Текст книги "Честь самурая"

Автор книги: Эйдзи Ёсикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 83 страниц)

Крупные бабочки с желто-зелеными крыльями вились вокруг Сиканоскэ. Бледная луна восходила в предвечернем летнем небе. Под ветром по земле стлалась низкая трава.

– Синдза! Хикоэмон! Теперь самое время! – прошептал Мотоаки, старший сын Кии, двоим воинам, стоящим рядом с ним под сенью деревьев, к которым было привязано около десятка лошадей. Сиканоскэ не видел их. Лодка, уносящая вдаль его жену и сына, достигла уже середины реки.

Из-за ветра, долетавшего с реки, Сиканоскэ было трудно дышать, перед глазами плыли круги. «Какое горе!» – угрюмо думал он. Ему, отцу и мужу, бередила душу невыносимая мысль о том, что он обрек свою семью на скитания. Даже самые отважные воины не лишены человеческих чувств, а о Сиканоскэ говорили, что он куда чувствительней остальных.

Смелость и отчаяние горели в его взоре ярче, чем лучи закатного солнца. Он порвал с Нобунагой, отрекся от союза с Хидэёси, сдал крепость Кодзуки врагам и вручил отрубленную голову своего господина. А сам все еще не умер, все еще цеплялся за жизнь. На что он надеялся? Оставалось ли у него еще чувство чести? Оскорбления и насмешки задевали его, казалось, не больше, чем стрекот кузнечиков. И сейчас, отдыхая, подставив грудь прохладному ветру, он вроде бы ни о чем не жалел.

Одна печаль,

Громоздясь на другую,

Испытывает мои силы.

Это стихотворение он сложил много лет назад и сейчас, мысленно повторяя его, вспомнил о клятвах, принесенных им некогда матери, вдохновившей его вступить на Путь Воина, чтобы впредь служить князю и Небу. В памяти всплыла молитва, с которой Сиканоскэ обратился перед своей первой битвой к новорожденному месяцу в пустом небе: «Пошли мне все возможные испытания!»

Так, «громоздя одну печаль на другую», он сумел пройти все мыслимые и немыслимые испытания. Сиканоскэ полагал, что истинное счастье настоящего воина как раз в том и заключается, чтобы преодолевать невзгоды. Он только укрепился в своих убеждениях, услышав от гонца Хидэёси о том, что Нобунага не придет на помощь защитникам Кодзуки. Конечно, он тогда слегка растерялся, но никого и ни в чем не подумал винить. Да и горевать тоже не стал. Ни разу в жизни он не испытывал такого отчаяния, которое заставило бы его смириться с неизбежным и подумать: «Все, теперь мне пришел конец». При любых обстоятельствах он на что-то надеялся. «Я все еще жив, – думал он в такие минуты, – раз дышу, значит, жив!» Вот и сейчас у него оставалась надежда. Рано или поздно он подкрадется к своему смертельному врагу Киккаве Мотохару настолько близко, чтобы прикончить его одним ударом, – а там пусть уж убивают и самого Сиканоскэ, не страшно! Покончив с врагом, он в следующей жизни не испытает стыда, когда повстречается со своим князем.

Хотя Сиканоскэ и сдался на милость победителя, однако Киккава оказался не настолько глуп, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Вместо этого он одарил его крепостью и отослал подальше. И теперь Сиканоскэ размышлял, когда же ему наконец представится возможность осуществить свой дерзкий замысел.

Лодка с женой и сыном уже причалила к противоположному берегу. Он загляделся, как они выходят на берег и растворяются в толпе слуг. И в это мгновение острие меча беззвучно вошло ему под лопатку. Другой меч высек искры из камня, на котором он сидел. Даже такого воина, как Сиканоскэ, оказывается, можно подстеречь и застигнуть врасплох. Но даже тяжелая рана не помешала Сиканоскэ вскочить на ноги и схватить напавшего за косицу.

– Трус! – закричал он.

Пока только один удар достиг цели, но на помощь вероломному убийце уже бежал напарник, размахивая мечом и во весь голос крича:

– Готовься к смерти! Таков приказ нашего господина!

– Ублюдок! – заорал в ответ Сиканоскэ.

Он швырнул первого нападавшего на его подоспевшего соратника с такой силой, что оба они свалились наземь, а сам, воспользовавшись замешательством, с разбегу бросился в реку, подняв фонтан брызг.

– Сбежал! Сбежал! – закричал один из военачальников Мори, устремляясь вдогонку.

С берега он метнул копье и угодил Сиканоскэ в спину. Раненый воин рухнул лицом вниз, и только копье торчало из окрашенной кровью воды, словно гарпун, поразивший кита.

Двое убийц бросились в воду, схватили потерявшего сознание Сиканоскэ за ноги, выволокли его на берег и обезглавили. Кровь хлынула на камни и потекла в ледяные воды реки Абэ.

– Мой господин!

– Господин Сиканоскэ!

Двое оруженосцев Сиканоскэ с криками бросились к тому месту, где распростерлось бездыханное тело, но молодых людей тут же окружили воины клана Мори. Поняв, что их господин уже мертв, оруженосцы бросились на убийц и вскоре разделили с Сиканоскэ его участь.

Человеческое тело тленно, но чувство чести и верность клятве непреходяще, оно навсегда остается в анналах истории. Воины грядущих веков, глядя на молодой месяц в темно-синем небе, будут вновь и вновь вспоминать о несокрушимом Яманаке Сиканоскэ и думать о нем с благоговением. В их сердцах он останется жить вечно.

Меч Сиканоскэ и его коробок для чая, известный под названием «Великое море», доставили Киккаве Мотохару вместе с отрубленной головой поверженного врага.

– Если бы я не приказал тебя обезглавить, – обратился Киккава к мертвой голове Сиканоскэ, – то непременно настал бы день, когда ты обезглавил бы меня. Таков Путь Воина. Но подвиги, совершенные тобою в этой жизни, позволят тебе обрести покой в следующей.

Покинувшее окрестности Кодзуки войско Хидэёси сначала направилось в сторону Тадзимы, но, внезапно развернувшись около Какогавы в провинции Харима, оно воссоединилось с тридцатитысячной армией Нобутады. К тому времени лето было уже на исходе.

Под натиском столь сильной армии крепости Канки и Сиката пали одна за другой. Захватить эти малые крепости первой линии обороны клана Мори оказалось сравнительно легко, однако войско Нобунаги понесло ощутимые потери, потому что противник сопротивлялся на редкость яростно.

Военная кампания затягивалась по той простой причине, что за последние годы появилось новое вооружение, да и тактика ведения боя претерпела коренные изменения. К тому же армии Нобунаги еще не доводилось воевать с таким могущественным противником.

В ходе западной кампании против войска клана Ода впервые была применена артиллерия, и порох, которым пользовались воины Мори, оказался куда эффективнее известного ранее. Хидэёси, сообразив, что у теперешнего врага есть чему поучиться, заменил старые маломощные китайские пушки на новую, сделанную южными варварами. Орудие он приказал установить на наблюдательной башне. Увидев это, другие военачальники клана Ода тоже поспешили закупить новейшие орудия, благо проблем с приобретением оружия не было.

Услышав о том, что в западных провинциях идет война, туда понаехало множество торговцев из городов Хирадо и Хаката, что в провинции Кюсю. Рискуя жизнью, они умудрялись миновать принадлежащий клану Мори флот и бросали якоря в портах на побережье Харимы. Хидэёси помог им получить немалую выгоду, убедив других военачальников не торговаться, когда речь заходит о приобретении нового вооружения.

Мощь новых пушек была впервые опробована в ходе штурма крепости Канки. Воины клана Ода насыпали прямо напротив крепости довольно высокий холм, а на его вершине, на наблюдательной вышке, поместили пушку. Эффект превзошел все ожидания: после первого же выстрела глинобитная стена и ворота крепости рухнули.

Однако и у защитников Канки имелась артиллерия, а также новейшие ружья и изрядный запас отменного пороха. Деревянную наблюдательную вышку несколько раз поджигали, сооружение сгорало дотла и его приходилось возводить заново, причем только для того, чтобы его вновь обстреляли и подожгли.

И все-таки в конце концов крепость пала, но военачальники клана Ода призадумались: если такие усилия потребовались, чтобы сломить сопротивление в небольшой крепости, то каким же сложным и кропотливым делом окажется штурм Мики?

На расстоянии около половины ри от крепости Мики находилась невысокая гора Хари. На ней Хидэёси и расположил свою ставку. Его восьмитысячное войско стояло поблизости.

Вскоре на гору Хари прибыл Нобутада, и вдвоем с Хидэёси они осмотрели вражеские позиции. К югу от крепости Мики горы и холмы примыкали к горной гряде западной Харимы. Севернее текла река, по имени которой крепость и получила название. С восточной стороны простирались заросли бамбука, а за ними – луга и пашня. Таким образом, крепость с трех сторон имела прекрасные естественные укрепления. В центре этого надежно защищенного пространства размещались главная цитадель, за ней – вторая цитадель, да вдобавок была еще и третья, внутренняя.

– Не представляю, как мы сможем взять эту крепость без долгой предварительной осады, – уныло заметил Нобутада, осматривая вражеские укрепления.

– Да, дело предстоит не из легких, – согласился Хидэёси. – Зуб хоть и гнилой, но на очень уж здоровом корне.

– Гнилой зуб? – Сравнение Хидэёси заставило Нобутаду улыбнуться. Уже несколько дней молодого князя мучила нестерпимая зубная боль, даже щека у него порядком распухла. Вот и сейчас, рассмеявшись, он невольно схватился за щеку. – Да, действительно точь-в-точь как больной зуб! Чтобы вырвать его, надо запастись изрядным терпением.

– Болит-то всего один зуб, а отзывается во всем теле. Однако если мы сгоряча сразу же ринемся штурмовать крепость, рвать этот гнилой зуб, что не дает нам покоя, то может пострадать и челюсть, а то и сам больной помрет.

– Ну, так что же нам делать, Хидэёси?

– Зуб все равно придется вытаскивать, значит, нужно для начала расшатать его. Что, если мы возьмем крепость в глухую блокаду и станем покачивать этот зуб время от времени?

– Отец велел мне вернуться в Гифу, если быстро взять крепость не удастся. Так что я возвращаюсь, а вы тут поступайте, как сочтете нужным.

– Положитесь на меня, мой господин.

На следующий день Нобутада уехал, а вместе с ним – и все остальные военачальники. Хидэёси со своим восьмитысячным войском взял крепость в кольцо, приказав командирам полков воздвигнуть деревянные заграждения на всех до единого подходах к ней. На дорогах он расположил заставы и выслал конные дозоры. Самое ответственное задание выпало полку, охранявшему южную дорогу к крепости. Отсюда было всего четыре ри до берега, куда флот клана Мори часто подвозил оружие и продовольствие с тем, чтобы переправить их в крепость как раз по этой дороге.

– Восьмой месяц – это уже настоящая осень, – задумчиво произнес Хидэёси, любуясь луной, и позвал: – Итимацу! Эй, Итимацу!

Юные оруженосцы со всех ног бросились к своему господину, отталкивая друг друга локтями. Однако Итимацу среди них не оказалось, и Хидэёси пришлось отдать распоряжение подбежавшим юношам.

– Расстелите-ка циновку на горе Хираи, в том месте, откуда открывается самый лучший вид на крепость, – велел он. – Мы устроим нынче вечером попойку под луной.

– Слушаемся, князь! – хором воскликнули оруженосцы и поспешили выполнять поручение.

– Эй, Тароноскэ, постой!

– Да, мой господин.

– Попроси Хамбэя прийти ко мне, если он, конечно, хорошо себя чувствует.

Тем временем возвратились двое оруженосцев, объявив о том, что уже расстелили циновку неподалеку от вершины горы, на ровной площадке одного из утесов.

– Что ж, отсюда и впрямь превосходный вид, молодцы, – похвалил Хидэёси. И, вновь обратившись к оруженосцам, приказал: – И Камбэя пригласите тоже. Нельзя упускать возможность полюбоваться такой луной.

Юноши помчались выполнять приказание своего господина.

Под высокой раскидистой сосной на циновке были расставлены узкогорлые бутыли с сакэ и кипарисовые подносы с едой. Трапезу вряд ли можно было назвать роскошной, но для походных условий и она казалась хороша – особенно при таком замечательном лунном свете. Трое мужчин опустились на циновку: Хидэёси посередине, Хамбэй и Камбэй – по обе стороны от него.

Все трое сейчас любовались луной, и у каждого ее завораживающее сияние порождало разные мысли. Хидэёси вспоминал поля родной Накамуры, Хамбэй представлял себе гору Бодай при лунном свете, и только Камбэй с тревогой размышлял о том, что ждет их в ближайшие дни.

– Вы не озябли, Хамбэй? – заботливо спросил Камбэй у своего друга; озабоченно поглядел на него и Хидэёси.

– Нет-нет, со мной все в порядке, – заверил Хамбэй, но лицо его было сейчас чуть ли не бледнее самой луны.

«Одаренный человек, но какой болезненный», – с грустью подумал Хидэёси. Слабое здоровье подчиненного беспокоило его куда больше, чем самого Хамбэя.

Однажды, когда Хамбэй катался верхом в Нагахаме, его вырвало кровью, и на протяжении северной кампании он тоже часто болел. Поэтому, отправляясь в поход на запад, Хидэёси попытался уговорить своего друга остаться дома, не рисковать здоровьем.

– О чем вы говорите, мой господин! Я ни за что не останусь! – беззаботно воскликнул Хамбэй и поехал вместе со всеми.

Конечно, Хидэёси радовало присутствие Хамбэя. Этот человек считался его вассалом, но в глубине души Хидэёси называл его не иначе как учителем. И особенно ценна была ему поддержка Хамбэя сейчас, когда предстояло подняться на одну из самых крутых вершин в своей жизни.

Но с тех пор, как они вошли в западные провинции, Хамбэй уже успел дважды захворать. Обеспокоенный Хидэёси велел своему соратнику, которым очень дорожил, немедленно ехать к лекарю в Киото. Тот, однако, войска не покинул, заявив:

– Я болею с младенчества и давно свыкся со своими хворями. Никакие снадобья мне не помогут, единственно подходящее лекарство для воина – поле боя.

Хамбэй продолжал трудиться в ставке с присущим ему усердием, не делая себе ни малейших поблажек. Но сила духа не способна восполнить такой природный недостаток, как слабое здоровье.

В довершение ко всему, выходя из Тадзимы, войско попало под ливень. Основательно вымокнув, Хамбэй почувствовал себя так плохо, что уже не смог скрывать недомогания, и после того, как они обосновались на горе Хираи, два дня не появлялся в шатре у Хидэёси, не желая огорчать князя своим болезненным состоянием. Но поскольку в последние дни Хамбэй как будто пошел на поправку, Хидэёси захотелось скоротать время за приятной беседой с близкими ему людьми, тем более вечер выдался такой погожий. Однако Хамбэй и сейчас, судя по всему, чувствовал себя неважно.

Заметив, что Хидэёси и Камбэй тревожатся за него, Хамбэй поспешил перевести разговор на другую тему:

– Знаете, Камбэй, вчера прибыл человек из моей родной провинции, так вот, он рассказал, что ваш сын Сёдзюмару здоров и понемногу начинает привыкать к новым местам, знакомиться с людьми. В общем, у него все хорошо.

– А я, Хамбэй, за него и не беспокоюсь. Он ведь в вашей провинции – а это все равно, что у вас в гостях. Признаться, я нечасто о нем и вспоминаю.

Хидэёси, у которого не было собственных детей, прислушивался к этому разговору не без тайной зависти. Сёдзюмару был наследником Камбэя, и тот, сделав ставку на союз с Нобунагой, в знак истинной преданности отправил к нему сына. Молодого заложника препоручили заботам Хамбэя. Он увез его в крепость Фува и стал воспитывать как родного сына. И хотя Хамбэй с Камбэем подружились благодаря Хидэёси, сейчас их связывали еще и другие узы: будучи военачальниками, они постоянно соперничали, однако без тени неприязни или зависти, опровергая пословицу, будто двум большим рыбам тесно в одном пруду.

Трое мужчин наслаждались минутами отдыха, любуясь луной, попивали сакэ и неторопливо беседовали о великих мужах настоящего и прошлого, о расцвете, упадке и гибели провинций и кланов. Понемногу начало казаться, будто Хамбэй преодолел свою слабость.

Ненароком Камбэй свел разговор к тому, что его сейчас беспокоило:

– Выступая утром во главе большого войска, не знаешь, останешься ли в живых к вечеру. Но если питаешь большие надежды на будущее, то хочется жить долго, чтобы они успели сбыться. Конечно, множество отважных или ученых мужей успели прославиться и за совсем короткую жизнь, но как высоко они вознеслись бы, проживи до глубокой старости! Разрушить устаревшие устои общества, покарать зло – это полдела. Человек только тогда поистине велик, когда он сумеет возродить страну.

Хидэёси кивнул в знак согласия и сказал молчащему Хамбэю:

– Поэтому-то нам и необходимо печься о собственной жизни. А меня, признаюсь, Хамбэй, очень тревожит ваше здоровье.

– Согласен с вами, князь, – поддержал Камбэй. – Чем участвовать в сражениях, не лучше ли вам, Хамбэй, отправиться в Киото, найти хорошего лекаря и позаботиться о своем здоровье? Мы все, это я вам по-дружески говорю, расценили бы такой поступок как проявление вашей преданности, ведь тем самым вы избавили бы князя хотя бы от одной лишней заботы.

– Благодарю вас за заботу, – растроганно произнес Хамбэй. – Я последую вашему совету и ненадолго съезжу в Киото, но только не раньше, чем мы разработаем план всей кампании.

Хидэёси кивнул, подумав про себя, что до сих пор часто следовал советам Хамбэя, но особых успехов пока не добился.

– Вам по-прежнему не дает покоя, кого поддержит Акаси Кагэтика? – спросил он.

– Да, это очень меня беспокоит, – ответил Хамбэй. – Если вы позволите мне побыть здесь еще несколько дней, то я отправлюсь на гору Хатиман, попробую встретиться с ним и перетянуть на нашу сторону. Вы не возражаете?

– Нет, разумеется. Это союзничество было бы для нас очень полезным. Но, согласитесь, шансов попасть в беду у вас примерно восемьдесят из ста, а то и все девяносто. Если вам не повезет, что тогда?

– Тогда я умру, – спокойно, без какой-либо бравады ответил Хамбэй.

Хидэёси задумался. После покорения крепости Мики им предстояло вступить в схватку с Акаси Кагэтикой. Пока было вроде бы преждевременно заглядывать так далеко вперед, но полководец не мог сбрасывать со счетов тот факт, что целью кампании был не захват Мики, а покорение всего запада. Поэтому-то он и согласился с предложением Хамбэя попробовать перетянуть Акаси на сторону клана Ода, хотя душу его обуревали сомнения.

«Допустим даже, – размышлял он, – Хамбэю удастся избежать все опасности, подстерегающие на пути, и встретиться с Акаси. Но кто поручится, что тот в случае, если переговоры закончатся неудачей, выпустит его живым. Да и сам Хамбэй может не захотеть возвращаться с пустыми руками. Или он ищет смерти? Возможно зная, что обречен, Хамбэй не видит разницы от чего умереть – от собственных недугов или от руки врага».

И тут Камбэй высказал еще одно ценное предложение. У него немало добрых знакомых среди соратников Укиты Наоиэ, и пока Хамбэй будет вести переговоры с кланом Акаси, сам он попробует связаться с наиболее влиятельными вассалами клана Укита.

Хидэёси повеселел: перетянуть на свою сторону клан Укита ему представлялось более вероятным, ведь с самого начала западной кампании те выжидали, стараясь понять, кто же возьмет верх. Правда, Укита Наоиэ попросил у клана Мори помощи, но если его удастся убедить в том, что будущее принадлежит Нобунаге… К тому же союз Укиты с Мори может оказаться бессмысленным, если военной помощи он так и не получил – его войско, отбив у врага крепость Кодзуки, ушло обратно, – а потому вряд ли он слишком уж на кого-либо полагается.

– Если мы сумеем перетянуть клан Укита на свою сторону, то и Акаси придется пойти на союз с нами, – сказал Хидэёси. – А если нас поддержит Кагэтика, то Укита немедленно попросят мира. Поэтому провести эти переговоры одновременно – и впрямь блестящая идея.

На следующий день в присутствии всех командиров Хамбэй официально попросил отпуск по болезни, объявив о том, что едет на лечение в Киото. Под этим предлогом он покинул лагерь на горе Хираи, сопровождаемый всего несколькими слугами. Через пару дней уехал и Камбэй.

Сначала Хамбэй отправился к младшему брату Кагэтики Акаси Кандзиро. Они не были дружны, но все же несколько раз встречались в храме Нандзэн в Киото, где оба предавались медитации. Кандзиро был страстным приверженцем дзэн-буддизма. Хамбэй решил, что, напомнив ему о Пути Будды, он сумеет быстро найти с ним общий язык. А уж затем можно будет начинать переговоры и со старшим братом.

Известие о прибытии Хамбэя повергло Акаси Кандзиро и его старшего брата Кагэтику в смятение, ведь этот человек, как ни говори, известный военный стратег и учитель Хидэёси. Что он им предложит, насколько убедительными окажутся его доводы? Но, встретившись с Хамбэем, братья, к собственному изумлению, обнаружили, что говорит он просто и ясно, старательно избегая высокопарных и заведомо двусмысленных речей. Уверенностью и прямодушием Хамбэй разительно отличался от посланцев других кланов, прибегавших при переговорах к всевозможным уловкам, и братья позволили ему себя уговорить. Они прервали отношения с кланом Укита.

Успешно выполнив свою миссию, Хамбэй и впрямь попросил Хидэёси о небольшом отпуске для лечения и теперь уже действительно собрался в Киото. Князь повидал его до отъезда, попросил посетить Нобунагу и сообщить ему, что Акаси Кагэтика вошел в союз, возглавляемый кланом Ода.

Услышав это известие, Нобунага пришел в восторг:

– Вот как? Вам удалось покорить гору Хатиман, не пролив ни единой капли крови? Это замечательно!

Войско клана Ода, уже захватившее провинцию Харима, теперь получило возможность войти и в Бидзэн. Конечно, это был только первый шаг – но шаг огромной важности.

– Но ты вроде бы еще похудел. Постарайся хорошенько подлечиться, – сказал Нобунага, искренне сочувствуя Хамбэю и поражаясь его мужеству.

Князь наградил отличившегося подданного двадцатью слитками серебра.

А Хидэёси он послал благодарственное письмо и сто слитков золота, затем издал указ о назначении его наместником провинции Харима. Если уж Нобунага радовался, то радовался без меры.

Тем временем осада крепости Мики продолжалась, но по-прежнему безуспешно. С переходом клана Акаси на сторону Нобунаги воины Хидэёси немного воспряли духом, хотя ситуация на горе Хираи и вокруг нее ничуть не изменилась. Как и следовало ожидать, осторожные приверженцы клана Укита оказались несговорчивыми, несмотря на усердие Камбэя, который, пытаясь убедить их, привел все мыслимые и немыслимые доводы. Удерживая власть над провинциями Бидзэн и Мимасака, Укита оказались между кланами Мори и Ода, как между молотом и наковальней, тем не менее будущее западных провинций во многом зависело от выбора, который они в конце концов сделают.

У князя Укиты Наоиэ было четверо наиболее влиятельных вассалов: Осафунэ Кии, Тогава Хиго, Ока Этидзэн и Ханабуса Сукэбэй. С Ханабусой Курода Камбэй был знаком, поэтому прежде всего к нему и обратился. Они проговорили всю ночь, обсуждая настоящее и будущее страны. Камбэй, призвав на помощь присущее ему красноречие, расписывал достоинства Нобунаги – и одарен, мол, князь на редкость, и замыслы имеет великие, превозносил замечательный характер Хидэёси и наконец склонил Ханабусу на свою сторону. Тот в свою очередь сумел уговорить Тогаву Хиго. Заручившись их поддержкой, Камбэй отправился на встречу с самим Укитой Наоиэ.

Выслушав приведенные ему доводы, Наоиэ сказал:

– Нам следует считаться с создавшимся положением. Если князь Нобунага и князь Хидэёси пойдут на нас войной, то весь наш клан будет уничтожен во имя интересов клана Мори. Ради того, чтобы сохранить жизни тысячам воинов и облагодетельствовать весь народ, мне не жаль расстаться с тремя собственными сыновьями, отдав их в заложники Нобунаге. Я все решил, и давайте положим конец спорам.

Вскоре письменное согласие клана Укита вступить в союз с кланом Ода гонец доставил на гору Хираи. Таким образом Хидэёси удалось одержать двойную победу в собственном тылу без единого выстрела и малейшего кровопролития. Две провинции – Бидзэн и Мимасака – стали союзницами клана Ода.

Хидэёси хотелось как можно скорее сообщить своему князю о столь счастливом повороте событий, но доверять эту новость бумаге он счел чересчур опасным, ибо ее надлежало до поры держать в строжайшей тайне от клана Мори. Поэтому в Киото к Нобунаге отправился Камбэй.

Прибыв в столицу, он немедленно получил аудиенцию у Нобунаги.

Выслушав Камбэя, князь пришел в ярость. И это было тем удивительней, что ранее, приняв во дворце Нидзё Хамбэя, сообщившего о союзе с кланом Акаси, он очень обрадовался и горячо поблагодарил его. Теперь же Нобунага принялся отчитывать посланца Хидэёси.

– По чьему распоряжению заключен союз? Кто приказал Хидэёси? Да это же с его стороны настоящее предательство! Отправляйся и объяви ему об этом! – зло выкрикнул он, но, похоже, этих резких слов ему показалось недостаточно, и Нобунага поспешил добавить: – Хидэёси пишет о том, что через несколько дней приедет в Адзути вместе с Укитой Наоиэ. Так вот, передай ему, что я не хочу видеть Наоиэ. Да и самого Хидэёси тоже.

Озадаченный и встревоженный Камбэй поспешил в Хариму. Сгорая от стыда, он передал Хидэёси, столько сделавшему для победы своего князя, безосновательные упреки и обвинения Нобунаги. Единственное, что Камбэй себе позволил, так это немного смягчить выражения.

Однако, к удивлению Камбэя, Хидэёси вовсе не выглядел ни обескураженным, ни испуганным и даже попытался утешить своего совершенно подавленного соратника, который в тот момент с особой остротой осознал, что именно его замысел навлек на главнокомандующего княжеский гнев и тот волен сейчас распорядиться его жизнью и смертью.

– Ну, и как же вы поступите? Будете поддерживать союз с кланом Укита против воли самого Нобунаги? – осторожно осведомился Камбэй.

Хидэёси умел читать мысли Нобунаги, иначе ему не удалось бы столь успешно служить своему князю на протяжении двадцати лет. Поэтому он принялся разъяснять Камбэю ситуацию:

– Я отлично понимаю, почему князь рассердился на меня, скажу больше: мне с самого начала было известно, что он непременно рассердится. Когда Такэнака Хамбэй доложил о договоре с Акаси Кагэтикой, его светлость настолько обрадовался, что соизволил щедро одарить и Хамбэя, и меня. Он наверняка пришел к выводу, будто союз с Акаси позволит ему легко и быстро управиться с Укитой, а затем разделить их земли и раздать в награду своим преданным вассалам. А теперь, когда я перетянул Укиту на нашу сторону, ему будет не так-то просто заполучить эти земли.

– О, теперь я понимаю, почему так разгневался князь Нобунага. Но боюсь, вам будет непросто добиться даже встречи с ним. Он заявил, что не даст аудиенции ни Уките Наоиэ, ни даже вам, если вы вздумаете приехать в Адзути.

– Мне все равно необходимо с ним повидаться и не важно, гневается он на меня или нет. Это только повздорившим супругам полезно побыть врозь, чтобы не рассориться окончательно, а во взаимоотношениях между князем и его вассалом такая тактика исключена. Кстати, ничто не смягчит его гнева, кроме моих верноподданнических извинений. И тут уж не важно, наорет он на меня или поколотит, когда я с самым дурацким видом паду к его ногам.

У Хидэёси не было иного выхода, как отправиться в Адзути. Письменное предложение Укиты Наоиэ, находящееся у главнокомандующего, не имело законной силы до тех пор, пока его не одобрит Нобунага. Более того, этикет предписывал Уките Наоиэ лично отправиться к князю, объявить себя его вассалом и испросить у него дальнейших распоряжений.

В назначенный день Хидэёси и Наоиэ прибыли в Адзути, однако гнев Нобунаги еще не улегся. «Я их не приму», – таково было княжеское решение, переданное Хидэёси через оруженосца.

Хидэёси оказался в затруднительном положении, и ему не оставалось ничего другого, как ждать. Он вернулся в покои для гостей и поведал обо всем поджидавшему его Наоиэ.

– Его светлость сегодня в не особенно хорошем настроении. Не соблаговолите ли вы немного подождать аудиенции?

– Князь не в настроении? – удивленно воскликнул Наоиэ.

Решение заключить мир с кланом Ода он принял вовсе не потому, что обстоятельства не оставляли иного выхода. В конце концов, у него весьма недурное войско. Так в чем же дело? Что может означать столь холодный прием? Он, конечно, не позволил себе высказать возмущение вслух, но тем сильнее вознегодовал втайне.

Однако дальнейшие унижения он сносить вовсе не собирался и высказал Хидэёси свое намерение возвратиться в родную провинцию с тем, чтобы во всеоружии встретить врага, который единственно этого и заслуживает.

– Нет-нет, – стал отговаривать его Хидэёси. – Ну, сейчас нас не приняли, так что с того? Значит, примут позже. Давайте-ка съездим в город и развеемся!

Временно разместив Наоиэ в храме Сёдзицу, Хидэёси дождался, когда его гость переоденется в повседневное платье, и они отправились в город.

– Я уеду из Адзути нынче же вечером и проведу ночь в столице, – заявил обиженный Наоиэ. – А потом, я думаю, мне лучше вернуться в Бидзэн.

– Но зачем же вам так спешить? И почему бы еще раз не попробовать встретиться с Нобунагой?

– А у меня пропало желание с ним встречаться. – Впервые за несколько часов Наоиэ дал волю чувствам. – К тому же я нахожусь во вражеской провинции, и мне опасно здесь задерживаться. Пожалуй, следовало бы уехать прямо сейчас. Так лучше для нас обоих.

– Нет, что вы! Тогда я был бы опозорен.

– Мы с вами могли бы встретиться в другой раз, князь Хидэёси. Я благодарен вам за все, что вы сделали. Никогда не забуду вашу доброту.

– Пожалуйста, хотя бы переночуйте здесь. Мне невыносима мысль о том, что два клана, которые вроде бы удалось помирить, опять станут заклятыми врагами. Его светлость отказался принять вас сегодня, и у него имеются на то причины. Давайте проведем этот вечер вместе. За ужином я постараюсь вам все объяснить.

Наоиэ согласился остаться. Их с князем ужин удался на славу: мужчины шутили и смеялись, а по окончании трапезы Хидэёси как бы невзначай заметил:

– Ах да! Я ведь собирался рассказать вам, почему недоволен мною князь Нобунага.

Заинтригованный Наоиэ вынужден был отложить свой отъезд.

С безыскусной прямотой Хидэёси принялся объяснять, почему принятое им самостоятельное решение так огорчило Нобунагу.

– Не сочтите мои слова невежливыми, но обе провинции – и Мимасака, и Бидзэн – рано или поздно достались бы клану Ода. Поэтому заключать с вами мирный договор именно сейчас не было никакой необходимости. Более того: не сокрушив клан Укита, Нобунага лишается возможности раздать ваши земли своим военачальникам в награду за преданность. К тому же с моей стороны было непростительной дерзостью, не испросив разрешения его светлости, вести переговоры. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему он так сердится.

Наоиэ переполняли противоречивые чувства. Его лицо, раскрасневшееся было от выпитого сакэ, побледнело. Он теперь нисколько не сомневался, что Нобунага руководствуется именно теми доводами, которые ему привел Хидэёси.