Текст книги "Нулевой километр (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
–А я? – голос дрожит, а Мурзик, запрыгнувший к ней на колени, остается ей незамеченным. Сверлит меня глазами и вцепляется пальцами в рукав моей кофты. – Я что тебе не нужна?
Выворачивает меня наизнанку этим вопросом и, кажется, порывается встать. И так будет лучше – со мной ничего хорошего Юлю не ждет.
–Не уйду, понял? – только она так не считает. Хватает меня за подбородок и силой заставляет на себя посмотреть. – Буду сидеть здесь, пока до тебя не дойдёт, что так нельзя. Нельзя сначала наобещать с три короба, а потом, прикрываясь проблемами, отправить меня восвояси. Потому что в таком случае ты просто болван, Бирюков!
Боже, да что в ней такого? Почему прогнать не могу и сам уйти не пытаюсь?
Может быть это? То, как она улыбается, вместо того, чтобы закатить истерику, как ладошкой касается моего плеча и уже сменяет её невинным поцелуем сквозь плотную ткань олимпийки? Как смотрит с нежностью, которой во взгляде её сейчас не должно быть места?
Ловлю эти жалкие крохи, что дарованы мне судьбой, и думать могу лишь о том, с каким удовольствием всадил бы Руслану пулю промеж глаз. За то, что он с нами сделал...
–Болван?
–Самый настоящий. От такой женщины только дурак откажется, – тянется к своей сумочке и достает из нее пухлый конверт. – Выход всегда есть, Максим, и вдвоём его найти куда проще.
Кладет его мне на колени и закусывает губу, взглядом прося, чтобы я заглянул внутрь… Деньги?
–Откуда?
–Копилку разбила. И машину продала, так что водитель мне больше не нужен. Увольняю я тебя, Бирюков, – Щербакова отшучивается, но замечая, что от ее признания я лишь мрачнею, смущенно отводит в сторону свои поблескивающие от переизбытка эмоций глаза.
–Я не знаю, сколько на лечение твоей маме понадобится, но если не хватит, мы обязательно что-нибудь придумаем. Вместе. Украшения мои продадим или шубы эти чертовы. Ведь какой смысл их хранить, если тебя рядом не будет? – краснеет и принимается теребить тонкую цепочку на шее, а я растерянно тормошу свои волосы. Наверное, раз сто запускаю в них пятерню, продолжая сверлить рыжие купюры тяжёлым взглядом.
Уверен, это все её сбережения. Все, что она копила, деля постель с чужим мужем. Наверняка строила планы, мысленно потратив все до копейки на собственную жилплощадь или путешествия по миру, а в итоге отдаёт мне… Тридцатилетнему неудачнику, ведь она именно им меня и считала ещё месяц назад.
–Не надо. Выкручусь...
–Возьми их, ладно? – накрывает мою руку своей и уже подбирается ближе. Так, что в глазах плывет от цветочного дурмана и тех разрядов тока, что насылают на меня её губы. Горячие, торопливо осыпающие поцелуями мои заросшие щетиной щеки, шею и вновь исследуют линию скул…
–И без меня не уезжай, потому что я теперь одна не смогу, Максим. Куда угодно согласна, лишь бы вместе.
С собой взять? Она не в себе, верно? Не понимает, что делает и что может остаться ни с чем?
–Ты с ума сошла, Юль? – пытаюсь отстраниться, а она лишь плотнее жмется к моей груди. Забирается на мои колени и уткнувшись носом в плечо, яростно кивает, соглашаясь с поставленным мной диагнозом.
–Точно. Так что переубедить не пытайся. Тебе эти деньги нужнее.
Разве? У неё семья, а она обо мне думает… Я палец над кнопкой вызова заносил, едва не отправив детей в детский дом, а она так просто готова от всего отказаться, лишь бы мне помочь?
–Люблю я тебя, Бирюков, – слёзы со щеки стирает и еле слышно смеётся, пробираясь ладонями под мою олимпийку. – Я, кажется, в Лиду пошла. Теперь от меня уже не отделаешься.
Так просто признаётся в том, над чем ещё вчера в голос смеялась, что я даже конверт роняю. Слышу, как он глухо ударяется о пол, но даже не порываюсь поднять, ведь прямо сейчас это совсем неважно. Поезд, на который я опоздаю; купюры, что, возможно, разлетелись по полу, как конфетные фантики; кот, что впивается ногтями в мою ногу – все пустое. Смысл есть только в ней – в этом ее янтаре, в шоколадных бликах волос, в ненасытности рук, обвивающих мою шею и в этих губах, что без лишних вопросов отвечают на мои нетерпеливые ласки.
Стягивает с себя свитер, оставаясь в той самой футболке, край которой теребила у Тихомировского гаража во время нашего немого разговора, и прежде чем вновь отдаться на волю моим губам, предупреждает:
–Только не зазнавайся. Свернуть для меня горы все равно придется. Нам еще родственников моих спасать нужно.
Проникает языком в мой рот и стон, что слетает с её горячих уст, оседает где-то внизу моего живота. Завязывает в узлы каждую вену, заставляет дыхание участиться, и словно дуновением порывистого ветра сметает каждую горькую мысль с моей головы. В ней пусто.
Юля
Я изучу каждую его родинку. Так, чтобы суметь изобразить каждое из этих созвездий, украшающих мужскую спину, на карте, прочесть которую сумеет лишь он. Неторопливо или, наоборот, мчась на всех парусах, лишь Максим Бирюков доберется по ней до моего сердца. Да что там! Уже добрался и теперь осматривается по сторонам, кивая ребятам, что робкими улыбками приветствуют своего знакомого.
–Ты только мне звони ладно? И приезжать не забывай, – Вера утирает слезы бумажным платком и застегивает мою ветровку, переживая, чтобы я не простыла. Прохладно. Шесть утра, а на вокзале вовсю кипит жизнь: слезы, смех, беззаботная болтовня, произнесенные срывающимся голосом слова прощания.
Притягиваю к себе эту женщину с огненной гривой на голове и крепко обнимаю, целуя куда-то в висок:
–Что ж ты у меня такая глупая? Разве я могу про тебя забыть?
Это нереально. Я даже Лиду помню, а воспоминания о ней вряд ли заслуживают места в моей памяти, а тут Вера! С этими сдобными булками и домашними котлетками, что аккуратно уложены в контейнер:
–Кто знает? У вас теперь забот столько, что даже ума не приложу, как со всем справляться будете. Максим, – Бирюкова подзывает, неодобрительно хмурясь при виде тлеющей сигареты в его руках, и наставительным тоном раздает указания:
–Юльку мою береги. И курить бросай, все-таки с детьми жить планируете. И как все решится, мне маякните. Я отпуск возьму, первое время помогать стану. А то как же вы вдвоем?
Всемером. Если удача будет на моей стороне и я сумею у Лиды детей забрать. И если они, вообще, захотят любоваться моим недовольным лицом ежедневно. Хотя, я ведь всяко приятнее Голубева: за ремень не хватаюсь, спиртное не пью и кухню за одну ночь в помойку не превращаю…
–Так это когда еще будет, Вер? Нам бы сначала с Алисой Дмитриевной разобраться – ни одна клиника московская ее не берет, – но это ведь не повод отчаиваться? Прижимаюсь к мужскому плечу и тяжело вздыхаю, лишний раз убеждаясь, что не всем в этом мире деньги правят. На них точно не купишь чью-то жизнь и определенно не расплатишься золотыми за чье-то сердце. Ценники здесь другие и продавец, что поглядывает за нами сверху, не всегда охотно идет на сделку.
–Ничего. Страна у нас огромная и хорошие врачи не только в Столице есть. Справитесь, я в вас даже не сомневаюсь, – женщина теперь и Макса в объятия сгребает, каким-то чудом заставляя его улыбнуться. Волшебница, я по этой его улыбке успела соскучиться.
–Монетку бросать будете?
–Куда? – смотрю на мачеху, отыскивающую мелочевку в кошельке, и временами поглядываю на проводницу, уже вовсю зазывающую пассажиров в вагон.
–Да хоть куда. На перрон вон. Чтобы вернуться, – раздает нам по пятирублевой монете и с тоской на состав поглядывает. – Заходят уже. Ой, Юлька, как я теперь одна?
– С Мурзиком, Вер. Он тебе вместо меня нервы трепать будет, – еще раз спешно целую провожающую и крепче монетку в ладони сжимаю. – Береги его, Айгуль с меня три шкуры сдерет.
–Обещаю. С Богом, – крестит нас и, опомнившись, протягивает пакет с гостинцами. И куда нам столько? Ехать всего семь часов…
– Звоните, ладно? – а это уже кричит нам в окно, даже ладошку к уху прикладывает, на случай, если мы не расслышим. Лучшая, самая лучшая из всех женщин, что я когда-либо встречала. Киваю, закусывая губу, когда гигантские колеса со скрипом приступают к работе, и, опустившись на нижнюю полку, только сейчас про монетку вспоминаю. И что за приметы? Я понимаю в фонтан, и то спорно…
–Могу окно открыть, – а Макс на меня уже с интересом поглядывает. Знает, как я любила столичную жизнь, эти неоновые вывески и пробки, в которых потягивала кофе, расположившись на кожаном сиденье дорогого авто. Как мечтала когда-то в ней задержаться, окольцевать завидного жениха и застолбить свое место в этом современном мегаполисе… А сейчас только и знаю, что растворяться в этих глазах цвета оникса.
Бред это все. Эта их бронзовая плита, от которой паутинкой расходятся в разные стороны миллионы дорог. Моя начальная точка – его объятья. Попала в них и путь тебе только один – к счастью.
–Глупости, – головой качаю и прячу пятак в задний карман. Пригодится еще, ведь дорого вовсе не место, а люди, и возвращаться хочется именно к ним. – Лучше кипяток неси, буду тебя Вериными пирогами кормить.
Эпилог
Два года спустя
Я всегда стремилась к совершенству: гладкая кожа, идеальная прическа, аккуратный маникюр, одежда из последних коллекций… А достигла его только сейчас: с мешками под глазами, пополневшая на семь килограмм, измотанная затяжным ремонтом и бесконечной судебной тяжбой. Сижу на стуле в родительской кухне и не мигая смотрю на Лиду. Обычная. Словно это не ей пришлось год таскаться по судам.
–Ну, что, съела, Юлька? – а вот Жора ликует. Глаза блестят от вкуса победы, которая сегодня отдает для него дешевым портвейном. – Выкуси. Детей она захотела.
Фигу свою мне под нос пихает и неуклюже пытается сплясать. Зря. Падает на пол он куда грациознее, чем пускается в присест. Затылок трет, а супруга его только и знает, что качать головой на это дешевое представление.
–Посмотрим ещё, – я за Ярика поборюсь. По-хорошему не захочет, силой домой утащу, чтобы знал, как бегать к этим… И чего его сюда тянет? – Ну и где он прячется?
Женщина, наконец, курицу от щеки отнимает и, тяжко вздохнув, кивает на дверь ванной комнаты. Встаю, обхожу развалившегося на полу самодура и, аккуратно переступая через осколки грязной посуды, выбираюсь в прихожую. Дверь на честном слове держится, ей-богу! Даже мне труда не составляет рывком её распахнуть. Распахнуть и охнуть от вида побитого семнадцатилетнего подростка. Приваливаюсь к стене и часто моргаю, пытаясь отогнать подальше приближающийся обморок.
–Дура ты, – а брат уже под руку меня берет. В ванную заводит и помогает присесть на стул, который наверняка приготовил для себя, чтобы спокойненько здесь отсидеться. – Всего лишь губа разбита!
Правда? Хватаю его за подбородок и внимательно инспектирую покрасневшее от волнения лицо.
–Врёшь! Вон царапина. Жора! – неловко поднимаюсь и уже пытаюсь нащупать в кармане мобильный. – Я тебя засажу! Раз у этой ума не хватило, значит, я дело до конца доведу!
Уже и номер набираю, а этот обрюзгший боров мирно сопит. Гад. И Рыжий дурак беспросветный! На маму смотрит, и стоит ей закричать, чтоб я никуда звонить не смела, телефон у меня отбирает.
–Не надо.
–Надо! Второй раз за полгода её спасать бежишь! Уже и через суд решили, так нет, жалостью берет!
–Не психуй, – руку мне на плечо забрасывает и к выходу подгоняет. – Кто за неё, кроме нас, заступится?
–Да плевать мне! Лучше за сестёр заступайся! – пихаю Ярика в грудь, а он лишь посмеивается, у ног моих присаживаясь.
–Так вас не обижает никто, – шнурует мои кроссовки, а я его кудри мечтаю взглядом поджечь. Чтоб вспыхнули, серое вещество по мозгу разогнали и, наконец, перестали спадать ему на глаза.
–Юль, и вправду. Я не специально Ярослава из дома дернула. Просто Жора сегодня совсем разошелся… – Лида из кухни выглядывает, да потуже пояс халата на талии затягивает. Слава богу, не округлилась. От нее всего что угодно можно ожидать, тем более сейчас, когда квартира свободна.
–Не в полицию же звонить.
Да что вы? По-моему, там ему самое место. Игнорирую её жалкую попытку оправдаться и срываю с вешалки куртку брата. Здесь ни за что не оставлю. Нравится ей тумаки получать, пусть наслаждается в одиночку. Ещё и дверью хлопаю, чтоб моя позиция до обоих дошла.
–Не пыхти уже, – жаль только брату без разницы. Ещё и смеётся, пока я неторопливо преодолеваю ступеньки. – Родишь раньше времени, и Максим мне голову оторвет.
–И пусть. Ты ей все равно не пользуешься! Вот объясни мне, чего ты не наплюешь на неё? Её ведь уже не исправить.
– Так мама ведь, – заставляет меня с шага сбиться и растерянно чешет макушку.
На Бирюкова сейчас похож. Тот тоже до последнего пытался свою мать спасти, только сражение его заранее было обречено на провал. Даже деньги не помогли, разве что пару месяцев для неё выторговали.
А Лида, ей ещё можно помочь? Нет. Моё идеальное состояние то, где на ум не приходит ни одно оправдание для женщины, поставившей непутевого мужа выше родных детей. И даже Верины нотации, приправленные рвением Рыжего к доблестным подвигам, меня уже не переделают.
Не любовь это вовсе, теперь по себе знаю. Любовь толкает на поступки, заставляет перебирать сотни вариантов в поисках правильного, и стоит его найти – раскрашивает мир новыми красками. Что-то новое в тебе открывает, если потребуется, выворачивает наизнанку пока не докопается до сути и не отыщет в тебе то лучшее, что ты настойчиво прячешь от других. По крайней мере, со мной было именно так. Было, есть и будет, потому что рядом с Максимом иначе невозможно.
Выбираюсь на улицу и неторопливо бреду к детской площадке, махая бегущей к нам навстречу Айгуль. Подросла. Второй класс на носу, и как представляю, что мне ежедневно предстоит косы из этой чёрной копны плести, пальцы от нетерпения начинают зудеть. Это не волосы – это богатство и ни один салон ни за какие коврижки шедевра природы не повторит.
–Юля, Артур новые штаны порвал! На дерево опять залез!
–Ябеда!
–А ты дурак, – и так у них каждый день. Может, зря я их к себе забрала? Жила бы спокойно…
–Юль, – нет, эти руки, что тщетно пытаются мою талию обхватить стоят и головных болей, и ранних пробуждений по выходным. – Тётя Вера приедет?
– Да, – улыбаюсь и на часы смотрю. – Максим её как раз встречает. Так что домой все. Лен, Богдана бери! Нам его еще отмывать.
Хватаю под руку своего рыжего брата, что уже на целую голову в росте меня перегнал, Артура за макушку треплю и нетерпеливо с ноги на ногу переступаю, пока наша ходячая энциклопедия пытается неугомонного ребенка с качелей снять. Он на всю улицу кричит, что никуда уходить не хочет, а Лена ему лекции читает о том, как некрасиво все это со стороны смотрится: и слезы его, и футболка до подбородка задравшаяся из-за этой возни, и пальцы перепачканные землей и намертво вцепившиеся в поручни. А как по мне, так ничего лучше нет. Смотрю на ребят и сама поражаюсь, как могла их на деньги променять? Стыдится, от Тихомирова прятать, лишь бы карту золотую из пальцев не выпустить? Идиотка. Ни в одном отделе ЦУМа эти живые эмоции не купишь: когда после года мытарств по съемным квартирам в собственную въезжаешь, мужем своим восхищаясь, что не обманул, и на двух работах пахал ради исполнения твоей мечты. Когда во все двери стучишься, чтоб детей у нерадивой матери отобрать и, добившись своего, в первый раз попадаешь в объятья Ярика, до этого нос от тебя воротившего. Когда внутри тебя новая жизнь зарождается, пяточками пинает и очередную истину открывает – не буду я плохой мамой. И сестра из меня ничего получилась – вон дети какие довольные к подъезду бегут.
Максим
Порою человек, от которого меньше всего ждёшь помощи, оказывается единственным, кто способен развести тучи над твоей головой. Не потому, что сильнее других, а потому что больше всех этого хочет – ясного неба, на котором прямо сейчас пылает солнце, придавая хмурому августу хоть какой-то яркости.
–Вот это да! Машину купили? – Вера присвистывает, пока я гружу в багажник ящики с фруктами, и обходит внедорожник по кругу, придирчиво его изучая.
–Рабочий, Вер, – я лишь у подножья горы, которую по наказу жены обязан в ближайшее время покорить. Пока из достижений лишь четырехкомнатная квартира и та в ипотеке, но какие наши годы?
Бросаю пиджак на заднее сиденье и открываю пассажирскую дверь для тёщи.
– Как ты все это дотащила?
– Сосед помог, – краснеет немного и блузку на груди поправляет. – Я ему фикусы поливаю, а он вот, поклажу мою, когда нужно, донести помогает. Ладно, что мы о ерунде какой-то. Волнуешься? Не сегодня-завтра отцом все-таки станешь. Хотя, кого я спрашиваю? У тебя вон пятеро! И как отважился?
А разве мог иначе? Нет. С такой женщиной по-другому нельзя: я из-за слабости от нее едва не отказался и если б не упертость Юлькина даже представить боюсь, как бы сейчас жил. Ради кого, вообще?
–Волнуюсь, Вер. Ребята взрослые уже, а тут младенец. Сын! До сих пор не верится, – улыбаюсь в ответ на счастливый блеск ее глаз и диву даюсь, как Юлина мачеха за нее радоваться умеет. По-особенному, как за свою. – Так что без тебя никак: жена у меня, конечно, опытная, с детства подгузники мастерски меняет, но днем со всей этой оравой одна не справится. А отпуск мне не дают.
–И ничего страшного. Хоть внука Костиного понянчу, да и по детям уже соскучилась.
–Своего, Вера, – глушу двигатель во дворе и на окна первого этажа поглядываю. – Своего внука. Пошли, Айгуль уже заждалась.
Стоит, удерживая в руках тонкую занавеску, и улыбается, безостановочно махая нашей гостье. И мне от этого теплее становится, ведь на девчонку, что вечно в шкафах пряталась да лишнее слово обронить боялась, она теперь совсем не похожа. Едва с ног Щербакову не сбивает, распахивая дверь прежде, чем та звонка коснется, и уже кота ей в руки пихает:
–Видите, теть Вер, как растолстел на докторской колбасе!
–Вижу! И не только он, – женщина смеется и крепко прижимает к себе мою довольную жену. Жаль Наташка с Никиткой приехать не смогли, тогда вся семья в сборе была бы. И неважно, что тесно, что комнаты небольшие, зато уютные, ведь Юля к делу подошла основательно: для девочек нежно-розовые обои подобрала, мальчишкам комнату в синих тонах выполнила, Ярику вон отдельные апартаменты выделила. На год, у него ведь класс выпускной, поступление не за горами.
–Устал? – Бирюкова передо мной тарелку с борщом ставит и укоризненно на Рыжего глядит. – Жуй нормально! Ничего ведь не усваивается, тощий как вешалка!
Началось.
– Не тощий, а подтянутый, – парень и не думает слушаться: за минуту порцию приканчивает и уже за добавкой тянется.
–Пф-ф-ф, подтянутый! Подтянутый вон Максим. А у тебя одни кости, – вот и Лена встревает. Сегодня она без очков – постепенно к контактным линзам привыкает и за последние пять минут уже во второй раз по привычке указательным пальцем до переносицы дотрагивается. Касается и прячет довольную улыбку за чашкой горячего молока.
–Ага. Я и то крепче, – теперь и Артура очередь пришла над братом поиздеваться. – Тебя если в школе задирают, ты ко мне обращайся, заступлюсь.
–За себя заступись. Сейчас язык твой в одно место тебе затолкаю!
–Только попробуй!
Дурдом. Но сбежать из него никому не хочется. Разве что Вера от этого гама про еду забыла. Так и сидит, бегая взглядом по собравшимся за столом, и кота котлетой подкармливает. Ничего, привыкнет. По себе знаю, через пару дней я о тишине мечтать окончательно перестал.
–И попробую! Мало тебе в прошлый раз было?
–Ярик! – одергиваю парня, когда он в младшего салфетку бросает, а ему хоть бы что – веселиться, пусть и выставляет перед собой ладошки в примирительном жесте. Вздыхаю, беру ложку в руку и за хлебом тянусь: ну их, у меня перерыв через двадцать минут закончится, а вечером ещё Юлю на приём в консультацию везти. И чего в больницу не легла?
–Тихо! – вздрагиваю и во все глаза смотрю на любимую жену, вцепившуюся пальцами в столешницу так, словно если отпустит, на ногах не устоит. – Макс… кажется, началось!
Давно началось. В тот жаркий июльский день, когда я с интересом разглядывал грозную начальницу, отчитывающую склочных старушек у подъезда. Злился на весь белый свет, даже не подозревая, что катать по Москве мне предстоит не взбалмошную девчонку, а настоящую женщину, чей взгляд янтарных глаз станет моим персональным солнцем. Как сейчас, когда в них стоят слёзы счастья:
–Едем? – интересуюсь непослушными губами, улыбку с которых теперь ничем не сотрешь, и уже отодвигаю стул, хватая Юлю за хрупкую подрагивающую от волнения ладошку.
–Едем.
Куда угодно. Главное, рука об руку, ведь поездка эта будет длиною в жизнь...
Конец