Текст книги "Нулевой километр (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Жмурюсь, ощущая, как одинокая слеза полосует щеку, и натягиваю одеяло до подбородка. Хотя, в этом нет никакой нужды – моей боли он все равно не увидит.
– Ложись, – обернется на мой хриплый голос и с тяжким вздохом устроится рядом.
Прав он во всем: мы даже количеством Жору никогда не возьмем. В очередной раз останемся в дураках, пусть и отвоевав квадратные метры, в то время как он вновь выйдет победителем – Голубев нас из маминого сердца вытеснил, не оставив даже жалкого клочочка, где мы могли бы потесниться. И тут даже Бирюковские кулаки бессильны.
– Никогда не задумывался, почему за эти три дня я лишь однажды маму навестила? Почему никого из них не водила к ней в палату? Ведь это логично, верно? Навещать приболевшую мать? Носить ей фрукты, лекарства, журналы, в конце концов.
Прочищаю горло, усмехаясь собственной откровенности, и решаю не продолжать, когда ответом на мой вопрос служит тишина, нарушаемая лишь позвякиванием кастрюль на кухне. С чего решила, что его это волнует?
– Почему? – спустя пару минут, поворачиваюсь на его голос, и ощущаю, как трясется диван под крупным телом Бирюкова, что, кажется, не против перелечь на другой бок, так, чтоб лицом к лицу… Спокойный, расслабленный, подложил руку под голову и внимательно меня изучает, давая время решить, хочу ли я продолжить.
– Он их лупит, – моргаю, сбрасывая оцепенение, и отвожу взгляд в сторону. – Без всякого повода. Когда Ярику было лет девять, он за невымытую тарелку его так покалечил, что парень неделю хромал.
– Жора так болеет за чистоту?
– Скорее за силовое воздействие на всех, кто окажется слабее. Бьет всем, что под руку попадется: ремнем, скрученным полотенцем, проводом от кипятильника. Бьет, а Лида молчит, называя все это воспитанием. А так не должно быть, Бирюков. Она должна за них глотки перегрызать… А ты говоришь – уйти. Чем я тогда лучше? Кто им тогда поможет, если родной матери дела нет?
Горько усмехаюсь и откидываюсь на спину, теперь разглядывая паутинку из трещин на беленом потолке.
– За них никто никогда не заступался, ведь Лиде не хватило ума объяснить своему мужу, что за все эти издевательства он может и сам пострадать.
– И ты веришь, что намни я ему бока, он пересмотрит свои взгляды на жизнь?
– Нет, – прикрываю глаза ладонью и яростно качаю головой, ведь жить в мире иллюзий я никогда не умела. Реалистка, поэтому и вырвалась из этой трясины. – Знаю, что все останется как прежде. Просто… Пусть хоть чуть-чуть поживут как нормальные дети, зная, что просто так их гонять никто не станет. А эта сволочь хотя бы один день побудет в их шкуре.
Признаюсь, ощущая жар смущения на коже, ведь обнажать душу перед посторонними не в моих правилах, а Максим не произносит ни слова, долго, уж слишком долго рассматривая изуродованную трещинами побелку. Считает меня сумасшедшей? Плевать, когда мне требовалось чужое одобрение? Тем более что я и сама не уверена в своей адекватности – чем дольше я нахожусь с семьей, тем чаще ловлю себя на мысли, что начинаю к ним привыкать.
Глава 23
Ее волосы разметались по подушке. Мягкие, как невесомый шелк, что струится сквозь пальцы и, покидая ладонь, манит вновь к нему прикоснуться. Я делаю именно это: веду по густой пряди, и, спохватившись, одергиваю руку, едва обладательница густой копны цвета темного шоколада переворачивается на другой бок, оказываясь лицом ко мне.
Она красива: когда молчит, когда ресницы подрагивают и в золотистом свечении луны отбрасывают густые тени на бледные щеки, когда ее грудь в безразмерной футболке мирно приподнимается в размеренном дыхании… Когда не кричит, не оскорбляет окружающих, когда не пытается строить из себя успешную девицу, что умеет обводить мужчин вокруг пальца, Щербакова прекрасна. Вот такая – приземленная, с проблемами, что не оставляют меня равнодушным, с переживаниями, что обнажают ее нутро, смывая напускное безразличие едкой солью непрошеных слез…
И это плохо, хочу вам сказать… Сажусь, бегло скользнув усталым взором по выведенным на экран смартфона часам, и, аккуратно приподнимаясь, морщусь от скрипа пружин старенького дивана. Я рядом с ней не усну. Боюсь, что проснувшись, обнаружу ее прижатой к своему телу, ведь гарантии, что мне это не понравится никто не дает. Больше того, все во мне кричит об обратном…
– Чего не спишь? – тихо выругавшись себе под нос, замираю в шаге от девочки, что усевшись на грязный пол в прихожей, кормит тощего кота заветренной колбасой. Испуганно отодвигается в темный угол, и не произносит ни слова, опуская взгляд на свои пижамные штаны.
– Болит чего?
Может, немая она? Я уже ничему не удивлюсь…
– Мурзик проголодался, – а нет. Пусть и тихо, настолько, что мне приходится напрягать слух, но все-таки отвечает. – Я ждала, пока дядя Жора уснет. Он моего кота не любит…
– И что, кормить запрещает?
– Ага. Говорит, что от него одни блохи, – вздыхает и тут же принимается гладить чумазого питомца.
Да что там, отвратительно грязного кота, что с самого утра смотрит на меня с подозрением, словно решает, стоит ли об меня потереться или сразу сожрать, вонзив острые зубы в мою плоть. Так что не удивлюсь, если Голубев прав: вид у животного тот еще.
– А он здоровый, – видимо, все мои мысли без труда читаются на лице. – Я его шампунем мыла, Лена специально для Мурзика купила. Правда, он опять перепачкался.
Познавательно. Молчу, одобрительно кивнув, не имея никакого понятия, о чем еще с ней поговорить и словно за компанию, осторожно, дотрагиваюсь до кошачьей морды. Три часа ночи, может, в постель отправить? Прикрикнуть или пальцем там погрозить?
– А у вас с Юлей животные есть?
– Что?
– Ну, собака там или попугай?
Не слишком-то ласково сгребает податливое мохнатое тельце в объятия и словно не замечает его слабого протеста: котенок орет, упираясь передними лапами в девичьи щеки, а ей хоть бы что. Даже целует его в мокрый нос, еще больше нервируя мальца.
– Нет, – у нас с Щербаковой, кроме скрипучей постели, вообще, ничего общего: она питается в ресторанах, а я обедаю урывками, когда представится свободная минутка и под боком окажется второсортное кафе. Она путешествует по миру и грезит о кольце с внушительным бриллиантом, а я радуюсь, что внес последний платеж по кредиту. Юля воротит нос от дорогой иномарки, только лишь потому, что недовольна цветом, я всерьез подумываю приобрести подержанную консервную банку… Как только разберусь с мамиными болячками. Мы с ней с разных планет и то, что за последние несколько дней сумели немного сблизиться, лишь странное стечение обстоятельств…
– А живете вы вместе?
Ясно. Одного зрителя мы все-таки убедили своей посредственной игрой: глядит доверчиво, в то время как животное в ее руках скоро испустит последний вздох от таких тесных объятий, и, улыбнувшись, мечтательно добавляет:
– Я, когда выросту, тоже принца встречу. Он за мной на коне приедет и заберет в свой замок.
Про победу над огнедышащим драконом, что вместо языков пламени выпускает смрадные пары перегара ни слова. Да и не нужно это, все читается между строк: ребенок опускает плечи, неловко приподнимаясь с холодного пола, и прежде, чем в прихожую выходит Георгий, уносится в детскую, почти беззвучно прикрывая за собой дверь.
– Спать иди, – хватаю под руку ничего не соображающего хозяина, когда он застывает на пороге гостиной, и довольно грубо толкаю его в сторону. – Твоя кровать дальше по коридору.
В кухне, и если быть честным, я бы с большим удовольствием расположился там: где воздух не пропитался цветочным женским парфюмом, где от свежей наволочки не пахнет ягодным шампунем, где спящая девушка не льнет к моему боку, по-хозяйски обвивая талию. Подальше, как можно дальше от нарушительницы моего спокойствия. Пока она вконец не уничтожила то, что я так старательно реставрирую – ни к чему мне ее откровения и эти слезы, что в последнее время она даже не старается прятать. Они как-то странно на меня действуют: слушая ее рассказ о семье, я на пару минут позабыл, что засматриваться на Щербакову мне запрещает трудовой договор…
Юля
Мне тепло. Я бы сказала, невыносимо жарко, не будь это пламя, что опаляет кожу, таким до одури приятным. Тлеющий бархат, немного грубый, но убирать с него свою щеку мне определенно не хочется. Напротив, устраиваюсь поудобней, и веду ладонью по источнику пекла, соприкосновение с которым пускает разряды тока по моим венам.
– Поаккуратней с руками, – и голос тихий, с грудной хрипотцой, так и ласкает слух…
Разве что грубость, с которой меня отпихивают в сторону, портит общую картину моего пробуждения.
– Так бы и сказала, что хочешь меня пощупать, а не пела о брошеных детях, которым срочно необходима защита, – Бирюков садится на край дивана и сонно протирает глаза, щурясь от бьющего в них солнца.
Черт! Я его щупала? Безбожно приставала, даже не задумавшись над тем, кто лежит рядом со мной? Может быть, Жора прав и я испорчена до мозга костей?
– Для мужчины, который проснулся в одной постели с привлекательной девушкой, ты слишком нервный, – я и сама не в себе, и одному Богу известно, что смущает меня больше – то удовольствие, что я испытала, обнимая простого трудягу, или его реакция на мои касания.
– Для меня ты не девушка, – натягивает на свою обнаженную грудь футболку, а я, намеренно не отвожу глаз, следя за его нехитрыми манипуляциями. Это зрелище завораживает, и плевать, что Руслан бы такой интерес не одобрил: когда мне еще доведется полюбоваться молодым подтянутым парнем? Хотя бы разочек можно, тем более что сам Тихомиров верность мне хранит: оставляет в одиночестве почти на месяц, а сам развлекается с женой.
– А кто же тогда?
– Начальница. И будет лучше, если ты не будешь об этом забывать.
– Фу, – швыряю в него подушкой, – нужен ты мне. Я еще не настолько растеряла гордость, чтобы бросаться на первого встречного!
Ленка на все сто процентов права – для этого человека я лишь огромный пучок проблем. Он даже не стесняется говорить мне об этом в открытую! Хмурюсь, спешно прибивая пальцами взлохмаченную прическу, и приподнимаюсь на локте, всем своим видом говоря, что ничего особенного в нем не вижу. Подумаешь, фигура ладная, подтянутая, глаза бездонные и легкая щетина, что, кстати, ему очень идет… Я не это в мужчинах ищу!
– Тогда, – швыряет в меня штаны, что я все-таки сняла, дождавшись, когда мой водитель уснет, – в следующий раз одежду оставь на себе.
Не спорю. И если сегодня он не умчится в Москву, обязательно пересмотрю свой гардероб – в плюшевой пижаме находится с ним в одной постели невозможно, так и до теплового удара недалеко…
Жду, пока злой как черт мужчина, отправится в ванную, и торопливо одеваюсь, не желая щеголять перед ним в простеньком хлопковом белье. Тоже мне, моралист нашелся!
Глава 24
– Так и что, вы теперь вроде как влюбленные голубки? – Соколова прикладывает к себе сарафан жуткой кислотной расцветки, и тут же отправляет наряд на стойку, увешанную ширпотребом. Да уж, это вам не столичные бутики, где хочется хватать все без разбора. Рынок, которые местные гордо величают торговым центром!
– Я бы так не смогла с малознакомым парнем в одну постель улечься…
– Брось, все было вполне прилично, – отзываюсь, не желая рассказывать о том, как беззастенчиво щупала его телеса… Впрочем, делала я это неосознанно! – Как в пионерлагере, где после отбоя мальчишки пробираются в спальню к девчонкам. На мою честь он не покушался, белье с меня не срывал и никаких намеков на то, что мечтает о чем-то подобном, не делал. Больше скажу, он решил вставить замок в дверь, чтобы спокойно спать на полу. Лен, со мной что, что-то не так?
Я все утро об этом думала и пришла к неутешительным выводам: видимо, для правильного Максима Бирюкова, я слишком испорчена. Претит ему находиться так близко к развратнице, что чуть не разбила семью престарелого бизнесмена…
– Как сказать… – Соколова задумывается на секунду, но вот уже, не выдержав моей скорбной гримасы, заливается заразительным смехом. – Не неси ерунды. Тебя полгорода ненавидит за смазливую внешность. Даже моя мама советовала тебя в свидетельницы не брать – боится, что ты Теме голову вскружишь и он от меня из-под венца сбежит.
Девушка подходит к стенду с бижутерией и хватает первый попавшийся браслет из дешевого пластика, тут же цепляя его на запястье.
– А ты чего переживаешь-то? У тебя же Руслан есть, разве на остальных не побоку? Мне вот жениха достаточно: главное, что для него я самая лучшая.
А я для Тихомирова одна из… Вторая после жены, седьмая в веренице постоянно сменяющихся любовниц и единственное, чем я смогла отличиться, так это в тем, что мне одной хватило ума задержаться в его жизни надолго…
– Или тебе этот Максим нравится?
– Шутишь? – заприметив среди всего этого барахла вполне себе приличную пижаму из мягкого трикотажа, без раздумий срываю ее с плечиков, тепло улыбаясь подруге детства. – Кому в здравом уме может понравиться простой шофер?
– Мне.
Ленка краснеет, а я испуганно прикрываю рот ладошкой – у нее свадьба на носу, а будущий муж простой учитель с мизерным окладом… Когда я уже научусь думать, прежде, чем бросать первое, что приходит в голову?
Касаюсь ее руки, состроив извиняющуюся мордашку, и с облегчением выдыхаю, когда в ответ на мой жест Ленка растягивает губы в примирительной улыбке:
– А ведь этот твой шофер вполне себе нечего. Вы бы хорошо вместе смотрелись – красив, как черт.
Спорить я даже не собираюсь. До сих пор не могу выбросить из памяти его крепкую спину, и этого волка, обнажившего зубы перед броском, что красуется на Бирюковском плече. Слажен мой новоиспеченный жених отменно, так что уверять Соколову с пеной у рта, что она явно преувеличивает, не вижу никакого смысла.
– Хорош, только в моем деле это не главное. Важно, что пресс у него стальной и кулаки каменные. Голубев от страха даже заикается.
– Поверил?
– Как миленький. С самого утра из дома смылся. Наверно, к Лиде побежал, жаловаться, какую невыносимую дочь она воспитала. Или за бутылкой, чтоб хоть немного нервы успокоить. Боже, – злюсь, не слишком-то аккуратно, перебирая стопку с детскими водолазками, – что за размеры? Неужели нельзя указать возраст?
– Глупая, это рост. Держи, – протягивает мне одну, приводя в порядок прилавок, – Богдану в самый раз будет. А вообще, в чем-то Голубев окажется прав. Воспитали тебя отвратительно, Щербакова. Уже почти неделю как домой вернулась, а ответа мне так и не дала: на свадьбу-то тебя ждать?
Я знала, что этим закончится. Неспроста вечно занятая подготовкой и измученная токсикозом Соколова так быстро согласилась составить мне компанию. Не без тайного умысла разведывала, как долго я буду здесь находиться, и в бутик с вечерними платьями заглянула вовсе не из праздного любопытства. Того и гляди, нарядит меня в синюю тафту и заставит повязать ленточку с надписью «почетный свидетель».
– И «жениха» своего можешь взять, раз твой Руслан вечно занят. В знак благодарности за потраченные нервы: глядишь, может, кто из девчонок ему приглянется, раз тебя простые смертные не интересуют. У нас тут каждый мужик на счету – Астафьева уже два года свое одиночество шоколадом заедает.
– Пф-ф-ф, – выдаю с ухмылкой, мгновенно вспоминая Ленкину соседку: пухлые щеки с непременным румянцем, жиденькие белокурые волосы до плеч, и талия, по своим габаритам превышающая общепринятые стандарты сантиметров на двадцать. Серьезно? Кого – кого, а вот Бирюкова такой точно не видать. Если он от меня нос воротит, то на что уж Снежанке рассчитывать?
– Ну ты скажешь, Лен. Где ты видела, чтобы парни вроде него с бомбовозами встречались?
– А тебе откуда знать? Может, ему как раз в теле и нравятся?
А вдруг, правда? Может поэтому он с таким остервенением взбивал перед сном подушку, так тщательно отодвигался подальше, желая избежать любого контакта со мной? Может все дело не в том, что я плачу ему зарплату, а как раз таки в его специфических предпочтениях?
Замираю, стараясь представить, как смотрелся бы Макс рядом с Астафьевой, и брезгливо морщусь, когда воображение дорисовывает эту сладкую парочку.
– А говоришь не нравится, – Ленка тихонько посмеивается, не забывая умиляться крохотными платьицами из чистейшего хлопка, а я передергиваю плечами, не в силах проигнорировать эту шпильку.
– Не смешно. Мне как мужчина Максим неинтересен, просто немного задевает его равнодушие. Я, знаешь ли, к другому привыкла…
– Ты что, червонец, чтобы от тебя все с ума сходили?
– Нет, – качаю головой, протягивая карту кассиру, – я лучше.
Просто Бирюков еще этого не понял. Слеп и ни один окулист ему не поможет.
***
Моя бабушка говорила, что путь к мечте никогда не бывает легким: Бог неспроста посылает нам испытания, усеивая узкую тропку к поставленной цели огромными булыжниками, о которые мы то и дело спотыкаемся. Не знаю, проверяет ли он нас на вшивость, или делает все, чтобы вкус долгожданной победы был слаще, но от его происков я определенно устала. Прониклась к детям, неведомым образом прокравшимся в мою душу, и совершенно забыла о главном – еще немного, и я потеряю своего журавля. Выпущу из пальцев короткий хвост, что когда-то с трудом ухватила, и буду махать исчезающей в небе птице промокшим от слез платочком.
– Ты меня пугаешь, Юлек, – будь Тихомиров рядом, он наверняка бы обвил мою талию рукой, прижал к себе и, жадно втянув носом аромат моего парфюма, припал бы к шее своими влажными губами – уж слишком нежно он произносит мое имя. Скучал?
– За пять дней ни одной операции по карте. Думал, с тобой что-то случилось, раз ты забросила свою идею с моим разорением, а тут такой подарок – теперь ты одеваешься в детских магазинах?
Видите, я уже уязвима! Так погрязла в семейных дрязгах, что совершаю ошибки одна за другой. Сначала добровольно мчу на выручку отказавшимся от меня родственникам, потом впутываю в свои проблемы Бирюкова, для полного счастья укладывая его на соседнюю подушку, а в завершение и вовсе – бездумно расплачиваюсь кредиткой, даже не удосужившись подготовить правдоподобную легенду! На кой черт я, вообще, решила их приодеть?
Прикрываю дверь детской, старательно напрягая отказывающиеся работать извилины, и не придумав ничего лучше, перехожу в наступление:
– Мог бы и позвонить. Или Света тебя даже в туалет одного не пускает? – что, впрочем, не удивительно, ведь вскружить ему голову я могу и на расстоянии. По крайней мере, раньше точно могла: когда ноги так не болели от пешей прогулки по городу, когда руки не ныли от тяжести покупок, что обычно за меня носит кто-то другой, когда рой надоедливых мыслей не вызывал боли в висках, а неумолимо мчащаяся вперед минутная стрелка не подгоняла меня приступить к приготовлению ужина… Может, поэтому большинство браков трещат по швам? Женщины просто не находят в себе сил для ублажения ненасытных мужей?
– Ревнуешь?
– К кому? – усмехаюсь и, привалившись плечом к стене, устало потираю виски. – Скорее сочувствую. Уверена, с Тихомировой ты умираешь от скуки. Она ведь наверняка кормит тебя паровыми котлетками?
– Кормит меня повар одной из лучших клиник. А ты своим молчанием едва не пустила под откос все труды врачей: консьержка уверяет, что ты со среды дома не показываешься. Ничего не хочешь мне рассказать?
Нет. Определенно нет. Качаю головой, наверняка побледнев от одной мысли, что все случившееся со мной выплывет на поверхность, и, опомнившись, что видеть моего протеста Руслану не дано, произношу вслух:
– Я решила навестить подругу детства. Не только тебе ведь позволено отдыхать.
– А детские вещи?
– У нее свадьба на носу и рождение первенца. С пустыми руками ведь не пойдешь. Ты, кстати, тоже приглашен. Так что если терапия пошла тебе на пользу и ты готов к селедке под шубой, милости просим. Только Свету с собой не бери, от вида местных модниц она впадет в кому.
Уши закладывает от шума бурлящей в венах крови, легкая шелковая блузка липнет к спине, а пальцы нещадно уродуют и без того неприглядные обои – от ужаса, что он согласится, я, кажется, дышать перестаю… Знаю, что лечение не забросит, а все равно жмурюсь от страха, до боли прикусывая щеку.
– Я, пожалуй, откажусь. Знаешь ведь, на рыбу у меня аллергия. И ты надолго там не задерживайся: я к концу месяца в Москву возвращаюсь, хочу с тобой пару дней провести. Прежде чем вернусь к работе.
Как мило, верно? С женой он путешествует по миру, а со мной закроется в спальне и восхищаться будет не архитектурой Столицы Англии, а откровенностью моего белья…
– Уложишься до моего приезда?
– Не знаю, – облегченно выдыхаю, что ничего странного в моей отговорке он не нашел, и запускаю пальцы в прическу. – Помогу Лене с приготовлениями, наемся торта и, возможно, даже напьюсь от зависти, когда увижу ее в свадебном платье…
– Сильно?
– Очень, – кисло улыбаюсь его веселью и запускаю туфлей в кота, что уже вовсю проводит инспекцию моих покупок.
– Не переусердствуй. Не хочу оплачивать медицинские счета, если у тебя вдруг случится несварение. Кстати, что там с Бирюковым? Смогла уговорить его вернуться?
Еще бы! Только подробности лучше оставить при себе, поэтому и прикрываю динамик рукой, молясь, чтобы приятный мужской смех, раздающийся за стенкой, не коснулся ушей моего любовника. Ни к чему ему знать, что в своих уговорах я преуспела настолько, что вместо руля Макс сжимает в руках потрепанную куклу, и следит не за дорогой, а за нехитрыми Айгулиными манипуляциями над ее прической... Домашний – в светло-серых спортивках, идеально сидящих на крепких ногах, в черной майке-алкоголичке, что подчеркивает его скульптурно слепленный стан…
– Конечно, – стараюсь говорить как можно беззаботней, качнув головой, чтобы это наваждение развеялось, – правда, тебе придется выплатить ему премию. И от моральной компенсации за стыд, что я испытала, уговаривая его не увольняться, я тоже не откажусь.
– Будет тебе компенсация, – соглашается Руслан и торопливо прощается, ведь стук женских каблуков о кафельный пол прекрасный повод свернуть беседу с подружкой.
Еще бы, чувства своей благоверной он привык оберегать.
Встаю, на ходу сбрасывая с себя пиджак, и замираю в дверях кухни, недовольно сведя брови на переносице – Голубев, к моему счастью, до сих пор не вернулся, зато следы его ночной попойки налицо.
– А я говорила – испугается, – вынырнув из-за моей спины, Ленка первой хватается за веник, старательно выметая из-под стола картофельные очистки. Отточенными движениями отправляет в мусорное ведро стеклотару, сгребает в кучу перепачканную посуду и открывает форточку, с наслаждением вдыхая свежий воздух. – Я раньше убрать хотела, но Ярик предложил фильм посмотреть. Мы взяли твой планшет, это ведь не страшно?
– Нет, – веду головой, одну за одной распахивая рассохшиеся дверки гарнитура в поисках кастрюли, и отыскав подходящую, наполняю ее водой. Надеюсь, бабушкин борщ я готовить еще не разучилась, иначе к разговорам о моем невыносимом характере, что ведут между собой Тихомировские работники, прибавится пара сплетен о моей неспособности состряпать из овощей хоть что-то, отдаленно напоминающее суп.
– Разберите пакеты в прихожей. Я кое-что вам прикупила, а то в этих лохмотьях на вас без слез и не взглянешь. И поаккуратней: в одном из них твои новые очки. Взяла две пары, чтоб у тебя был выбор.
Сестра, опешив, прижимает к груди грязный савок, а через секунду уже бросает его на пол, вприпрыжку выбегая в прихожую. Вот вам и взрослая – ребенок, который радуется подаркам так, как и положено одиннадцатилетней девчушке. А все эти энциклопедии и страсть к научным программам лишь ширма, за которой порою прячутся те, кто при всей своей холодности, нуждаются в ласке ничуть не меньше, чем самый навязчивый малыш, что дергает вас за юбку, слезно выпрашивая леденец.
– Юля! – обнимает меня так крепко, что если сейчас же не выпустит из объятий, я рискую оставить детей голодными – умру от удушья, ведь сделать хотя бы вдох в этих тисках нереально. – Спасибо!
Не помню, чтобы когда-то мы так обнимались: словно мы не посторонние, волею судеб заброшенные в эту бетонную коробку, а дорогие друг другу люди, что вместе радуются небольшому чуду. По меркам моей новой жизни, совсем крохотному, ведь тех денег, что я потратила сегодня, едва ли хватит на покупку новой сумки.
– Можно без этих телячьих нежностей?
От них я сама не своя. Растерянна куда больше, чем от необходимости приветливо улыбаться Бирюкову, что прямо сейчас скрывается в ванной, на секунду застывая в дверях с переброшенным через плечо полотенцем. Вспотевший, с проступающими венами на руках, свидетельствующими об усиленной тренировке. Может, Соколова права? Он все же мне нравится, как предмет искусства, которым можно любоваться часами, с задумчивым видом меняя наклон головы, чтобы не упустить что-то важное?
– Нет! Они ведь красные! Красные! Как у Синицыной из четвертого «б»! Мне все обзавидуются, и больше никто не станет надо мной смеяться!
– Ага, – отвечаю первое, что приходит на ум и неловко поглаживаю ее спину, укрытую выцветшей футболкой, а через мгновение уже отстраняю от себя девчонку, нацепившую на переносицу добротные окуляры: ни пластыря вам, ни трещины на правой линзе. – А тебя что достают в школе?
– Да ну их! Дураки! Умных никто не любит. Пойду лучше Айгуль покажу, и, вообще, надо ведь все померить…
Стремительно разворачивается на пятках и уже кричит на весь дом, призывая остальных помочь ей с покупками. Боже, не думала, что простенькая одежда из местного магазина произведет такой эффект. Впрочем, мне ли не знать, как туго приходится Лиде, что волочет на своих плечах всю семью? Вечно на чем-то экономит, но, к моему великому сожалению, вовсе не в пользу собственных детей…
Глава 25
Каждой любящей женщине необходимо помнить две вещи: мужчины тают от ваших прикосновений и становятся совершенно невыносимыми, если их вовремя не покормить. Так что если кроме борща подать вам на ужин нечего, поглаживать его плечи, перебирать короткие пряди на затылке, разминать затекшую шею возлюбленного будет нелишним. Тем более что это даже приятно: знаю, что выгляжу нелепо, получая удовольствие от прикосновения к его коже, но даже ругать себя перестаю, отбросив прочь ненужные предрассудки. Плевать моим пальцам на толщину Бирюковского кошелька… Да и узкие как щелки глаза моего отчима лишь подстегивают не останавливаться.
– Кто разрешил вам вставить замок?
На часах начало десятого и где пропадал Голубев мне неизвестно, но не отметить, что сегодня он выглядит свежее, я не могу. Фланелевая рубашка в крупную клетку явно новая, так что в копилку к маминым недостаткам можно смело отправить еще один: на своего гражданского мужа она не скупится, намеренно не замечая, что у той же Ленки из летней обуви лишь одни балетки, да и те уже изрядно поношенные.
Я вздыхаю, мечтая запустить в толстяка черпаком, а Макс, что все-таки смирился с моими пальцами, будто приросшими к его плечам, неспешно пережевав хлеб, произносит:
– А нужно было спрашивать разрешение?
– Конечно! – Жора даже со стула подскакивает, трясущейся рукой расстегивая пуговицы на груди. – Ты здесь гость, так что не мешало бы поинтересоваться у меня, хочу ли я, чтобы вы портили мою дверь!
Возмущается Голубев вполне искренне, так словно каждый гвоздь, что вколочен в стену, был куплен на его деньги, словно это он подбирал обои и, повязав на голову платок, белил потолки…
– Бабушкину, – считаю нужным вмешаться и удивленно вздрагиваю, когда Бирюков призывает меня не горячиться, нежно погладив ладошку. В роль, наконец, вживается? – И будь она жива, ты бы даже порог квартиры не переступил!
– Да что ты? Может быть, Лиду позовем, пусть рассудит, она ведь законная наследница? Расскажет нам, кто имеет право здесь хозяйничать, а кто на птичьих правах? – обнажает свои желтые зубы в кривой усмешке, и прячет руки в карманах брюк.
Тесных брюк, так сильно обтянувших полные бедра, что, кажется, ткань вот-вот треснет. Видимо, заботливая супруга не успевает пополнять ассортимент его штанов, ведь полнеет отчим довольно стремительно, поедая все, что моя мать тащит домой из столовой, где уже лет пятнадцать моет полы по вечерам. Даже сейчас Жора с завистью следит за Яриком, что пристроившись по правую руку от Макса, с аппетитом поедает мою стряпню.
– И тогда посмотрим, Юлька, кто отсюда вылетит! Так что, не наступай на одни и те же грабли дважды.
Садится обратно и шумно отпивает несладкий чай из треснувшего стакана. Светится ярче новогодней елки, сияет от своего триумфа, наивно веря, что меня могут ранить его слова. Только я давно переболела, в тот самый день, когда призрачная надежда на Лидино прозрение испустила последний вздох. Рванный, с кровавыми пузырями, ведь в тот момент мое сердце кровоточило, даже несмотря на то, что особой любви к этой женщине я никогда не питала.
Хватаю со стола первое, на что падает взгляд, и, взяв передышку, молчаливо рву на кусочки ломтик батона – хоть что-то я могу оставить себе? Что-то, что не вылезет на поверхность на глазах у Бирюкова, уже заметно напрягшегося, то ли от открывшейся тайны, то ли от усыпающих его спину крошек.
– Думаешь, меня это задевает? Выгонит, и пожалуйста! Я от этой дыры не в восторге. Так что зови, не стесняйся. Ах да! – бью себя ладошкой по лбу, словно только что вспомнила нечто важное, – ты ведь ее отделал! Да так, что в ближайшее время она точно не примчится спасать твою толстую задницу! А это значит, дорогой Жора, что тебе придется потерпеть. И пожалуй, терпеть тебе лучше молча, – набравшись смелости, обнимаю Макса со спины и бегло чмокаю в щеку, тут же устраивая свой подбородок на его макушке. – Потому что на этот раз перевес на моей стороне.
И ведь не вру, а коленки все равно дрожат… И похоже, вовсе не из-за Жоры, что в своей излюбленной манере поднимает крик на всю кухню:
– Вас кто, вообще, звал? Что вы тут расхозяйничались? Правила свои устанавливаете, из спальни меня поперли… – он задыхается от возмущения, а Ярик на радостях, прыскает со смеху, за что едва не получает очередной подзатыльник. Краснеет, испуганно втягивая шею в плечи, и посылает Бирюкову полный благодарности взгляд, за вовремя перехваченную им руку:
– Мы это уже проходили, верно? Так что остынь.
– Остыть? Ты кто такой, вообще? За дурака меня держите? Вся семья в курсе, что твой хахаль, Юлька, тебе в отцы годится! А ты мне этого бугая пихаешь, уверяя, что у вас любовь!
– А разве нет? – посмеивается мой водитель и, отпустив рассвирепевшего мужчину, перехватывает мою талию, вальяжно развалившись на дряхлом стуле. – Вчера другой был, сегодня я. Твоя жена, кажется, тоже не один раз в загс ходила?
