Текст книги "Честь самурая"

Автор книги: Эйдзи Ёсикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 83 страниц)

– Разворачивайтесь вправо! – закричал он. – Скорее разворачивайтесь! Вправо, как можно дальше вправо!

Он намеревался построить свое войско кольцом и отступить на воссоединение с основными силами, а там уж стоять насмерть.

Все бы так и было, но слева на его воинов обрушился отряд Хори Кютаро. Дэнго почудилось, что воины выросли из-под земли, – настолько стремительно и внезапно они появились.

Отступать стало некуда. Дэнго понял это сразу, и времени на новое перестроение у него не оставалось. Воины Хори косили его людей со скоростью ветра и начали брать отряд в клещи.

Знамя Нобутаки развевалось все ближе к тому месту, где сражался Дэнго.

В это мгновение пятьсот всадников во главе со старшим и средним сыновьями Дэнго выехали вперед и бесстрашно врезались в гущу неприятеля. Меж тем стемнело. Ветер носил по полю боевые кличи живых и предсмертные вопли павших, уносил в небеса запах крови.

Отряд под командованием Нобутаки слыл самым мощным соединением в войске Хидэёси. Сейчас он был вдобавок усилен трехтысячным отрядом под началом Нивы Нагахидэ. И сколько бы силы и мужества ни нашлось у Дэнго с его воинами, прорвать такую вражескую линию они не могли.

Дэнго получил шесть ранений. Продолжая рубиться на мечах и одновременно укрощать обезумевшего в грохоте битвы коня, он начал терять сознание. Откуда-то сзади, из мрака, его окликнули.

Думая, что это обращается к нему его сын, Дэнго поднял голову от конской гривы и попробовал обернуться. В то же мгновение что-то ударило его в лоб, прямо над правым глазом. Ему показалось, будто звезда, сорвавшись с небес, вонзилась ему в чело.

– Оставайся в седле! Не спешивайся! Тебя лишь задело стрелой! Держись!

– Кто ты? Кто меня держит?

– Это я, Тодзо.

– Ах, это ты, брат. Что с Исэ Ёсабуро?

– Убит.

– А что с Сувой?

– Тоже убит.

– А Дэмбэй?

– Бьется, со всех сторон окруженный врагами. Теперь позволь помочь тебе. Обопрись о переднюю луку.

И, не заботясь более о судьбе Дэмбэя, Тодзо взял поводья коня, на котором почти без чувств сидел его брат, и на полной скорости помчался прочь от бушующего со всех сторон хаоса.

ПАРА ВОРОТ

Одинокий ветер продувал насквозь сосны, растущие вокруг лагеря Мицухидэ в Онбодзуке. Шатер, колыхаясь под ветром, казался живым существом. Полог беспрестанно трепетал, нашептывая горестную и призрачную песню.

– Ёдзи! Ёдзи! – окликнул Мицухидэ.

– Да, мой господин!

– Это был гонец?

– Да, мой господин.

– Почему он не доложил прямо мне?

– Его донесение нуждается в дополнительных подтверждениях.

– С каких пор вы взялись решать, что надо докладывать, а что нет?

Мицухидэ и впрямь почувствовал возмущение и досаду.

– Прошу прощения, мой господин.

– Наберись смелости! Или тебя пугают дурные предзнаменования?

– Нет, мой господин. Я готов умереть.

– Вот как?

Мицухидэ внезапно осознал, что говорит с чрезмерным раздражением, и сбавил тон. И подумал при этом, что упрек относительно дурных предзнаменований касается его самого ничуть не меньше, чем Ёдзи. Ветер выл еще заунывней, чем днем. Поля и огороды находились на другом склоне холма. К востоку лежала Куга Наватэ, к северу высились горы, на западе текла река Энмёдзи. Но во тьме были видны только мерцающие в небе над полем сражения звезды.

Недавно был час Обезьяны, а теперь уже шла вторая половина часа Петуха. В час Обезьяны знамена войска Акэти заполняли все поле. Куда они подевались? Должно быть, войско разбито. Мицухидэ зачитывали список павших, пока он был в состоянии выслушивать этот бесконечный перечень дорогих имен.

Все заняло не более трех часов. Вне всякого сомнения, Ёдзиро только что получил еще одно удручающее донесение с поля боя, и ему не хватило смелости доложить Мицухидэ. Выслушав упрек князя, Ёдзиро вновь спустился по склону холма. Оглядевшись по сторонам, он прислонился к стволу сосны и уставился на звезды.

Подъехал всадник. Он сдержал коня, завидев Ёдзиро.

– Друг или враг? – спросил приверженец Мицухидэ, взяв наперевес копье, на которое он перед этим опирался, как на посох.

– Друг, – отозвался прибывший, слезая с лошади.

С первого взгляда на неуверенные движения незнакомца Ёдзиро понял, что тот тяжело ранен. Он подошел, предложил ему помощь – и только тут узнал его.

– Гёбу! – воскликнул он. – Держись! Попробуй опереться на меня.

– Это ты, Ёдзиро? А где князь Мицухидэ?

– На вершине холма.

– Он все еще здесь? Ему тут опасно оставаться. Надо немедленно уехать отсюда.

Гёбу поднялся на холм, подошел к Мицухидэ и простерся ниц перед ним, едва не лишившись чувств.

– Войско разбито. Остались только мертвые и умирающие. Столько людей пало смертью храбрых, что мне не перечесть их имен.

Подняв глаза, он увидел смертельно бледное лицо Мицухидэ. Казалось, оно плывет по небу между соснами, как луна. Мицухидэ не промолвил ни слова, как будто и не слышал того, что ему сказали.

Гёбу продолжил рассказ:

– На время нам удалось надавить на центр вражеских позиций, но тут стемнело, путь к отступлению оказался перекрыт, и мы нигде не могли отыскать Дэнго. Полк Сандзаэмона попал в окружение, и там завязалась особенно жестокая схватка. Сандзаэмону удалось прорваться, выведя с собой всего двести воинов. Его последним напутствием было: «Немедленно отправляйся в Онбодзуку и скажи его светлости, что необходимо как можно скорее отступить в крепость Сёрюдзи, а там решить – держать ли оборону или, пока не настало утро, отступить в глубину провинции Оми. До тех пор я его прикрою. После того как мы узнаем, что его светлость в безопасности, мы помчимся в лагерь Хидэёси и найдем смерть в бою».

Мицухидэ по-прежнему безмолвствовал. Когда Гёбу закончил доклад, он тяжело вздохнул, глядя на умирающего вестника печали. Тот испустил последний вздох.

Мицухидэ посмотрел на него, а затем с отсутствующим видом обратился к Ёдзиро:

– Его тяжело ранили?

– Да, мой господин, – ответил Ёдзиро, смахивая слезу.

– Кажется, он умер.

– Да, мой господин.

– Ёдзиро, – Мицухидэ внезапно заговорил совершенно другим тоном, – что же все-таки говорилось в предыдущем донесении?

– Не стану ничего скрывать, мой господин. На поле боя появилось войско Цуцуи Дзюнкэя и ударило на нас слева. Сайто Тосимицу и его воинам не удалось справиться с этим натиском, и они погибли.

– Не может быть!

– Я понимал, что вы едва ли поверите, даже если я открою истину. Я надеялся оттянуть это известие до тех пор, когда оно уже не могло бы подлить в чашу событий новой горечи.

– Да, таков мир земной, – согласился Мицухидэ. – Впрочем, какая разница!

Мицухидэ рассмеялся. По крайней мере, это походило на смех. Затем, резко махнув рукой в глубь лагеря, велел подать лошадь.

Большую часть войска Мицухидэ отправил на поле боя, но и сейчас в лагере, вместе с ним и со старшими соратниками клана, оставалось не менее двух тысяч воинов. Возглавив это воинство, Мицухидэ решил пробиться на выручку остаткам отряда Сандзаэмона и принять последний бой. Взобравшись на коня, он отдал приказ на выступление громовым голосом, раскаты которого разнеслись по всей Онбодзуке. А затем, не дожидаясь, пока поднимется и соберется войско, развернулся и помчался вниз по склону холма, сопровождаемый только несколькими всадниками.

Кто-то, опередив его, уже выбежал из лагеря, спустился по склону и сейчас встал посреди дороги, загородив ее широко раскинутыми руками.

– Кто ты? – воскликнул Мицухидэ, резко осадив коня. От неожиданности животное поднялось на дыбы.

Узнав своего старшего соратника Хиду Татэваки в человеке, остановившем его и схватившем поводья коня, Мицухидэ разгневался:

– Татэваки, почему ты останавливаешь меня?

– Ёдзиро! Сандзюро! Почему вы не остановите его? – обрушился Хида Татэваки на приверженцев Мицухидэ. – Немедленно спешьтесь! – Затем, почтительно поклонившись Мицухидэ, добавил: – Человек, которого я сейчас вижу перед собой, – не тот князь Мицухидэ, которому я служу. Поражение в одной битве не означает проигрыша войны. На вас, мой господин, не похоже очертя голову бросаться на верную смерть только из-за того, что вы проиграли одно-единственное сражение. Враг будет смеяться над нами, потому что мы потеряли самообладание. Хоть ваше войско и разбито, но у вас есть семья в Сакамото и несколько сподвижников в разных провинциях – они ждут вашего знака. Положение дел вовсе не безысходно. И прежде всего вам надлежит отступить в крепость Сёрюдзи.

– О чем ты говоришь, Татэваки? – Мицухидэ потряс головой так же резко, как тряс гривой его конь. – Или ты надеешься, что павшие восстанут и, преисполнившись прежним мужеством, пойдут за меня в сражение? Я не могу бросить своих воинов, не могу отдать их на заклание врагу, а сам исчезнуть. Я намерен нанести сокрушительный удар Хидэёси и покарать Цуцуи Дзюнкэя за предательство. Я не ищу бесславной смерти. Я хочу показать им, каков на самом деле Мицухидэ. Изволь дать мне проехать!

– Но почему у мудрого князя такие бешеные глаза? Сегодня нашему войску нанесен сокрушительный удар. По меньшей мере три тысячи воинов убито, а множество других ранено. Военачальники почти все убиты, новобранцы дрогнули в бою. Сколько, по-вашему, осталось воинов в лагере?

– Пропусти меня! Я сделаю то, что мне угодно! Изволь немедленно пропустить меня!

– Ваши бессмысленные слова доказывают, что вы и впрямь ищете смерти, и не более того, – и я сделаю все, что в моих силах, лишь бы воспрепятствовать вам в этом намерении. Затеянное имело бы определенный смысл, будь у вас под рукой три-четыре тысячи несокрушимых воинов, но мне кажется, в бой вслед за вами устремятся четыреста или, самое большее, пятьсот человек. Все остальные потихоньку ускользнули из лагеря еще с вечера и разбежались кто куда.

Пока Татэваки объяснял это своему господину, глаза ему застилали слезы.

– Неужели человеческий ум так хрупок? И стоит уму ослабеть, как самый мудрый из нас становится настоящим безумцем! – Такэваки не отрываясь глядел на Мицухидэ и в ужасе осознавал, как переменился его повелитель. Проливая горькие слезы, он поневоле вспоминал, какой остротой ума и дальновидностью отличался совсем недавно князь Акэти.

Остальные военачальники столпились вокруг Мицухидэ. Двое из них уже побывали в сегодняшнем бою, однако, тревожась за своего господина, поспешили воротиться в лагерь. Один из них сказал:

– Пока мы здесь топчемся на месте, враг с каждой минутой подходит все ближе – скоро он сможет покончить с нами прямо здесь. Следует поторопиться и как можно скорее добраться до Сёрюдзи.

Татэваки не стал дожидаться, пока примет окончательное решение его господин. Он затрубил в раковину и приказал остаткам войска отступить на север. Ёдзиро и еще один приверженец, спешившись, повели под уздцы коня Мицухидэ, чуть ли не силой вынуждая князя отступить. Военачальники и воины, еще остававшиеся на склоне холма, поспешили последовать за ними. Как утверждал Татэваки, их оказалось не больше пятисот.

Миякэ Тобэй был комендантом крепости Сёрюдзи. Здесь настроение у всех тоже было унылым, разговоры шли только о неизбежном поражении: крепости суждено скоро пасть. В слабом свете мигающих фонарей защитники крепости думали о том, как бы уцелеть самим. В ходе военного совета им не удалось прийти к разумному решению. Даже Мицухидэ осознал, что окончательное поражение неотвратимо.

Дозоры, выставленные за пределами крепости, неоднократно доносили о приближении вражеского войска. Сама крепость была недостаточно мощна, чтобы устоять перед прямой атакой войск Хидэёси. Никуда не годилась и крепость Ёдо, об укреплении которой Мицухидэ распорядился несколько дней назад. Более всего это напоминало попытку возведения плотины после того, как вода начала выходить из берегов.

Единственным утешением Мицухидэ оставалось число военачальников и пеших воинов, не только сохранивших верность своему господину, но и доказавших ее в ходе яростного неравного сражения. Здесь имело место любопытное противоречие: воины клана Акэти – того самого клана, который поднял мятеж против повелителя всей страны, – свято хранили узы, связующие вассала с господином. Конечно, Мицухидэ обладал многими достоинствами, и его приверженцы показывали себя по отношению к нему истинными самураями.

По этой причине число убитых и раненых сравнительно с числом принявших участие в битве было необычайно велико, хотя само сражение длилось всего три часа. Как было подсчитано позднее, потери составили три тысячи человек в войске Акэти и три тысячи триста – в войске Оды. О раненых и говорить нечего. Исходя из этого, можно судить о мужестве воинов Акэти, ничуть не уступавших в этом своему господину. Учитывая относительную малочисленность войска Мицухидэ – соотношение сил составляло один к двум – и невыгодные условия, в которых ему пришлось принять бой, его поражение не должно вызвать осуждения или насмешки.

На тринадцатый день шестого месяца луна была скрыта полупрозрачными облаками. Мчались всадники: один или двое впереди, остальные – несколько поотстав. Тринадцать всадников с севера, от реки Ёдо, в сторону Фусими.

Когда они наконец въехали в густую тень гор, Мицухидэ, обернувшись на скаку, спросил у Татэваки:

– Где мы?

– Это долина Окамэ, мой господин.

Пятна лунного света падали сквозь ветви деревьев на Татэваки и на тех, кто ехал следом.

– Ты намерен переправиться к северу от Момоямы, а затем выйти через Огурусу на дорогу к храму Кансю? – спросил Мицухидэ.

– Совершенно верно. Если, поехав по этой дороге, мы сумеем добраться до Ямасины и Оцу до рассвета, нам не о чем будет тревожиться.

Синси Сакудзаэмон, проехавший чуть вперед, внезапно сдержал коня и знаком предложил Мицухидэ остановиться. Мицухидэ со спутниками послушались. Не осмеливаясь даже перешептываться, они молча следили, как отправились на разведку Акэти Сигэтомо и Муракоси Сандзюро. Двое проехавших вперед всадников остановились на берегу и знаками предложили остальным не спешить. Какое-то время они провели у реки, настороженно вслушиваясь в тишину.

Вражеская засада?

В конце концов они облегченно вздохнули. По сигналу лазутчиков отряд опять двинулся вперед. Луна и облака висели посередине ночного неба. Как бы тихо и скрытно ни стремились они ехать, на склоне лошади начали наступать на камни и полусгнившие бревна, и даже этого небольшого шума оказалось достаточно, чтобы переполошить спящих птиц. Каждый раз, когда это происходило, Мицухидэ и его спутники придерживали коней.

После страшного поражения войско Мицухидэ удалилось в крепость Сёрюдзи и позволило себе передохнуть там. Позже они принялись обсуждать остающиеся возможности, но в конце концов сошлись на том, что следует искать спасения в Сакамото. Все вассалы Мицухидэ уговаривали его набраться терпения. И вот, поручив Миякэ Тобэю заботу о крепости, Мицухидэ пустился в бегство.

Отряд, выступивший с ним из Сёрюзди, насчитывал четыреста или пятьсот человек. Но к тому времени, когда они прибыли в деревню Фусими, большая часть воинов успела разбежаться. С Мицухидэ остались лишь самые испытанные приверженцы – всего тринадцать.

– Будь нас больше, врагу было бы легче нас обнаружить. Да и в любом случае всякий, кто не готов отдать жизнь за князя, оказался бы ненужной обузой. Князь Мицухару находится в Сакамото, и у него там три тысячи воинов. Единственное, что нам нужно, – добраться туда живыми и невредимыми. Молю богов, чтобы они пришли на помощь нашему бедному господину.

Так утешали себя и друг друга приверженцы Мицухидэ.

Хотя местность была холмистой, крутые подъемы и спуски по дороге не попадались. Луна сияла, почва, размытая дождями, была вязкой, а на дороге стояли лужи.

Вдобавок ко всему Мицухидэ и его люди испытывали страшную усталость. Они уже находились неподалеку от Ямасины, а стоило им попасть в Оцу, и они оказались бы в безопасности. Этим они и подбадривали друг друга в пути, хотя для измотанных людей остававшиеся несколько ри казались целой сотней.

– Мы въезжаем в деревню.

– Это, должно быть, Огурусу. Ведем себя тихо!

Там и здесь попадались горные хижины, крытые черепицей. Отряду Мицухидэ хотелось по возможности держаться подальше от человеческого жилья, но дорога вилась как раз вдоль домов. К счастью, все спали. Дома стояли в густых зарослях бамбука, сияла луна; жители мирно спали, не ведая о тревогах мира.

Прищурившись, чтобы лучше видеть во тьме, Акэти Сигэтомо и Муракоси Сандзюро первыми въехали в деревню и миновали ее без происшествий. Остановившись у тропинки, ведущей в бамбуковую рощу, они решили дождаться остальных.

Фигуры двух всадников и отблеск лунного света на остриях их копий были четко видны из рощи, до которой оставалось пятьдесят кэнов.

Вдруг из темноты донесся шорох, кто-то наступил на ветку, послышался крик дикого зверя.

Татэваки, ехавший перед Мицухидэ, невольно оглянулся. Тьма покрывала утопавшие в зарослях бамбука хижины. В двадцати кэнах позади четко вырисовывался неподвижный силуэт Мицухидэ.

– Мой господин, – позвал Татэваки.

Ответа не последовало. Побеги молодого бамбука трепетали, хотя вокруг не было ни ветерка.

Татэваки хотел вернуться, когда Мицухидэ внезапно сорвался с места и, не произнеся ни слова, промчался мимо. Он привалился к шее коня. Татэваки счел это странным, однако молча поехал за Мицухидэ. Так же поступили и остальные всадники.

Они без всяких приключений проехали по дороге еще триста кэнов. Здесь их дожидались двое лазутчиков – и вот вновь все тринадцать помчались вперед. Мицухидэ ехал шестым.

Внезапно лошадь Муракоси встала на дыбы. В то же мгновение над головой у него взметнулся меч.

Единым махом Муракоси отрубил заостренный конец бамбукового копья. Руки, державшие копье, исчезли в зарослях, но все спутники Мицухидэ заметили, что случилось.

– Кто это? Разбойники?

– Должно быть. Едем осторожней. Они, наверное, скрываются в зарослях.

– Муракоси, с тобой все в порядке?

– Неужели вы думаете, что мне страшно бамбуковое копье какого-то лесного воришки?

– Не отвлекайтесь! Смотрите в оба! Лишние разговоры могут обернуться новыми неприятностями.

– А что с его светлостью?

Все, как по команде, оглянулись.

– Глядите! Глядите!

Внезапно они побледнели. В ста шагах перед ними Мицухидэ упал с коня. Хуже того, он корчился на земле и стонал так, словно подняться ему больше не было суждено.

– Мой господин!

– Мой господин!

Сигэтомо и Татэваки, спешившись, бросились к Мицухидэ и попытались вновь посадить его в седло. Но у Мицухидэ уже не было сил. Он молча покачал головой.

– Что с вами, ваша светлость?

Спутники Мицухидэ, позабыв обо всем на свете, столпились вокруг него во тьме. Стенания князя и горькие вздохи его вассалов разносились по воздуху. В это мгновение из-за облаков вышла луна.

Из зарослей донеслись шаги и крики разбойников.

– Сообщники того разбойника заходят к нам в тыл. Такие шакалы всегда готовы наброситься на любого, кто поскользнется. Сандзюро и Ёдзиро, позаботьтесь о них!

По приказу Сигэтомо воины разбились на две группы. Сверкнули наконечники копий и лезвия мечей.

– Ах ты, собака!

Кто-то с треском заворочался в зарослях бамбука. Казалось, там пролился дождь листьев или промчалась стая обезьян. Молчание ночи было нарушено окончательно.

– Сигэтомо… Сигэтомо… – прошептал Мицухидэ.

– Я здесь, мой господин.

– Ах… Сигэтомо… – повторил Мицухидэ.

Он принялся вслепую шарить руками, словно ища, за что ухватиться или на что опереться.

Кровь текла у него из раны на груди, взор туманился, говорить было трудно.

– Я перевяжу вашу рану и дам снадобья, потерпите немного.

Мицухидэ покачал головой, давая понять, что ему ничем не поможешь. Его руки продолжали что-то искать.

– Что вам угодно, мой господин?

– Кисточку.

Сигэтомо принес князю кисточку, тушь и бумагу. Мицухидэ дрожащей рукой взял кисточку и уставился на чистый лист. Сигэтомо понял, что он собирается сочинить предсмертное стихотворение. Щемящая боль пронзила грудь верного вассала. Он не мог вынести того, что его князь вынужден заниматься столь важным делом в таких презренных обстоятельствах, и, преисполненный уверенности в высоком предназначении своего господина, поспешил сказать:

– Не беритесь за кисточку сейчас, мой господин. До Оцу рукой подать, а если мы сумеем добраться туда, нас встретит князь Мицухару. Позвольте перевязать вашу рану.

Пока Сигэтомо, положив лист бумаги наземь, рылся в сумке, Мицухидэ собрался с силами и повел в воздухе правой рукой. Опершись на левую, он сел, вновь правой взял кисточку, судорожно стиснул ее и начал писать:

Нет, не двое ворот, называемые Верность и Предательство…

Но рука его дрожала так сильно, что написать вторую строчку он не мог. Мицухидэ передал кисточку Сигэтомо:

– Напиши за меня остальное.

Опершись на колени Сигэтомо, Мицухидэ поднял голову и молча залюбовался луной в ясном небе. Когда его лицо залила смертельная белизна, по сравнению с которой померкла даже луна, он произнес заключительные строки голосом, на диво четким и спокойным:

Великий Путь пронизывает глубину сердца.

Очнувшись от пятидесятипятилетнего сна,

Я возвращаюсь.

Сигэтомо, отложив кисточку в сторону, горестно заплакал. В это мгновение Мицухидэ извлек из ножен малый меч и перерезал себе горло. Сакудзаэмон и Татэваки, бросившись назад, с ужасом убедились в непоправимости происшедшего. Оба они покончили с собой над телом князя. Еще четверо, а вот уже и шестеро, а вот уже и восемь вассалов обступили тело Мицухидэ и один за другим лишили себя жизни. В мгновение ока алый цветок бездыханного тела князя Акэти со всех сторон расцвел алыми лепестками.

Ёдзиро в это время рыскал в бамбуковых зарослях, преследуя разбойников. Опасаясь, что его уже убили, Муракоси окликнул друга:

– Ёдзиро, вернись! Ёдзиро!

Но взывал он тщетно – Ёдзиро так и не вышел из чащи. На теле у самого Муракоси было множество ран. Когда он кое-как, ухватившись за ствол бамбука, поднялся на ноги, ему попался на глаза человек.

– Это вы, господин Сигэтомо?

– Сандзюро?

– Как его светлость?

– Князь Акэти лишил себя жизни.

– Не может быть! – Сандзюро не мог совладать со своими чувствами. – Где он?

– Здесь, Сандзюро.

Сигэтомо показал Сандзюро голову Мицухидэ, которую он отсек, завернул в плащ и прикрепил к седлу, и скорбно опустил взор.

Сандзюро бросился к лошади Сигэтомо. Увидев голову Мицухидэ, он издал протяжный, горестный крик. Справившись с собой, он спросил:

– Каковы были его последние слова?

– Он прочитал стихи о вратах верности и о вратах предательства.

– В самом деле?

– Хотя он и поднял мятеж против Нобунаги, о его поступке нельзя судить ни как о верности, ни как о предательстве. Оба они с Нобунагой были самураями, служили одному императору. Очнувшись в конце концов от пятидесятипятилетнего сна, он осознал, что ему не удалось выскользнуть из пут мира с его тщеславием и позором. Произнеся это, он лишил себя жизни.

– Я понял еще вот что. – Рассуждая о погибшем князе, Муракоси всхлипывал и утирал кулаком слезы. – Он не пожелал прислушаться к советам господина Тосимицу и вступил в решительный бой во главе малочисленного войска в невыгодной позиции под Ямадзаки, потому что исповедовал Путь Воина. На его взгляд, бегство из-под Ямадзаки означало бесславный отказ от власти над Киото. И когда я понял, что у него на душе, не мог удержаться от слез.

– Да, хотя он и потерпел поражение, с Пути Воина не сошел – и погиб, вне всякого сомнения, одержимый высокой идеей. Свое последнее стихотворение он посвятил Небесам… Но если мы здесь замешкаемся, разбойники вернутся и вновь нападут на нас.

– Что верно, то верно.

– Я был не в состоянии управиться со всем, с чем было нужно, сам. Я взял голову нашего господина, но тело его оставил без погребения. Не похороните ли вы его, чтобы над ним не надругались враги?

– А что насчет остальных?

– Все они покончили с собой над телом князя.

– Выполнив ваши распоряжения, я тоже найду укромное место и лишу себя жизни.

– Я передам голову князя Акэти князю Мицутаде в храме Тёнин. После этого также покончу с собой. Поэтому давайте простимся.

– Прощайте же.

– Прощайте.

Двое самураев пошли в разные стороны по узкой тропе в бамбуковых зарослях, освещенной тут и там пятнами лунного света.

Крепость Сёрюдзи пала той же ночью, как раз в те часы, когда Мицухидэ прощался с жизнью в Огурусу. Накагава Сэбэй, Такаяма Укон, Икэда Сёню и Хори Кютаро перевели сюда свою ставку. Разведя перед крепостными воротами большой костер, они вынесли походные стулья и стали дожидаться прибытия Нобутаки и Хидэёси. Нобутака прибыл первым.

Взятие крепости Сёрюдзи представляло собой достославное деяние. Развернув знамена, военачальники и все воины почтительно встретили Нобутаку. Спешившись и пройдя вдоль строя, молодой князь не скрывал удовлетворения одержанной победой. Он был особенно любезен с военачальниками, обратившись к ним со словами глубочайшей признательности.

Взяв Сэбэя за руку, он произнес с самыми искренними чувствами:

– Лишь благодаря вашей верности и отваге клан Акэти удалось сокрушить в ходе однодневного сражения. Душа моего отца ликует на Небесах, и я никогда не забуду, чем я вам обязан.

То же самое он повторил и в разговоре с Такаямой Уконом и Икэдой Сёню. Хидэёси, прибывший несколько позже, никого не удостоил похвалы. Напротив, проследовав мимо военачальников в своем паланкине, он поглядел на них весьма надменно.

Сэбэй среди самых лихих рубак выделялся грубостью и вспыльчивым нравом, и высокомерие Хидэёси оскорбило его. Он намеренно громко прочистил глотку, чтобы привлечь к себе внимание главнокомандующего. Хидэёси мельком взглянул на него из паланкина и сухо произнес:

– Неплохо потрудился, Сэбэй.

Сэбэй в ярости топнул ногой:

– Даже князь Нобутака не погнушался спешиться, чтобы выказать свое уважение, а этот выскочка проследовал мимо нас в паланкине. Может, Обезьяна вообразил себя властителем всей страны?

Сэбэй произнес это, не понизив голоса, и все услышали его насмешку, но сделать большее он был не в силах.

Икэда Сёню, Такаяма Укон и некоторые другие ни званием, ни славой не уступали Хидэёси, но с некоторого времени он стал держаться с ними как с подчиненными. Да и они в свою очередь волей-неволей признали за ним доселе не уточняемое главенство. Ощущение было для любого из них далеко не самым приятным, однако никто не роптал.

Прибыв во внутреннюю цитадель полуразрушенной крепости, Хидэёси не дал себе ни минуты отдыха. Окинув развалины беглым взглядом, он велел разбить шатер в саду, выставил походный стул рядом с тем, на котором восседал Нобутака, распорядился немедленно призвать военачальников и принялся раздавать поручения и приказы:

– Кютаро, веди войско на деревню Ямасина и далее в сторону Авадачуги. Твоя задача – как можно скорей выйти к Оцу и перекрыть дорогу между Адзути и Сакамото.

Затем Хидэёси обратился к Сэбэю и Укону:

– Вам следует не мешкая выступить на дорогу, ведущую в Тамбу. Не мешкая – то есть немедленно. Мы знаем, что множество вражеских воинов бежали в Тамбу. Нельзя допустить, чтобы они успели попасть в крепость Камэяма и подготовили ее к обороне. Если мы не поторопимся, это приведет к еще большей потере времени, а если удастся дойти до Камэямы сегодня к полудню, крепость не сможет оказать серьезного сопротивления.

Других военачальников он с той же поспешностью послал в Тобу и в Ситидзё, еще кого-то отправил в окрестности Ёсиды и Сиракавы. Приказы он раздавал со всей решительностью, не спрашивая совета и не слушая возражений, так что Нобутаке оставалось помалкивать, сидя рядом. Все без исключения нашли подобное поведение Хидэёси непозволительно высокомерным.

И все же они, в том числе и Сэбэй, успевший высказать возмущение, беспрекословно повиновались распоряжениям Хидэёси. Они разошлись по полкам, раздали воинам впервые за долгое время продовольствие, выдали даже понемногу сакэ и вновь отправились в путь навстречу предстоящим сражениям.

Хидэёси считал: самое время заставить всех покориться его воле. Во исполнение этого он решил дождаться, пока каждый из военачальников не одержит хотя бы по одной победе. Но, понимая, что ему приходится иметь дело с людьми исключительного мужества и непомерной гордыни, он не рисковал обращаться к ним как к нижестоящим.

Каждая армия нуждается в вожде. Оказавшись после гибели Нобунаги главнокомандующим, Нобутака лишь совсем недавно присоединился к войску, а главное, на взгляд испытанных полководцев, у него отсутствовали не только опыт, но и необходимая истинному вождю решимость. Так что ношу вождя было некому принять, кроме самого Хидэёси.

И хотя никого не прельщала неизбежность признать Хидэёси общим вождем, любой понимал, что его собственные расчеты стать главнокомандующим неосновательны и что другие никогда не согласятся признать за ним первенство. К тому же именно Хидэёси задумал всю нынешнюю кампанию, вдохнул в нее сокровенный смысл кровавой заупокойной службы по князю Оде, только ему удалось собрать их вместе и добиться согласованных действий. Если бы они сейчас восстали против него, то пали бы жертвой собственного тщеславия, и это не стало бы тайной для всей армии.

Хидэёси не предоставил военачальникам времени на отдых, велев каждому немедленно выступить навстречу новым сражениям. Когда они поднялись, получив приказ, чтобы скрепя сердце выполнить его, Хидэёси остался сидеть на месте и проводил каждого только легким движением подбородка.

Хидэёси избрал своей ставкой храм Мии. В ночь на четырнадцатое разразилась страшная гроза. Дымящиеся развалины крепости Сакамото стыли под ливнем, и всю ночь напролет длинные ослепительно белые молнии секли черную, как тушь, поверхность озера и долину Симэйгатакэ.

С рассветом небо очистилось и вновь наступила летняя жара. Из ставки в храме Мии было видно, как с восточного берега озера в направлении Адзути поднимается густой желтый дым.

– Адзути горит!

Потревоженные возгласами часовых, военачальники вышли на галерею. Хидэёси и другим, кто смотрел в ту же сторону, пришлось прикрывать глаза, приставив ладони козырьком.

Гонец доложил:

– Князь Нобуо, стоявший со своим войском лагерем под Цутиямой в Оми, и князь Гамо совместными силами атаковали Адзути нынешним утром. Они подожгли и город, и крепость, а ветер с озера разнес огонь на все окрестности. Но вражеских воинов в Адзути уже не оставалось, поэтому боевых действий сегодня не было.

Хидэёси сразу понял, что разыгралось там, вдали.

– Не было смысла жечь город, – заметил он. – Князь Нобуо и князь Гамо действовали сгоряча.

Но вскоре он успокоился, не выказывая этого перед другими. Город и его богатства и запасы, город, которому Нобунага посвятил полжизни и отдал едва ли не все силы, погиб, но Хидэёси был втайне убежден, что вскоре сумеет собственными силами создать нечто более выдающееся, чем сгоревшая крепость.