Текст книги "Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом (СИ)"

Автор книги: Евгения Стасина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава двадцать третья

Гриша

В общении с моим отцом приятного мало. Если ты не мэр, важная шишка из администрации или его деловой партнер – пощады не жди. Там, где любой другой тон сбавит, улыбку на лицо нацепит, чтоб безжалостность фраз смягчить, мой, наоборот, еще пуще нахмурится. Причем так, что от одного вида его угрюмой физиономии тебе непременно захочется убежать подальше. Не оглядываясь, чтобы взор его сквозящий укором не ощущать и глупости, что он с важным видом вещает, не слышать. Вот так и будешь сидеть, сгорая от нетерпения, пока инквизиция к концу подойдет, а ожидание это, между прочим, изрядно изматывает. Наверное, именно поэтому, как только мы из кабинета его вышли, Стеша в себя бокал шампанского опрокинула, зло меня взглядом своим ледяным полоснула, и стоило в машине моей отказаться, предпочла провалиться в сон. Спасительный, в котором наверняка ни мне, ни родственникам моим наглым, места нет.

И пускай. Ведь это в сотни раз лучше, чем всю дорогу обсуждать, какой на самом деле самодур и высокомерный индюк мой великовозрастный родитель.

– Вы теперь не просто миловидная блондинка из простой рабочей семьи. Вы теперь нашу фамилию носите, Стефания. В грязь лицом упадете, а пострадают все. А я, знаете ли, жуть как не люблю из-за чужих ошибок страдать. Понимаете? Не нужно ведь напоминать вам о таком понятии, как ответственность? – это же надо было такое ляпнуть! Еще и в кресле своем развалился с бокалом коньячка в руках. Всякую ересь нес да дорогущий напиток свой смаковал, пока я от стыда чуть на месте не провалился, а Стеша от ужаса бледнела, явную угрозу в его речах без труда распознавая. Влипли. И я, и девчонка эта, что по моей вине десять минут в кресле ни жива ни мертва наставлениям бизнесмена внимала. Куда ходить можно, а куда даже заглядывать запрещено; что говорить допустимо, а за что и по шапке схлопотать можно. А на фразе: «И чтоб без глупостей!» и вовсе от страха до хруста пальцы свои заломила.

Неторопливо виляю по пустым улочкам ночного города, а пассажирка моя, лбом к стеклу привалившись, ни одного звука не издает. Не сопит, храпом в пути меня не развлекает и дышит так тихо, что под конец я не выдерживаю – педаль газа в пол вдавливаю, и стоит у подъезда остановиться, внимательно на супругу свою смотрю. Прямо на грудь, что благодаря разъехавшимся полам ее облезлой шубки, сейчас как на ладони. Разве что корсажем платья скрыта. Вроде хорошо все: поднимается медленно, и также спокойно вновь вниз опускается. Интересно, какой у нее размер?

– Ты чего? – я в ее вырез пялюсь, слегка вперед подавшись, а она так не вовремя веки приоткрывает! Неторопливо, даже потянуться хочет, ведь тело наверняка затекло, да только стоит мозгу включиться, как планы свои девушка тут же меняет. Быстро и шубу свою на груди запахивает, руками для надежности придерживая, и молниеносно остатки сна прогоняет, теперь во все глаза на меня таращась. Отлично! К гадалке не ходи, решила, что я маньяк. Вон каким ужасом озера ее голубые наполнились.

– Ничего. Проверяю, дышишь ты или нет, – сомнительное оправдание, но в такой ситуации и оно за правду сойдет. Тем более что первые пару секунд я именно этим и занимался. Пока не рассмотрел кружевную отделку ее кружевного бюстгальтера, что из-под плотного лифа вечернего платья показался. Рассмотрел и задумался – умеет ведь Щепкина удивлять! Я думал белье у нее простое, без излишков там всяких, из хлопка натурального, а тут такое…

– С чего бы мне не дышать?

– А черт его знает. Папаша мой кого угодно своей болтовней в могилу сведет, – ведь не преувеличиваю. Галя до сих пор считает, что папа сестру ее своим вздорным характером допек, вот сердце и не выдержало. Двигатель глушу и, ничего лучше не придумав, молча на улицу ретируюсь. А то, не дай бог, отчитывать начнет, а два умудренных лектора за день для меня перебор. Не потяну – Стеша немного передохнула, а я с шести утра на ногах. Так что ради приличия могла б и поторопиться. Чего сидит, в мех пальцами намертво вцепившись? Не думает же, что я на ней одежду рвать начну?

– Он у тебя ничего, – нет. И шубу в покое оставляет, и улыбается, неумело переживания за улыбкой пряча, еще и на вранье силы находит. – Только требовательный очень.

Требовательный! Не то слово! Повелось уж так, только себя и слышит и правды чужой не признает.

– А ты в голову не бери. Живи как жила, журналистам до нас дела нет. Идем?

Двери подъезда галантно перед супругой распахиваю, а сам прикидываю в уме, какова вероятность, что эти причуды ее достоянием общественности станут? Я ведь не вру, прессе на меня начихать, но вот пару заголовков о том, что невеста у Полонского не абы какая, а дама со странностями, ни один писака наклепать не откажется. Раструбят о ее трудностях на весь город, а мне расхлебывай потом: успокаивай, извиняйся, и старайся не краснеть, когда на очередном приеме в нас пальцем тыкать начнут.

– Что со светом? – раз пять выключателем щелкаю, а мрак этот никуда не девается, благо окно не зашторено, хоть уличные фонари подсвечивают!

– Господи, я ведь счетчик вырубила!

Видите! Счетчик! Интересно, она всегда так? Мне, конечно, самому приходилось пару раз домой сломя голову нестись, чтоб убедиться, что я утюг выключил, но до такого никогда не доходил. А она вон, как электровеник по квартире носится и вентили открывает, вновь блага цивилизации в мою жизнь возвращая…

– Стеш… – следом за ней на кухню бреду и из проема дверного гляжу, как тщательно блондинка руки свои намывает. Нещадно, словно не в гостях была, а на огороде капалась и теперь непременно должна грязь отмыть. Так и подмывает спросить, для чего она все это делает, а язык словно распух, противясь очередную бестактность на соседку обрушивать…

– Чего? – утомилась, но все равно улыбается, ко мне обернувшись.

– Я первый в душ, ладно? Устал как собака, – произношу вместо этого, и стоит девушке кивнуть, торопливо в спальню свою семеню. Решено, сегодня и узнаю, что же за болячка у нее такая.

Стеша

Смотрит он на меня… с подозрением, что ли? Пальцем по керамической кружке стучит, пяткой по паркетной доске незатейливый ритм отбивает. Я его уже выучить успела – три раза быстро и тихо, один, после секундной заминки, погромче. О чем думает, кто бы сказал?

Капусту кромсаю, от нервов едва по пальцу своему не рубанув, и мысленно призываю себя успокоиться. Я ведь соблазнить его хотела. Может быть, вот он мой звездный час? Не зря же позавчера так тщательно к выходу в свет готовилась, а сегодня пижаму флисовую на симпатичное домашнее платьице заменила. Еще и пару раз тушью мазнув, ресницам цвет предала. Может, повезло мне, и все старанья не прошли даром? Понравилась, наконец, вот и любуется, пусть и вид у него, мягко говоря, хмурый.

– Стеш, можно тебе вопрос личный задать? – слышу и пониже над доской склоняюсь, чтоб улыбка моя так в глаза не бросалась.

Точно! Значит, чутье меня не подводит – явно ведь не повышение пенсионного возраста обсуждать со мной собрался! Мне до этого еще далеко, а ему с его мебельным бизнесом и маминым наследством, что он завтра получить должен, и вовсе на все эти реформы плевать. Нет, так смущенно мужчины о другом говорят…

– Много у тебя конвульсий этих?

– Конву… что? – голову вскидываю, на супруга с ужасом уставившись, и нож на каменную столешницу роняю. Громко так, что теперь страх мой липким потом на позвоночнике о себе заявляет. – Компульсий, что ли?

Вот тебе и на! А я губу раскатала – куда мне с моими чертовыми ритуалами? О постоянном месте в жизни его даже мечтать не стоит! С такой, как я, он и до спальни-то дойти не захочет!

Руки сначала салфеткой обтираю, потом бегством спасаюсь, к раковине отойдя, а он терпеливо ждет, предварительно коротко кивнув. Мол, верно, компульсий, просто названья я не запомнил.

Финиш, теперь объяснений не избежать.

– Достаточно, – а так говорить о ритуалах не хочется! Даже слезы подступают, грозясь вот-вот по щекам пролиться.

– Расскажешь? Мы ведь не чужие вроде, уж для государства так точно.

Зачем со стула встает? Зачем кран выключает, и мыло на самую верхнюю полку прячет, до которой без стремянки или табурета какого-нибудь в жизнь не дотянусь? Зачем руку на плечо мне кладет, а после еще и к себе разворачивает, собственноручно ладошки мои от горячей воды полотенцем насухо вытерев. И для чего улыбается робко, словно и сам не рад, что пришлось о болячке моей заговорить?

– В этом ведь постыдного ничего нет… И спрашиваю я не из праздного любопытства, а чтобы подстроиться, что ли. Вдруг я делаю что-то, что тебе покоя не дает?

Делаешь! Так и хочется закричать во все горло: делаешь! Прямо сейчас, когда слезу с моей щеки пальцем прогнав, вздыхаешь вымученно и растерянно висок свой чешешь. Ведь женщину он во мне не видит – психически больную соседку по квартире, не меньше, которую стоит опасаться, чтоб ненароком борщ этот, закипающий на плите, не отравила!

– Это тебе кажется, что ничего постыдного нет. А я по-другому на ОКР смотрю, – от мужчины на шаг отхожу и, даже не задумываясь о том, что делаю, принимаюсь столешницу до блеска натирать. Резко, словно это не стол, а холст мой, на который я брызгами краски негатив свой выплескиваю.

– Чего же стесняться-то, Стеш? Ну моешь руки, ну порядок любишь… Разве для женщины это плохо?

А вот пусть Борю спросит. Тот расскажет ему, как я до апогея идиотизма дошла – в дверях со стопкой чистого белья его встречала, и прямо в прихожей от уличной одежды избавляться заставляла. Недолго, правда – на третий день муж мне на выход указал, и та часть меня, что отключив эмоции, здраво рассуждать способна, в чем-то его понимает.

– Разве? Ты просто не видел, как я это делаю. Сколько белизны, порошка и хлоргексидина я на твою квартиру за одну уборку трачу! – вижу, как кристально чистая бусина со щеки моей на каменную поверхность падает и с пущим рвением следы позора своего отмываю.

–Хлоргексидина?

– Да-да, от микробов так избавляюсь. Так что тебе повезло – здесь ничего не подцепишь, – все-таки разворачиваюсь, не забыв перед этим огонь убавить и крышку прыгающую приоткрыть, и принимаю решение сдаться. Он ведь явно погуглил, так что лучше пусть от меня узнает. А то эти его молчаливые наблюдения я трактую так, что пусть и не люблю, а будущее совместное в голове уже прорисовываю.

– И если так хочешь знать, пожалуйста. В транспорте трижды по любой поверхности стучу, в кафе, если бываю, то именно за седьмой столик сажусь. Иногда за заказ расплачиваюсь, так к еде и не притронувшись – посуда должна блестеть. Про двери знаешь,  – вздыхаю, волосы на пылающие щеки упавшие, за ухо завожу и, удовлетворенным взглядом кухню окинув, аккуратно тряпку на раковине развешиваю. Чтоб сохла.   – Еще у меня проблемы с асфальтом.

– С асфальтом? Это как? – Гриша обходит стол и рядом со мной садиться, участливо за ладошку хватая. Поглаживает, машинально колечко мое обручальное на пальце покручивает, а я и подумать боюсь, что сейчас в его голове творится. Наверняка образ уравновешенной фиктивной жены в это мгновенье по швам трещит. Продолжу, и лопнет, как надувная кукла, которую лучше подальше спрятать. В шкаф или кладовку пыльную, чтоб ненароком окружающие не узнали – жена у Полонского дефективная.

Глава двадцать четвертая

Гриша

Вот кто бы мог подумать, что жизнь моя таким образом сложится. И я не о наследстве вовсе и чертовых обязательствах, что мамино завещание на меня наложило. О Стеше, за пять минут успевшую и побледнеть, и раскраснеться, как перезревший томат или поле маковое, что на картине в отцовском кабине на стене красуется.

С асфальтом… Господи, вот сейчас понимать начинаю, о чем Ромка меня предупреждал. Я баб в шею гнал и за меньшее, а тут целый букет не поддающихся объяснению причуд.

– Я трещины и стыки на плитке обходить должна. Но об этом не переживай, ведь если б не мое странное убеждение, что наступать на них ни в коем случае нельзя, мы бы с тобой сейчас здесь не сидели.

Она улыбается совсем невесело, а я секунд тридцать трачу, чтоб осознать, что Щепкина в виду имеет. Точно – вот почему остановилась и разговор мой с другом в тот день подслушала. Ремонтники ведь всю дорогу разворотили!

– Иногда могу минут десять стоять, если на пути преграда какая. Ну как, впечатляет? Теперь и твоя очередь пришла о браке нашем жалеть?

Пальцы свои от моих спасает и ими отчаянно виски трет. Словно ноют они, не переставая, и единственное, что сумеет страдания облегчить, как можно сильнее голову ладонями сжать.

Жалею ли я? Да! Только как в этом признаться, она ведь наверняка превратно мое согласие растолкует.

– Хочешь, прямо сейчас к родителям съеду? Я ведь не дура, Гриш, осознаю, какая молва о вашей семье на всю округу пойдет, если кто-то об этом узнает.

Плакать все-таки собралась? Для этого к окну отошла и спиной ко мне развернулась, о самом главном позабыв – расставаться нам ни при каких обстоятельствах нельзя. Я не для того эту кашу заварил, и людям не просто так золотых гор наобещал. Вот получу завтра мамины деньги, и обязательно с лихвой задержку зарплаты работникам компенсирую. А Стешины странности…

– Не выдумывай. Никуда переезжать не надо. И волнуюсь я вовсе не о себе, – если разнюхают местные газетенки, уж точно переживу. Немаленький, ведь. А отец и не через такие скандалы с гордо поднятой головой проходил. – Главное, чтобы ты готова была. Общество у нас безжалостное…

– Я? – поворачивается, резво влагу с лица стирая. – Мне не привыкать. Второй год с этим живу.

Бедная. За плечи себя обнимает, взором своим узор на кухонных шторах изучает, лишь бы на меня не смотреть, и еле слышно признается:

– Боря поэтому и ушел.

Ну не козел ли? Идиот лысый, не зря мне не понравился. В такой ситуации жену бросить! Впрочем, мне ли судить? Мы с Козловой расстались из-за того, что она вечно ныла. По поводу и без, утром и поздним вечером… А тут проверки окон, утомительная процедура перекрывания вентилей перед уходом, ежедневные генуборки и наверняка нотации за пятна от чая на журнальном столике. Да этот Борька бы мне позавидовал, ведь во всем остальном подружка моя ничего была. Если рот чем заткнуть – не жизнь, а сказка. Для взрослых, с обязательным значком восемнадцать плюс на обложке. Господи, чего не хватало мне?

– А родители твои, как ко всему этому относятся? – ясно чего. Семьи не было. Не чувствовал, что мы одно целое и квартира моя – наша крепость. А вот с блондинкой этой иначе все. В будни мои монотонно друг друга сменяющие, так хорошо вписалась, что даже страшно становится. Как бы не привыкнуть.

– А у них разве выбор есть? Смирились, дочка ведь.

Вот и мне придется. И пусть и не из благородных побуждений, а все же в лепешку расшибусь, но недуг ее между нами не встанет. По крайней мере, хотя бы вид сделаю, что нормально все. Как сейчас, например:

– Вкусно пахнет, – крышкой звякаю и с удовольствием аромат наваристого супа носом потягиваю. – Кормить мужа будешь?

– Буду, – улыбается искренне, плечами ведет и пусть до конца от разговора нашего не отошла, но черпаком орудует лихо. И славно. Для первого раза расспросов хватит.

Стеша

 Как там говорится: деньги идут к деньгам? Так вот, обещанные мне миллионы я еще не получила, но на работе моей заметные сдвиги пошли. Теперь я не горе-репетитор с причудами, а вполне себе востребованный педагог, с ежедневником собственным и каким-никаким, а графиком!

– Проходи, – улыбаюсь новой ученице и любезно в квартиру приглашаю. Шубу на плечики сама вешаю, тапочки перед гостьей на пол ставлю, а стоит ей пару огромных пакетов мне протянуть, в удивлении охаю:

– Катя! Куда тебе столько красок? – и гуашь, и акварель, и акриловые, даже масляную прикупила! Наверняка все без разбору с прилавков хватала, в корзинку бросая. – До этого еще далеко! Для начала карандашом овладеть надо.

– Ничего страшного. Я упертая, сдаваться не планирую, так что рано или поздно, пригодятся! – блузку поправляет и через плечо мое в гостиную поглядывает. – А Гриша дома?

Гриша! Господи! Я ведь его предупредить забыла. И пусть он мне вольную дал, ключ от «города» в руку вложил, а хозяйкой себя до сих пор не чувствую! Хоть и убираюсь теперь открыто, и порошки чистящие больше в комоде своем не прячу. Мне супруг целый шкаф в коридоре под это дело выделил.

Топчусь в прихожей и голову ломаю: отчитает меня Григорий или нет? Против Жени, с которой мы уже два занятия провели, вроде не возражал… Вчера даже парой фраз с ней перекинулся.

– На работе. К шести должен вернуться, – а значит, не встретятся. Разминутся, а я за ужином все мужу и выложу. Они вроде как знакомы, не будет же он запрещать дочь друга его семьи к искусству приобщать? Да и мне кое-какая польза от этой подработки – хоть через брюнетку эту узнаю, что можно, а что строго-настрого в их обществе запрещено!

– Проходи. Ванная там, – пальцем на дверь из темного дерева указываю и к комнате своей чужие покупки волоку. А сзади еле различимый топот преследующих меня шагов. Чего это она?

– Зачем мне в ванную? Я время зря терять не намерена, – и звучно так в ладоши бьет. В ладоши, понимаете? Те самые, что перил в подъезде касались, руля автомобильного, ведь вряд ли она городским транспортом пользуется, обуви уличной, которую пару минут назад при мне снимала, а после с рук песок стряхивала! – Сюда?

Вот вам и интеллигенция! Опережает меня, разрешением заручившись, в комнату проходит и, плюхнувшись на стул, щеки свои микробам на съедение отдает. Трет нещадно, а закончив, довольно улыбается.

– У меня от ветра лицо зудит. Все крема перепробовала, без толку. Что дорогие, что бюджетные – один черт сохнет.

Еще бы… Но я запрещаю себе об этом думать. Не дам болячке своей меня с курса сбить – я ведь трогать ее не собираюсь. И где у нее, что зудит, меня не должно беспокоить. А что до стола этого, так хлоргексидин мне в помощь!

– Я думала, мы в гостиной заниматься будем. Там столько света!

– А мне здесь привычней.

– В спальне? – на кровать мою поглядывает, а я хмурюсь, пряча свое смятение за волосами, что так и не успела в хвост собрать.

Мне бдительность терять нельзя! Одно неверное слово и наша с Гришей легенда полетит в тартарары.

– Она у меня вместо кабинета, – улыбаюсь и напротив ученицы сажусь, лист перед ней опуская. Пока без мольберта обойдемся. – Ну, давай сразу к делу. Ты говоришь, что прежде не рисовала?

– Нет, – копной своей черной трясет и улыбку мне возвращает. – Вообще, никогда. Уроки изо в школе не в счет.

И то верно. Чему там научат?

–Тогда для начала я тебе задание дам, чтобы понимать, с чем мы дело имеем. Нарисуй первое, что приходит в голову.

Достаю из настольного органайзера карандаш, Кате передаю и устремляюсь взглядом в окно. Чтоб не смущать пристальным вниманием, пока девушка просьбу мою выполнять будет. Минуту сижу, две, на третьей осознаю, что только сейчас, спустя почти три недели, что комнату эту занимаю, замечаю, какой вид на небольшой парк из окна открывается. Мрачный, с деревьями облысевшими, и фонарями, что уже горят вовсю. А летом, наверное, залюбуешься!

– Не знаю я, что рисовать!

Я вздрагиваю от шуршания смятого листа и лишь чудом успеваю его перехватить прежде, чем он до урны долетит. Вот тебе и на! Стесняется? Кривенько, конечно, по-детски, что ли, но чего же нервничать так?

– Говорю же, руки не из того места растут!

– Не преувеличивай. Я когда в вуз поступала, такой же была. Думала и года не продержусь, а теперь вот, уроки даю.

И пусть таланта у меня выдающегося нет, имя на всю страну не гремит, а удовольствие от занятия своего получаю. Особенно, когда девочки потом успехами своими делятся: Светочка, моя первая попытка в преподавательскую деятельность удариться, в прошлом году в университете победу в конкурсе одержала, Мариночка Синичкина с каждым днем все лучше и лучше рисует, Женя за два занятия, наконец, тени накладывать научилась. Почти, нам просто побольше практики нужно.

– А где ты училась, если не секрет? В колледже каком-то художественном, за границей? – улыбка у этой Кати красивая. Уверена, над зубами ее не один стоматолог поколдовал. Может, и себе такие сделать? Не зря же в авантюру эту ввязалась!

– Скажешь тоже, за границей! В соседнем городке. И вуз у меня технический был. Держи, – опять лист перед девушкой кладу и вновь карандаш, что она от злости швырнула на пол, ей в пальцы вкладываю. Вкладываю, а после как на иголках на стуле ерзаю. Заметит, если я антибактериальным гелем руки обработаю?

– А я на юрфаке. Отец заставил. Хочет, чтоб в конторе его сидела. С чего начнем?

– С простых фигур. К примеру, круг или квадрат. Выбирай.

– Квадрат, – соглашается, немного поразмыслив и губами своими кончик МОЕГО карандаша помусолив. Ну и фрукт, право же! Самая взрослая из тех, с кем мне работать приходилось, а удивляет сильнее, чем Синичкина, что на первом уроке пакет шоколадных батончиков умяла, что мама моя к чаю подала.

– А мне все эти законы совсем неинтересны. Скуку навевают, только, кого это волнует?

В таких семьях, как наши, родители обычно не задумываются, о чем их дети мечтают. Хотя, кому рассказываю. Наверняка ведь не по своей воле техническую специальность выбрала?

Почему же? Наоборот, мама даже отговаривала сначала, да только аргументы мои, что технарь без куска хлеба никогда не останется, перевесили. Уж слишком много менеджеров развелось!

– Сама, – придирчиво творения брюнетки рассматриваю и достаю еще стопку бумаги. Тяжело нам придется, ведь руки у нее может и из плечей начало берут, а прямую линию вывести не в состоянии. – У меня папа дальнобойщик. Вряд ли он бы хотел, чтоб я за руль его фуры уселась.

Смеюсь, а девушка неприлично откровенную блузку свою на груди теребит, о задании напрочь позабыв. Чего уставилась, будто в музее на экспонат редкий наткнулась?

– Дальнобойщик?! – и губы свои, красной помадой обведенные, чего не закрывает? – Я думала ты из наших… Где же ты с Полонским познакомилась?

Где, где? На улице! Чего все любопытные такие? Что он особенный какой, с простыми смертными водиться не может? Только ответить собираюсь, а этот самый принц благородных кровей в дверях материализуется. К косяку прислоняется, и от его счастливой физиономии я рискую ослепнуть. Хотя… Нет. Стоит ученице моей на стуле развернуться, слегка вперед податься и несколько раз ресницами длинными взмахнуть, как улыбка с лица мужа моего сползает. Она ему мило «привет» бросает, а он:

– Какого черта?!

Господи! Может быть, зря я на дне рождении свекра с ней разговорилась? Зря о профессии своей рассказала и согласно кивнула на ее мольбу о занятиях на дому?