Текст книги "Тортоделка (СИ)"
Автор книги: Evgesha Grozd
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
Суп был съеден полностью, медленно, но всё же.
– Тебе, наверно, на работу нужно было? – девушка, снова зарылась под одеяло.
– Отпросился. Всё равно проспал, – поднялся с кресла, прихватив пустую посуду. Вернувшись в комнату, счёл нужным сообщить. – Герман звонил. – Тень надежды вперемешку с испугом проскользнула на её лице. – Спрашивал не звонила ли ты мне.
– И что ты ответил? – напряг.
– Что нет. Ты больна сейчас и я не хочу мучать тебя разборками с мужем, но учитывай, что он ищет тебя и скоро поднимет на уши всех.
– Пусть, – голосе вдруг появились капризные нотки.
– Понятно, – усмехнулся. – Я для тебя, как лагерь для беженцев.
– Ты не прав. Просто ты умеешь оказаться всегда рядом, когда нуждаюсь в поддержке. Для меня это очень ценно.
Кивнул, не решаясь, спросить на какой тогда ей муж "и в горе, и в бедности"?
– Что ж… Рад помочь, – слегка растянул губы в улыбке. – Чем тебя занять? Поспишь или телевизор включить? Можно фильмец какой-нибудь глянуть. Только сначала лекарства.
– Неплохая идея, – оживилась девушка.
Выбрали комедию, следом какой-то детектив, а позже что-то из серии Марвел. Сидеть в кресле было тяжко, потому не отказался сесть с ней рядом на постель. Пару раз замечал, как девушка засыпала и в эти моменты было не до фильма. Хотелось снова лечь с ней рядом, обнять и прижать к себе.
Она замужем и посягать на её честь мерзко с моей стороны. Я слишком уважаю девушку, да и, честно сказать, её дурака-мужа тоже. Я видел, он – неплохой человек, но в силу своих недостатков, не способен почувствовать и понять свою жену. Любит ли он ту бывшую? Черт знает. Но она его прошлое, его душевная травма, которая тенью легла на сердце. Любит ли жену? Думаю, да, но боится признаться себе в этом, потому что откроет душу для новых возможных ран.
Под напором этих дум незаметно уснул, прямо так на постели с ней, сидя у изголовья.
Вика проспала всю ночь, не просыпаясь, что свидетельствовало о явном улучшении в динамике болезни. По графику у меня законный выходной, потому всецело погрузился в заботу о девушке.
– Тридцать семь и три, – поздравляя, доложил я.
– Голова по-прежнему пустое ведро, – улыбнулась Вика, аккуратно сев на кровати.
– Дам от головы что-нибудь. Я купил тебе сменное бельё вчера. Думаю, ты захочешь немного освежиться и переодеться. Только не распаривайся и не мой голову. У меня есть махровый халат.
– Это было бы здорово.
– Тогда давай марш в ванную, а я пока сделаю завтрак. Пойдём провожу.
Вика аккуратно встала с кровати. Моя одолженная футболка едва прикрывала её ягодицы. К анатомии человека я привык, но к телу девушки, что давно сидит в моей голове, не смог быть равнодушным. Сглотнул. Сорвал с постели одеяло и завернул запретный плод.
– И почему ты такой милый? – лица сровнялись.
– Не всегда, – дрогнул в улыбке. Она вдруг встала на носочки и нежно поцеловала в щёку.
– Наверное, только так смогу искренне отблагодарить.
Тепло её дыхания и столь близкое присутствие, затуманило рассудок. Уставился в эти темно-зелёные глаза, одурманиваясь их магией. Коснулся щеки, плавно уйдя к затылку.
– Где ж я раньше-то был, дурак? – проронил с невероятной досадой. Понял, что хочу дико поцеловать её и, чтобы сдержать порыв, уткнулся лбом в её. Тяжело выдохнул, борясь с внезапным желанием. Закрыл глаза, стараясь не смотреть на пленящий рот. Близко. Слишком близко. Словно срывая пластырь с раны, сделал решительный шаг назад. Нельзя! Не твоя. – Пошли…
Проводил до ванной и велел не закрываться на шпингалет. Когда остался один на один, нервно замаячил по квартире.
Боже, как хочется целовать и обнимать эту девушку, обладать ею. Забрать от него. Показать ей, как на самом деле мужчина может любить.
Любить? Твою мать! Неужели, это так и называется. Влюбился в замужнюю? Нет, нельзя. И целовать нельзя, иначе потеряю её, как друга. А я не хочу её терять!
Нужно прекратить всё это, пока не наломали дров. И сейчас только я ответственен за это.
Взял телефон.
– Герман? Я соврал, – проронил без тени сожаления и вслед изложил всё произошедшее. Мужчина слушал, не перебивая и ни в чём не обвиняя.
– Спасибо, что позвонил, – в голосе уловил благодарные нотки. – Я сейчас приеду за ней.
Когда Гера возник перед больной, Вика в недоумении уставилась на меня.
– Ты бы мог просто попросить, – проговорила глухим голосом.
– Герман, прости, – повернулся к её мужу. – Можно я ей кое-что скажу? Лучше наедине.
Мужчина явно нахмурился, но сдержал эмоции. Покорно кивнул и вышел из квартиры, с обещанием, что ждёт её у лифта.
– Тебе нельзя здесь оставаться. Он твой муж и имел право знать, где ты…
– У него всегда больше прав и оправданий, чем у меня, – пробурчала девушка. – Вы мужики вечно всё решаете за нас.
– Вика, ты мучаешь меня, – негромко проронил я. – Мне очень тяжело находиться с тобой и не иметь возможности сказать, что чувствую к тебе. – Осеклась, замерев. – Ты замужем… И мне от этого плохо, потому что муж не я. Я не буду тебе сейчас признаваться в любви, потому что это оттолкнет нас друг от друга. Я просто хочу не быть с тобой так близко, вдвоём, в четырех стенах, потому что уважаю тебя. Я твой друг, но хотел бы большего. И только, чтобы сохранить нашу дружбу, прошу сейчас уйти. Не дай мне оступиться и совершить ошибку.
Вика смотрела в изумлении, но, похоже, поняла всё. Кивнула.
– Я всегда приеду к тебе, если буду нужен, – слегка улыбнулся. – Мы друзья и ты по-прежнему дорога мне. Прости, что сделал это всё исподтишка, но постарайся понять.
Когда Вика покинула моё жильё, тоскливо осел на постель, которая хранила ещё след девушки. Коснулся подушки, вспоминая, как она спала на ней. Запомнил каждую чёрточку лица.
– Я кажется полюбил тебя, – проронил, представляя Вику перед собой. – И теперь не знаю, как с этим быть.
И снова…
Вика
Снова молчание, но на меня оно никак не действовало. Слабость от температуры продолжала владеть телом, а в душе ныло от изречений Миши.
Сначала Савва, теперь он. И впервые в голове что-то представлялось, что-то неосязаемое и приятное. Нет, представить себя в руках Миши не могла, но то, что он рядом и его взор смотрит на меня, явно успокаивало и прогоняло чувство одиночества.
В дом вошли так же молчком. Поднялась наверх и замерла на пороге гостевой.
– Вик? – Гера оказывается шёл следом. – Чего ты? Проходи.
Мягко подтолкнул. Вошла. Муж расправил освеженную постель, потом вернулся ко мне и стал помогать снимать одежду. Заботливо и чутко. Чувствовала его поддерживающую ладонь на спине.
– Давай ложись. Ты вся бледная, – довёл до кровати. Легла. Сел рядом, смотря в глаза, которые хотелось от него спрятать. – Прости меня…
– Не надо, – резко остановила его.
– Надо! – так же резко передернул Герман. – Тогда я не готов был обсуждать произошедшее. Но это нужно. Вика, во всём виновен только я…
– Почему ты сказал, что я изменила тебе с Маратом? – этим вопросом, наверно больше хотела ударить его, чем себя.
– Ты не изменяла, – лицо мужчины посерело. Да, милый, ты проговорился. – Лика инсценировала всё. Хотела, чтобы я застал вас в постели…
– Застал?! – меня начало потряхивать от ожидания ответа.
– Он подсыпал тебе дурь. Точней Светлана. За это я её и уволил. Ты была не в себе.
– О боже, – в ужасе закрыла лицо ладонями. – Я спала с ним?! Акт был?! – повысила голос, требуя ответить.
– Я не знаю! – смотрит с сожалением. – Самого акта не видел. Вы просто лежали рядом. И я всеми силами хочу верить, что его не было.
С меня, словно сняли всю одежду и погнали голой по улице, полной народу. Унижение, оскорбление, посягательство на мою честь. Этот ублюдок раздевал меня, трогал и, возможно, сделал самое низкое по отношению к женщине.
– Это ничего не значит, Вик. Моё отношение к тебе не изменилось…
– Ты назвал меня ущербной… дефективной.
– Нет, нет, – он рванул меня с постели и прижал к себе. – Умоляю, забудь это всё. Это не правда. Я совсем так не думаю…
– "… то у пьяного на языке", – по щекам вновь бежали проклятые слёзы, от которых невероятно устала.
– Да, я постоянно делаю тебе больно. И просто с ума схожу от этого. Я не понимаю, как оградить тебя! Просто тупой придурок! Всё время делаю всё не так, но я очень хочу научиться. Хочу стать, наконец, твоей опорой. – Взял моё лицо в ладони, заставляя смотреть на него. – Послушай. Давай уйдём из ресторана?! Кондитерская почти готова. Давай займемся ей основательно?! Забудем обо всем, что произошло? Начнём сначала! – гладил по лицу, целовал щёки. – Пожалуйста! Нам больше ничего и никто не будут мешать. Я хочу семью, детей, тебя…, – начал осыпать лицо поцелуями.
Всё, что он говорил, безусловно, вновь согрело душу, но мне больше не верилось в хороший исход. Все мечты, планы стали призрачны и давно несбыточной мечтой. Все попытки, что мы делали так и ни к чему не привели, кроме боли и разочарования. Снова агония, чтобы спасти нас.
Заключил губы в поцелуе, гладил волосы, прижимал к телу. Под слабостью болезни и от потери душевных сил плетью пребывала в его объятиях. Усталость! Моральная и физическая…
Я чувствовала его желание. Ощущала, как держит так, словно могу ускользнуть от него сквозь пальцы. Он испугался? Испугался, что оставила его?
Губы спустились ниже. Шея и плечи усыпаны его ласками, крепкие руки сжимают грудь, талию… Нет!
– Гера, – позвала еле слышно. – Не надо! Не сегодня… пожалуйста.
Остановился. Держит мою ослабленную голову в своих ладонях.
– Прости… Ты права, – преосторожно уложил в постель. – Я перестал себя контролировать. Отдыхай. Теперь всё будет хорошо… Ты увидишь, – улыбнулся и чмокнул в нос.
Я не верила ему, но всё равно стало легче. Мы всё ещё вместе.
Брак – это вечная война характеров, воспитания, ошибок. Будут светлые дни и темные ночи. Мы только учимся быть семьёй и проступки неминуемы. Я готова преодолеть их ради него и он, похоже, тоже. Боже, молю, не дай нам больше оступиться.
Следующие два месяца действительно стали иными. Герман и я написали заявления о увольнении. Увы, не без потерь для ресторана, так как Таня хвостиком последовала за мной.
Открытие кондитерской прошло неплохо и в первый же день заведение заработало около двухсот тысяч. Но второй день был для меня более напряженным – он охарактеризовывал компетентность моего бизнеса. Вкусная ли еда? Качество сервиса. Работа менеджмента. Уют и удобство. В последующие дни показатели неплохо варьировали, но я разглядела устойчивый рост в динамике посещаемости кондитерской. Мелкие косяки и недочёты старалась стремительно исправлять. Заказ на торты и выпечку был так же приоритете.
Гера тоже с упоением включился в работу, создавая меню для холодного цеха. О горячем цехе мы думали, но всё же решили пока оставить только супы, отложив на потом.
Между делом, я усиленно проходила лечение и ждала, когда же прогнозы станут добрыми.
Пару раз встречала в коридорах больницы Мишу, но так и не решилась подойти к нему. Мужчина в пылу работы не замечал меня, и я пожелала остаться в тени. Ещё жив в памяти тот день, когда он почти признался мне в любви, что было неправильно, но безумно для меня приятно.
В супружескую и гостевую спальни мы всё же поменяли. Да, эта была меньше, но в ней я не представляла себя в постели с Маратом.
По субботам, словно по расписанию выделяла своё время для отца Германа. Старик с удовольствием прогуливался со мной по саду и слушал об успехах своего сына. Во избежание эксесов, проконсультировалась у медсестры, что делать, если свёкру вдруг станет на улице плохо.
– Ты, похоже, завоевала сердце папы, – подтрунивал Гера.
– Ага. Бди лучше, а то гляди – отобьёт, – шутя стреляла в него глазками.
– Тогда у него будет очень грозный соперник, потому что так просто я тебя не отдам, – муж игриво повалил на постель.
– Решил сразиться со стариком? – улыбаясь наблюдала, как мужчина раскрывает полы моего халата.
– Он – маг в теле бренного старикашки, – добрался до грудей и сладко впился губами. Застонала, изогнувшись под ним. – Всё равно ты моя…
Уместился у меня между ног и начал плавно спускаться вниз.
– Беспроигрышный приём, – на одном дыхании выпалила я, ожидая дальнейшую сладостную муку.
Закатила глаза в истоме, когда его губы накрыли лоно. Испустила выдох и закусила фалангу указательного пальца, чтобы не вскрикнуть. Язык плавно проникал в меня, изучая каждую точку. Затем кончиком играл на клиторе, изводя взрывами ощущений. Бёдра стремились то сдвинуться, то снова раскрыться, нетерпеливо насаживаясь на него. Кровь застучала в висках, конвульсией содрогнув тело. Низ живота налился свинцом и судорожно завибрировал. Бёдра сомкнулись. В экстазе не заметила, как рот мужа сменился на пальцы, которые совершали интенсивные поступательные движения в меня, пока я преодолевала плато, доходя до оргазма. Пик взорвал тело, потушив все лампочки и мысли, кроме осознания дикого счастья. Подо мной стало невероятно мокро.
Герман поднялся ко мне и провел пальцы по моим губам, скользнул ими в рот, давая почувствовать свой собственный вкус. Его поцелуи и ласки гуляли по телу, пока я переживала последствия бурного оргазма. Руки любимого нежно и страстно изучали изгибы. Тепло дыхания согревало кожу.
Муж вновь устроился между ног и, плавно массируя большим пальцем клитор, вошёл. Вскрик утонул на его губам. Медленные движения назад, резкое вперёд, ловя ртом каждый мой стон от толчков. Соитие стремительно переросло в страстный танец двух разгоряченных тел на постели.
Извивалась в его руках, чувствуя эпогей мужа. Мужчина ускорился, уткнувшись лбом в мой, придерживал за затылок. Смотрю в его синие глаза и наблюдаю, как дарю и ему эти блаженные минуты. Содрогнулся, низко зарычал и пропустил выдох. Тело обмякло, пребывая в эйфории. Слышала бешеный стук его сердца. Выдох. Ладонь по-прежнему на моём затылке, а губы коснулись виска. Позже спустились к уху.
– Я люблю тебя, – удар по всем моим рецепторам.
– Ч-что? – голосовые связки атрофировались. Я ослышалась…
– Я люблю тебя, Вика, – повторил он чётче и, приподнявшись, заглянул в глаза.
Ответить ему не смогла, лишь потому что отказало всё от счастья. Крепко обняла мужа и впилась в губы.
_______________
Сегодня Гера заставил отдыхать. На торты заказов не было, с десертами справлялись Таня и новый кондитер Алексей, на холодном цеху верховодили Гера и повар Кирилл.
Спала я пресладко до полудня. Потом нехотя высунула нос из комнаты, ведомая чувством голода.
– Доброе утро, Викуль, – из родительской комнаты вышла свекровь. Судя по внешнему виду она собиралась уходить.
– Добрый день, – робко улыбнулась. – Уходите?
– Да. Из Испании приехала моя давняя подруга. Мы лет семь не виделись. Нельзя пропускать такую встречу. У Анны Леонидовны сегодня выходной, но она любезно согласилась приехать. Правда только через пару часов. Раз ты сегодня дома присмотри за Юрой, ладно?
– Конечно, – с готовностью кивнула.
– Он правда сегодня какой-то вялый, но все нужные лекарства принял по графику. Сейчас он спит и думаю как раз до прихода медсестры.
Она по-матерински чмокнула меня в щёку и поспешила:
– Давай не скучай.
– Хорошего дня, – кивнула в ответ.
Что ж, завтрак в постель?! А почему бы нет? Надежда Дмитриевна сготовила тосты, яйцо-пашот и рисовую кашу.
Включила негромко какой-то сериал на ноутбуке, стараясь увлечься сюжетом. Через полчаса поняла, что выбрала какое-то отборное говнецо. Лучше книжку почитать. Но с подносом на постели как-то не "по фэн-шую". Решила отнести в кухню. Кухарке явно не до этого сейчас – нужно обед на всю нашу ораву готовить, а тут хозяйка вспомнила о завтраке. Я так делаю не часто, так что простит.
Вышла в коридор, но звуки в комнате свёкра напугали. Влетела в его покои и на секунду растерялась, увидев его на полу.
Он стонал, держась за левую руку, и плотно прижимал к себе. Одышка, мокрое от пота лицо. Сердце!
– Помогите! – крикнула в пространство, зовя прислугу.
Помня наказы Анны Леонидовны, начала действовать. Дала асприна, а следом сунула под язык таблетку нитроглицерина.
– Виктория Андреевна?! – в комнату вбежала Галина Фёдоровна. Увидела отца хозяина на полу и поспешила на подмогу.
– Помогите вернуть его на кровать! – крикнула ей. Рванули старика вверх, отчего он буквально закричал. – Сейчас… Сейчас мы вас уложим.
Справившись, попыталась придать мужчине полусидячее положение, подложив подушки за голову и под ноги. Растегнула ворот ночной рубашки.
– Откройте окно. Ему нужен воздух, – велела я, набирая номер телефона медсестры.
– Нужно в скорую звонить, Виктория Андреевна, – настаивала гувернантка, но я верила, что Анна Леонидовна уже рядом и всё сделает, как нужно.
Трубку сняли не сразу. Без лишних слов доложила ей о происходящем, ожидая спасательных инструкций.
– Да, это сделала, – присела возле него осматривая. – Хорошо. Горчичники?! – на меня шёл поток информации, в суть которой не могла вникнуть, но запоминала до мельчайшей детали. – Поняла. Да. Через пять минут повторю. Да. Прошу вас поторопитесь!
Адреналин и страх за отца Германа бил в голову.
– Я умираю? Вик… Передай детям, что я их очень… люблю, – старик смотрел на меня, выпучив глаза.
– Ещё чего. Вы не умрёте! Сами им всё скажете, – резко рявкнула, сражаясь с горчичником. Прикрепила на область сердца. – Всё будет хорошо. Держитесь.
– Больно! – застонал старик. Оценивающе смотрела на него: жуткая бледность, черты лица заострились. Старику не хватало воздуха.
Паника охватывала каждую клеточку моего тела. По инструкции медсестры, сунула мужчине под язык повторную дозу нитроглицерина. Синюшность губ пугала не на шутку. Взяла его за ледяную руку.
– Поможет… Должно помочь, – и молила всех всевышних об этом.
– Вика, – прохрипел старик и его глаза закатились.
– Нет, нет… Не смейте! В скорую! – крикнула гувернантке, уже основательно виня себя, что доверилась только медсестре. Надо было сразу набрать, идиотка!
Взобралась на кровать больного, приступив к массажу сердца, как знаю, как помню, как могу.
Диспетчер приняла вызов, а мне оставалось продолжать реанимацию и в панике ждать, чтобы кто-нибудь компетентный уже приехал.
Висках стучало лишь одно – папа Геры, это отец моего мужа… И с каждым повтором этих слов, жала на область сердца, отсчитывая количество раз.
Из комнаты меня сразу же выставили, когда приехала реанимация. Адреналин отпустил тело и меня начало болтать из стороны в сторону. Галина Фёдоровна сунула что-то противно-ментоловое в водном растворе, заставив выпить.
Бригада вышла из комнаты свёкра. Почему они молчат? Почему уходят? Из комнаты веял жуткий холод. Внутри остался лишь один с папкой документов, который с дежурным сочувствием смотрел на меня из глубины покоев.
– Нам очень жаль, – смогла услышать только это, а дальнейшее ушло в вакуум и я осела на пол.
Хватит
Гера
Звонок, поступивший от мамы лишил меня возможности дышать, думать, двигаться.
" У твоего отца случился сердечный приступ. Его больше нет с нами."
Я не помню, как доехал до дома, как устремился вверх по лестнице, как влетел в комнату родителя. Оглядев лица присутствующих понял, что узнал о смерти папы самый последний. Здесь уже были все близкие: брат с сестрой, медсестра, мама с какой-то женщиной, Вика и даже Таня с Антоном.
Жена тут же поднялась со стула, ступила ко мне, что-то промямлив, но пока я не мог никого воспринимать.
Видел лишь обездвиженное тело отца. Он не повернулся ко мне. Не сказал "Здравствуй, сынок". Даже не шевельнулся. Стальными ногами дошёл до изголовья кровати, не спуская с него глаз. Он бы просто казался мне спящим, если бы не заострившиеся черты лица, чуть отвисшая нижняя челюсть и начинающие развиваться бледные трупные пятна. Сухие старческие кисти сложены на груди, которая больше не хочет подниматься и опускаться, не хочет снабжать тело жизненоважным кислородом.
Ком давил в горле, слёзы сдерживать больше не получалось. Взял в ладони безжизненную руку и прижался к ней лицом.
– Пап… папа? – сердце, словно вновь стало, как у пятилетнего мальчика. Просил, как тогда игрушку или разрешить мне погулять с братом, но в этот раз важней, сильней и рьяней, и без надежды быть услышанным. – Папа…, – упал на колени возле его постели, отдаваясь эмоциям потери, утраты и безвозвратности. Уткнулся лицом в его плечо. Зубы свело от непоправимости. Закусил ткань одеяла, готовый рвать всё в клочья, лишь бы выпустить эту жгучую боль, избавиться от неё, опустеть и выбиться из сил. Сдавил рванувшее изнутри рыдание. Цеплялся за бездушную фигуру, чтобы не потерять себя в пространстве.
Его нет… Больше нет. То, кто был превыше всего. Меня, семьи, моей спеси. Мой папа. Идол, бог и опора. Та песчинка, что держала мой разум, человечность и честь. Тот, кто был всегда для меня примером, предметом для подражения… просто перестал дышать, говорить, мыслить, быть.
Чудовищная несправедливость в жизни любого ребёнка, будь ему хоть за пятьдесят. Мы родились с мамой и папой. Мы росли с ними. Развивались, становились личностью… Блять! Они всегда должны быть с нами! Подсказать, научить, тормознуть… Сука! Просто обязаны! Они ответственны за нас! Всегда! Всегда… Пап, не бросай меня! Умоляю! Я не готов. Я никогда не смогу быть готовым. Я так много не понял. Не оставляй, умоляю. Пап!
Нет ответа. Даже вздоха. Движения руки. Ничего! Просто пустое, бренное тело без мыслей, слов и тепла. Чуждое и бессмысленное. Только лик, который и то стал походить на сухую мумию.
Я не смогу это принять. Слишком резко… слишком глупо.
Оторвал лицо от тела. Не смотря на присутствующих, резко и с ненавистью вопросил:
– Как это произошло?
Я не мог ориентироваться на силуэты, только голос: его звук, принадлежность и тембр.
– Это моя вина, сынок, – голос мамы. – Я оставила Юру. Я спешила. У Анны Леонидовны был выходной.
– Ты оставила больного отца одного?! – голос в гневе стал жестче.
– Нет, – теперь голос моей жены. – Я обещала приглядеть за ним.
– Глядела?! – рявкнул, не отображая никаких моментов для поблажки. Мой отец УМЕР!
– Ему стало плохо, – голос Вики начал блеять и заикаться. – Я сделала всё, что могла, всё, что говорила Анна Леонидовна по телефону и всё, чему обучала раньше…
– То есть, вместо того, чтобы звонить в скорую, ты позвонила медсестре?! – в негодовании двинулся на жену. – При инсультах и инфарктах скорая помощь по статистике приезжает в течение пяти минут. Сука, ПЯТЬ МИНУТ, блять! А ты звонила тупой медсестричке?! – в ярости смотрел на полумертвую от испуга Вику.
– Я… я думала отпустит. И Анна Леонидовна заверила в правильности моих действий. Я доверяла компетентному медику, – начала оправдываться девушка. – Откуда мне было знать, что…
Винтики зашли за ролики. Вечное принижение своей ответственности. Женская убийственная тупость. Не знала. Не подумала. Ей показалось. Сначала мой ребёнок. Теперь… Мой отец погиб! Твою мать! Не умер, а погиб! Из-за того, что тебе "неоткуда было знать!" Ты, мать твою, опять не подумала!
Кровь гнева обожгла вены и, размахнувшись, велел замолкнуть тыльной стороной ладони по лицу. Жена вскрикнула и упала от удара на пол.
– Обалдел?! – голос Антона мне в лицо, крепкие руки друга и Артура двинули от жены подальше. Но я лишь смерял её убийственным взором. Таня бросилась к подруге, обнимая за плечи, что-то шепча. Рядом возникла и мама, извиняясь за меня. Но и Вика не слышала никого. Жена подняла на меня испуганный затравленный взгляд. На любимом лице вспухла рассечка, кровь потекла по щеке. Сожалею? Только за то, что испортил это лицо. За то, что впервые ударил женщину и не тупую шлюху, а которую полюбил и которая теперь всадила нож глубже всех.
Взгляд Вики почернел. Она поднялась, сдерживая слёзы и вытирая кровь. Буравила взором. Таня суетилась над подругой, подсовывая ей платки и разглядывая место удара.
– Пошла вон отсюда, – метнул в неё дикий взор.
– Гера, не смей! – вклинилась мама. – Это лишь стечение обстоятельств…
– И бабского дебилизма! – громыхнул на матушку. – Убирайтесь! Пошли вон, все! – нервы сдали, и начал просто выталкивать всех из комнаты. Я не слышал возмущенных реплик Марата и Элины, успокаивающих Антона, и истеричных мамы.
Я видел лишь Вику, которая устало и понуро двинулась к дверям. Она не спорила, не умоляла, не просила прощения. Она, словно сломалась окончательно и навсегда и покорно подчинялась новым ударам судьбы.
Дверь комнаты закрылась, оставив меня наедине с отцом.
Медленно вернулся к его постели, взобрался и лёг с ним рядом. Прижался щекой к плечу, взял за руку.
– Прости пап… Прости, что не был рядом! Прости, что не сберег…
Слёзы шумным потоком рванули наружу, и отдавшись слабости маленького мальчишки, утонул во взрослом, но совсем не детском безудержном плаче.
Вика
Этот удар убил все во мне. Глаза полные ненависти, в которых не увидела той любви и нежности, о которых он говорил и проявлял в последние дни.
Всё ложь. Это были просто слова.
Таня и Анна Леонидовна бегали вокруг меня, помогая остановить кровь.
– Виктория Андреевна, давайте в больницу, – упрашивала медсестра. – Шрам может остаться.
– Плевать, – проронила безразлично.
В комнату вбежала свекровь.
– Викулечка…, – взяла моё лицо в ладонь, рассматривая след от рукоприкладства сына. – Кошмар какой! Прости, дорогая. Гера сейчас не в себе. Он очень любил своего отца, больше всех на свете. Он и меня не подпускает и не хочет слышать. Дай ему время опомниться. Я уверена, что он уже сожалеет о том, что сделал.
– Лариса Игоревна, не надо. Прошу вас. Ничего не говорите. Он прав, я виновата…
– В таком случае мы обе виноваты. Особенно я. Мне нужно было остаться дома. Ведь я видела, что Юра неважно выглядел. Но удрать из четырёх стен не надолго – стало безудержным желанием.
Она продолжала говорить, сетовать, но я не слышала её. Боль, вина и оскорбление душили толстой удавкой на шее. Он прав, я не вызвала бригаду скорой помощи. Свекр угасал на моих глазах в течение десяти минут, а я понадеялась на обычную медсестру. Его отца можно было спасти.
Снова гневное лицо мужа перед глазами, жгучий удар, падение на пол. Мозг прокручивает и прокручивает этот момент, вводя в тихое отчаяние.
Слишком много. Невероятно много для меня. Из моих рук сегодня ушла человеческая жизнь. Я не только не смогла её спасти, но и сама же угробила. Мне нужно это выпустить из себя. Чтобы грудь больше не рвало на куски, чтобы мозг отключился и забылся.
– Оставьте меня, пожалуйста, – пискнула я.
Прорвало. Слёзы выступили мощным потоком. Легла на кровать, свернувшись в клубок, и утонула в нестерпимой душевной боли.
Последующие несколько дней подготовки к похоронам стали для меня адом.
Гера требовал судмедэкспертизы и её результаты ещё больше усугубили мои отношения с мужем. Во время сердечного приступа произошел коллапс, ставший следствием приёма нитроглицерина и резких манипуляций тела. Что было тому виной не ясно – то ли падение мужчины с кровати, то ли моя удачная попытка вернуть его в постель.
Покорно взяла всю вину на себя, внутренне надеясь, что Герман вспомнит о том, что я всё же единственная, кто пытался оказать первую помощь его отцу. Да, я – не медик, снова ошиблась, но кто бы знал, как поведёт себя в подобных ситуациях.
Лариса Игоревна и Анна Леонидовна тоже ушли в немилость. В услугах медсестры семья Бермуд больше не нуждалась, а мать Германа осталась всё же матерью. Моя же участь стала более, чем призрачной. Герман игнорировал меня, ночами пил в барах и приезжал на плечах Антона, который то и дело выискивал его по ночным заведениям. Трезвым муж был чернее тучи, пьяным говорил столько, что слёзы просто закончились в моих глазах. Всё время указывал на дверь и оскорблял. Идти на похороны мне и матери он запретил, сказав, что убийцам там не место. Если Ларисе Игоревне было всё равно на его истерические выпады, то я не посмела не подчиниться.
Последний же инцидент вышел за все рамки. Гера появился ночью снова пьяный, на своих двоих в компании Лики.
Стоя в гостиной, пронаблюдала за их триумфальным шествием наверх.
– Может так тебе, дура, станет всё понятно? – победно улыбнулась не менее пьяная рыжая.
Я глубоко дышала, чтобы не выплеснуть все эмоции прямо на них. Дождавшись, когда воркующая парочка исчезнет в недрах спален, решительным жестом взялась за сотовый.
Вещи собирать не стала. Заберу завтра днём.
Миша примчался быстрее пули, а, увидев моё лицо со следами побоев от мужа, рвался ворваться к голубкам и выбить дух из Германа. Не знаю, как удалось его остановить, но уехали мы без инцидентов.
– Завтра попроси горничную, чтобы она собрала все твои вещи. Я сам заберу всё и привезу тебе, – припарковавшись возле дома мамы, инструктировал мужчина. – Ты уверена, что с матерью тебе быть сейчас лучше?
– Да, – кивнула, отстегивая ремень безопасности.
Миша устремился следом и довёл до подъезда. У входа порывисто обнял и горячо зашептал:
– Всё образуется, Вик. Увидишь. Я с тобой и всегда помогу. Ты сильная. Всё наладится.
Кивнула, поджав губы. Ощутила поцелуй на макушке.
– Я позвоню тебе завтра, – пообещала я и скрылась в глубине подъезда.
Мама же словно ждала меня. Дверь открылась почти сразу и она не задала ни единого вопроса. Только крепко обняла и позволила мне выплакаться на своём плече.
Ложась в постель, совершенно чётко для себя осознала, что ту любовь, которую столько времени холила и лелеяла, за которую столько боролась – потеряла сегодня навсегда.
Хватит! Не хочу больше выпрашивать, молчать, когда бьют больно словами, прощать, каждый проступок, наивной девочкой веря в его обещания. Я отдала ему всё, что было, а взамен получила лишь сожженное до тла сердце и душу.
Но я верну это всё назад. Он больше никогда не сделает мне больно! Хватит!
– Тебе сейчас нужно быть очень сильной и твердой, доченька, – сидя на краю моей кровати, мама разглядывала свои карты. – Много беды свалиться на нашу голову.
– Мам, убери их, пожалуйста, – я не верила в эти бредовые вердикты. – Хуже, чем сейчас, по-моему, быть не может.
– Предупреждён – вооружён, – но карты ушли с моей постели. – Я не позволю больше обижать мою девочку. Мы снова будем дружной и счастливой семьёй.
Мама решительно поцеловала меня в лоб и, бурча под нос девизы новой жизни, ушла.
Да, может ты и права. Я буду счастлива, не сразу, но сделаю всё для этого!
Закрыла веки в ожидании нового дыхания, новых мыслей и трезвость чувств и эмоций.
Завтра новый день! Без ошибок. Завтра новая я.
