнее время всецело озаботился закупкой оружия, углублением рвов и подготовкой к отражению огненного штурма. Сёгун и его приближенные с облегчением узнали об отъезде Нобунаги, и все же тревога не покидала их.