Текст книги "Нулевой километр (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Умею. Только вряд ли Щербакова обрадуется, если вновь увидит меня на пороге квартиры… Для нее даже вчерашний двухминутный разговор на лавке уже перебор: глядела на меня во все глаза и так быстро руку одернула, стоило нашим пальцам соприкоснуться, словно я прокаженный. Наверное, ей больше по нраву ухоженные мужские ладони: чтобы никаких натруженных мозолей, грубой кожи и темного загара…
– Что мне не мыться теперь? – смотрит на меня с мольбой девчушка, и я все же киваю, растерянно проходясь ладонью по волосам. Я вроде как на работе – должен выполнять указания начальства, пусть и распоряжается мной вовсе не Тихомировская подружка, а ее десятилетняя сестра, что с улыбкой от уха до уха, спрыгивает с подоконника, прячась от меня за посеревшей занавеской.
Юля
Появление Лены я ждала с особым энтузиазмом. Уже тогда мне было понятно, что между мной и Яриком непреодолимая бездна. Четырехлетний мальчишка вечно хныкал, постоянно болел и обязательно что-то ломал. Только доставалось всегда мне, ведь у взрослых так принято – виноват ни неуправляемый ребенок, что и дня не может прожить без истерики, а тот, кто не доглядел…
Так что, когда живот у Лиды округлился и перепады в ее настроении вошли в норму, во мне затеплилась надежда, что этот раз будет удачным. Я даже имя сама выбирала, в честь Соколовой, что уже на тот момент была моей самой близкой подругой, а к возвращению мамы из роддома даже собственноручно украсила комнату шарами.
Только, если тебе не везет с родственниками, то не стоит надеяться, что когда-то в вашу семью войдет хоть один вменяемый человек… Сестра все схватывала на лету, к трем умела считать до пятидесяти, к четырем неплохо читала по слогам, никогда не разбрасывала игрушки и ела вполне культурно – без всех этих размазываний каши по лицу и темных пятен от фруктового пюре на слюнявчике. Но вопреки всем моим ожиданиям, она вовсе не стремилась налаживать сестринскую связь между нами. Все больше меня сторонилась, лишь изредка позволяла себя обнять и не рвалась привлекать меня к играм, в то время как подросший Ярослав, нет-нет да поднимал скандал, жалуясь на мое нежелание быть его персональным аниматором.
Ленка с детства смышленая, и если быть честной, рядом с ней становилось не по себе – пока она увлеченно пополняла багаж своих знаний, я пропадала на дискотеках и напропалую крутила романы с одноклассниками. И если бы ни ее умение попадать в глупые ситуации, на фоне ее совершенства у меня наверняка развились бы комплексы: среди нас Ленка была единственной, кто додумался засунуть в нос копеечную монету, попробовать на вкус мамин шампунь и покрасить волосы гуашью.
В общем, при всей своей начитанности, Ленка все же способна на безумства. Одно из них – Максим, что закатав рукава тонкого пуловера, орудует гаечным ключом в бабушкиной ванной.
– Сдурела?! – шиплю, ухватив ее за рукав, и втаскиваю в гостиную, что временно оккупировала в своих целях.
– А что такого? Он ведь на тебя работает…
– Водителем! А не сантехником, Лена!
Злюсь, хоть и сама грешна – порой заставляла Бирюкова подрабатывать доставщиком круассанов! Но ведь в воспитательных целях, чтобы немного сбить с него спесь... А тут?!
– Велика разница – руль крутить или гаечным ключ, – беспечно пожимает плечами моя головная боль и вырывается из захвата моих пальцев. – Или ты нас стесняешься?
Конечно! Не их, но вот условий, в которых они существуют ежедневно, определенно стесняюсь. К чему мне потом разговоры? Насмешки Кострова, которому и говорить не придется, чтобы дать мне понять, какие мысли его одолевают на мой счет. И Руслан… Что если Ленька сболтнет ему лишнего, и Тихомиров всерьез задастся целью проверить мою биографию? Для любовницы я, может, и подойду, а вот в жены жалкое отребья из глубинки именитый банкир никогда не возьмет…
– Стесняюсь, – признаюсь и торопливо натягиваю спортивки, не желая щеголять перед Бирюковым в коротких пижамных шортах. – И твоей глупости, и того бардака, что вы постоянно разводите!
– Я не дура! – заводится Ленка, игнорируя мой упрек по поводу своей бесхозяйственности, и даже в живот меня пихает, воинственно подбираясь. Да уж, годы разлуки заметно ее изменили – язык развязался, голос прорезался, и руки…
– Еще раз только замахнись! – грожу ей пальцем и с силой дергаю бегунок олимпийки, зло сверкая глазами. – И распоряжаться моим водителем не смей! Иначе…
И сама не знаю, что будет. Но определенно придумаю, что-нибудь изощренное: книги сожгу, рабочий стол на дрова пущу или эти ее очки доломаю, чтобы знала, насколько я страшна в гневе.
Подхожу к заляпанному зеркалу, пытаясь привести волосы в порядок, но сделать это пальцами практически невозможно: они торчат в разные стороны, никак не желая укладываться в аккуратный хвост, и отвратительно поблескивают при свете ламп, выдавая во мне неряху. На кого я похожа? Заспанная, не накрашенная, бледная как полотно…
– Он ведь водитель, – насмешливо складывая губы, Лена садится на разобранную постель, и со знанием дела произносит:
– Будь ты кривой, он ни за что тебе этого не скажет.
Конечно. Это она Бирюкова плохо знает… Впрочем, чего я вообще? Наряжаюсь для какого-то шоферюги?
Зло срываю резинку с головы и намеренно взбиваю и без того запутанную копну: какое Максиму дело? И до условий моих, и до внешнего вида? Может, девчонка права – пусть руками работает, если на большее неспособен?
– Там вода натекла, – слышу, и вопреки своим доводам, спешно поправляю прическу, не сразу оборачиваясь на его голос. А стоит лишь обернуться, и вовсе падаю духом: этот и в простеньких джинсах, с испариной на лбу и забрызганным свитером смотрится прекрасно. Сегодня даже лучше обычного, ведь ни гадкой надменной улыбки, ни насмешки в его черных глазах мне прочесть не удается. Напротив, улыбается, кивая себе за спину, и протирает руки застиранным Лидиным полотенцем… И что, вообще, он под моим окном забыл?
– Вы бы протерли, а то соседи прибегут, – произносит вполне дружелюбно, а лучше бы нахамил! Я бы тогда ненавидела его, как и прежде, списав вчерашнюю сцену у больницы на помрачение рассудка. Легко бы убедила себя, что эта мягкость в его голосе, теплая ладонь, что лишь пару секунд удерживала мою, озорные искорки во взгляде – все это мне просто почудились…
– Я уберу, – Ленка подскакивает, ловко обходя замершего в дверях Бирюкова, а я продолжаю молчать, нервно теребя в руках все ту же резинку для волос.
Глава 19
Я терпеть не могу добряков. С ними невыносимо сложно: язык щекочут колкие фразочки, что так и рвутся наружу, щеки сводит от этой слащавой улыбочки, что ты непременно должна нацепить на лицо, восхваляя своего гостя, а руки почти не слушаются, и удерживать чайник над его чашкой так трудно, словно он весит килограмм двадцать. Наверно, поэтому я устраиваюсь у окна и не спешу поворачиваться, позволяя Лене выполнять роль добродушной хозяйки. Мне куда интересней наблюдать за небом, что прямо на глазах становится темнее от затягивающих его туч: почти черное, с редкими всполохами электрических разрядов, что непременно сопровождаются громом. В разы приятнее слушать стук дождевых капель, ударяющихся о стекло, чем этот мужской голос, что доносится редко, но всякий раз заставляет меня неуютно ежиться.
– Как часто Ярослав пропадает? – наверное, неприлично вклиниваться вот так в чужой разговор, но беспокойство внутри так стремительно нарастает, что молчать уже невозможно. Улицы опустели, и даже наш сосед снизу, что с самого утра патрулирует двор, воображая себя главным блюстителем порядка, оставил свой пост и спрятался под козырьком, за последние пять минут бросив в огромную лужу уже третий окурок.. Где может пропадать подросток в такое ненастье? И что он, в конце концов, ест?
– Летом с ним такое частенько бывает, – Ленка отвлекается от Максима, перед которым только что поставила тарелку жареной картошки, и недовольно хмурится, замечая, что день уже клонится к вечеру. – Хотя, обычно он к обеду всегда возвращается.
Мило. Либо Рыжий объявил мне бойкот и решил уйти из дома, чтобы не видеть мою хмурую физиономию, либо я настолько никчемна, что недосмотрела и позволила мальчишке попасть в беду.
Ставлю опустевшую чашку на стол и растираю пальцами виски, что вновь принялись пульсировать, отдавая тупой болью в затылок. Моя голова этого не выдерживает – еще на прошлой неделе главной моей заботой был выбор подходящего платья или ресторана, где вкусно кормят и непременно сдувают с тебя пылинки, а теперь меня донимают мысли о детях, что держатся особняком и пропадают где-то ночами. Все это не для меня: эта крохотная кухня, спасти которую не способно ни одно чистящее средство; эта мебель, что еле стоит и в любой момент может рассыпаться в щепки; этот кот – до того грязный и агрессивный, что мне приходится передвигаться по дому перебежками, опасаясь, что он потрется своей шкуркой о мои штаны или того хуже, вонзит свои когти в мою ногу… Эти ребята, Боже! Они совсем не вписываются в мои планы, и чем мрачнее становится взгляд сестры, тем отчетливее я осознаю, что их надежд никогда не оправдаю… Я ведь не имею ни малейшего понятия, как принято поступать в таких случаях! Когда меня погнали прочь, Ярик носа из дома не показывал, боясь насмешек ровесников по поводу своего лишнего веса и бесчисленного множества веснушек.
– Может, ему позвонить? – задумчиво тереблю занавеску и, не дожидаясь ответа, понуро опускаю плечи – у него ведь нет телефона! Двадцать первый век на дворе, а такой мелочи для своих детей Лида не приобрела…
– Есть номер Матвея! – Ленка подскакивает на стуле, но почти сразу садится на место, как-то неловко возвращая на нос очки. Нужно купить ей новые. – В мамином мобильном.
– Отлично! И где он?
– Жора разбил…
Есть в их жизни хоть что-то, к чему еще не приложил руку Голубев?
Отпихиваю ногой надоедливого кота, ощущая на себе тяжелый взгляд своего водителя, и не могу удержаться – все-таки поднимаю голову, забывая о данном себе обещании игнорировать его присутствие, и с трудом выдерживаю внимание темных глаз, что глядят на меня с прищуром. Изучающе, словно пытаются не упустить малейшую эмоцию, проскользнувшую на моем лице.
– Можем по району проехаться. Ты знаешь, где они обычно гуляют? – Максим отодвигает тарелку к которой почти не притронулся, а я вновь начинаю злиться – тошно мне от его участия. Пусть катится в Москву, а то неровен час, и я поверю, что он не так уж и плох!
– В девятиэтажке на Ленина. Зеленая такая, – девочка смотрит то на меня, то на мужчину, что уже расправляет закатанные рукава свитера и напоследок делает жадный глоток остывшего кофе. Дерьмового, ведь другого Лида не держит, а Бирюков даже не морщится.
– Они там в подвале сидят.
– Где? – отмираю, гадая, не послышалось ли мне, и зло выпускаю воздух из легких – с рыком, предрекающим Рыжему мгновенную смерть! Если его тело еще не валяется в сточной канаве, то после встречи со мной ему явно придется несладко.
Вздыхаю, замечая Айгуль, что удерживает плюшевого зайца в руках, замерев в дверях, и обреченно киваю Бирюкову – я здесь за старшую и возвращать в гнездо отбившихся от стаи птенцов теперь моя святая обязанность. Впрочем, даже не удивлюсь, что окажись Лида на моем месте, она бы не рискнула выходить на улицу в такой ливень. Обхаживала бы муженька и лишь изредка переводила задумчивый взгляд к окну, беспокойно теребя серебряный крестик на тонкой цепочке.
– Перестань так себя вести, – стоит Максиму занять водительское кресло, я нервно дергаю ремень безопасности, не в силах попасть в замок.
– Как? – улыбается и накрывает мои пальцы своими – случайно, только лишь для того, чтобы в салоне раздался заветный щелчок.
– Так, словно тебя не напрягает мое присутствие. И словно тебе есть дела до моих проблем.
– А разве это не так? Ты ведь мне платишь, а взамен я оказываю тебе услуги. По-твоему, это неправильно, прийти на выручку собственной начальнице? – даже бровью не ведет, умело вклиниваясь в поток автомобилей. Включает радио, и сверяется с навигатором, в то время как мне нестерпимо хочется под холодные дождевые капли. Чтобы протрезветь и перестать витать в облаках. – Может, я надеюсь на премию? Что же в этом плохого?
– Ничего, – все-таки соглашаюсь, отворачиваясь к окну, ведь так долго разглядывать его волосы, поблескивающие от влаги, уже неприлично. Еще решит, что очаровал меня своей отзывчивостью. – Только необязательно чинить мой кран, ремонтировать бачок и улыбаться, словно для тебя это естественно – помогать тем, кого ты ненавидишь. Так не бывает Бирюков: ты либо парень, что люто презирает эскортницу, либо чертов добряк, что бросается на помощь всем и каждому. Никакой золотой середины.
– Разве? В твоем мире, может и так. А в моем люди неплохо совмещают в себе различные качества, и даже законченная стерва на деле может оказаться вполне нормальной.
Это он обо мне? От удивления даже рот открываю, забывая предупредить его, что он проехал нужный поворот. Я бы определенно поспорила. Во мне хорошего ничего не осталось. Да и было ли вообще? Я даже Рыжего ищу, только лишь потому, что боюсь мук совести. Вдруг она у меня все-таки есть и станет грызть меня изнутри ночами, оттягивая приход долгожданного здорового сна?
Моргаю, и лишь усилием воли заставляю себя заговорить:
– То есть, я уже не пустое место с короной на заднице?
– Возможно, – отвечает туманно, приподнимая бровь, и подмигивает, каким-то чудом отыскав среди вереницы домов зеленую девятиэтажку. – А что касается ванной – я помогал не тебе. Твоя сестра ничего плохого мне не сделала.
Из машины он выбирается первым. Наговорил ерунды, и как ни в чем не бывало отправился на очередной подвиг! Время признавать очевидное – Тихомиров прогадал, когда приставил ко мне этого странного человека. Особого рвения выбивать из меня дурь Бирюков больше не проявляет и единственное, что он делает виртуозно – заставляет меня ломать голову над своими метаморфозами…
– Мы должны туда спуститься? – морщусь, зябко потирая плечи, когда Макс дергает скрипучую дверь, и уже представляю, как в кромешной тьме буду пробираться в логово подростков, отбиваясь от гигантских крыс. Возможно, там даже пауки водятся… Что за место для игр? Лучше бы Ярик брал пример с Ленки, тогда искать мне его пришлось бы среди пыльных библиотечных полок. И при всей моей нелюбви к чтению, такая перспектива выглядит более заманчивой.
– Придется. Но если, конечно, боишься, я и сам могу, – тянет насмешливо и уже нагибается, ставя ногу на металлическую лестницу.
У нас даже фонарика нет! Я трушу, как никогда в своей жизни, но показать свою слабость мне мешает чертова гордость. Жмурюсь, в отчаянии до боли прикусывая губу, и нерешительно подхожу к краю – в кромешной тьме мне удается разглядеть лишь темную макушку бесстрашного водителя, что в тусклом свете фонарей играет переливами – кончики мокрых волос отдают синевой.
Ладно, выбора у меня нет, верно? Либо сдамся, так и не узнав, чем занимается мой брат в сыром подвале, либо собственными глазами увижу, как развлекается молодежь, предоставленная самой себе, пока взрослые живут в свое удовольствие.
– Только не оставляй меня здесь, – молю, присаживаясь на корточки, и уже ругаю себя на чем свет стоит: что я несу? – Иначе на выходное пособие можешь не рассчитывать.
В темноте все наши чувства обостряются. Оттого так остро ощущается тепло чужой ладони, той, что я не должна касаться, но отчего-то хватаю, позабыв о собственных предрассудках. И плевать мне уже, что он бросил меня в центре Столицы, что испортил мне платье, расплескав капучино по подолу, на прощанье хлестко обозвав продажной – никого другого здесь и сейчас мне не надо. Стараюсь идти с ним в ногу, и не смотрю по сторонам – крепкая мужская спина, подсвеченная фонариком мобильного – мой ориентир в этом мудреном лабиринте, исполосованном прогнившими трубами, заваленном мусором и мелкой кирпичной крошкой, что хрустит под кроссовками, заставляя меня всякий раз испуганно вздрагивать.
– Слышишь? – Максим так резко останавливается, что я врезаюсь в его застывшую фигуру, приложившись носом о твердое мужское плечо. Даже вскрикиваю, то ли от боли, а то ли от неожиданности, что он так внезапно прервал наше с ним путешествие по этому сырому коридору. Мы пришли?
В паре шагов от моего водителя, тусклая лампа окутывает мягким свечением деревянную дверь, изрисованную какими-то замысловатыми иероглифами… у них там секта, что ли?
– Стой, – тяну Бирюкова за рукав, когда он делает шаг по направлению к коморке, и судорожно обдумываю варианты. Каковы шансы, что эти голоса, что то нарастают, то внезапно обрываются, не принадлежат законченным отморозкам? Рыжий и глазом не моргнет – отдаст меня на растерзание дружкам, еще и от тела избавиться поможет! А с водителя и вовсе никакого спроса – может, он бдительность мою усыпляет своими рассуждениями о человечности, а сам только и ждет, чтобы как можно скорее отплатить мне все за унижения?
– Ты струсила , что ли? – Максим светит мне прямо в глаза экраном своего простенького смартфона, и насмешливо приподнимает бровь.
– Там дети, – указывает пальцем себе за спину, а когда я не реагирую, продолжая стоять истуканом, достает из кармана сигареты. – Ладно, собирайся с духом. Только недолго, я не собираюсь здесь до утра торчать.
Ему легко говорить! Ни тени сомнения на каменном лице, пальцы не дрожат и коленки у него трясутся. Закуривает, беспечно вертя головой, и даже бровью не ведет, когда облезлый кот с протяжным визгом проносится мимо, в то время как я, как никогда близка к сердечному приступу. Еще немного и можно смело звонить Руслану, чтобы он распорядился поставить в своей палате лишнюю койку. И уж лучше сотня разговоров со Светой, что явно не придет в восторг от моего соседства с ее мужем, чем это место, где даже вонь тлеющего табака мной воспринимается с радостью.
– Может полицию вызвать? – предлагаю, пока он расслабленно выпускает колечки дыма изо рта. Как ребенок, ей-богу! – Это ведь незаконно и вроде как опасно…
– Давай уж сразу омон, – бросает бычок себе под ноги и растирает ботинком, устало вздыхая на мою нерешительность. – Мне говорили, что тебя ничем не напугаешь.
– Да что ты? Когда тебя катают по бутикам в дорогой иномарке поводов для страха не так уж и много. А тут еще неизвестно, что нас ждет. Может, они там клеем надышались…
– А твой брат наркоман? – удивляется, и я начинаю взвешивать все за и против: умом Ярослав не блещет, вспыльчив до жути, дома, как оказалось, ночует нерегулярно, и синяки, происхождение которых до сих пор остается загадкой, говорят ни в его пользу…
– Черт его знает! – а вдруг я просто предвзята – моя нелюбовь к нему не дает разглядеть хоть что-то хорошее?
– Тогда пошли и увидим все собственными глазами, – опять его пальцы на моей руке, только на этот раз уж слишком интимно – переплетаются с моими, и горят огнем, заставляя вздрогнуть от того внезапного тепла, что мгновенно разливается по венам, стремительно мчась к щекам. Я краснею? Боже, сначала терзаю его глупыми поручениями, потом извиняюсь и рыдаю прямо у него на глазах, а теперь и вовсе заливаюсь краской, как школьница! И волочить ему меня приходится едва ли не силой, ведь бесстрашная Юля Щербакова бесследно пропала, осталась где-то там, в пределах Третьего транспортного кольца. Мужчина толкает дверь, и смело шагает вперед, навстречу испорченному поколению и звукам тяжелого рока.
Я прибью своего братца за то, что вижу, едва Максим утягивает меня внутрь: диван, рисунок которого скрыт под толщей пыли и пятен, огромный кусок фанеры, уложенный на стопку кирпичей и теперь являющий собой стол, с десяток наполовину опустошенных бутылок и несколько упаковок от картофельных чипсов. Тут и там – окурки, а в воздухе хоть топор вешай. Вот оно как! Нам одного непутевого мужчины в семье уже мало?
Я забываю о собственном страхе, о тех глупостях, что донимали меня последние пару минут – они и впрямь отморозки, только вполне безобидные. Тот что испуганно хлопает глазами, пряча за спину жестяную банку пива, наверное, только начальную школу окончил!
– Какого черта, Рыжий! – оттесняю в сторону Бирюкова и надвигаюсь на своего родственничка, что скользит по мне бессмысленным взглядом. Полулежа устроился на грязной сидушке видавшей виды софы и еле поднимает руку, чтобы привести в порядок растрепанные волосы.
– Ты что творишь?!
– Не бей, – в ответ на мою затрещину, Ярик лишь слабо скулит, словно и не понимает вовсе, с чего я так завелась. А поводов ведь пруд пруди: четыре мальчишки, один из которых уснул прямо с сигаретой в зубах, спрятавшись подальше от мира, дегустируют здесь спиртное! Уж лучше бы секта, хотя бы печень не пострадала…
– Нехило молодежь отдыхает, – оборачиваюсь на голос Максима, не сразу осознав, что он имеет в виду, и лишь заметив, с каким интересом он крутит в руках пузатую бутылку с чем-то похожим на чай, начинаю соображать быстрее. Виски, початый коньяк, пенное нефильтрованное и пакет-майка на полу, из которого выглядывает палка колбасы салями…
Знаете, в былые времена, я бы, наверное, сложила два плюс два куда быстрее. А сейчас убеждаюсь в своей догадке лишь спустя полминуты, когда трясущимися пальцами нахожу в рюкзаке пустой кошелек.
– Вот ведь гад ты, Жирный! – даже пинаю его, и жалобный вскрик, что отчетливо различим даже на фоне орущей музыки, услада для моих ушей. – Еще и деньги у меня тянешь?!
Как раньше, только аппетиты у него заметно подросли.
– А тебе жалко? У тебя их вон сколько…
– Сколько есть – все мои! Вставай, – хватаю за ворот толстовки худшее Лидино творенье, и очень жалею, что мама лишена возможности полюбоваться, до чего докатился ее любимец. Ведь теперь она должна любить его в разы больше: при всех своих веснушках и ярких кучерях он почти Жорина копия.
– Вставай, мелкий засранец! – едва ухо ему не отрываю, и наверняка выгляжу комично, ведь мальчуган, что больше не стесняется лакать при нас пиво, принимается хихикать, за что и получает от меня в лоб пачкой сухариков. Нечего веселиться, когда я готова переступить грань – так и вижу, как мои руки смыкаются на бледной шеи в мелкую золотистую крапинку, и даже слышу хруст его косточек, ломающихся под моим безжалостным нажимом.
– Оторвешь Юль, – отмерев, перевожу взгляд на собственное плечо, которого касается Бирюков, и, опомнившись, оставляю брата в покое – ухо красное, только Рыжего это совсем не заботит. Сопит, и вряд ли сумеет подняться на ноги. – Что делать будем?
А кто его знает? Я бы не отказалась от спа – лежала бы на удобной кушетке, в то время как опытный массажист втирал в мое тело аромамасла. И никаких тебе алкоголиков, битых жен и сожителей-уголовников! Хочу в прежнюю жизнь, и чтобы никто из моей семьи обо мне не вспоминал!
Завтра Рыжему придется потрудиться и вымаливать прощение у меня в ногах, ведь мысль о том, чтобы отдать его в приют больше не кажется мне дикой, а сейчас… пусть наслаждается колой, что я безжалостно лью ему на голову, с удовлетворением отмечая, что свои глаза, пусть и нехотя, но он все-таки открывает.
***
Бред это все, что люди устают от рутинной работы, многочасового шопинга, занятий спортом и ежедневных бытовых забот. Куда больше изматывают переживания: они вытягивают из тебя все соки, лишают улыбки и постепенно подталкивают к краю – туда, где плещется безнадега и липкая темень.
Я не могу заставить себя подняться. Продолжаю сидеть, не потрудившись отстегнуть ремень безопасности даже тогда, когда пошатывающуюся фигуру Ярика скрывает от меня подъездная дверь. Я обездвижена, парализована чувством стыда, что пригвоздил меня к кожаной обивке, и под взглядом Бирюкова, он лишь крепнет, воруя у меня последние силы.
– Только не вздумай благодарить, – словно почувствовав мой настрой, Максим решительно пресекает мою попытку заговорить. Выключает музыку, которую я намеренно слушала на полную громкость, прекрасно зная, что сидящему позади парню все эти децибелы как иголки под кожу. – Напился и черт с ним. Не надо краснеть, реветь и жаловаться мне на жизнь. Я не герой и не психоаналитик.
– Я и не думала, – грубо, зато шальную мысль сказать ему хоть что-то приятное, я благоразумно отодвигаю подальше. – Обойдемся премией?
– Пожалуй. Тем более что из-за твоего братца я испортил любимые джинсы.
Не он один: мой костюм уже не спасти, замшевые кроссовки перемазаны глиной, а на скуле красуется приличная ссадина, оставшаяся после встречи с шершавой проржавевшей трубой.
– Помочь тебе привести его в чувства? Можно сунуть парня под холодный душ или…
– Не стоит. Если уж он под этим ливнем не протрезвел, не думаю, что из твоей затеи выйдет толк, – да и, будем честными, к разговору с ним я пока не готова. Боюсь, что исчерпав все аргументы, просто прибью парнишку за его глупость и неуемную жажду тянуть из моего кошелька деньги.
– Лучше езжай в гостиницу. И, – оборачиваюсь, прикрывая дверь, которую только что распахнула, чтобы произнести то, о чем стоило сказать еще три дня назад. – Завтра езжай в Москву. Тебя наверняка кто-то ждет.
Хватит ему любоваться моими неудачами, я, итак, вымотана, а тут еще он со своей жалостью! Это здесь, в темноте, еще можно скрывать свои чувства, а с приходом солнца, я больше в глаза ему взглянуть не смогу. Только не после того, как Рыжего рвало прямо на тротуарную плитку аккурат у водительской двери.
– Уверена? – когда мы перешли на ты? Уже и не помню, но с удовольствием отмечаю, что так мне куда комфортнее. Да и на строгую начальницу я уже непохожа – то бьюсь в истерике, то нервно кусаю губы, то, вообще, заливаюсь краской! – Вдруг он еще что-нибудь выкинет?
– Справлюсь. Скажу Руслану, что поехала на свадьбу к подруге, а тебе дала провести недельку с семьей. У тебя ведь есть семья? Девушка, например, или ребенок?
– Есть, – кивает, а меня так и подмывает спросить, кто именно: подружка, истосковавшаяся по его рукам, сын или черноглазая дочка, с которой он возится вечерами? А, может, все сразу? Полный комплект, ведь отсутствие кольца на его пальце еще ни о чем не говорит. Качаю головой, удивляясь, с чего, вообще, задаюсь такими вопросами, и ступаю ногой на мокрый асфальт, не забыв напоследок ему улыбнуться. Искренне, как улыбнулась бы Вере на прощанье…
Глава 20
Какой бывает тишина? Спросите любого писаку, и он подберет вам с дюжину красочных эпитетов, в то время как мне на ум приходит только одно – эта тишина угрожающая. Ни визгов малышни, ни зловещего смеха Артура, ни гневных Ленкиных отповедей и стонов Ярика, вкусившего все прелести утреннего похмелья. Словно вымерли все и даже кот, что имеет привычку портить мое утро своими криками, не решается подать голос…
Встаю, набрасывая на себя короткий халат – совсем неподходящий опекуну, зато самый приличный среди того тряпья, что я накупила, мечтая сразить Тихомирова своими формами – и с опаской выглядываю в прихожую.
Ни души. Где-то на кухне закипает чайник, только выключать его никто не торопится. Может быть, это я их напугала? Вчера, когда что есть мочи кричала на нерадивого школьника, что вместо подготовки к учебе, прозябает в сырых подвалах, отравляя организм спиртным? Или уже ближе к ночи, когда устала слушать его тяжкие вздохи и так сильно хлопнула дверью, что с потолка осыпалась побелка?
Трясу головой, отгоняя прочь мрачные мысли, и смело двигаюсь в кухню – еще не хватало мне их бояться! Таким только покажи слабость – проглотят и не подавятся! Продолжат и дальше тянуть у меня наличные, возьмут за норму пропадать неизвестно где по ночам и в конечном итоге сядут мне на голову.
– Вы сегодня решили вести себя как нормальные дети? – едва свист чайника прекращается, и Ярик (немного помятый и бледный после вчерашней попойки) появляется в дверях, я усаживаюсь на стул с кружкой горячего чая. Шумно отпиваю свежезаваренный напиток и вытягиваю ноги, устроив ступни на соседней табуретке.
– Или дети тебя так берегут, что решили не мучить твою больную голову своими криками? Кстати, – ехидно приподнимаю бровь, наблюдая за тем, как краска смущения ползет по щекам брата, – в холодильнике есть вино. Можешь смело похмеляться – раз ты решил угробить свою жизнь, перечить тебе не стану. Если уж Лиде плевать, мне и подавно.
Я опять давлю на больное, но разве можно меня осуждать?
Парень мгновенно подбирается, полоснув меня полным обиды взором, но, к моему удивлению, устраивать скандал не торопится. Напротив, с опаской оглядывается на дверь ванной, из-за которой сейчас доносится шум воды, и огорошивает меня странной просьбой.
– Ты бы, Юлька, оделась, – теперь смущенно тупит взгляд в пол, не желая лишний раз любоваться моими коленками, и, немного помявшись, поясняет:
– У нас тут… гости.
Бирюков? Не знаю, почему именно он приходит мне на ум, но от неожиданности я даже чаем давлюсь. С шумом ударяю стаканом о стол и влезаю босыми ногами в мягкие тапки, плотнее запахивая на груди атласный халат. Встаю, судорожно придумывая, как мне избежать этой встречи, ведь взглянуть ему в глаза вот так, без подготовки, я еще не готова, а уже через секунду сажусь обратно – чего ему здесь делать? На часах лишь начало девятого, и даже будь он еще в городе, прощаться со мной не приедет…
– Дядя Жора вернулся, – верно истолковав мое смятение, еле слышно поясняет Рыжий, и стоит ему произнести ненавистное имя, как за его спиной уже вырисовывается знакомая мне фигура: круглый живот, поросший светлыми волосками, безобразная грудь, по размеру способная посоперничать с Лидиной, пухлые щеки, которые он так старательно брил, что поранился в нескольких местах, по старинке залепив ранки туалетной бумагой, и этот нос картошкой, вкупе с поросячьими глазками – картина, которая теперь на века засядет в моей голове.
– Вот это встреча! Вот это гости! – он раскрывает объятия, отпихнув в сторону Рыжего, и терпеливо ждет, когда же я припаду к его груди. Совсем одурел? Будь в моих руках сейчас что-то тяжелое, я бы без раздумий размозжила его полысевшую голову. На какую счастливую встречу он, вообще, рассчитывает?
– Что, не обнимешь папку?
И юмор у него прежний. Плоский, способный разве что разозлить и скривить губы в зверином оскале.
– Ты, слава богу, не он. Так что держи свои потные ладошки при себе, – я и не думаю вставать, торопливо пряча ноги под столешницей. И минуты не прошло, а я уже чувствую, как кожа начинает зудеть от его раздражающего взгляда – у меня на него аллергия. Самая настоящая, и если Голубев как можно скорее не растворится, не исключено, что от злости я задохнусь.
– Вот совсем ты не меняешься, Юлек, – не забывая посмеиваться, отчим грозит мне пальцем и устраивается так близко, что мне в нос бьет тошнотворный запах дегтярного мыла. – Хорошеешь, а внутри все такая же язва. Наверное, в мать пошла. Слышала, что она учудила?
